– Это хорошо, что даже ты не знаешь. Не все в Израиле треплются. Когда надо молчать умеют. Не всех и не убрали, а собрали в отдельную роту, которая должна была высадиться первыми на аэродроме в Бейруте, взять его под контроль и дождаться нас. Вот теперь они пойдут брать Багдадский аэропорт, в первом эшелоне десанта, как наиболее подготовленные для этой задачи, и, заодно, проследят, чтобы с нашими самолетами ничего не случилось. Собственно, – я посмотрел на часы, – они уже должны быть в воздухе, если план прежний, вряд ли был смысл что-нибудь пересматривать. А вот нам нужно срочно что-то менять в отработанной схеме. Где я возьму людей еще и на Бейрутский аэродром?
– Так, может, теперь все вообще отменят? Кто знает, как в Ираке повернется, а вмешиваться мы не собираемся – ты сам сказал. – Значит надо готовиться к столкновению Иордании-Сирии-Ирака.
– Как раз теперь все и завертится. В Израиле точно начнут двигать к границам части, чтобы те же сирийцы с египтянами не сильно бурно рвались вмешиваться. Англичане при плохом повороте моментально выбрасывают десант в Иордании и сажают на трон малолетнего сына Хусейна. Американцы входят в Ливан. Воздушный мост идет через нас и в Амман, и в Бейрут. И вот тут приходит время твоего батальона, совместно с друзами. Расчет был на то, что мы въедем в Ливан прямо перед американцами в их форме и тихо удалимся. Если даже и будет стрельба, все спишут на внутренние разборки. Для этого нам и фалангисты нужны. Этот переворот хоть и был вполне ожидаем, но ничего такого конкретного мы не знали и не готовились. Вся подготовка и сроки летят к черту. Вот так, собственно, и получают инфаркт, вполне здоровые люди, которые должны решать, гнать вас всех недостаточно подготовленными на операцию или все отменить, и многомесячную работу, и договоренности с Жемайлем коту под хвост.
– Откуда такая уверенность, что американцы без иракского переворота вошли бы в Ливан? Темнишь ты что-то…
– А не пора ли тебе идти выше? Сколько можно на батальоне сидеть, хотя и таком специфическом…
– Это ты переводишь разговор на другую тему? – насмешливо спросил Рафии.
– Это я тебе намекаю, что место службы плохо влияет на твои мозги. Чему тебя учили в военном училище, кроме ура – ура? Считай, что у тебя экзамен, по результатам которого я напишу характеристику. Можешь садиться, не загораживай мне пейзаж.
Вопрос первый. Что произошло в феврале, кроме объединения Ирака и Иордании?
– Какой-то детский вопрос, – протянул он, явно ожидая подвоха. – Создание Объединенной Арабской Республики в составе Сирии и Египта, со столицей в Каире. Насер стал президентом нового государства. Собственно, создание Федерации Ирак-Иордания была ответной.
– Молодец. Сто баллов. Вопрос второй. Что происходит в Ливане?
– В мае в стране началась гражданская война между Национальным фронтом, возглавляемым бывшими премьер-министрами Рашидом Караме и Абдаллахом Яфи и председателем парламента Хамаде, и сторонниками правительства. В газетах пишут про три, три с половиной тысячи только убитых. Ну, в газетах напишут, но стрельба там идет всерьез. Повстанцы завладели четвертью территории страны.
Катаиб не хочет перемен, и организовал мобилизацию своих сторонников в помощь правительству. Национальный фронт требует отставки президента, отказа от "доктрины Эйзенхауэра", сохранения независимости и суверенитета Ливана, установления сотрудничества с Египтом, Сирией и другими арабскими странами, отказа от предоставления западным государствам военных баз на его территории.
Египет и Сирия призывали к выступлениям против правительства в Ливане. Ливанские спецслужбы арестовали почти полтысячи сирийских граждан, нелегально проникших с оружием в Ливан. Среди них были два сотрудника сирийского Второго бюро и офицер, который оказался секретарем шефа этого ведомства. Даже в газеты попало – большой скандал был. Каир и Дамаск развязали крупномасштабную пропагандистскую кампанию против правительства Ливана, называя его не иначе как "орудием капитализма", и против США – "врага арабских народов".
