Хэмпден-Феррерс – "самая заурядная деревушка" в пригороде Оксфорда. Ее история богата незначительными событиями, ее церкви – полторы тысячи лет. И едва деревенские жители решают отпраздновать юбилей этой церкви, деревушка перестает быть "самой заурядной": в ней происходит череда мрачных, чудесных, неожиданных, комических и мистических событий. Между жителями внезапно вспыхивает любовь неземной силы. В одном из домов является призрак. В чистом поле обнаруживается осел-оборотень. Из вод оксфордского озера восстает основатель колледжа. Героям грезится подземный город мертвых – зеркальное отражение их деревни. Старая история преступного священника порождает страшное проклятие, которое грозит уничтожением всем, кому о нем известно, и лишь научная логика и постижение самих основ Вселенной спасают обитателей деревни от неминуемой гибели.
Брайан Олдисс (р. 1925) – одна из крупнейших фигур в мировой фантастической литературе, многогранный писатель, чьи работы завоевали сердца миллионов поклонников. Перед вами его новый роман – гимн любви к Англии, к инаковости и к любви как таковой.
Содержание:
2003 год от Р.Х 1
2002 год от Р.Х 1
I - Еще разгуляется 1
II - Потайной город 4
III - Жизнь духа 11
IV - Связь с неолитом 20
V - Самые счастливые годы 23
VI - Период Пиранези 28
VII - И тут явился Элъ-Каккабук… 39
VIII - Фотография Хетти Чжоу 50
2003 год от Р.Х 50
Примечания 52
Брайан Олдисс
Оксфордские страсти
Моим друзьям по Вулфсон-колледжу,
в особенности
Джону и Джилл
Мартину и Николя
Дугласу и Барбаре
2003 год от Р.Х
(Заметка из газеты "Оксфорд Диспетч", 23 мая 2003 года)
Вчера наше Оксфордское графство преподнесло сюрприз всему цивилизованному человечеству. В деревушке Хэмпден-Феррерс к югу от Оксфорда (население – 770 жителей) царили радость и ликование. Вчера исполнилось ровно полторы тысячи лет с момента постройки местной церкви Святого Климента, и, как видно на нашей фотографии, в эпицентре торжеств были приходской священник, досточтимый Роберт Джолиф, а также его супруга Сьюзен.
Священник организовал юбилейную комиссию более года назад. Благодаря средствам, которые пожертвовал бизнесмен из Китая мистер Жо, вина и угощений на главной улице деревни хватило на всех, а в дальнейшем из этих же средств церковь будет почти полностью реконструирована. Дочь мистера Жо заявила, что оказалась в небезынтересных обстоятельствах и комиссия воспользовалась этим.
В честь юбилея были отпразднованы несколько свадеб. Звучала музыка, имели место народные танцы, были устроены гонки на ослах. Целый день были открыты деревенские таверны, а завершилось это всеобщее ликование фейерверком.
Несколько лет назад наша газета пожаловала Хэмпден-Феррерс титул "Самая заурядная деревушка". Для многих ее обитателей это верно и по сей день. Они живут обычной повседневной жизнью: трудятся, рождаются, умирают… Но сегодня мы готовы назвать Хэмпден-Феррерс иначе, дав ей новый титул, а именно: "Самая чудесная заурядная деревушка"! И еще хотим от себя патриотически поздравить древнюю британскую церковь Святого Климента с радостным юбилеем. Хлябь нам несущий, дождь дождь донесть!
2002 год от Р.Х
I
Еще разгуляется
По погосту у церкви Святого Климента бродил некто в халате. Халат был шелковый, весь расшит золотом, и через левое плечо гнались друг за другом драконы. Несмотря на утренний холод, халат был распахнут, и меж развевающимися полами наблюдалась осанистая фигура мужчины в старомодной фланелевой пижаме с вертикальными синими полосками. Тапочки на нем были, правда, новехонькие, кожаные.
Смуглое лицо, козлиная бородка, на вид лет семьдесят. Засунув руки в карманы халата, он прохаживался между могильными камнями.
Если бы он не озирался без конца, вполне можно было бы подумать, что человек просто совершает утренний моцион.
Рассвет был хмурый, унылый. Видимость никакая: небо затянули тучи, по земле полз туман. Вершины могучих елей поблизости растворялись в низких набухших облаках. Мох на могильных камнях отблескивал каплями влаги. Каждую травинку увешивали бусины росы. Кожаные тапочки уже хлюпали по мокрой земле, но человек в пижаме упрямо шагал.
На паперти, где светил неяркий фонарь, возникла еще одна фигура. Второй человек шел быстро; едва не столкнувшись с этим, в халате, он удивленно пробормотал:
– Ах, боже мой, извините. Доброе утро! Вы меня совсем напугали.
