Площадь перед резиденцией мэра была пустынна. На парковке одиноко чернел "Мерседес" Старика. Правильный овал площади только что покрыли новым асфальтом, и сейчас, залитая водой поливалок, площадь напоминала озеро, в неподвижной глади которого отражались дома, деревья и синее небо. Старинный, Екатерининских еще времен особняк, в котором помещалась мэрия, после реставрации выкрасили в холодный бледно-голубой цвет, а многочисленные лепные украшения на фасаде и скульптуры на крыше - в темно-серый. Старик полагал, что подобное сочетание придает зданию строгость, не замечая, что дом сделался похожим на призрак. Жители города с присущим им юмором окрестили мэрию "Летучим голландцем".
Перед массивными, выкрашенными в черный цвет дверьми нахохлившейся птицей торчал охранник.
- Холод - наш первый друг, - сообщил Нартов и похлопал парня по плечу.
Уборщица мыла лестницу, и он пробежал по мокрым ступеням под рассерженное ворчанье старухи. Стол секретарши еще пустовал. Забытый с вечера цветок - подарок Нартова - надломившись, свесился из стакана. Низкое еще солнце, весело подмигивая, пряталось в зелени высоченных вязов. На цыпочках Нартов подошел к двери в кабинет мэра и осторожно толкнул ее. Старик, водрузив на переносицу очки, деловито щелкал по клавишам компьютера. Но едва Нартов вошел, тут же погасил экран.
- Ты видел это? - Старик гневно швырнул Нартову утренний выпуск газеты с фотографией изуродованного автобуса, так, будто его заместитель был виновен во взрыве.
- Видел, и я… - Нартов предусмотрительно сделал паузу и брезгливо отстранил газету.
И мэр заметил его жест.
- Это Кентис, - сказал Старик и в ярости шлепнул газетой по столу. - Решил, что ЭТИМ можно откупиться от Лиги! Идиот!
- Вы уверены? - вновь Павел замолчал на полуслове.
Старик снял очки и морщась, принялся тереть переносицу.
- Не сомневаюсь ни минуты. И тот взрыв в водосточной трубе - тоже его рук дело. Мне абсолютно не нравится затея Кентиса.
Нартов решил, что ослышался. Собственный сын устраивает два теракта, а мэр устало морщится и бормочет: "Мне не нравится".
- Но ведь это убийство…
- Павел, ты ничего не понимаешь, - вздохнул Старик. - Кентис затеял опасную игру. И я… я просто боюсь за него.
Кентис тоже любил упоминать слово "игра". Случайно это совпадение или нет, Нартов не знал. Впрочем, его интересовала не суть, а форма. Ибо только форма дает возможность действовать, а суть эти действия оправдывает.
- Самое лучшее для него сейчас - уехать из города, - сказал Старик после паузы. - Павел, я хочу, чтобы ты этим занялся.
- Даже если он будет сопротивляться?
- Он будет сопротивляться, - Старик сделал ударение на слове "будет". - Но я надеюсь на тебя. Ты умеешь настоять на своем.
- Приятно, что вы замечаете мои достоинства…
Нартов отвернулся, чтобы Старик не увидел его улыбки.
- Менты могут выйти на его след? - спросил он преувеличенно деловито.
