Андрей Зинчук
Общий район
повесть
Крошка сын к отцу пришел,
и спросила кроха…
В. Маяковский
Это был обычный долгий ночной допрос.
Правда, от обычного допроса он отличался тем, что ближе к утру дело, поначалу казавшееся таким простым, приняло неожиданный оборот, отчего следователь даже растерялся и обернулся к висевшему на стене за его спиной портрету. Сделал он это скорее по привычке, но со стороны могло показаться, будто блюститель порядка искал поддержки. Во взгляде изображенного на портрете старого толстого человека было многое: снисходительная властность отца, скорбь матери, сочувствие брата, нежность сестры… Но поддержки не было - видимо, ее позабыл изобразить на своем полотне художник. Тогда следователь поднялся с кресла, обошел стол, покачался возле подследственного на каблуках и вдруг с силой ударил его по лицу. Подследственный не успел увернуться, очки на его лице перекосились, а по щеке вниз, под воротник плаща поползли красные пятна.
- Вы дурак! - сказал без всякой злости следователь. - Или сумасшедший. Или… - И осекся: подследственный был намного старше его, следовательно, "мальчишкой" называть его было как-то… - Лучше все-таки подпишите, - примирительно добавил следователь и кивнул на лист бумаги, лежащий на столе.
Подследственный упрямо молчал, прижимая тыльную сторону ладони к губам.
- Нет, - наконец буркнул он.
- Но это в ваших интересах!
- Неважно, - глухо отозвался подследственный.
- А что же в таком случае важно? - спросил следователь.
- Мы ведь с вами спорили… Вы помните?
Следователь кивнул.
- И я вас убедил. Не вы меня, а я вас. За это вы меня и ударили. И вовсе даже не в моих интересах!
- Вы и в самом деле полагаете, что в чем-то убедили меня? - следователь скучно засмеялся, вернулся к столу, сел в кресло и, наверное, как все следователи на свете, откинулся, заложив руки за голову.
- Не смешно, - сказал подследственный. - Потому что теперь сомнения будут, как… - он поднял глаза к потолку и поискал на нем нужное ему слово. И, как ни странно, нашел: - Сомнения развращают!
- Сумасшедший, - кивнул следователь. - Вы же попросту городской сумасшедший! Ну что вы такого сказали, сообщили такого особенного, чего бы я не знал прежде?
- Я не сказал, а доказал! - огрызнулся подследственный.
В ответ следователь буркнул что-то неразборчивое, понимая, что опять начинается вязкий и бессмысленный спор. И опять было неясно, чем все это закончится, может быть, опять придется бить подследственного.
- Милый мой, - наконец проговорил следователь, усмехнувшись. - Следователь - по сути дела главный хранитель Кодекса - не имеет права даже на личное мнение, не говоря уже о сомнениях! Вы что, этого не понимаете? Кончайте теоретизировать, подписывайте бумажку и можете идти. Кстати, чем вы занимаетесь? Наверно, что-нибудь прикладное? Опыт подсказывает мне, что из вас мог бы получиться… я серьезно! - хороший ткач, например. Вы способны, у вас аналитический ум…
- Это тоже не имеет значения, - оборвал подследственный ниточку едва наметившегося контакта.
- Вы о чем?
- Вы же мне не поверили!
- Ах, это! А что же тогда для вас важно?
- Важно то, что в вашей чистой и не отягощенной сомнениями душе появится пятнышко. Поначалу оно будет крошечным… - подследственный сощурился за стеклами очков. - А потом начнет расти точно так же, как растут на свете все сомнения и все подозрения. - Подследственный впервые за время допроса, так же, как до этого следователь, с заложенными за голову руками откинулся назад на своем стуле. - Предположим, я взял пистолет, пошел и убил великого человека. И ему поставили памятник. Думаете, это будет ЕМУ памятник? Нет, это будет НАМ с ним памятник. Вернее, даже не нам, а мне! - Подследственный в каком-то исступлении поднял вверх указательный палец: - Потому что он такой грандиозный, величественный, а я ничтожный. Однако я сумел прервать его великую жизнь. Я, маленький, распорядился его судьбой. Памятник на площади будет памятником убийце!
- Герострат?.. - не то спросил, не то вспомнил следователь и неосторожно хмыкнул.