Говорил он, может, и вежливо, но сам пристально вглядывался в незнакомца.
– Что ж я, призрак, по-вашему? Прямиком с того света? – огрызнулся первый, складывая руки на груди.
– Нашей церкви полторы тысячи лет. Насколько мне известно, мои прихожане дождутся трубного гласа, чтобы восстать из могил.
Второй человек высказался без обиняков, но по-прежнему, чуть наклонив седую голову, разглядывал странного гостя. Говоривший был в темных брюках и черном свитере с дыркой на локте.
– О-о, вы про эти дела, видимо, кое-что знаете, – сказал гость не слишком любезным тоном.
– По сану полагается. Я же здешний священник, из этой церкви. А вот вас я что-то никак не признаю.
– Тысяча извинений. Я, может, вторгся в чьи-нибудь владения?… Меня зовут Джон Трейдинг. На днях снял дом напротив. Розовый дом.
– Вы, выходит, любитель вставать спозаранку. Как и я. Ну что ж, добро пожаловать к нам в Хэмпден-Феррерс. А меня зовут отец Робин. В миру – Робин Джолиф.
И священник протянул Грейлингу руку. Тот, пожимая ее, пробормотал, что, мол, рад и всякое такое.
– Деревня у нас маленькая, спокойная. Вчера, правда, вышла одна неприятность… Короче, подрались… А так здесь, в общем и целом, тихо, и Господь нам благоволит.
Грейлинг никак не отреагировал на это высказывание.
В левой руке священник держал плоскую пластмассовую миску. Показал ее Грейлингу:
– Вот почему я так рано поднялся. Сейчас самое время ловить этих мерзавцев.
Вскрикнув, Грейлинг в омерзении отпрянул: в миске корчилось какое-то существо.
– Что это? Червяк-переросток? Змейка?
– Если бы. Это так называемый плоский червь. Они хищники, охотятся на местных дождевых червей. Родом из Новой Зеландии – так мне сказали, а как их занесло к нам, в Хэмпден-Феррерс, даже не знаю. Вот уж непрошеные гости: ума не приложу, как от них избавиться.
Червь отблескивал на свету. Длиной чуть не в полметра, тело плоское. Он вслепую тыкался в край миски, пытаясь ускользнуть, но срывался с ободка.
– Сейчас не слишком светло, а днем-то видно: трава на погосте вся пожухла, – продолжал священник. – Все оголяется, прямо трагедия. Может, из-за этих пришельцев, а может, по другой причине – поди знай. Вызову какого-нибудь специалиста из Оксфорда, пусть разберется.
Грейлинг снова взглянул на червя.
– А вы его прибьете, этого гада? – спросил он.
– Пусть природа сама его порешит, без меня, – покачал головой священник. – Поставлю миску на газон перед домом, птицы управятся. Только бы жена не увидела.
Грейлинг запахнул халат. Его эта тема больше не интересовала.
– Где тут новые могилы? – спросил он. – Эти все прошлых веков.
И указал на ближайшие старинные надгробия.
Священник оглядел их с видом собственника:
– Здесь последний камень поставили в 1921 году, когда один прихожанин умер – упокой, Господи, его душу! – от ран в битве при Сомме, в Первую мировую. После хоронили уже на новом участке, за церковью. А вы кого-то конкретно ищете?
Грейлинг отвечал уклончиво: мол, только приехал на этой неделе, снял наконец этот Розовый дом. А сюда просто так забрел: оглядеться, познакомиться с окрестностями.
Священника явно устроил бы несколько более вразумительный ответ, и он заметил, мол, уж слишком свежо в этот час в пижаме гулять.
– Да я от перелета никак не отойду, – сказал Грейлинг, – и вообще, не хотел бы отнимать вашего времени.
– Ну, что ж… Смею ли надеяться, мистер Грейлинг, что вы как-нибудь заглянете к нам в церковь?
Ответа не было. Грейлинг уже повернулся и пошел восвояси.
За этой беседой на погосте, оказывается, наблюдала женщина: она выглядывала из-за тюлевой занавески на окне своей спальни. Она жила на верхнем этаже дома, который всем местным был известен просто как "Двенадцатый номер". Он находился напротив Розового дома, и было ему лет триста – то есть, по местным понятиям, ничего особенного, никакая не старина.
Когда те двое разошлись, женщина осталась у окна, все разглядывая опустевший пейзаж. От уличного фонаря еще лился, растворяясь в тумане, желтоватый свет. Вовсю пели птицы. Ночь напролет поют, подумала женщина, совсем запутались, все от этого освещения. А Мэрион Барнс помнила времена, когда в деревне не было электричества, даже уличных фонарей.