Старик отрицательно покачал головой. Впрочем, что еще ему оставалось? Менты, может быть, и не выйдут. А вот кое-кто другой - очень даже может. И наверняка уже вышел…
17
Утром Кентис как ни в чем ни бывало сидел в кафе Ораса за тем же столиком, что и в вечер нашего знакомства, и посасывал через трубочку коктейль. Правда, сегодня он выглядел несколько помятым. Распахнутая на груди рубашка была мягко говоря несвежей, а щеки темнели двухдневной щетиной. В этот час столы и столики, полы и лестницы, да и сама площадь отмыты до стерильной чистоты. Кентис же в своей неряшливости напоминал брошенный на пол окурок. Других посетителей еще не было. Два официанта в белоснежных форменных рубашках расставляли на подносы напитки и как будто не замечали Кентиса. Зато я заметила его сразу, едва вывернула из переулка на Звездную. Заметила и остановилась как вкопанная. Подойти к нему я не решалась, но и уйти вот так просто была не в силах. Мне казалось, что я любила его - то есть хотела любить. Меня всегда привлекали души, что мечутся между добром и злом. К тому же он явно проявлял ко мне склонность, а это для меня много значило. Вообще-то я при каждом новом знакомстве всякий раз думаю о любви. Не то, чтобы я каждому бросаюсь на шею, вовсе нет. Но я живо представляю, как больно будет моему ухажеру услышать роковое "нет", и потому тут же начинаю уговаривать себя его полюбить. Ухажеры, неверно истолковав мои колебания, зачастую ретируются. Но порой получается как с Вадом… Конечно, это глупо. Я презираю себя и ненавижу, но тут же готова излить свою нежность на всех желающих и не желающих тоже. После чего меня охватывает злость, и я пытаюсь защититься от своего несчастного нрава. Я огрызаюсь на каждое приветствие, бегу любой встречи, запираюсь дома и сижу одна-одинешенька. В компаниях и на вечеринках говорю всем гадости, а о себе рассказываю ужасные вещи. Но разве можно так спастись? Разве можно защититься, если защитника нет? Если бы он был - пусть не рядом, пусть за тысячу миль, я бы всё равно была самой недоступной женщиной на свете. Если бы наша с Сашкой любовь удалась, я бы сделалась примерной хозяйкой, и прожила бы до старости домовито и счастливо. Но он ушел, и я сделалась совершенно беспомощной, будто с меня содрали кожу. Не хочу его ни в чем упрекать его, мертвого, но мою судьбу он определил на много и много дней вперед…
Кентис наконец заметил меня, поначалу он не то, чтобы смутился, но какая-то болезненная гримаса передернула его лицо. Но он тут же опомнился, самодовольно усмехнулся и кивнул мне, как кивают случайным подружкам. А я продолжала стоять и смотреть на него. Я ведь знала, что по сути своей Иннокентий человек хороший, просто не встретился ему никто, кто бы направил его на истинный путь и объяснил суть жизни. И пусть он не надеется - без борьбы я от него не отступлюсь. Сашка ушел, Вад опротивел. Но Кентиса я буду любить изо всех сил и уж точно переделаю. Мысленно я всё это говорила ему и наблюдала за его лицом, пытаясь определить, понял ли он мои телепатические наставления. Но он пил коктейль и не замечал моих усилий.
Внезапно кто-то сзади взял меня за плечи и переставил в сторону как куклу. Я оглянулась и увидела Пашку в новеньком спортивном костюме, плотно облегающем его сухопарую фигуру. За Павлом следовали двое здоровенных парней с длинными, как у обезьян, руками. Демонстрируя скульптурные мускулы, они носили майки без рукавов и мешковатые спортивные штаны. Никогда прежде я не видела подобных типов рядом с Нартовым. Павел рядом с этими двумя выглядел нелепо. Они, не обратив на меня никакого внимания, направились в кафе, прямиком к столику Кентиса, и я двинулась за ними следом.
- Мэр приказывает тебе покинуть город и не возвращаться вплоть до его особого распоряжения, - проговорил Нартов так громко, что его расслышал не только Кентис, но и официанты, и я.
- Пашенька, а ты хоть понимаешь, что ты делаешь? Как мне кажется - нет… - покачал головой Кентис. - Ты считаешь меня подонком и хочешь оградить от моих происков Старика. Ты молодец, Паша. Ты предан шефу. Это великое качество! Но к превеликому сожалению ты ничего не понимаешь! Вот Ева - она скоро поймет… А ты - нет…
- Заткнись! - рявкнул Нартов. - Ты сейчас же сядешь в машину и уедешь.
- Извини, Паша, но у меня нет машины. Я разбил ее, и сам не знаю - зачем. Быть может, ради тебя. Или ради вон той девочки, что спешит в школу, - Кентис сделал неопределенный жест в сторону площади, но никакой девочки, спешащей в школу, я там не увидела. - Впрочем, я не уверен. Не разобрал. Это бывает трудно понять. Почти невозможно…
- Машина найдется, - прервал его Павел.
Я подошла ближе и остановилась на границе фиолетовой тени от тента. Мне казалось, что Кентис и Нартов говорят на разных языках.