Луку взяли в помещении Исторического музея, внизу, в фондах. Следствие началось в двенадцать и длилось уже шесть черных чисел. А дело было очень простое: за нарушение Кодекса требовалась подписка. Никаких санкций - только подписка. А ее-то подследственный как раз и не хотел давать. Кажется, чего легче: дал подписку - и гуляй на здоровье, впредь до нового нарушения. А дальше тоже все просто: под руки и за пределы данного района, в другой, ничем, впрочем, этого не хуже. То, что после подписки обычно следует новое нарушение, - дело известное давно. Таким образом, от подписки до выселения из района (что делалось, разумеется, из самых гуманных соображений и только в интересах подследственных) Луку отделял бы только промежуток времени - более или менее длительный. Материалы, которые время от времени перелистывал следователь, состояли из протокола задержания, докладной записки смотрителя музея и личного Кодекса Луки. Случай же был, глупее которого и придумать нельзя: этот мерзавец ни за что не хотел давать подписку. Вот сидит он тут, зараза, очки блестят!.. А что с ним прикажете делать, если он не хочет подписываться? Бить? Выселять? Что?!!
"Ошибка!" - подумал следователь и поморщился. Основной закон гласил: "Перемещения происходят исключительно в интересах перемещаемых лиц". Но, как только что выяснилось, Лука относился к той немногочисленной категории жителей района, которые имели на этот счет иное мнение. К концу допроса у лейтенанта появилось ощущение, что с разбега он влетел лицом в мягкую, глухую и совершенно непроходимую стену. Начинавшийся за окном рассвет выглядел не лучше.
- Вы знаете, - прервал затянувшееся молчание следователь, - что ждет вас за попытку уклониться от подписки? - Он сделал выразительную паузу и сказал: - Одиночка. Всей суммы смягчающих обстоятельств хватит на десять-двенадцать чисел. Я имею в виду уменьшение срока приговора. Тяжелое детство, заключение психиатра, так называемая социальная поправка. Чисел десять-двенадцать, не больше…
Подследственный молчал. К угрозе следователя он отнесся с заметным равнодушием. И тогда следователь предложил ему совсем уже неожиданное:
- А хотите, я вас отпущу?
- То есть..? - подследственный поднял голову.
- Просто возьму и отпущу?.. - следователь, как, наверное, и все другие следователи на свете, громыхнул пустым верхним ящиком письменного стола и достал оттуда бланк пропуска. - Но мне хотелось бы знать, что вы намерены делать. Кажется, я имею на это право. Я ведь охраняю закон!
- Дерьмо - ваш закон! - без всякой злости отозвался подследственный. - Закон для всех - это же смешно! Неужели вы этого до сих пор не поняли?
- Пожалуйста, даже по устной просьбе мы можем перевести вас в другой район, более вам подходящий, - проговорив это, следователь выписал пропуск и через стол протянул его подследственному. Но тот проигнорировал и это движение.
- Идите, - сухо сказал следователь.
- Но ведь я добивался другого!
- То есть как?! - не понял блюститель порядка. - Чего же еще? Разве не свободы?
- Пустая формальность, - усмехнулся подследственный. - Пропуска, например. Разве вы этого не знаете?
Это следователь как раз знал: хоть до сих пор и сохранилась форма пропусков, но сущность их давно утратилась, и, следовательно, только форма и осталась, ибо сами пропуска уже давно никто не проверял. И подследственный действительно имел право уйти после окончания допроса, на который полагалось не больше шести черных чисел.
- Тем более что вы выпускаете на волю преступника, убийцу, - усмехнулся подследственный.
- Значит, все-таки убийцу? - очень странным каким-то смехом засмеялся в свою очередь и следователь. Сколько уже раз в течение ночи смотрел он в подслеповатые глаза сумасшедшего этого человека… Значит, все-таки сумасшедшего? Следователь встал и подошел к сейфу. Достал из кармана служебных брюк ключ, отпер им сейф и вытащил из его мрачных недр на свет однозарядный пистолет с капсюльным замком, который ночью выкрал из музея Лука.
"Идиотские в самом деле у нас законы! - подумал следователь, впервые за все время допроса в чем-то соглашаясь с подследственным. - Демократия - демократией, но хоть бы музей запирали на ночь, хоть бы витрину!.." - Он вернулся к столу и положил пистолет на стопку накопившихся к этому времени бумаг. И повторил свой недавний вопрос: - Ну а все-таки? Что вы собираетесь делать дальше?
- Я?! - очки подследственного блеснули. (Или, может быть, это блеснули глаза?) - Там видно будет.