Наконец она отвернулась от окна. На двуспальной кровати, что прежде была супружеским ложем ей с мужем, пока тот не умер год назад, теперь возлежал огромный черный лабрадор по кличке Лорел.
– Пойдем-ка чай сделаем, а, девочка? Ну, давай, пошли, лапа!
Когти негромко клацали по голым половицам: собака плелась за хозяйкой к задней лестнице, в импровизированную кухню, где было только самое необходимое. Мэрион выглянула и в сад, что вдоль Коутс-роуд, где стояли дома побогаче. Там тоже никого не было, и это порадовало Мэрион: после вчерашней драки в пабе поздно вечером, она вконец расстроилась, даже перепугалась.
Поверх старой ночной рубашки Мэрион накинула легкий хлопчатобумажный халат. Она была худа и уже горбилась. Лицо обиженно вытянулось. Мэрион и раньше не слыла жизнерадостной, а после смерти Арнольда ее лицо застыло в уверенности, что жизнь ее обманула.
Мэрион включила двадцативаттную лампочку, поставила чайник на старомодную газовую горелку и, сняв с полки открытую банку с собачьим кормом, выгребла в миску все, что там оставалось. Лорел тут же зачавкала, челюсти постукивали о край миски. Мэрион погладила собаку:
– Вот молодец, Лорел. Вот умница.
Никакой реакции: Лорел решительно жевала.
Засвиристел чайник.
Деревню Хэмпден-Феррерс, что под названием Моулси значилась еще в кадастровой книге Вильгельма Завоевателя в 1086 году, местная газета "Оксфорд Диспетч" как-то назвала "Самой заурядной деревушкой". Было это пять лет назад, но сколько лет прошло, и о заурядности речи нет. Однако деревня напоминала многие другие в округе, хотя бы по причине собственной древности.
Она уже несколько веков выглядела так же, как сегодня. В ней всего три улицы. Выше остальных шла Коутс-роуд, она тянулась по изгибу небольшого холма, а назвали ее так в честь фермы неподалеку. Обоими концами Коутс-роуд выходила на главную улицу, где стояли церковь и более пристойный из двух здешних пабов. Их окружали домики поменьше, выстроенные в основном из местного камня. От главной улицы отходил узкий проулок Климент-лейн, что растворялся в тупиках тропинок небольшого землевладения сразу после паба "Медведь", который предпочитали те из жителей, кто попроще.
Над Коутс-роуд возвышалась каменистая гряда Моулси, и с нее на юг текла речушка Хэмпден. Она струилась под мостами – и на главной улице и на Климент-лейн, стремя воды в речку Ок, с которой сливалась близ Марчэма. Речка – скорее ручей – была невелика, "в такой и топиться нет смысла", как однажды заметил Джереми Сампшен, один из обитателей деревушки.
Прошли те дни, когда в деревне жили землепашцы" которые в основном ее и построили. Большинство сегодняшних жителей Хэмпден-Феррерса – из научных кругов Оксфорда; он всего в пяти милях отсюда по дороге, которая еще на памяти у ныне живущих была обычным проселком. Один из наиболее примечательных жителей обитал в огромном доме на западном конце Коутс-роуд – Вест-Энде. Он был историк, его звали Фрэнсис Мартинсон, работал он в Вулфсон-колледже. Ему уже почти сорок, о опубликовал несколько сочинений на исторические темы, и больше других стали известны два: "Миф города" и "Государства, исчезнувшие в Средние века". Теперь он выпустил более популярную книгу под названием "Всепрощение". Ее неплохо раскупали, так что росла не только сумма на его счете в банке, но и его самооценка. Правда, сегодня он пребывал в некотором волнении, хотя просто завтракал клубничным йогуртом, прихлебывая утренний кофе.
С ним за столом сидел его брат Фред. Он молчал. У Фреда синдром Дауна, он рано состарился, хотя ему всего тридцать четыре года – он моложе своего щеголеватого брата, сидевшего напротив.
Фрэнк заговорил с ним, пока Фред за обе щеки уписывал огромный тост с острым паштетом:
– Фредди, я скоро уйду. Энн, твоя медсестра, вот-вот появится и будет за тобой приглядывать. Я поеду на работу, в колледж, это совсем недалеко.
– Опять за границу едешь? – спросил Фред.
– Нет-нет, просто в колледж. Мне надо подготовиться к встрече с одной дамой. Ее зовут Мария Капералли, она графиня Медина-Миртелли.
– Из-за границы, да?
– Из Италии. Приехала к нам в Оксфорд, завтра прочтет лекцию в колледже.
– А я с ней познакомлюсь?
– Будем надеяться, Фредди. Она весьма шикарная дама.
– А. А ей я понравлюсь?
– Конечно, – сказал Фрэнк. – Я ее видел лишь один раз, шестнадцать лет назад, она произвела на меня тогда большое впечатление, и мы все это время иногда переписывались.
