Переход жил своей жизнью. На нас никто не обращал внимания. Народ суетливо спешил по важным своим делам, некоторые тормозили у прилавка, видимо, привлеченные вывеской, жадно обнимали глазами барахло. Потом глумливо хмыкали и снова устремлялись в людской водоворот. Похоже, бизнес у моего визави не слишком процветал. Зато с соседнего прилавка доносились грохот взрывов, визг тормозов, скрежет сминаемого металла – продавец, виртуозно барабаня по кнопкам джойстика, впаривал зачарованному пареньку новую игрушку. Мимо прошагала счастливая девчушка лет шести, обхватив руками здоровенного плюшевого тигра, раза в полтора больше ее самой. Следом плелась мамаша, с озабоченным видом пересчитывая в кошельке оставшиеся купюры.
– Вот… вот было бы шоу, когда б ты Исправника… – смеясь, бормотал "бомж", – и вправду племяннику подарила…
– В смысле? – Ситуация начинала меня раздражать. – Паровоз как паровоз. Покатает пару недель, да и забросит под кровать.
– Да не паровоз это! Я же тебе сказал – Исправник! Выпрямитель Ошибок! Не шутка… Стоит твоему… как зовут-то?
Я почему-то смутилась.
– Татьяной…
– Да не тебя! Племянника!
– Яшей.
– Стоит твоему Яшке его, – он потряс паровозиком, – пару раз катнуть по полу… у-у-у!
– Да что такое с ним? Объясни толком.
– Объяснить? Это, Танюша, не так просто. Да и тебе оно надо?
– Это я уж как-нибудь сама решу.
– Вольному – воля. Слушай. Впрочем, нет, скажи сначала – не было ли у тебя в жизни поступка, который ты хотела бы переиграть? Может, обидела кого зря или в свое время карьеру, деньги, власть против простого человеческого счастья поставила? Подумай…
А кто из нас может честно, положа руку на сердце, сказать: я все всегда делала правильно, я никогда не ошибалась? Да никто. У каждого в жизни есть один-два момента, когда альтернатива стоит остро: или то, или это. Приходится выбирать. И мучиться потом всю жизнь неправильным выбором. До гробовой доски будет глодать мыслишка: а вот если бы я тогда поступила по-другому, то…
Есть она и у меня, верно продавец паровозиков сказал. Три года назад дурацкая ревность и понятия об оскорбленной чести заставили меня указать Артему на дверь. На презентации он, помнится, перебрал, разругался со мной и пропал на два дня. А потом я узнала, что он к бывшей своей ездил, плакаться. На меня, видать, жаловался. Ну я и… психанула. Иди, мол, к своей вешалке, если тебе она больше по душе.
Очень он не любил, когда я так говорила. Гордый он, Артемка… Хлопнул дверью и ушел. С тех пор я одна. Есть, конечно, на работе один, да это – так, ерунда. Не в счет.
Яшке вон уже скоро пять, а Анюта, сестра моя, ведь на три года меня моложе. Вот и выходит, что паровозик я покупаю племяннику, а могла бы – собственному сыну.
– Есть, как не быть. Погорячилась в свое время… А сейчас думаю: может, зря?
– Вы, бабы, всегда так: сначала делаете, потом думаете. Ладно, ладно – не кипятись, слушай лучше. Был и у меня свой гвоздь в душе. Бывало, свербило так, что хоть на стенку лезь, хоть головой в омут, особенно когда на кладбище приезжал.
Он помолчал.
– Была у меня подруга, понимаешь, мы с ней с самого детства вместе, чуть ли не на одном горшке сидели. Катюха… выросли вместе, да так и не расстались. Она с деньгами на "ты" была – голова! Не то что я. Сразу просекала, откуда бабками пахнет. Ну, и я за ней, вроде как ведомый. Сначала мелкие дела вершили, но постепенно раскрутились. В девяносто третьем подвернулась одна возможность, сейчас даже не верится. Агентство одно рекламное прогорело, сдавали его за копейки вместе со всеми долгами, недоснятыми роликами и недвижимым барахлом. Катюха и здесь не зевнула. Своих денег у нее не хватило, так она меня в компаньоны взяла, а я как раз со сверхсрочной пришел, с Пянджа, там тогда неплохо платили. Вот Катюха и потащила меня за собой. Спросишь – зачем?
Он хитро подмигнул мне. Я пожала плечами, но спрашивать не стала. И так сам все расскажет.
