Медалями мог награждать командир полка, орденом Славы и Красной Звездой – командир дивизии, а другими орденами награждали командующие корпусами и армией. Поэтому предпочитали награды поскромнее – ими награждали быстрее. И обычная медаль "За отвагу" ценилась иногда выше ордена. Несколько раз "наградные терялись" где-то в штабах или кто-то там решал, что слишком много наград и вычеркивал из списка, и множество солдат, отличившихся в боях, остались не награжденными. Хотя, под конец войны давали намного щедрее.
В ноябре сорок четвертого года заменил раненого комбата и воевал в должности командира стрелкового батальона до конца февраля 1945 года. Пока судьба моя не сделала очередной резкий поворот.
В Венгрии это было. Заезжаем во двор усадьбы, а там полковник тащит из дома какие-то вещи. Женщина кричит и цепляется к нему. Полковник ее бьет со всего размаху. Ну, мой ротный, лейтенант Хаймович Даниил и говорит ему, что-то вроде "нельзя так поступать". А он с ненавистью орет:
– У, жиды проклятые! Не добили вас немцы!
Тогда я даже не успел подумать. Просто застрелил его. Потом повернулся и в дом пошел. Ни одной мысли в голове. Через час пришел особист полка Фима Гимельберг, из поколения Жаботинского. Это те три миллиона так называли, что уехали в тридцатые, после провозглашения независимости Израиля.
– Ты понимаешь, что за убийство старшего офицера, тебе трибунал положен? Слишком много чужих видели, не отмажешь.
– Конечно.
– И что делать будешь?
– Ждать, пока придут. Ты-то уже здесь.
– Ты думаешь, я тебя за то, что ты сделал, сдам?
– А куда денешься.
– Есть куда. Ты, по закону, гражданин Израиля и имеешь право на репатриацию. Я дам адрес, бумагу, что находишься в командировке, для патрулей и поедешь. А мы время потянем. Еще немного и война кончится. Будет амнистия – вернешься.
Но я больше не вернулся. Нет, не жалею. Прожил хорошую жизнь. Четверо детей, Девять внуков. Кем я себя ощущаю? Вот когда говорю с евреями – русским. А когда с другими – евреем. Нельзя жить в стране, воевать за нее и не принимать ее жизни. Так что я – не еврей и не русский. Я израильтянин.
* * *
Из документов военного трибунала "Капитан Григорий Петрович Томский, он же Цви Томски, состоя на военной службе в Советской армии на территории Венгрии, 11 февраля 1945 г убил старшего офицера, и дезертировал из части, после чего изменил Родине и бежал на жительство в Израиль…"
Заочно приговорен к расстрелу.
Часть 1. Чужая земля
Газета А-Арец
Патон захватил плацдарм на западном берегу Рейна. Берег реки очищен на сто пятьдесят километров в длину и на сорок в ширину.
Войска 1-го Белорусского фронта добивают группировку немецко-фашистских войск в городе Познань. Рейх доживает последние дни.
21 марта 1945 г.
* * *
Проснулся я как от толчка. Что-то явно изменилось вокруг. Постоянный шум голосов затих. Это у меня чисто военное, можно совершенно спокойно спать под постоянные разговоры или стрельбу, но как только что-то резко изменится, сразу просыпаешься. В трюме никого не было. Все толпились на палубе, напряженно вглядываясь в приближающийся берег. Сзади, почти у всех, ничего не осталось. Впереди ждала неизвестность.
Гремя здоровенными ботинками, пришел сопровождающий и сходу заорал что-то сначала на иврите, потом на идиш. На обоих языках я мог сказать простую фразу, но вот с пониманием, когда так быстро, были проблемы. Впрочем, догадаться не трудно, общий смысл до меня дошел. Пора собирать вещички и готовиться к выгрузке. Большинству, как и мне, собирать особо и нечего. Люди после лагеря. У меня хоть ордена, да вальтер, а у них кроме одежды вообще ничего. То еще сборище. Все больше женщины и дети, в каких-то страшных одежках. Вон, моя соседка – платье, сшитое, похоже из мешка, пиджак, под ним румынские офицерские штаны и совсем новые туфельки. Я, на их фоне, в почти новой форме, практически франт.
Ждать пришлось несколько часов. Так, что остались без обеда. Не сказать, что соскучился по этой корабельной бурде, но неизвестно, еще когда удастся поесть. Хотя деньги у меня и были, причем всякие – английские, советские, израильские, похоже, народ собирал мне в дорогу, что по карманам было, а тратить до сих пор не приходилось – с машины на машину, а потом на корабль. Никаких итальянских красот я так и не увидел, о чем особо и не жалел, не то у меня настроение было, на какие-нибудь древние развалины смотреть, но задача питания была первоочередной – попробуй, найди что-нибудь в неизвестном месте, по неведомым ценам. Тут, не родная часть, где тебе паек положен.
Наше корыто спустило трап, только когда подъехали грузовики. Внизу стоял мордатый тип со списком и показывал – ты туда, ты сюда. Быстрее, быстрее. На вопросы не отвечал. Вы все узнаете на месте. Когда до меня дошла очередь, он оторвал взгляд от бумажек и с сомнением спросил:
– Томски Цви?
– Я.
Он повернулся в сторону машин и что-то заорал. Подошел еще один, такой же мордатый, руководивший посадкой в автобусы и они принялись кричать друг на друга. Я уловил, что за мной должны были прийти и теперь они не знают что делать. Плюнуть на меня и уехать нельзя, отчетность не сойдется. Взять с собой тоже. И тут, на наше общее счастье, появился встречающий. Выглядел он, как будто сошел с немецкой карикатуры. Выдающийся орлиный нос, курчавые волосы и английская, совершенно затертая, как бывает от многолетней носки полевая форма. В шортиках. Вырвав бумажку у первого мордатого, он поставил закорючку и, махнув мне рукой, понесся рысью в неизвестном направлении.
Догнал я его только возле джипа. Это была еще та машина. Выглядела она, ветераном всех войн, начиная с русско-японской. Наверное, янки здорово на ней покатались по Африке, прежде чем бросить. А нынешний хозяин подобрал и начал бережно эксплуатировать. Вон, зеркальце веревочкой привязано, левую дверцу пытались красить.
– Извини, – неожиданно сказал он по-русски, заводя двигатель. – У меня мало времени, надо быть на совещании в Иерусалиме. Я начштаба второй бригады НАХАЛ, полковник Меер Дейч. Меня просил старый товарищ из Легиона пристроить тебя. Так что кратенько поясню, что к чему, а дальше тебе решать. Мы, НАХАЛ, не регулярная армия. Занимаемся охраной границ, но чтобы обходиться дешевле, лично для нас, придумали оригинальный способ содержания. Базируемся в кибуцах и мошавах возле границы. Кибуцы – это вроде колхозов, там все общее, а мошавы – только вместе работают и продукцию продают. Они нас кормят, а мы половину времени работаем на них. Так, что сам понимаешь, как там с боевой подготовкой. К нам посылают служить лет в семнадцать до призыва, а потом едут в армию, в Европу или в оккупационные войска к арабам, в Сирию, Ливан и Ирак. Вообще, к нам все идет по остаточному принципу. Даже офицеры из инвалидов-ветеранов. Поэтому ты, боевой офицер, для нас находка. Но я так понимаю, что иврита ты толком не знаешь, поэтому для начала дам тебе взвод. Сможешь показать себя, пойдешь выше. Вопросы?
– Я пехота, а не пограничник.
– Зато опыт имеешь. Еще?
– Я русский.
– Вот это меня не волнует совершенно. У нас тут полно полунемцев, получехов и совершенно нееврейских жен и мужей. А те, что сейчас после лагеря едут вообще документов не имеют. Если человек называет себя евреем – значит он еврей. А про тебя мне дали самые хорошие отзывы, твои командиры.
– А отказаться я могу?
– Конечно. Просто ты еще не видел наших лагерей для беженцев. Оттуда посылают на работу по желанию начальника, куда Родине надо. Киркой махать или землю копать. Профессии ведь у тебя нет? Воевать пошел прямо из школы. Война кончается. Начнут возвращаться демобилизованные. С работой будут большие проблемы. За последние десять лет приехало больше трех миллионов. Ты вот представь, в твой город приехали эвакуированные. На каждого жителя – дополнительно еще шесть человек. И ведь надо накормить, поселить и найти работу. Хорошо тому, у кого специальность нужная…
Пока война была, мы были тыловой базой для англичан и американцев. Снабжали их всем, чего тащить из-за океана невыгодно было, от колючей проволоки до мин. Так что хоть работы хватало. А с сорок четвертого начали вновь ехать уцелевшие. Мужиков на местах сразу в армию гребут, нашу или русский Легион, а едут женщины и дети. Уже под двести тысяч прибыло. Мрак. Некоторые временные лагеря для беженцев уже давно превратились в постоянные.
– И что, все такие сионисты, мечтающие жить в Израиле?
– А, – сказал он с ехидцей, – ты, наверное, нагляделся на советских сослуживцев, желающих строить самое лучшее в мире государство или уехать в самое богатое. Многие, может, и уехали бы, но больше никуда визы не давали, после образования Израиля. Единственная возможность уехать от Гитлера. Как оказалось, лучше жить в бараке, чем угодить в концлагерь. Или, может, ты учиться хочешь?
– Я как-то даже не задумывался, чего хочу. Еще день прошел, а меня снова не убили.
– У тебя пол года. Не понравится, уйдешь. Поверь мне, сейчас, для тебя лучший вариант. А там осмотришься, язык подучишь, будешь думать.
Я сидел в несущейся по темной дороге машине и думал. Вот и не пропадают добрые дела. Когда в сорок третьем комдив по ошибке заехал на нейтралку, прямо под обстрел, получил пулю в легкое, и я его вытащил, совершенно не думал, что обеспечу себе блат у здешнего полковника, двоих там потерял… Или это особисты постарались… Спросить? Не важно, захочет, сам скажет. Вариантов, действительно не так чтоб много. Ничего, кроме как стрелять и командовать не умею.
– И что я должен знать?
– Для начала, Израиль – это не Советский Союз. Мы вынуждены считаться с англичанами. Они требуют от нас сдержанности. Так что заставы у нас линейные. Сидим в секретах и нарушителей отгоняем. Зато арабы ходят на нашу сторону регулярно. В основном скот воровать и имущество, из мест, откуда их выселили, но бывает, что и стреляют, и мины ставят. На границе на дырки, а дырищи. В полосе твоего батальона за прошлый год больше тысячи зафиксированных случаев нарушений и восемнадцать убитых израильтян. Это еще тихое место, есть и хуже. Твой кусок – двенадцать километров границы.
– Сколько? На взвод?!
– Вот именно. Поэтому и нужны люди с опытом…Офицеров страшно не хватает. Половина штата не укомплектована, взводами командуют сержанты. Чтобы как-то ликвидировать нехватку, им присваивают звания. Главное, чтобы человек был опытным, послужившим.
– И зачем это арабам, ведь уже десять лет прошло с выселения?
– Девять. Кто-то мстит, кто-то грабить ходит. Лагеря переселенцев – это вообще идеальная среда для рекрутирования недовольных жизнью. Куда угодно, от контрабандистов до террористов. Лишь бы вырваться из своей среды, да еще и окружающим доказать, какой ты весь из себя орел горный. На государственном уровне ничего не делается для улучшения жизни, а земли, пригодной к обработке не так уж и много. Вся уже принадлежит кому-то. А армия Хашимитского королевства, практически вся, сидит на той стороне Иордана и не вмешивается. Уже недовмешивались, что целые районы сами по себе живут и свои вооруженные отряды имеют. Кстати, из наших лагерей для репатриантов тоже часто выходят либо герои, либо бандиты.
– И много таких?
– Хватает. Но все больше воруют. В сельских поселках все друг друга знают, там и двери не всегда закрывают, а вот в городах лучше за вещичками внимательно смотреть. А за убийства у нас вешают. В прошлом году не то трех, не то четырех. Так что, большинство старается определенных границ не переступать. Но, всякое, бывает. Нашлись уже идиоты, которые требуют вместо смертной казни ввести пожизненное заключение, корми такого скота, пои десятки лет, а потом он еще на старости лет по болезни на свободу выйдет и квартиру потребует. Ну, наш министр юстиции такие разговоры быстро заткнул. Спросил с трибуны, а что, арабов, пойманных над трупами, тоже в тюрьму сажать? Так что только в Израиле налетчиков меньше, чем летчиков.
Он помолчал.
– Да, еще один момент, уже про евреев. Яд Даниэль, твой будущее место службы, это вотчина МАПАЙ. Ну, что такое ВКП(б), ты ж знаешь. Очень похоже. Всем заведует Хава Бат Цион и парочка ее соратников. Никто посторонний толком не знает, что происходит на самом деле. Они только раздают указания. Товарищи из кибуца их не понимают, но выполняют. Масса работает на полях и, поднятием руки на общем собрании в конце недели, утверждает решения начальства. То есть, вроде демократия имеется, но ее нет. Постарайся не ссориться с ней, хотя бы в начале. Она имеет большой вес в партии и может наделать неприятностей не только тебе, но и мне.
– Веселая перспектива.
– То, что есть.
Он глянул с усмешкой.
– Я вижу, требуется маленькая лекция о жизни в Израиле. У нас тут демократия, выборы раз в четыре года. Это делает процесс принятия решений долгим и нудным, топит его в бесконечных обсуждениях, но при этом заставляет терпеть людей и порядки, с которыми мириться не хочется.
Демократия позволяет нам сплачивать приезжих из разных стран с разным культурным и языковым багажом в единую массу и позволяет любому меньшинству надеяться, что его голос будет услышан, что ему позволено убеждать остальных, а значит, меньшинство может превратиться в большинство. А если остался в меньшинстве, значит, сам виноват. Но и большинство не может плевать на оппозицию, вынуждено считаться с партиями не входящими в коалицию и учитывать их интересы. Это дает возможность избегать сильно больших потрясений. Революции нам без надобности.
Партий в стране не меньше двадцати – религиозные, йемениты, коммунисты, прогрессивники… Но в правительстве, третий срок, сидят только две. МАПАЙ и Херут. По внешним вопросам у них нет особых разногласий. Проблема внутри страны. Бюджет надо распределять. Министерства поделены между партиями. Каждый министр, естественно тащит одеяло на себя, а для лучшего контроля сажает на ответственные посты своих людей. Хава – любовница министра строительства, поэтому может обеспечить своим людям дополнительную помощь в хозяйственных делах, но в ответ они дружно пойдут голосовать, за кого она скажет.
Кроме того, в МАПАЙ сильная группировка, которая хочет строить экономику по советскому образцу. Они вообще излишне преклоняются перед вашим опытом. У нас и условия другие. Хотя, на начальном этапе, чтобы строить промышленность на пустом месте, советские рецепты прекрасно подходят. Но Херут считает, что нужно дать больше возможностей частным предпринимателям. В Легионе почти все израильские офицеры были или коммунисты или мапайнники. Специально с левыми взглядами посылали, чтобы Сталина не раздражать. А то, в самом начале, приехал в составе военной миссии один бывший польский еврей, воевавший с Советами у Пилсудского еще в двадцатом, ну очень криво на него смотрели, причем не военные, с этими никаких проблем. Особо бдительные партработники.
– А ты, в какой партии?
– Официально, военнослужащие не имеют права состоять в партиях. Но я тоже из Польского союза ветеранов. Еще той войны. Нас тут много, и у русских и у немцев и у австрийцев служили, а все ветераны польские. До войны наше общество поляки даже поощряли. Это ревизионисты. Херут. Ну, разберешься, со временем. Твое дело солдатское, просто держись от кибуцного начальства в стороне. И через месяц жду тебя с докладом. Что, как улучшить. Что требуется. Я кидаю тебя в воду. Научишься плавать – молодец. Нет – извини, буду делать тебе клизму. Ты на испытательном сроке.
Дорога все время петляла, постепенно поднимаясь вверх. Потом большие, сплошь засаженные чем-то овощным, поля резко кончились. С обеих сторон дороги все выше поднимались склоны холмов. Если две встречные машины нормально проходили, то на третью места уже не было и съехать некуда. Никого это особо не трогало, машины то и дело шли на обгон. По обочинам начали попадаться застройки. Однообразные трех-четырехэтажные коробки, с явно молодыми деревьями на улицах. Сплошной серый цвет и отсутствие тротуаров.
– Это что?
– А это Иерусалим.
– Ы, – выдал я, изумленно. Вроде Иерусалим – это должно быть, что-то такое, замечательно красивое…
– Новый Иерусалим, – поясняет. – Пригородные районы, которые строили в последние годы, чтобы людей как-то расселять. Строили по одному проекту, чтоб быстрее и дешевле. Одна-две комнаты, душ, кухня и туалет общие, в коридоре. В 1934 г в городе жило восемьдесят тысяч евреев, сейчас – почти восемьсот, если считать с поселками. А старые районы отошли к Иордании. Вот и строят такое. Зато деревья сажают. У нас, как возле домов деревья или трава растет на газоне, сразу понятно – евреи живут. Специально занимаемся посадкой деревьев. И работа людям, и пески с оползнями на холмах сдерживать. Да и вообще, большинство привыкло к зелени, пустыня за забором и орущий под окном верблюд часто вгоняет новичков в депрессию. А арабы не понимают, что такое дерево, если от него пользы нет. Другое дело – оливковые или цитрусовые.
Ну, еще минут десять, и увидишь настоящий Иерусалим. Хотя, и там особой красоты не наблюдается. То, что построили в двадцатых-тридцатых – дикая смесь европейского и восточного стиля. Стоит дом в мавританском стиле, а колонны у него из какого-нибудь барокко. Архитекторы старались, изображая встречу Востока с Западом. А древности – это не у нас, это в Старом городе у Абдаллы.
Странное впечатление производил Иерусалим. Плохо освещенные улицы, множество патрулей. В израильской, английской форме и общие. На большом перекрестке даже с броневиками. Нас останавливали трижды, и каждый раз внимательно сличали фотографию в удостоверении с лицом. Если учесть что израильтяне брали за образец именно английскую форму и различались они только по мелочи, эмблемами и беретами, с непривычки было легко перепутать. На домах следы пуль.
– Что тут у вас происходит?
– А, обычное дело, – отмахнулся. – У Иерусалима особый статус. Англичане гарантировали при разделении спокойствие. По этим условиям в городе не могут находиться подразделения с тяжелым вооружением, только пехота, со стрелковкой. Но на той стороне ихние гарантии никому не интересны. Вчера опять перестрелка была на несколько часов. Снайперы садятся в домах вдоль разграничительной полосы и стреляют по прохожим. Вот и нагнали йоркширцов для демонстрации присутствия. А документы проверяют, потому что бывает, и в города проникают.
– И что, не отвечаете на обстрелы? – изумляюсь.