- Благодарю за предложение, Пашенька. В последнее время я совершенно ошалел от щедрот Лиги. И потому предлагаю не горячиться и не торопиться, просто сесть и выпить за Старика и Лигу. Эй, принесите что-нибудь покрепче! - крикнул Кентис двум белоснежным официантам, которые даже не потрудились обернуться.
- О чем мы будем говорить? - прошипел Нартов.
- К примеру, как ты планируешь занять место Старика…
Кентис не успел договорить - Пашка ударил его по лицу. Удар вышел несильный, Кентис лишь качнулся и вцепился в край стола.
- Во двор его! - приказал Павел, оборачиваясь к своим подручным.
Те исполнили команду мгновенно: подхватили Кентиса с двух сторон и поволокли между столиками. Официанты демонстративно отвернулись. А я как дура кинулась следом. Охранник, скучавший у ворот, попытался было воспротивиться, но Павел шепнул ему несколько слов, и тот послушно отступил.
- Приказ Старика, - долетело до меня.
Старик велел избить собственного сына?! Просто невероятно… Но ведь Павел - он зам. Старика… И… Никого больше не опасаясь, "гориллы" протащили Кентиса в маленький дворик позади кафе, прикрыть за собой железные ворота. Почти сразу же послышался мокрый шлепок удара и глухой всхлип боли.
Новый удар. Еще один. И еще. Может, они только изображают, что бьют? Я бросилась к воротам. Двор был плотно заставлен штабелями пустых ящиков и коробок.
- Кентис!
На мой крик обернулся Нартов. Его лицо покраснело и покрылось потом. Он казался пьяным. В руке его мелькнула "розочка" от разбитой бутылки. Кентиса я не видела - видимо, он лежал где-то среди ящиков, у Пашкиных ног.
- Пошла вон! - взвизгнул дорогой братец.
Я попыталась обогнуть ящики. Пашкин помощник загородил проход и схватил меня за руку.
- Девочка, ты ошиблась. Тебе не туда! - он развернул меня, заломив руку за спину и с противным смешком толкнул вперед.
Я обернулась и влепила ему пощечину. В следующую секунду я летела, головой прошибая дорогу меж сложенных ящиков.
- Не смей, Тосс! - долетел до меня крик Нартова. - Это моя сестра.
- Она дерется, - мрачно огрызнулся Тосс.
Несколько секунд я лежала, не понимая, что произошло, потом, мотая головой и отфыркиваясь, села. При этом рассыпался еще целый штабель ящиков. В освободившийся просвет я увидела Кентиса. Он лежал на земле, и лицо его было повернуто в мою сторону. Только вряд ли сейчас это можно было назвать лицом - сплошное кровавое месиво. И на фоне мясного - ослепительные, невозможно яркие голубые глаза. Они смотрели на меня, и в них не было боли. Только некое подобие улыбки, насмешки или… Я вскочила, схватила ближайший ящик и, одним прыжком оказавшись возле Нартова, изо всей силы огрела дорогого братца по голове. Дно пробилось. И Пашкина голова застряла в пластике, как в рабском ярме. В то же мгновение у меня за спиной отворилась дверь в кафе, и на пороге появился Орас в совершенно непривычном виде - на нем был темный спортивный костюм, а в руках - увесистая дубинка. Плотный трикотаж подчеркивал ширину его плеч и коренастость фигуры.
- А ну пошли вон, - крикнул он Пашке, будто мелкому воришке. - Это частное владение.
Тосс был в двух шагах от меня, но слова Ораса, вернее, не столько слова, сколько тон, которым они были сказаны, заставили его остановиться. Тосс напоминал волкодава, изготовившегося к прыжку и внезапно услышавшего окрик хозяина. Меня так и подмывало рискнуть и надеть ему на голову пластмассовый ящик.
Тем временем Нартов делал бесполезные попытки освободиться от своего "ярма". Один из охранников Ораса, появившийся почти одновременно с хозяином, подошел к Пашке и бесцеремонно содрал у него с шеи искореженное хозяйское имущество. От боли Пашка запричитал, прижал ладонь к оцарапанной щеке и бросил на меня полный ненависти взгляд - будто именно я была виновата в его неудаче.