"Будет видно, - отметил про себя следователь. - Собрался мстить, наверное… Кому и зачем?" И автоматически он вспомнил: "Центральное адресное бюро, предупредить хозяина, засада…" В голове мелькнул мгновенный план: хорошо, формально он заканчивает следствие, не найдя в действиях подследственного сколько-нибудь серьезного состава преступления, он выпускает его на волю и даже возвращает оружие (насчет музейного оружия в Основном законе прописано ничего не было). В воспитательных целях, разумеется, дабы Лука сам, своими руками вернул покражу в музей… Чего он, гонимый из района в район тем же самым Основным законом, измотанный, переполненный ненавистью и жаждой мести, конечно же, делать не станет. А потом его подберет какая-нибудь добросовестная психичка. И там пусть с ним разбираются, как хотят. Для этого у них есть специальные люди и, кажется, даже специальные районы!.. Следователь заглянул в ствол пистолета: один заряд. Для того чтобы отомстить всем тем, кому иногда так мучительно хотелось отомстить ему самому, понадобился бы не однозарядный монстр, а современный скорострельный перпетуум-мобиле вроде тех, какие носят солдаты охраны района. Впрочем, всем - это, значит, никому конкретно, да? И, более не раздумывая, следователь протянул пистолет подследственному и кивнул головой. И это могло означать только одно: "Идите!".
Следователя звали Феликсом. Все остальное - работа в Управлении, звание лейтенанта - присоединились впоследствии к его имени точно так же, как и великое множество других мелочей, чаще всего попросту не оговоренных в Кодексе. Устав к утру, он прошелся по кабинету от стенки до стенки, расставил по местам стулья. Налил воды в водник и полил цветы, напоминавшие крупную сиреневую плесень. После чего вновь сел в свое кресло и задумался. Если подходить к этому делу формально, выходило так: он только что выпустил на волю вооруженного преступника. Стул напротив еще недавно занимало громоздкое тело Луки, и с ним можно было сделать многое. И теперь, после того, как Лука исчез, нелегко будет, если заинтересуется начальство, объяснить причину, по которой Феликс не исполнил своего долга. Впрочем, ничего непоправимого в таком решении не было: в любой момент Луку можно было отыскать и задержать вторично. Но именно этого, по мнению следователя, сейчас делать и не следовало! (Какая тонкая игра слов! - усмехнулся он и решил отложить рассмотрение этого вопроса на вечер.)
По поводу трактовки Основного закона было много споров еще в училище, которое заканчивал Феликс. Тогда же пришла ему в голову странная мысль, что возможность такого свободного толкования закона о демократии - это путь к бесконечному и полному его осмыслению - вроде овладения тем высшим, постоянно ускользающим от сознания смыслом, которым пропитаны библейские тексты. И все же одно дело - теоретические рассуждения о смысле закона и совсем другое - его применение на практике. А все это вместе взятое: Основной закон, библейские тексты, сумасшедший с именем евангелиста… - для одной ночи было чересчур! Следователь обернулся и очень внимательно посмотрел на старого толстяка, изображенного на портрете. Тот по-прежнему улыбался: властно, скорбно, сочувственно и нежно. На письменном столе поверх кипы бумаг без дела лежал личный Кодекс Луки. Тоненькая такая папочка: общие положения, параграфы и подпись. За всем этим скрывался человек, которому было предписано проживание в подследственном Феликсу районе. Следователь сунул Кодекс в верхний ящик стола, где хранились бесполезные пропуска, и, не медля более ни минуты, покинул кабинет, чтобы спуститься узкой лестницей на улицу.
Еще не успел отзвучать в его ушах хлопок входной двери, как его крепко стукнули по плечу:
- Привет, Фил! Салют Швободе!
- Шалют! - пошутил Феликс, разглядев своего приятеля Патриция, а проще - Пата, знакомого по училищу и также работавшего в Управлении, но в другом отделе: там, где комплектовали выселяемых.
- Тем более что никакого Швободы уже давно нет! - как-то странно усмехнулся Пат.
Феликс пригляделся к Пату внимательнее, но ничего особенного не заметил.
- Куда направляешься? - спросил Пат.
- Домой, - скучно ответил Феликс и так же скучно пожал плечами.
- А в клуб не хочешь заскочить?
Больше всего Феликса раздражало в Пате то, что тот всегда поступал по-своему, так, как хотел он, а не так, как хотелось бы Феликсу. Вот и теперь Пат мягко прихватил следователя под руку и потянул в клуб. Сейчас, конечно, лучше всего было бы под любым предлогом отвертеться от его предложения и улизнуть домой, чтобы выспаться. Но только этого почему-то уже не хотелось: именно таким и был Пат.
По улице им навстречу быстро шел какой-то человек в клетчатых брюках. Феликс его остановил и отвел в сторону, краем глаза наблюдая за тем, как Пат, от нечего делать, ковыряет носком ботинка выбоину в асфальте: недавно на этом месте районные пионеры испытали небольшое взрывное устройство. Ущерб в результате их действий оказался невелик - вылетело несколько стекол на первом этаже Управления. Поэтому пионерам попросту надрали уши. Драл лично Пат.