– Она к нам в деревню приезжала?
– Нет, Фредди. Но может, через день-два приедет на Вест-Энд, тут и с тобой познакомится. Я в ее честь устраиваю прием. Насчет обслуживания уже договорился.
Поневоле он спрашивал себя: а вдруг между ними вспыхнет что-то такое, романтическое? Или у него с Марией выйдет, как Диккенс написал про Флору Финчинг? Фрэнк все-таки желал, чтобы его Мария больше походила на Марию юных лет Диккенса – ту, кого писатель называл "карманной Венерой".
Поднявшись из-за стола, Фрэнк сообразил, что съел йогурт, не ощутив вкуса. На прощание потрепал брата по плечу.
Напоследок Фрэнк бросил корм золотым рыбкам в декоративном водоеме в саду. Солнечные лучи уже взблескивали на их спинках, пока рыбки лениво плавали стаей туда-сюда, все вместе, но, пожалуй, не преднамеренно. Может, какой-нибудь инстинкт руководит этими рыбками, подумал Фрэнк Мартинсон, но разве определишь, какой, если сам не побываешь в обличье золотой рыбки?… А даже если и побываешь? Он улыбнулся собственным мыслям. Та же непостижимость, что изумила бы любого постороннего, возьмись он наблюдать за людьми, которые носятся туда-сюда между Хэмпден-Феррерсом и Оксфордом…
Рыбки отнеслись к корму без энтузиазма: их прекрасно кормили. Вот они развернулись и медленно двинулись через пруд двумя стаями, скользя под самой поверхностью воды и не нарушая ее покой. Фрэнк поглядел на них еще минуту-другую, повернулся, сел в свой "даймлер-бенц" и направился в Вулфсон-колледж.
Он как раз выезжал из ворот, когда подкатила женщина на велосипеде. Энн Лонгбридж, медсестра – она весело ему помахала. Он тоже взмахнул рукой. Энн присмотрит за Фредом, как надо, на нее можно положиться.
По другую сторону от церкви главную улицу деревушки обрамляли разношерстные дома; между ними – паб под названием "Герб столяра". Там, где улица несколько изгибалась, от нее отходил тупик, ведший к Особняку – большому уютному дому в стиле короля Георга. (Дом, что стоял здесь раньше, дотла сгорел в начале девятнадцатого века.) Он был традиционной квадратной формы, с портиком и колоннами в центре фасада, а по бокам от портика – по два окна удачно выбранной пропорции. Дом высился на три этажа; он был сложен из густо-красного кирпича, углы отделаны камнем; окна с каждым этажом все меньше. Дымовые трубы по краям крыши подчеркивали симметрию. Сейчас они, правда, были только для вида: деревню включили в бездымную зону.
Дом этот символизировал стабильность, однако его былое величие сегодня утрачено. Прежние владельцы, семья из древнего рода Феррерсов, оказались в пиковом положении, когда ее глава, сэр Остин Феррерс, погиб на линкоре "Неотразимый" в самом начале Галлиполийской кампании в 1915 году. Землю вокруг дома пришлось продать, и теперь его со всех сторон окружали заборы недавней застройки. Дом сейчас принадлежал супругам Боксбаум – Стивену и Шэрон.
Их соседка, миссис Андреа Ридли, этим утром ровно в половине восьмого отперла заднюю дверь их дома собственным ключом. Она принесла пакет со свежими круассанами. Туман расходился, солнце все пыталось пробиться, но день оставался пасмурным, хоть и стоял май. Перед тем как пройти в кухню, чтобы приготовить завтрак для всей семьи, Андреа включила свет в заднем коридоре. Потом зажгла еще лампочки, включила радио и настроила его на "Радио-2". Вечно эта Шэрон переводит на свое "Радио-4"…
Появился рыжий кот, потягиваясь на ходу. – Привет, Бинго! Ты откуда?
Кот ответил протяжным зевком, продемонстрировав острые клыки. Андреа вынула из морозильника кусок рыбы. Пока Бинго, урча, разделывался с ним, Андреа поспешила в столовую, распахнула там тяжелые бархатные портьеры. Разносчик газет Сэмми Азиз как раз поставил велосипеду колонны, чтобы опустить "Индепендент" и "Файненшл Таймс" для Боксбаумов. Андреа ему помахала. "Какой милый и воспитанный молодой человек", – подумала она. Он тоже взмахнул рукой. Газеты упали на пол в вестибюле. Андреа подобрала их и положила на длинный стол в библиотеке.
Когда Шэрон Боксбаум сошла вниз, завтрак был накрыт.
– Ах, Андреа, какая вы молодчина! И когда вы все успеваете? Как Дуэйн?
Это она про сына миссис Ридли.