- Сбегай в зал, вызови "скорую", - приказал Орас и слегка толкнул меня дубинкой меж лопатой. - Телефон за стойкой у бармена.
Не помню, как я прошла в зал и набрала номер. В голове у меня будто вертелись, как в калейдоскопе, осколки каких-то догадок, вертелись, но никак не могли сложиться в цельную картинку.
Когда я вернулась, ни Пашки, ни его подручных уже не было во дворе. Орас сидел на корточках возле Кентиса, и, как мне показалось в первую минуту, щупал ему пульс. Потом я поняла, что ошиблась. Он в самом деле держал Кентиса за руку, и внимательно разглядывал кожу. На правой ладони Кентиса рдел красный след ожога правильной круглой формы. И как мне почудилось - в кружке этом в самом деле читалась какая-то буква. Заметив меня, Орас отпустил руку Кентиса и поднялся.
- Я ошибся, - сказал он, подходя ко мне и вытирая платком перепачканные в крови руки. - Думал - он погоняла. А выходит - простой мартинарий. Это все осложняет…
- Мартинарий? - переспросила я.
Бог мой, как же я сама не догадалась?! Теперь все встало на свои места - и поджог моего дома, и это избиение, которое, казалось, сам Кентис и спровоцировал… Боже мой, как я была в ту минуту счастлива!
- Андрей, дорогуша! - я чмокнула ошалевшего Ораса в щеку и бросилась к лежащему на земле Кентису.
В эту минуту во двор въехала машина "скорой". Выпрыгнувшие из нее ребята с носилками оттеснили меня в сторону и занялись пострадавшим.
- Я бы на твоем месте так не радовался, - заметил Орас, подойдя сзади. - Два мартинария - это явный перебор.
Но я не стала его слушать - оттолкнув белохалатного, я залезла в машину "скорой" вслед за носилками с Кентисом.
- Кентис, дорогой, я преклоняюсь, - я попыталась сползти на колени в проход, но мешали носилки. - Такие, как ты, искупают подлое и низкое в людях… Если бы кто-нибудь рассказал мне прежде, я бы не поверила… Я горжусь, я счастлива…
Лицо Кентиса было наскоро обмотано бинтами, но даже сквозь марлю проступала кровь.
- У тебя глупый брат, Ева, - расслышала я едва слышный шепот. - Такой же глупый, как ты. Он никогда не станет князем Лиги. Никогда… Выше примитивного погонялы ему не подняться…
18
Через несколько часов, когда Старик вошел в кабинет Нартова, Павел предупредительно поднялся навстречу шефу и непринужденно заговорил о подготовке проекта расширения Мастерленда - городу будет принадлежать двадцать процентов акций нового парка, что в будущем обещает принести немалые выгоды. Дело за малым - передать владельцам Мастерленда в качестве своей доли старинную, чудом уцелевшую усадьбу. Все равно она стоит с заколоченными окнами и дверьми, и медленно разрушается. А то, что на боковой стене бывшего барского дома прибита крошечная табличка "памятник XIX века" - никого не волнует.
- Уже через два года доходы в городскую казну от двадцати процентов акций "Мастерленда" составят двенадцать процентов бюджета, а если…
Старик слушал и не перебивал. И хотя в лице его как будто читалась решимость, в глазах же его, покрасневших и подернутых мутью, застыла неуверенность - и в эту минуту Нартов ощутил свое окончательное, необоримое превосходство.
- Ты его чуть не убил, - сказал Старик, но при этом взял протянутый Нартовым отчет и даже перелистнул пару страниц, не коснувшись их взглядом.
Наверняка Старик ожидал увидеть в лице зама растерянность или хотя бы смущение, но ошибся. Павел твердо выдержал его взгляд и сказал уверенно:
- Я только исполнял ваш приказ.
- Мой приказ?! - Старик опешил. - Мой приказ?! - Он заорал. Но в его крике было больше растерянности, чем гнева. - Я велел тебе увести Кентиса из города.
- Именно этим я и занимался. Только мне пришлось прибегнуть к жестким мерам.
