Да и в поведении Ампилоговой, если судить по записям судьи, честно говоря, ничего необычного нет. Сразу после преступления многие ведут себя странно. Причем как виновные, так и ни в чем не виноватые. И большинство вовсе не жаждут исповедоваться следователям и операм как на духу. Люди более или менее сообразительные первым делом хотят решить для себя, что им стоит говорить, а что не стоит. И потому обычно тянут резину. Виноватые или чем-то замазанные лгут сознательно. Неадекватность поведения тоже дело не такое уж редкое. Особенно если утрата слишком тяжела, последствия пугают до судорог, а психика уже нездоровая.
Реже, конечно, люди сознательно разыгрывают из себя неадекватных, с поехавшей от потрясения крышей. Но и такое встречается. А вот насколько убедительно они при этом выглядят - это уже зависит от способностей человека, изображающего собственную невменяемость.
Легкий хмель от коньяка уже окончательно выветрился из головы Ледникова. Он вернулся в дом, заварил чай и снова принялся за чтение тетради судьи.
"Шаховской вернулся от Генерального в хорошем настроении и бодро спросил:
- Ну, ты удовлетворен?
Я пожал плечами.
- Или остались вопросы? Давай-давай, спрашивай, пока я добрый.
- Я слышал, экспертиза обнаружила синяки от ударов на теле Ампилоговой?
- А, это адвокат все ужасы расписывал… Ну, были синяки. Но! Она изрядно выпила в тот вечер, а потом еще накачалась транквилизаторами. А потом у них там лестница такая крутая, что свалиться ничего не стоит… К тому же… Ты знаешь, что Ампилогов ее бил?
Я ничего не сказал, хотя пару раз слышал от Нюры, что между Ампилоговыми бывают весьма шумные выяснения отношений и даже драки. Но как-то мне и в голову не приходило, что они дрались до синяков.
- Да-да, представь себе. А в тот вечер между ними могло произойти все, что угодно. Учитывая, в каком состоянии они оба были.
- Значит, и ссадины на лице…
- Не ссадины, а царапины от ногтей. Ты думаешь, профессиональные киллеры стали бы царапать ей лицо ногтями?
- Говорят, что в лесу неподалеку нашли на следующий день два обгорелых трупа…
- Ну, ты и упорный! - помотал головой Шаховской. - Ну, нашли! Но экспертиза не может утверждать, сожгли их в тот же день или раньше, до убийства Ампилогова или позже. И потом, неужели ты поверишь, что грамотные люди станут тут же прибирать за собой? Жечь рядом с местом убийства трупы исполнителей? Кстати, пуль там тоже не нашли. У одного трупа проломлен череп. Так что скорее всего бомжи или забулдыги подрались, а потом те, кто убил, решили замести следы. В общем, дорогой друг, не думай, что прокуратура ничего не делала.
- Ничего такого я не думаю, - сказал я. - Просто вокруг дела ходит масса слухов…
- Ну, разумеется! Дело-то шумное, а главное, с политическим душком. А ты сам знаешь, что творится вокруг таких дел.
- Знаю, - согласился я.
Да уж, мне ли этого не знать! Первый раз я оказался втянут в такую ситуацию, когда разбиралось дело Дегайло - сына первого секретаря обкома. Сынок был, конечно, мерзавец, но полноценных доказательств изнасилования, в котором его обвиняли, не было. Свидетели, а это случилось во время студенческой вечеринки, сами были пьяны и не могли ничего утверждать однозначно. Да, Дегайло приставал к девушке, но и она кокетничала напропалую. Да, он вроде бы тащил ее в комнату, но она, опять же, то ли сопротивлялась, то ли изображала сопротивление. Да, когда Дегайло закрыл дверь, кому-то показалось, что она зовет на помощь, а кто-то принял ее крики за страстные стоны… А о том, что происходило в комнате, где они были вдвоем, каждый рассказывал по-своему. И я признал изнасилование недоказанным.