- Понял меня? - строго спросил Феликс. Человек в клетчатых брюках покивал головой, показав испорченные зубы, и ушел так же быстро, как и появился. И тогда Пат вновь мягко ухватил Феликса под руку. Следователь хотел огрызнуться, чтобы хоть чем-то досадить приятелю за свои всегдашние уступки, но передумал и смолчал.
Они спустились в клуб, где в это время собирались все те, кто работал в ночь. Обычно это были районные следователи и еще кто-нибудь из оперативного состава Управления. Таким образом, в клубе к утру подбиралась своя компания. Феликс, как его учили, выдержал паузу и лишь после того, как они устроились за столиком, равнодушно спросил:
- Нет ли каких-нибудь новостей?
Вместо ответа Пат как-то странно, как до этого на улице, усмехнулся и пошел к шкафчику, где хранилось клубное спиртное. Вернувшись с бутылкой и двумя высокими глоталками, он ответил:
- Есть. В наш отдел это пришло сегодня с утра.
- Что-нибудь серьезное или опять, как всегда, наврали?
- По южному сектору это прокатилось еще вчера вечером. - И Пат снова не к месту хмыкнул. - А я слышал недавно твой новый номер в ночной программе. Значит, еще пишешь, не бросил?
Феликс кивнул.
- Значит, так… - начал Пат. - Сегодня во время второй работы будут выборы. Вместо Швободы. А вечером его доставят на площадь.
После слов приятеля о новом президенте у Феликса в голове сделалась как бы небольшая метель: бессонная ушедшая ночь, полная сомнений, Лука и его исступленные речи о памятнике…
- Что ж так поздно объявили? - еще равнодушнее спросил Феликс и тут же устыдился некорректности своего вопроса: чем меньше народу соберется вечером на площади, тем меньше хлопот будет у сотрудников Управления, включая и их с Патом. - Кто проверял информацию? - исправился он. (Поскольку особенно важные сообщения нигде не фиксировались, а передавались изустно, находилось много остряков, выворачивавших рассказанное наизнанку, что сильно осложняло работу Управления по поддержанию порядка в районе.)
- Боб из "пересылки" проверял.
- У кого?
- У Макса из отдела свободного времени.
- Макса знаю, - кивнул Феликс: тем, кого он знал в лицо, он обычно доверял.
- Так что салют Швободе! - сухоньким смешком рассыпался Пат. И на него обернулись двое, сидевших за соседним столиком, и закивали головами:
- Салют-салют!
- Салют! - буркнул на всякий случай, отвечая на их приветствие, Феликс и поднял глоталку со спиртным.
В этот самый момент щелкнула дверца элеватора: на пороге клуба стояла какая-то женщина. Тут же Пат, не раздумывая, запустил в нее бутылкой. Но промахнулся: по стене ссыпались стекла, женщина ретировалась. Опять щелкнула дверца, и элеватор унес незадачливую посетительницу наверх.
- Послушай, Пат… За что ты так баб ненавидишь? - спросил Феликс.
- Ну а кто их нынче любит, а? Может быть, ты?
- Да что ты, что ты, - испугался Феликс и тут же нашелся: - Бутылки жалко!
За соседним столиком одобрительно заржали.
- Правда, говорят, будто раньше они были с нами на равных… - через некоторое время рассеянно сказал Пат.
- Что-то такое и я слышал, - не заметив ловушки, отозвался Феликс.
- А от кого? - неожиданно жестко спросил Пат и через столик потянулся к Феликсу.
- Не помню, - соврал Феликс. На самом деле он слышал это сегодня ночью от Луки: сумасшедший решил вконец задурить следователю голову.
- Нет, ты вспомни! - настаивал Пат.
- Да не помню, и все! - отрезал Феликс. - Скажем так: сам придумал.
- Как ты сказал? На равных? Могу себе представить! - Пат заржал. - Это что же, пить, что ли, с ними вместе? А в сортир как? Тоже сообща?
Феликс был рад поводу рассмешить приятеля: повеселев, тот становился мягче и не делал ничего такого, что бы могло уязвить самолюбие следователя. Кроме того, он понимал, что с его, Феликса, подачи того и гляди пойдут новые анекдоты про равенство людей и баб, которые, конечно же, скоро забудутся, впрочем, как и все в этом районе… Одновременно с тем он вспомнил о новом президенте: в частности, сможет ли тот исправить все, что наворотил старый толстяк Швобода? Да и захочет ли этим заниматься?
- Был у меня сегодня один псих… - сам не зная зачем, признался Феликс (спиртное на него подействовало, что ли?).
- Ну, и?.. - спросил Пат.
- Пистолет из музея свистнул.
- Подписку, надеюсь, ты взял?
- Взял, - соврал Феликс.
- Ну, вот и ладно, - заключил Пат. - Значит, вскоре у нас объявится. Как его зовут?
- Лука.