– Вопрос, что могут и хотят сделать американцы, задавать стоит? – иронически спросил я. Дело только в сроках. А, ну вот и транспорт прибыл… Из-за холма, вслед за характерным звуком, появился вертолет. Сейчас начнется самое интересное. Совещание на высшем уровне. Знаешь, как это бывает не в мемуарах, где хвастаются, а в реальной жизни?
– Я пока еще с министрами на дружеской ноге не общался.
– Какая там еще дружба, каждый старается ответственность на другого свалить. Помнишь первый вылет на вертолетах в Сирию? Не буду я произносить имена этих наших руководителей вслух, чтоб не обиделись. Выглядело это так: в военной разведке этот вопрос решили за пять минут. От такого удачного шанса отказываться нельзя. Потом мы с Исером пошли к начальнику Генштаба и согласовали все вопросы еще за десять минут. Министр обороны присутствовал на совещании – два дополнительных вопроса, еще пять минут.
Дальше начинается самое интересное. Узкое совещание правительства по вопросам обороны и разведки. Один министр очень заинтересовался, сколько человек может погибнуть, с уточнением наших и сирийцев, и сколько будет раненых среди военных и заложников, и кто понесет ответственность за все это безобразие, когда оно попадет в газеты. Вот ты можешь ответить на такой вопрос точно? Скажешь два, потом окажется три – так он же закричит, что обманули… А если не три, а пять – первый побежит в газеты сливать интересную информацию.
Потом каждый министр считал своим долгом произнести длинную речь. Через три часа говорильни было ощущение, что правительство не готово утвердить разрешение. Ну, я не выдержал и написал записку с сообщением, что вертолеты уже в пути, потому что срок начала операции фиксированный. Хотите, можно и отменить, только срочно.
Бегин встает и говорит: "Мы сейчас должны принять очень важное решение. И я не хочу, чтобы в случае неудачи кто-то из вас вышел к журналистам и сказал, что был против, но на него страшно давили… Пускай тот, кто не согласен, выскажется сейчас и проголосует против". И все дружно и единогласно голосуют за операцию.
Все, – сказал я, глядя на приземлившийся вертолет. – Я пошел… А ты займись своими недостатками и будь готов, что сигнал может прийти в любую минуту. Да, вспомнил, ты в курсе, что заключенных в военных тюрьмах переодевают в американскую форму? До сих пор запасы от ленд-лиза остались. Так что вот эта форма, – я ткнул пальцем в его сторону, – тебе будет уже привычной и удобной, если болтать начнешь.
* * *
Впереди колоны грузовиков по разбитой дороге шел танк с эмблемами Катаиба. На блок-посту он даже не подумал остановиться и, снеся к известной матери перегораживающее дорогу бревно, поехал дальше. Десяток ливанских солдат, разинув рты, смотрели на въезжающие в Бейрут набитые запыленными вооруженными людьми машины. Водитель притормозил у караулки и Фарид грузно вывалился из джипа. Удивительное дело, но на него солдаты среагировали сразу, попытавшись встать по стойке смирно. Вернее всего, увидели его капитанские погоны. Он долго и эмоционально, размахивая руками, на них орал, пока не проехал последний грузовик, потом сердито плюнул и пошел к назад, к машине. Водитель сразу тронулся, двигатель он так и не выключил. Пулеметчик все это время держал ливанцев на прицеле.
– Не опоздали? – спросил я.
– Американцы уже на аэродроме и в порту. Надо шевелиться, – сообщил он, крутя шеей.
– Что, жмет? – с интересом спросил я.
– Воротник, у них какой-то другой, – с досадой сказал он, – шею натирает.
– Так тебе повезло, не провозгласили бы независимость, ходил бы постоянно в ливанской форме, с натертой шеей. Кто тебя вообще заставлял ехать? Сидел бы в Мардж Аюне и дожидался. Можно подумать, что кроме тебя ехать некому.
