"Боже, значит тот след на стекле – не кровавое пятно, – Сид на миг закрыл глаза, – а потеки от сока. Боже, как просто". В следующую секунду, приподнявшись на локте, жадно заглянул в лицо мальчишки:
– Сок – это класс, у?.. Ну веселей, парень! – двумя пальцами, указательным и средним, Сид приподнял мальчику подбородок – кожа на нем была фантастически нежной, мягкой. – Все ж живы – ты и я. Черт, нам с тобой повезло! Я правильно говорю?
– Угу, – мальчик согласно кивнул.
– Как тебя зовут?
– Кон… Кондрат Гапон.
7
"Эй, парень, все в порядке?" – встревоженный мужской голос и чья-то рука, крепко встряхнув его за плечо, вернули Кондрата к жизни. Не осторожно и плавно, как во сне, когда явь мягко накладывается на дрему, – а резко, почти безжалостно. "Ух, да ты весь в крови! Эко тебя угораздило! Дай-ка оботру… Что ж ты толком руль держать не можешь, а туда же…" Когда юноша наконец разомкнул тяжелые и липкие, будто в меду, веки, он их тут же едва не закрыл – таким неприятным, отталкивающим показалось ему лицо незнакомца. Случайного человека, не побоявшегося заглянуть в мертвую машину.
У незнакомого сердобольного мужика было утомленное немолодое лицо и светлые глаза. Они светились тем ярче, чем уверенней Кондрат ощущал себя во вновь обретенной реальности.
– Пил?.. Вроде нет, по твоему дыханию не чую. Ладно, отвезу тебя в ближайшую больницу.
– На фиг больницу! – неожиданно твердо, даже грубо отрезал Кондрат. – Мне нужно в музей!
– Да кто ж тебя с разбитой мордой пустит?! Да еще посреди ночи! – застигнутый врасплох столь бурной, озлобленной реакцией хлопца, незнакомец невольно попятился от него. Мужик уже пожалел, что полез в эту тачку, будь она не ладна!..
– Ты поможешь! Кто ж еще?! – продолжал грубить Кондрат; но вдруг взмолился, чуть ли не хлюпая носом. – Дяденька, мне позарез нужно в музей! Одну штуку вернуть!
– Ну, раз ты так просишь… Точно за жизнь свою.
Мало того, что мужик на редкость был добрым, он еще и таксистом оказался. Остановил такси прямо против разбитого окна. Кондрат порывался заплатить свыше, мужик же с недвусмысленным видом сунул парню под нос натруженный кулак. Затем, так же ни слова не говоря, подставил плечо, уверенным движением подсадил парня.
На месте разбитого стекла была наклеена газета. От налетавшего ветра она легонько вздувалась, жалобно шелестела. Кондрат, к месту вспомнив Буратино, разорвавшего знаменитый холст в доме папы Карло, порвал газету. Улыбнувшись воспоминаниям, прыгнул вниз – под ногами угрожающе захрустели не то осколки стекла, не то ледяная слюда.
Юноша, осторожно отворив дверь, выглянул наружу… и немедленно ослеп. Свет в пустой комнате, до этого тщедушный, рассеянный – каким его запомнил Кондрат, – в этот раз оказался неслыханно резок, невыносим! Будто свет ждал этой встречи, наперед зная о ней, готовился к ней, аккумулировал, собирал свои силы в жесткий слепящий пучок. Хлестнул по глазам юноши – и не промахнулся.
– Черт! – Кондрат инстинктивно вытянул перед собой руки, тотчас повернулся, чтоб вернуться, скорей спастись от слепящего стражника, но внезапно уперся в стену. Глухую, черт, стену. – Да что это, боже?..
– Что ж вы, юноша, то чертыхаетесь, то Господа Бога вспоминаете? – за спиной вдруг раздался стариковский голос. Похоже, не только один запредельный свет поджидал здесь Кондрата, сторожил в слепящей засаде… Сторож смущенно откашлялся. – Постой, постой, а это не ты… Батюшки! Да это ж в тебя я всадил заряд! Боженьки, так ты жив?!
От стыда и еще какого-то нового чувства, имя которого Кондрату пока было неизвестно, он был готов провалиться сквозь землю. Сквозь затоптанный его неизменно грязными буцами пол. Блин, где он столько грязи набрал? Под ногами расплывались две мутноватых лужицы. Дежавю. Где-то Кондрат уже видел такое… Сверху в лужицы падали таинственные, необъяснимые капли. Не иначе, плакало его, Кондратово, тело.
Скорчив неловкую, извиняющуюся гримасу, парень повернулся к старику.
– Я вас прошу… Не сердитесь на меня. Я не хотел… Я только хотел вернуть!
– Да что ж ты, Господи?! – старик смертельно побледнел; на миг его лицо стало похоже на лицо ребенка. Сторож в страхе отступил назад, будто услышал признание в ужасном преступлении. Вдруг перешел на свистящий шепот. – Да здесь же нельзя! Тут же не я – сам Господь за всем наблюдает. Это ж все Его. Как же можно было брать?
– Замолчите вы! – в истерике сорвался Кондрат. – Я не убийца! Ничего такого не сделал!.. Только книгу взял. Посмотреть. И Сида. Потому что Сид был с книгой…
– Кто был с книгой? Сатана?! Чур меня, чур!! – зрачки у старика исчезли, он вытаращился на парня выпученными от ужаса белками. Неживыми, восковыми белками.
– Да нет же! Нет!! Вот – восковая кукла! – Кондрат в отчаянье полез за пазуху, чтоб скорей достать злополучного заморыша, воскового уродца – увы, все, что осталось от злодея Вишеса и его проклятой книги… Но рука нащупала мокрое, холодное, уже не больше детского кулачка.
Когда Кондрат разжал пальцы перед ошалелым взглядом сторожа, на какое-то время и сам замолчал, обмер, уставившись невидящим взором на собственную ладонь.
В его руке таяли остатки не воска, а обыкновенного снега. Под сердцем Кондрат носил маленький снежок…
* * *
В тот же день, точнее, вечер, наступивший после сумасшедшей ночи, Эрос и Кондрат пили малиновый глинтвейн в любимом кафе. Что удивительно, этот чудесный напиток они и заказали. Похоже, друзья впервые угадали настоящую жажду души… Кондрат во всех подробностях рассказывал Эросу, как этой ночью снял молоденькую девчонку, привез домой и протрахался с ней до рассвета.
– Представь, она девственницей оказалась!.. Это я к тому говорю, что все твои предсказания сбылись: платок в пятнах сока – это к ее крови, ключи от машины – к прогулке. После ночи любви мы два часа катались по спящему городу…
– После ночи любви – по городу? – не поверил Эрос. После бешеных шестичасовых скачек с Ален у него дрожали даже губы, зато мужская плоть одновременно упоенно пела и просила пощады… Заметно стукача зубами о стенку бокала, Эрос отпил большой глоток ярко-малиновой жидкости. Вдруг снова спросил. – А ребенок-то причем?
– Какой еще ребенок? – насторожился Кондрат; какой-то Эрос сегодня чересчур недоверчивый. И странный.
– Ну, третьим ключевым элементом, вещей вещью, как ты выразился, было воспоминание. Забыл, что ли? Ты ж жаловался, что тебя преследуют мысли о каком-то ребенке… Девчонка-то хоть совершеннолетняя?
Кондрат не знал, что и ответить. Не рассказывать же правду?