Прокурор Ледников, отец друга и одноклассника Артема, был уверен, что я принял такое решение из-за того, что на меня давили. Разумеется, давили. Но решение мое профессионально и юридически было совершенно безупречно. Доказательств было явно недостаточно. Но поди попробуй докажи это тому же Ледникову! Кстати, в вынесении обвинительного приговора тогда тоже были заинтересованы весьма влиятельные люди. Так что я вполне мог бы вернуть прокурору Ледникову его обвинение в том, что я уступил давлению. А он, спрашивается, не уступил, представляя в суде дело с неочевидными доказательствами? А если не уступил, то кому он мог это доказать тогда? Кому докажет теперь?
Бывают ситуации, когда можно только стиснуть зубы и терпеть".
Но разговор с Шаховским на этом не закончился. Судья дотошно продолжал излагать свои сомнения.
"- А как ты объяснишь тот факт, что Ампилогов был убит именно накануне его выступления в Думе? Выступления с разоблачениями то ли министра, то ли вице-премьера, вдруг увлекшегося предоставлением чрезмерных преференций одному холдингу с сомнительной репутацией… Для любого нормального человека тут повод задуматься. Предотвратить такое выступление - разве не мотив?
- Банальное совпадение. Выступления Ампилогова давно уже никого не пугали, так их было много".
"На самом деле, - пишет судья, - об этом выступлении я слышал лишь краем уха и практически забыл. Но пусть Шаховской думает, что я в курсе всего и копаю глубоко".
"- Ну, что тебя еще смущает? - весело спросил Шаховской.
- Например, то, что суд второй инстанции снизил меру наказания за убийство до двух лет… Притом что первый приговор - три года. Согласись, случай редчайший!
- Хочешь сказать, что суд второй инстанции, убедившись, что осужденная ни в чем не виновата, решил не оправдать ее, а только уменьшить срок почти в два раза! То есть, из твоей логики следует, все суды у нас купленные, вершат неправедные дела, но порой им становится стыдно, и поэтому они смягчают, насколько можно, несправедливые сроки. Ты и впрямь так считаешь? Ты? Сам в прошлом судья!
- А у тебя есть другое объяснение?
- Есть. И ты его знаешь не хуже меня. Ампилогову все жалеют, за нее просят весьма высокопоставленные люди. Организуются какие-то комитеты в ее поддержку. В том числе и за границей. Дочь страдает, внук спрашивает, когда вернется бабушка!.. Сама она ведет себя, как великомученица и страстотерпица. Всячески превозносит своего мужа, клянется ему в вечной любви и уверяет всех в собственной невиновности. И все это чуть ли не каждый день в газетах, по телевизору! Ты сам бы не смягчил приговор? У тебя таких ситуаций не было?"
"Были, - не отрицает судья. - Еще какие ситуации у меня были! И преступников в зале суда отпускал, и несчастных, виновных лишь в том, что случайно оказались не там, где нужно, приговаривал. И ничего не мог с этим поделать. Но сегодня я не судья, я лишь пытаюсь узнать правду о смерти своего соседа. Хотя, - вдруг замечает судья, - вряд ли смогу объяснить, зачем мне она. Но почему-то мне кажется, что тут скрыто что-то важное и для меня".
"- А как ты объясняешь то, что она отказалась подавать просьбу о помиловании? Даже ради освобождения не захотела признать свою вину? Твердила, что не помилования она ждет, а оправдательного приговора, потому что она мужа не убивала и не могла убить…
- А-а! - отмахнулся Шаховской. - Могла, не могла… Ты помнишь дело Вилюевой? Она убила своего сына, и ты ее осудил за это. Но у нее в мозгу что-то перед этим сломалось, и с тех пор она сама была свято убеждена, что сделал это какой-то черный человек. Я не психиатр, но мне кажется, что у Ампилоговой была такая психика, что она могла внушить себе все, что угодно. Что я тебе объясняю!"
Буквально на следующий день, как следовало из дневника, Шаховской позвонил судье сам. Был напорист и чуть ли не весел.
"- Ну, что, персонаж Достоевского, все окидываешь проницательным взором прошлое?
- А почему Достоевский?
- Ну, как же, помнишь, у него герои все норовят "мысль разрешить". Им даже капиталов не надо, дай нравственную коллизию распутать. Впрочем, я тебя понимаю. Для нашего брата распутать неясное дело - самое разлюбезное занятие. И пока не распутаешь - ни есть, ни спать не можешь.
- Ладно, ты не преувеличивай! Прямо уж ни есть, ни спать. Дрыхнем как миленькие! Просто я хочу разобраться, что произошло в доме соседей… Что тут необычного?
- Нет, - вдруг серьезно сказал Шаховской. - Ты не просто разобраться хочешь, ты хочешь рассудить и вынести свой приговор. Как тебе кажется, ты способен вынести приговор справедливый и окончательный. Но тут есть закавыка…
- Какая?
- А такая, что ты теперь хочешь рассудить не по закону, как раньше судил, а по справедливости. Хотя сам знаешь, что закон и справедливость не одно и то же.
- Зачастую. Но не всегда.
- Ладно, это разговор, ты сам знаешь, бесконечный. Но так как твои внутреннее состояние и душевный покой мне небезразличны, я советую тебе поговорить с Еленой Григорьевной Крыловой. Она сможет рассказать тебе много чего по интересующему тебя вопросу. Позвони ей, я ее предупредил… Потом обсудим твои впечатления".
После разговора с Шаховским судья погрузился в размышления. Действительно, чего он так взволновался по поводу Ампилоговых? Совсем ведь неблизкие люди. Ну, соседи, так соседей много, и у всех свои драмы и трагедии. И опять судья пришел к выводу, что, копаясь в этой истории, он все время понимает и открывает что-то важное про себя и свою семью. Нет, разумеется, ему и в голову не приходило, что его жена способна на что-то подобное. Тут виделись связи непрямые. Это было похоже на впечатление от какой-нибудь картины, вдруг тронувшей душу. Чужая беда вынуждает глубже заглянуть в себя, признаться в мыслях, которые ты доселе боялся произнести даже для себя…
Ну, а еще, разумеется, все-таки профессиональный азарт, тщеславное желание показать: вы все не смогли, а я сумел. Тем более что ощущение какой-то тайны, окутывавшей это дело, не оставляло судью.
И еще один вопрос. Чего это вдруг Шаховской так возбудился? Сам позвонил, договорился о встрече с Крыловой… Уж у него-то сейчас действительно других дел полно. Значит, почему-то хочет быть в курсе. Почему? Просто интересно? Ну, это вряд ли. Но явно хочет.
Больше судья на эту тему рассуждать не стал, но вопрос тут действительно возникает. И Ледников его запомнил.
А потом судья подробно описывает разговор с Еленой Григорьевной Крыловой, соседкой Ампилоговых по московской квартире, дочерью министра в советские времена и женой директора крупного преуспевающего издательства во времена постсоветские.
Она произвела на судью самое благоприятное впечатление - изящная еще, несмотря на возраст увядания, женщина с внимательными темными глазами, абсолютно лишенная какого-либо дурацкого апломба и фанаберии, которые были свойственны женам крупных чиновников в прошлом и достались в наследство женам преуспевающих господ в нынешние дни.
Они встретились в рабочем кабинете Крыловой - она работала в академическом институте, изучающем проблемы мирового экономического устройства. Крылова числилась там старшим научным сотрудником, занимала небольшой кабинетик, обставленный модной офисной мебелью и бесчисленными горшками с комнатными растениями. Судя по тому, что остальные кабинеты, которые видел судья, выглядели обшарпанными реликтами советской эпохи, можно было предположить, что кабинет для супруги отремонтировал и обставил за свой счет преуспевающий муж.
"Она сразу сказала, что говорить об Ампилоговой у нее нет никакого желания. Она молчала все это время, вполне могла бы молчать и дальше. И считает, что это было бы правильно.
- Если бы не просьба Шаховского, я бы ни за что не согласилась, - откровенно сказала она. - Он сказал, что вы пишете книгу.
Что ж, вполне пристойная легенда для прикрытия моих истинных целей, подумал я. Знать бы еще, в чем они заключаются, мои истинные цели?
- И потом я, не буду скрывать, навела о вас справки, - все с той же откровенностью уверенного в себе человека сказала Крылова.
Ее откровенность была, признаться, очень симпатична.
- Вот как. И каковы результаты? - осведомился я.
- Ну, коли я согласилась встретиться и поговорить, благоприятные, - рассеянно улыбнулась она. - О вас хорошо отозвался даже Константин Сергеевич Ледников…
- Даже?
- Даже. Я ведь знаю, что у вас с ним не самые добрые отношения после какого-то давнего уже скандального судебного процесса…
- Вы знаете и об этом? - изумился я. - Однако вы глубоко копаете!
- Мой отец был министром, так что я с детства знала, какие страсти бушуют под ковром… Я выросла среди разговоров о том, кто с кем сцепился, кто кого подставляет и почему. Так что я знаю правила игры и знаю, как получать информацию. И знаю ей цену".
Дальше судья с некоторым удивлением замечает, что ему было приятно услышать о том, что отец отозвался о нем добрым словом.
Ледников же, в очередной раз натолкнувшись в записях судьи на упоминание об отце, подумал, как мало мы знаем даже о самых близких людях. А еще какой-то другой частью мозга отметил: при нужде на Крылову можно будет выйти с помощью отца. Если, конечно, такая необходимость возникнет. А дальше и путь к господину Шаховскому открывается…
"Я вдруг поймал себя на мысли, что разговор с Крыловой не то чтобы доставляет мне удовольствие, но не раздражает. Что со мной в последнее время случается нечасто. Отвык уже. Даже со своими я вдруг впадаю в раздражение или скуку, потому что мне кажется, что мы не способны понять друг друга. У жены и сыновей как будто другая, совершенно не интересная для меня жизнь… Собственно, как им неинтересна моя. И с этим ничего нельзя поделать. Во всяком случае, из моих попыток ничего не удалось. Впрочем, вполне может быть, я плохо старался.
- Ну, с чего начнем? - спросила Крылова. - Вы уж давайте спрашивайте, а то я человек достаточно замкнутый, к исповедям не привыкла. И не стремлюсь, надо сказать.
- Вы были подругами?
- Нет, что вы! Я на такую близость не претендую. Мы общались как соседи. Причем, честно говоря, я особой нужды в этом не испытывала. Мы все-таки люди разных кругов, если уж говорить откровенно. Когда они поселились в нашем доме, она просто пришла знакомиться, чего мне, например, никогда даже в голову не пришло бы. Потом я вдруг обнаружила, что она хорошо осведомлена о нашем прошлом, и моем в частности. Хотя муж мой, в отличие от Ампилогова, непубличный человек. А уж я и подавно.
- Видимо, тоже навела справки… - тонко сыронизировал я. И с удовлетворением заметил, что ирония моя была оценена и правильно воспринята.
- Видимо. Думаю, ее привлекало то обстоятельство, что мой отец был министром, а муж - состоятельный человек. Она вообще была порядочным снобом и делила людей на больших и маленьких. И меня наставляла: "Мы с тобой непростые люди. Поэтому никто не должен знать, что действительно творится у нас дома. Им все равно этого не понять. Пусть все нам завидуют. Все остальное - не для них". В общем, такое, знаете, высокомерие выскочки, который попал наверх и упивается своим положением.
- Кстати, во время суда адвокат утверждал, что она была против того, чтобы Ампилогов активно занимался политикой, что она боялась за него?
- Не думаю, что это правда. Во всяком случае, когда я общалась с ней, она просто упивалась тем, что муж постоянно мелькает по телевизору, в газетах. Больше того, прямо намекала, что это она толкает его наверх. Говорила, что она помогает ему, что без нее у него ничего бы не вышло, он так и остался бы кабинетным ученым.
- Неужели вам с ней было интересно? Признаться, я видел ее несколько раз, и на меня она произвела не самое лучшее впечатление. Неуравновешенная провинциалка, разыгрывающая из себя невесть что рядом со знаменитым мужем…
- Видите ли, все зависело от состояния, в котором она пребывала. Когда она не владела собой, ее действительно несло, она нервничала, злилась на себя, на свои ошибки и неловкости, которые и сама замечала… При этом от возбуждения она становилась еще более неловкой, манерной, агрессивной… Когда же она была спокойна, то сразу чувствовалось, что она человек от природы незаурядный. Кстати, она очень много читала, но… Что интересно, она запоминала из прочитанного только то, что подтверждало ее представления о жизни. Другие взгляды и мысли она просто не удостаивала вниманием. Она читала лишь для того, чтобы найти подтверждение своим взглядам…
- Любопытный подход…
- И еще очень важная для ее облика черта - она считала себя великой актрисой. "Я кого хочешь из себя разыграю. Хочешь - злодейку несусветную, хочешь - овечку беленькую. Мне все равно! Мне что плакать, что смеяться - один черт!" Это все ее слова. Ну, а раз актриса, значит желание блистать, срывать аплодисменты, быть в центре внимания… Все это в ней было.
- Извините, но никак не могу понять, что вас с ней связывало? Вы совершенно разные.
- Господи, да ничего! Проклятая моя интеллигентская покладистость, дурацкая боязнь обидеть, отказать… Вот она к нам пришла - незваная и непрошеная. Но как не пустить? Неужели прогнать? Что сказать? Сама я к ней никогда не заходила. Правда, был один случай… И мне его хватило на всю оставшуюся жизнь".
Дальнейшие события судья описывает своими словами.
Крылова была на какой-то презентации, потом был банкет, музыкальное представление.
В общем, вернулась она домой поздно. Выходит из лифта и видит, что Ампилогова лежит на полу у закрытой двери своей квартиры. Можно себе представить, как она перепугалась! Но потом подошла поближе и увидела, что Ампилогова просто спит. Совершенно пьяная. Она попыталась ее поднять, поставить на ноги, но та висела на ее руках мешком и только что-то бормотала, глядя мутными глазами…
Крылова опустила ее на пол и позвонила. Дверь открыл Ампилогов. Он хмуро посмотрел на соседку, нехотя поздоровался. При этом на жену он даже не взглянул. И тогда Крылова поняла: он знал, что его жена валяется пьяная перед дверью! Знал, но не собирался ничего делать.
И тут произошло невообразимое. Ампилогова вдруг зашевелилась, а потом на четвереньках, что-то бормоча, поползла через порог в квартиру. А Ампилогов размахнулся ногой и изо всех сил пнул ее. От удара она растянулась на полу, а потом поднялась и опять принялась ползти. Ампилогов шел за ней следом и смотрел на нее, ползущую, неотрывно…
"- Я бросилась домой, - продолжала Крылова. - Меня трясло всю ночь. А на следующий день появляется Ампилогова и просит что-нибудь выпить. И по тому, что и как она говорит, я понимаю: она ничего не помнит! Но время от времени что-то в ее сознании вспыхивает, и она говорит: "Он все равно не посмеет меня бросить, потому что я знаю о нем такое!"
А с Ампилоговым я потом не могла даже здороваться. Он тоже при встрече со мной отворачивался. Но однажды остановился и пробормотал, что просит извинить его за тот случай… И добавил: вы не представляете, как я устал от этого!
- От чего этого?
- Я не знаю, - покачала головой Крылова.
- Простите, но… Я надеюсь, вы с ней сами не пили?
- Я? Ну что вы! Визиты к нам были для нее, если хотите, высокосветской жизнью. Во всяком случае, мне кажется, именно так она их воспринимала, а потом описывала другим… Нет, для того чтобы выпить, у нее была специальная подруга - жена режиссера Поливанова, которая живет в нашем же доме.
- Но Поливанов, кажется, умер?