– Нет уж, – нахмурившись, сказал Фарид. – Знаю я вас, евреев, заберете себе самое лучшее, а мне остатки. Вот ты чего поехал?
– Побойся Аллаха, что тут может быть лучше или хуже. Сплошное дерьмо. Когда в стране начинается гражданская война, оно всегда сверху плавает. А я не поехал добровольцем. Меня направили координировать усилия.
– Да, – засмеялся он. – Нашли тебе работенку – вы, мы, фалангисты. И все устроить за неделю. Теперь я понял, почему тебя твои бывшие подчиненные уважают. Заставить бесконечно тренироваться любой начальник может, а вот так, чтобы наравне с солдатами, и заставить работать этих козлов маронитов вместе с нами, – он скривился, как будто скушал лимон.
– Считай, что я этого не слышал, – серьезно сказал я. – Я тебе не командир, но все проблемы начинаются именно когда начинают выяснять кто осел больший, а кто меньший. Я знаю, как вы – друзы относитесь к маронитам. Знаю, как они к вам. Выясняйте, кто самый большой орел в здешних горах, в свободное от службы время. Сделаем свое дело и разбежимся. Пусть они без нас докапываются, к арабам они относятся или к финикийцам, строят свободный рынок, сажают коммунистов и давят всех несогласных. Это, кстати, на тему, что мы обсуждали, помнишь? В государстве не может быть меньшинства, которое по количеству скоро догонит большинство. Тогда начинают выяснять, кто главнее, при помощи оружия и зовут чужих на помощь.
– Ты еще скажи, что они готовы под пули лезть, – усмехаясь, сказал Фарид. – Будут отсиживаться за нашими спинами. И за вашими тоже.
– А тебе надо, чтобы они ходили в штыковую атаку? Их задача – показать дома и людей, а мы для того и приехали, чтобы все сделать быстро и, по возможности, тихо.
Все время, пока мы разговаривали, от колонны отделялись машины и сворачивали в сторону. Рядом с каждым водителем сидел маронит, прекрасно знающий здешние улицы и переулки.
Удивительный город Бейрут. Как пишут в советских газетах – город контрастов. Только не нищих и богатых, хотя и они имеются. По улицах ходили по европейски одетые мужчины и женщины, и мужчины в абайе – верхнем платье мужчин-арабов, с неизменным акаль – кольцо, которое держит головной платок. Женщины, закутанные с головы до ног и с закрытыми лицами.
То и дело попадались группы людей с оружием, и тут же, на террасе кафе, совершенно невозмутимо пили свой неизменный кофе старики, не обращающие внимания на стрельбу где-то по соседству. Может, они и правы и это всего лишь традиционная свадьба, которая никак не может пройти без подобного поведения, а может, очередной отряд героически сражается за Родину – их это не волнует совершенно.
– Все, Фарид, дискуссия закончилась. Давай пересаживайся, и я тебя очень прошу, без самодеятельности, танк прихватить не забудь. Нам он без надобности.
– Ты свою жену поучи, – пробурчал он, хлопая дверцей. – Сто раз отрабатывали и обсуждали. Все будет Фог-эль-нахал.
– Трогай, – приказал я водителю. – Поворот направо, через два квартала налево.
* * *
Обычный двухэтажный особняк на улице, где все такие, вот только раньше у входа стоял часовой с автоматом. Теперь он лежал, пачкая землю кровью, а мои люди уже отработанно врывались во двор. В караулке стандартно находилось еще двое, но они даже не успели схватиться за оружие. Команды не требовались, все прекрасно знали что делать – выгонять из комнат и укладывать мордой в пол. Чертежи дома и кто какое место занимает, прикрывая товарища, ребята расскажут и нарисуют и через несколько лет, если их ночью разбудить.
– Ложись! Ложись! – орали постоянно. На втором этаже раздался выстрел. Я демонстративно-удивленно посмотрел на лейтенанта. Он покраснел и явно мысленно выматерился. Неизвестно только в чей адрес – мой или своего солдата. Сверху сбежал, гремя ботинками, взводный. За ним двое тащили человека в полувоенной одежде.
– Все чисто. Этот придурок хотел отстреливаться, мы только аккуратно прострелили ему плечо. Там наверху целый склад оружия. Автоматы, пулеметы, гранаты. Похоже – этот охранник. Вот его документы, – он протянул бумаги.
– И что мы тут можем прочитать? – с интересом спросил я. – Паспорт на имя сирийского гражданина, визы не имеется. Зато есть пистолет и вооруженное сопротивление при аресте. А! Место рождения – Хеврон. Почему паспорт не иорданский?
– Вы не ливанцы, – прошипел подстреленный. Он стоял на ногах нетвердо, зажимая рану ладонью, и сквозь пальцы все время сочилась кровь.
– Конечно, нет, – согласно кивнул я. – Мы морская пехота США, прибывшая по просьбе законного правительства страны, навести порядок. В частности, с вооруженными иностранными нелегалами, нападающими на честных граждан Ливана. Занимающимися контрабандой оружия и попытками свергнуть законно избранное правительство.
Краем глаза я постоянно наблюдал, как всех сгоняли на нижний этаж и ставили на колени, со сложенными за головой руками. Собралось человек тридцать, не меньше. Несколько явных боевиков, в полуодетом виде, с хмурыми лицами. Пятеро военных в форме, парочка вальяжных типов, здорово смахивающих на мошенников, несколько официального вида людей среднего возраста и еще непонятно кто – судя по виду, то ли анархистов, которым не хватает пулеметной ленты через плечо, то ли здешней великосветской богемы. Что интересно, ни одной женщины, даже завалящей секретарши не наблюдается.
– Совершенно не связанные всякими дурацкими демократическими процедурами, – повышая голос, чтобы слышали все, продолжил я, – мы займемся наведением порядка в условиях военного положения. Кто ты такой и что делаешь в Бейруте?
Он грязно выругался.
В дверь вошли двое в ливанской форме.
– А вот и представители законной власти, – сообщил я. – Капитан Пьер – военная разведка Ливана. Ахалан-ва-сахалан – добро пожаловать, сказал я им.
В пору моей молодости в Советском Союзе, о таких, как старший, говорили с изрядным презрением: ителехент, да еще и в очках. Такой, субтильный и с доброй улыбкой. Это если не смотреть ему в глаза. Взгляд у него был, как у хищного зверя. Вот только кое-кого из задержанных всерьез перекосило. Он был широко известный в определенных кругах человек, специализирующийся на расследовании действий иностранных разведок. Причем методы дознания у него были совсем не интеллигентные. Второй просто его охранник, с типичной для этой категории людей звероподобной физиономией и абсолютным отсутствием мозгов. Зато приказы он выполнял сразу и без раздумий.
– Это кто? – спросил Пьер, брезгливо показывая офицерским стеком на раненого.
– Сириец, без визы и с оружием, – охотно пояснил я.
– Наша договоренность остается в силе?
– Конечно, – кивнул я.
Он небрежно махнул рукой, и охранник привычным жестом воткнул нож под лопатку предмету нашего обсуждения. Тот без звука завалился вперед.
– И кто же у нас тут имеется? – ласково спросил Пьер, разглядывая выстроенную шеренгу.
Один из официальных людей, постарше возрастом, вскинулся:
– Какое вы имеете право врываться в дом? Я член парламента и центрального комитета национал-социалистичекой партии! Вы ответите за произвол и за то, что сделали!
– А! – Радостно сказал Пьер. – Гражданин Ильяс Сааде. Это я удачно зашел. И небрежно ударил собеседника стеком в солнечное сплетение. Тот сложился пополам и рухнул на пол.
– Не люблю, когда на меня кричат, и особенно, когда у человека при этом изо рта слюна брызгает, – объяснил он остальным. – Вежливее себя надо вести. Тем более, подобным людям. Еще в 1948 году деятельность вашей так называемой партии была запрещена правительством за призывы изменения государственного строя. А в 1949 году, когда вы, – он с размаху пнул ботинком лежащего в живот. Тот скорчился в утробной позе и перестал подавать признаки жизни вообще, если не считать непроизвольные стоны, – устроили попытку государственного переворота, которая была подавлена, СНСП была вообще объявлена вне закона. Ты что, думаешь, что новый переворот удастся? Уже нет. И тобой я займусь лично.
Один из задержанных бросил на меня быстрый взгляд.
– Ты что-то хочешь сказать? – поинтересовался я.
– Я второй секретарь египетского посольства, – сказал он на приличном английском. – Амин Селу. Мои документы у одного из ваших людей.
Я протянул руку. Один из солдат взял паспорт и вручил мне.
– Мне бы не хотелось, чтобы произошла серьезная ошибка, продолжал он. – Даже в этой ситуации у меня дипломатическая неприкосновенность.
– Ну что ж, – сказал я, перелистывая страницы и внимательно сверяя фотографию с оригиналом. – Действительно дипломат. Очень странные у вас знакомства, для официального лица, в доме, набитом нелегальным оружием и подозрительными людьми. Но ничего не поделаешь. Это не моя компетенция, проводите его до ворот…
Пьер резко повернулся ко мне всем телом и звенящим от ярости голосом поинтересовался:
– Может, спросишь мое мнение?
Артист, подумал я с восхищением. Публика в восторге. Если кто выйдет на свободу, точно расскажет, как египтянина отпустили на все четыре стороны. Претензии предъявлять некому, мало ли что могло случиться в городе, где постоянно стреляют. Не договаривались бы заранее, сам бы поверил, что тупой американец отпустил разведчика. Только дальше двора он не уйдет.
– Ничего не поделаешь, – повторил я, разводя руками. – Надо соблюдать конвенции. Но ты не обижайся, я тебе уступлю парочку не особо ценных клиентов, они все явные заговорщики, – мы улыбнулись друг другу.
Все это время с верхнего этажа в коробках сносили все найденные в комнатах бумаги и сваливали их в коробки, которые выносили к грузовику. Разбираться было некогда. Потом этим займутся специалисты.
– Смотри внимательно, – сказал я лейтенанту, вставшему за моей спиной. Неудобно, совершенно вылетело его имя из головы. Прошли те времена, когда я каждого солдата в батальоне знал. Большой начальник теперь, общаюсь не ниже командира роты. – Считая слева, второй, восьмой и вон тот – с разбитой рожей. Остальные нас не интересуют.
– Ты, ты и ты! – тыкая пальцем, заорал он. – Встать! Они медленно выпрямились, не так просто ходить после стояния на коленях на каменном полу. К каждому отработанно подошли двое спецназовцев и, заломив им руки, повели во двор. Там их спеленают и наденут мешок на голову. В таком положении не очень-то попрыгаешь, не кино. Со двора заходили марониты, сменяя спецназовцев.
– Это твои клиенты, – сказал я Пьеру, с довольным видом разглядывающему одного богемного типа.
– Ты прав, мал-ин хадол (они все негодяи) – плотоядно оскалился он. – Тебе они совершенно ни к чему. Вот этот, например, – он показал на своего клинта, – тоже давно разыскиваемый известный деятель. В 1951 году участвовал в убийстве премьер-министра Риада ас-Сольха. Сбежал из страны в Сирию. Но не забудь свое обещание.
– Это не только мое слово, это решение правительства. Мы работаем вместе.
– Вместе, но не в одной команде, – почти прошептал он. – Мы и вы. Не впутывай сюда друзов.
Эти вечные счеты, уходящие на столетия в глубину, мысленно скривился я. Восток есть Восток и Западу его не понять. Мне, так точно. В подобных делах главное – необходимость взаимодействия. А если от соседа по окопу воняет, терпи.
Я отдал честь и вышел, за мной потянулись остальные.