Старик взъярился - лицо его перекосилось - Нартову казалось, что тот готов его ударить. И это его даже позабавило. Ибо он предвкушал мгновенную победу. О нет, не в рукопашной схватке, где ему было бы мало чести, а в поединке куда более опасном и увлекательном.
- Ты изуродовал ему лицо, - прохрипел Старик.
- Он сам меня об этом попросил.
- Что?..
- Когда мы вышли во двор кафе, Кентис сказал: "Изувечь меня, не жалей… я даже не буду сопротивляться, - и добавил. - Розочка от бутылки подойдет". Я все сделал, как он просил. И как просили вы.
Говоря это, Нартов смотрел мэру прямо в глаза. Эти слова буквально раздавили Старика. Он пошатнулся, и медленно осел в кресло. Вместо прежней прямой осанки крепкого, уверенного в своих силах человека, в его фигуре появилось нечто грибообразное. Его растерянность у кого угодно могла вызвать жалость, но Павел почувствовал лишь брезгливость. Как легко оказалось с Титаном!
Несколько минут Старик сидел молча, лишь беспомощно раздирая ногтями белую манишки рубашки, а потом произнес растерянным, почти извинительным тоном:
- Павел, это моя ошибка, я не сказал вам, что он - мартинарий. Ведь вы этого не знали?
- Разумеется, - Павел изобразил изумление - это было так просто, и получилось так натурально.
- Бедный мальчик… - вздохнул Старик, и Павлу показалось, что этот возглас относится не к Кентису, а к нему, Нартову. - Так дальше продолжаться не может. Я сейчас же обеспечу вам доступ к материалам Лиги и прежде всего к списку мартинариев нашего ордината. И еще… - он предостерегающе поднял руку, давая понять, что еще не закончил. - Вы исключите Кентиса из списка.
- Разве мартинария определяет список? - невинным тоном поинтересовался Павел.
- Разумеется, нет. Но это даст ему возможность уехать, не вступая в другой ординат. Он дольше не выдержит. Я вижу, что не выдержит. Он почти сломлен…
Тут в голову Старика пришла мысль совершенно фантастическая. Представилось ему на мгновение, что настоящий его сын - Павел Нартов, а Кентис - всего лишь отросток, болячка его собственного тела. И еще показалось, что Нартов догадывается об этой его нелепой тайне, ибо чем еще можно объяснить их неразрывную связанность: почти открытую неприязнь друг к другу и одновременно невозможность розного существования.
Старик покачал головой и очнулся от своих фантазий. Павел по-прежнему стоял перед ним, сухопарый, подтянутый, уверенный в себе.
- Я дал вам задание, чего вы ждете? - Старик попытался изобразить раздражение.
- У меня нет доступа к файлам Лиги, шеф, - впервые Нартов употребил фамильярное "шеф", закрепляя свою победу, и Старик не попытался его одернуть.
- Пароль… - он на секунду запнулся, понимая, что обратной дороги уже не будет. - Пароль "мечта".
- Это что - название ресторана? - засмеялся Павел.
- Нет, просто мечта… самая обыкновенная.
19
Я ожидала в полукруглом больничном холле - в палате находился врач, и мне велено было обождать. Поверх блекло-голубой краски какой-то художник, потрясенный своим возвращением с того света, в благодарность расписал больничные многочисленными картинами. Они, как кадры навсегда остановившегося кино, сменяли друг с друга, схожие и чем-то неуловимо разные - разводы темно-зеленого, коричневого, серого, с внезапным вкраплением голубого. Картины, обреченные на краткую, быстротечную жизнь, ибо к ним с потолка тянули хищные паучьи лапы глубокие трещины, и хрупкая штукатурка отслаивалась, там и здесь вспухая безобразными пузырями.
- Операция вряд ли вам поможет… Ну разумеется, можете обратиться… нет, зачем же… - доносился из палаты Кентиса низкий женский голос.
Долетали лишь обрывки фраз, но мне показалось, что разговор идет не только неприятный, но и ненормальный. Я уже хотела войти, когда дверь отворилась, и из палаты вышла докторша в голубом халате, из-под которого виднелась длинная черная юбка и носки лакированных туфелек. Профиль женщины с орлиным носом и надменно изломленным ртом напоминал чеканку на медали. Придерживая дверь в палату, она бросила небрежно через плечо: