Глава 15
Мера пресечения
- Аллах акбар!
Сережа Прядко смотрел на Ледникова ясными и внимательными, как у первоклассника на уроке, глазами.
- Господи, помилуй!
Ледников, проведший всю ночь за компьютером, потому как нужно было срочно закончить давно обещанный отцу текст, смотрел на Сережу, ничего не понимая.
- Так-так, - благодушно сказал Сережа, - налицо признаки бессонной ночи. И чем же мы по ночам занимаемся?
- Книжки читаем, - буркнул Ледников, которому надоело стоять в дверях в халате и босиком. - Давай проходи.
Он уже понял, что ничего хорошего ждать от нежданного визита Сережи не приходится. Что-то случилось! Что-то случилось… Просто так Сережа не приперся бы поутру. Что-то он хочет сообщить или, наоборот, выяснить.
Они прошли на кухню. Сережа уселся на угловом диванчике, устроился поудобнее, ободряюще улыбнулся: мол, держись, старичок!
Неужели что-то с Гланькой? Но он же разговаривал с ней около часа ночи, она была в гостинице. Сегодня она прилетает из Питера, и мужики обещали посадить ее в самолет и вообще все время быть рядом! Но до самолета еще несколько часов, Гланька еще в Питере, и Сережа вряд ли что мог знать, даже если бы с ней что-то случилось… А если не она, то… Артем? Андрей?
- Валя, не ломай себе голову, - засмеялся Сережа. - Я прямо вижу, как у тебя шарики с роликами в башке закрутились так, что аж свистят! Ничего с твоими друзьями Востросаблиными не случилось. Никто их пока не трогал. Я по твою душу…
- Тоже интересно!
Ледников налил себе в стакан холодного кипятка. А Сережа достал из кармана и положил на стол визитную карточку.
- Твоя?
Ледников посмотрел на карточку. Действительно его, времен работы в прокуратуре. Он пожал плечами.
- Моя. И что с того?
Потом не удержался и пошутил:
- Нашел на месте преступления?
- Неинтересно с тобой, Валек, - разочарованно сказал Сережа. - Все-то ты заранее знаешь, все-то у тебя предусмотрено.
Ничего себе предусмотрено! Чего предусмотрено?
- Сережа, ты можешь объяснить по-человечески! Или ты с женой тоже как опер уже разговариваешь? Норовишь из нее все выудить, но при этом сам ни о чем не сказать? Уже по-другому не можешь?
Сережа задумчиво покрутил головой.
- Ну, с женой! С женой поговоришь! Если я как опер с ней разговариваю, то она со мной - как следователь по особо важным делам! Причем Генеральной прокуратуры.
И он засмеялся, довольный своей шуткой.
Ледников понимал, что надо дать Сереже отыграть ситуацию. Потому что у того была метода - поначалу слегка оглушить собеседника, заморочить ему голову и посмотреть, как тот себя поведет. Все по науке, как в учебниках по юридической психологии. Если обвиняемому неизвестно, какими доказательствами располагает следователь, какая мера пресечения может быть избрана, он впадает в состояние тревоги, невозможности правильного предвидения сложившейся ситуации и управления ею… Такое психологическое состояние следователь должен уметь создать и использовать.
Но Сережа действовал так не потому, что был когда-то отличником, а потому, что сам додумался до всех следовательских хитростей и заморочек, допер своим умом. А скорее всего и не умом даже, а собачьим нюхом, инстинктом. Просто он чувствовал - надо так, а не так. И почти не ошибался. Только если уж попадался субъект с совсем уж навороченной психикой.
Когда Сережа наигрался в загадочность, он коротко и ясно рассказал:
- Сегодня утром у своего дома был сбит машиной гражданин Цапцын Игорь Ефимович. Насмерть. Машина скрылась. Свидетелей пока разыскать не удалось. Так что понять - умышленный это наезд или случайность - пока невозможно. Место, правда, такое, что случайно наехать там сложно, но… Ты же знаешь, какие у нас люди встречаются за рулем. Купил права и разъезжает.
Ледников согласно кивнул. И подумал: бедный инопланетянин Цапцын, куда ж тебя занесло? Кто же придумал тебе такую жалкую и страшную судьбу?
- И еще. У жертвы обнаружена твоя визитная карточка. Ну, и я, само собой, подумал, может, ты что-то объяснишь. Это, кстати, - Сережа постучал по визитке пальцем, - не она.
- Не она? - тупо спросил Ледников. - В каком смысле?
- В таком! - засмеялся Сережа. - А ты думал, я положу в карман документ, найденный на месте преступления? Эту, - он еще постучал пальцем по визитке, - я вынул из своего бумажника, она там валяется уже несколько лет. От той, что найдена у погибшего гражданина Цапцына, она ничем не отличается… Ты ее когда ему вручил? Как и мне, много лет назад?
- Понятно, - пробормотал Ледников. У него перед глазами стоял этот самый Цапцын и умолял о помощи.
Сережа, судя по всему, уже утратил терпение, ему надоел разговор, полный намеков и умолчаний. Он решил сменить тактику допроса и полез напролом.
- Ну, конечно, ему все понятно! А мне вот ничего непонятно… Может, просветишь? Валя, кончай там про себя варианты считать! Я же вижу, ты в голове что-то крутишь.
Ледников, чего греха таить, далеко не всегда, даже во времена совместной работы, был откровенен с Сережей Прядко. Он сразу увидел, что Сережа со своей бульдожьей хваткой, прыскающей во все стороны энергией, смутными представлениями об этике и деликатности, врожденным желанием выкладывать перед начальством все козыри разом, чтобы покрасоваться и запомниться, в какой-то ненужный момент не побоится наломать дров. Пара зашибленных случайно, по ходу дела, посторонних голов для него не были проблемой. С человеком, первый раз оказавшимся в роли подозреваемого или обвиняемого, он вел себя так же, как с упертыми сволочами. Поэтому Ледников всегда соизмерял, что Сереже стоит говорить, а что не стоит. Сережа это прекрасно знал, но и знал также, что есть вещи, в которых Ледников всегда сильнее его, и потому если и обижался, то ненадолго. Потому что понимал: выгоды от сотрудничества ему все равно будет больше.
Теперь, после того что случилось с Цапцыным, стало ясно: Сережу надо подключать. Если это Негодин, то Сережа своей активностью может немного отвлечь его от Востросаблиных. Однако действовать ему придется с куда большей осторожностью.
И он рассказал ему про несчастного доктора Цапцына, когда-то безнадежно влюбленного в соседскую девочку, про Екатерину Юрьевну Дроздецкую-Аристархову, которой жизнь обещала столь много, но потом обрушила на ее голову все мыслимые несчастья, про высокомерного и хладнокровного выдумщика запутанных комбинаций, ключ к которым был у него одного, Станислава Рудольфовича Негодина, вдруг потерявшего голову от любви…
Сережа слушал его, не перебивая, и на лице его отражались все чувства, которые он переживал, - изумление, недоверие, непонимание.
А когда Ледников закончил, он подвел итог его повествованию. Подвел в духе великого писателя Льва Толстого, который писал об опере, как известно, в таких выражениях: "Люди стали махать руками, а в руках у них было что-то вроде кинжалов… потом стали тащить прочь ту девицу… Они не утащили ее сразу, а долго с ней пели, а потом уже ее утащили и за кулисами ударили три раза во что-то железное…"
Сережа, конечно, был не столь изыскан в выражениях. Он выразился по-своему.
- Слушай, Валек, ты хочешь сказать мне, что два взрослых мужика влюбились в одну больную бабу, о которой даже нельзя сказать - жива она или мертва? Что один, врач, пользуясь служебным положением, проводит с ней часы в разговорах, прекрасно зная, что она ничего не слышит? А другой, бывший сотрудник КГБ, в это время страдает от ревности, причем до такой степени, что решает врача убить? Например, наехать на него на краденом автомобиле?
Ледников пожал плечами. Лев Толстой открыл замечательный способ превратить любую ситуацию в посмешище. "Мужчина в шелковых в обтяжку панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом стал петь и разводить руками…" Вот и вся любовь в опере.
- Ты хочешь, чтобы я расписал этот роман начальству в качестве версии? - напирал Сережа.
- Сережа, а ты просто выбирай выражения. Только и всего. Не уподобляйся некоторым писателям, - принялся вразумлять его Ледников. - Если ты скажешь начальству, что один товарищ, имеющий большой опыт устранения неугодных людей, но с несколько потрясенной психикой, заподозрил, что врач очень дорогой клиники, в которой лежит его жена, применяет неправильные методы лечения… Что у них было несколько очень острых столкновений, одно буквально накануне убийства… Что врач по-настоящему боялся его неадекватного поведения и открыто говорил об этом с человеком, который готов это подтвердить… Что тут такого патологического в этой версии? Тебе рассказать, по каким поводам нанимают сегодня убийц?
Сережа помолчал, усваивая услышанное.
- Ну, в таком виде можно и докладывать, конечно… Но все равно - сумасшедший дом какой-то! Версия, может, и ничего, но публика получается точно из психушки.
- Тебя это удивляет? У тебя что - по другим делам подозреваемые не такие?
- У меня их много, этих дел, - махнул рукой Сережа. - И народ там тоже разный, хотя психов, конечно, хватает.
- Слушай, а ты не мог бы сегодня на этого Негодина наехать?
- А что я ему предъявлю?
- Скажешь, есть сведения, что на днях он бурно ссорился с погибшим гражданином Цапцыным. Понимаешь, он что-то закусил удила. Его надо хотя бы притормозить, а то он решит, что ему все можно.
- Поговорить-то можно, - задумчиво сказал Сережа. - А ты не боишься, что он, наоборот, задергается и начнет делать глупости? Раз уж он такой псих? И вообще, Валя, ты не слишком гонишь волну, а? Я понимаю, эти Востросаблины - друзья-товарищи, но… Чего ты на этого Негодина окрысился? Ну, понадобились ему какие-то бумаги старого судьи, что с того? Кто этого доктора сбил, пока непонятно…
- А взрыв квартиры?
- Ну, взрыв… Могли просто перепутать двери, ты такой мысли не допускаешь? Опять же шпана обкуренная какая-нибудь дурью маялась. У нас таких дел - сколько хочешь. Вот такие вот обстоятельства, гражданин следователь! Или у вас есть какие-то иные факты, которые вы утаиваете?
Сережа смотрел как бы с насмешкой, но и всерьез.
Но что мог сказать ему Ледников? Какие-то видения Виктории Алексеевны о смерти ее мужа, которая всеми признана случайной? Еще более смутные фантазии об убийстве депутата Ампилогова, приговор по которому давно вынесен и приведен в исполнение? Мол, убила-то жена, которая уже успела умереть в лагере, но, судя по всему, кто-то ее все-таки подвигнул на убийство… Ну, и на закуску, о том, что Гланьке какой-то сбрендивший фанат шлет письма с признаниями в любви?
Так и не дождавшись от Ледникова внятного ответа, Сережа встал.
- В общем, давай так, Валя. По взрыву люди работают, проводят экспертизы, ну и все такое прочее…
Сережа повертел в воздухе своими короткими, но весьма цепкими пальцами.
- Теперь по наезду на доктора. Я твою информацию о ссоре доктора с этим бывшим товарищем Негодиным принимаю к сведению, и мы в этом направлении поработаем. Выйдем на товарища, допросим… Только не сегодня. Иначе он может что-то заподозрить - слишком быстро. А ну как он выяснит, что это ты нас на него навел?
И добродушно, по-начальственному пошутил:
- Что же мне, тогда к тебе охрану приставлять?
И так же по-начальственному закончил разговор:
- Пока все.
После этого товарищ Прядко убыл по своим неотложным государственной важности делам.
Да, это был теперь не вихрастый, задиристый опер. Это был уже привыкший решать вопросы и ставить точки руководитель среднего звена, растущий кадр с хорошими перспективами. И он не нашел ни возможности, ни необходимости заниматься проблемами Ледникова. Пока.
Стало быть, действовать надо самому. А что он может сделать? С самим Негодиным ничего. Не идти же к нему с восклицаниями: дяденька, не надо нас больше обижать! Этого дяденьку слезами не прошибешь. А других аргументов у нас для него нет. Опять же пока. Значит, прежде всего надо обезопасить от этого дяденьки Гланьку, потому что именно она по всем раскладам представляет теперь для него наибольшую опасность. Если, конечно, все догадки и предположения Ледникова верны. Но сейчас уже нет времени анализировать и подвергать сомнениям свои соображения. После убийства Цапцына нельзя рисковать…
- Значит, ты думаешь, что самая большая опасность угрожает ей? - задумчиво спросил отец.
По дороге в аэропорт Ледников заехал к нему - отдать готовый материал и рассказать о последних событиях. Известие про смерть доктора Цапцына он воспринял хмуро, но без особого волнения. Разумеется, сказал, что пока никакой очевидной причастности Негодина к этому событию не видит. Естественно, усмехнулся:
- А у тебя, милый мой, не развилась мания преследования? Может, ты слишком увлекся, и теперь тебе просто всюду мерещатся длинные руки этого самого господина?.. В конце концов, он всю жизнь занимался аналитикой, а не взрывами и ликвидациями… Может, тут все-таки какое-то сплетение обстоятельств? Случайные совпадения?
- А его угрозы Артему по телефону?
- Невнятные, смутные… - пожал плечами отец. - Неконкретные. Их можно понимать поразному. Например, он мог угрожать тем, что не поможет твоему другу разобраться с долгами…
- В общем, следствие закончено - забудьте, - усмехнулся Ледников. - Советуешь мне вести себя как ни в чем не бывало? Словно ничего и не произошло? Ждать, когда случится что-то с Гланькой?
Отец внимательно посмотрел на него, несколько даже изучающе.
- Помнится, мне кто-то объяснял, что занимается написанием сценария, а не ведет какие-то расследования.
- Тогда я не думал, что дело дойдет до взрывов и убийств!
Отец помолчал и спросил:
- Значит, ты думаешь, что теперь самая большая опасность угрожает ей?
- А кому, по-твоему? - хмуро спросил Ледников.
- Ну, если в твоих подозрениях есть правда, самая большая опасность грозит тебе. Я на месте этого товарища постарался бы убрать именно тебя. Насколько я понимаю, на сегодня ты самая осведомленная персона и одновременно главная защита и опора этой девушки…
Он смотрел на Ледникова пристально, словно стараясь внушить ему что-то.
Какое-то время они помолчали в духе семейства Ледниковых. Так это обычно у них и бывает - кто-то скажет нечто невнятное, но в полной уверенности, что должен быть обязательно понят. Однако, не получив никакого подтверждения этому, замыкается в обиде и предается размышлениям о своем одиночестве в этом мире.
Востросаблины давно уже наорались бы от всей души, поссорились, помирились и опять поссорились. Но против природы не попрешь.
Говорить с отцом о Гланьке совершенно не хотелось. Все, что произошло между ними, торопливое, скомканное, без всяких попыток разобраться, что, собственно, происходит и зачем, может закончиться в любой момент. Все на нервах, эмоциях, на страхе заглянуть в будущее. И Ледников прекрасно это понимал. Но что из этого следовало? Ничего. Не мог он уже оставить Гланьку один на один с Негодиным. Раз уж ввязался в драку, дерись изо всех сил. А там видно будет! Вполне в духе семейства Востросаблиных. Что ж, раз связался с ними, придется действовать по их правилам - с шумом, яростью и грохотом, не заглядывая вперед.
Глава 16
Следственный эксперимент
Гланька выглядела усталой, озабоченной и какой-то потухшей. Она мало походила на ту восхитительно уверенную в себе хищницу, которую Ледников всего несколько дней назад встретил на даче. У него сжалось сердце. Видимо, все, что она узнала от отца о взрыве, о Виктории Алексеевне, которой в больнице становилось все хуже, сильно подействовало на нее. Да и мужики в Питере, которые по его просьбе приглядывали за ней, могли ее всерьез напугать - они наверняка понарассказывали ей массу страстей, чтобы она не дергалась и вела себя послушно. Сейчас она вдруг показалась ему страшно похожей на Викторию Алексеевну, с ее готовностью в любой момент впасть в необоримый ужас и отчаяние. Кровное родство, видимо, все-таки брало свое, хотя сама Гланька над "бабулиными" страхами всегда смеялась и издевалась.
До машины дошли практически молча.
- Наверное, жалеешь, что связался со мной? - вдруг спросила она, когда уже выбрались на шоссе.
- С чего ты это взяла? - нарочито грубовато осведомился Ледников.
Надо было выбить Гланьку из этого придавленного состояния. Оно ей так не пристало, что Ледникову стало даже не по себе.
- Любите вы, Востросаблины, это дело… - насмешливо сказал он.
- Какое именно? - рассеянно спросила Гланька.
- Отношения выяснять. Чуть что - закатили скандал по-сицилийски, наорались до слез, и сразу на душе полегчало…
- А вы, Ледниковы, чего любите?
- Мы-то… Мы молчим, сжав зубы, и обижаемся при этом, что нас никто не понимает. Нашу тонкую и ранимую душу.
- И что лучше?
- Честно? Лучше, боюсь, по-вашему. Потому что жить по-нашему, ожидая от людей понимания и сочувствия, невесело. Хрен от них чего дождешься! Поэтому приходится замыкаться в себе, маяться в одиночестве… Страдать, понимаешь ли! А страдать полезно писателям и поэтам. Писатель свои страдания потом хоть в книжку вставить может. А нам, которые не писатели и не поэты, от страданий только… страдания. И ничего больше.
Ледников молол эту чепуху, поглядывая краем глаза на Гланьку. Похоже, ее немного отпускало, она прямо на глазах приходила в себя, оживала. Пора было переходить к серьезному разговору. Но Гланька сделала это сама.
- И что же мы на сегодня имеем? - уже с привычно насмешливой деловитостью осведомилась она. - Что у нас творится? Что мы собираемся делать?
- У нас в наличии взрыв. Который означает, что люди, которые охотятся за дневником, решили не останавливаться ни перед чем. Если это они стоят за убийством Ампилогова, если они имеют отношение к смерти твоего деда…
- Деда? - Гланька изумленно уставилась на Ледникова. - Ты думаешь, что… Я слышала, бабушка об этом что-то говорила, но была в полной уверенности, что она по обыкновению впала в непроходимый ужас и просто накручивает себя и всех, кто поблизости.
- Точно я сказать не могу, у меня нет никаких доказательств, но как-то все очень ловко укладывается в эту схему. Они узнают, что судья ведет какое-то свое расследование, и принимают решение его остановить. А он сам делает все, чтобы им помочь, - живет один на даче в опустевшем к зиме поселке. Пожилой, нездоровый человек, куча лекарств… Можно просто незаметно подменить одни таблетки другими, засунув их в ту же упаковку. Если сделать все грамотно, проконсультировавшись с медиками, то даже вскрытие может ничего не обнаружить. Правда, надо отдать им должное, они нашли способ еще эффективнее…