– Мне хватки деловой Бог не дал, это верно, да и погулять я люблю, чего уж там… Она бы и без меня отлично справилась, заняла бы денег, в конце концов. Только вот на переговорах да презентациях всякие там директора банков охотней с мужиком дела ведут, так уж у нас повелось. Женщину мало кто из богатых парней за стоящего партнера воспринимает. – Он глумливо хихикнул. – Партнера по бизнесу, я имею в виду. Дальше уж дела в гору пошли, не остановить, гребли деньги лопатой – пятерым не управиться. Ну, жизнь облагородили себе, сама понимаешь, тачки там приличные, домик трехэтажный, шмотки, то-се… Не жизнь – сказка. Ты на это все не смотри, – он пару раз хлопнул рукой по обшлагу плаща, – это так, последствия. А тогда мы даже у Зайцева одеваться брезговали. Во-от…
– А паровозик-то здесь при чем? – не выдержала я. Больно уж монолог у него затянулся.
– Дойдем и до него, не торопись. Слушай дальше. Жили мы так припеваючи, пока кризис не случился. Дефолт который. Всем было несладко, и по нам вдарило, конечно. Анекдот знаешь? Про те времена? Звонит один банкир другому, спрашивает: "Алло, Вася, ты? Как дела?" Второй отвечает: "Хорошо". "Ой, извините, – говорит первый, – я, кажется, номером ошибся…" Улыбаешься? Так это точно про нас. Катюха, чтобы контору нашу на плаву удержать, свои бабки в нее горстями кидала, как в топку. Машины продала, дом заложила… А я в стороне стоял, ухмылялся, была уже тогда у меня одна мыслишка, главбух, скотина, нашептал. Ну, с Катькиной помощью кое-как кризис пережили, и тут-то я и не прозевал свой шансик. Собрал акционеров, да и рубанул прямо: так, мол, и так, Екатерина Сергевна виновна в нецелевом использовании средств, расхищении активов и прочее в таком же духе. Она у нас по агентству официально замфином числилась, как раз за такие дела и отвечала. У нее, бедняги, аж речь отшибло, только все смотрела на меня. Будто не верила. А я несся, как по проторенной дорожке: мол, в кризис она спохватилась, испугалась проверок, бросилась денежки назад вертать, да поздно.
Собеседник, похоже, вычитал в моем взгляде нечто красноречивое, потому что потупился на миг, смешался.
– Не смотри на меня так, Танюша, не стоит. Все люди – волки, весь мир – большой сортир. Был бы у тебя похожий шансик, и ты б не прозевала. И нечего тут глазами сверкать! Не прозевала бы, уж поверь. Честные мы только на словах, ты ничем не лучше других. Все цену имеет: и благородство, и дружба, и честность – все. У каждого своя цена, но она есть. В общем, захотелось мне одному в агентстве паханом сидеть, и Катюху я таки вытурил. Назначили проверку, вскрылось много всего – Катька-то бабками как своими распоряжалась, захотела – в дело вложила, захотела – шубку новую купила или на Бали слетала, позагорать. Она ж знала, что в любой момент недостачу восполнит, стоит только парочку верных делишек провернуть. У нее на это нюх был, я тебе уже говорил. А проверяющему пойди все объясни, тем более что истинного положения дел – кто настоящий директор агентства – никто и не знал.
Мне стало противно.
– И что?
– Уволили ее, расследование началось, судебных приставов поналетело – имущество описывать. То, что осталось. Она со мной встретиться пыталась пару раз, звонила, но я не откликнулся. Решил – пойду до конца. Все от нее отвернулись, многие наши общие знакомые даже спрашивать про нее перестали… вот тебе тоже проверка на честность – стоило ей обезденежеть, как их сдуло, словно ветром. Катюха одна осталась. А у нее с детства что-то с сердцем было не так, врожденная гадость какая-то, точно не знаю, как называется. Так от всех этих дел моторчик и зашалил, приступ, "скорая", все такое. И никого рядом, понимаешь, Тань, никого! Бабок тоже – ноль. Свезли Катюху в обычный городской стационар, где она через два дня умерла. Ей и тридцати не было, вот так.
Он поставил паровозик на стол, зашарил руками по карманам, потом чертыхнулся вполголоса. Смотреть на меня он избегал.
– Клянусь, я не знал. Я видел, что Катюха пытается до меня дозвониться, но думал, это все по поводу наших заморочек с агентством. А она там умирала одна, понимаешь! Без лекарств, без денег, да и без помощи тоже – ты наверняка в курсе, как у нас в больничках медперсонал к обычным пациентам относится. К тем, что заплатить не могут. Ее кровать в коридоре поставили, у разбитого окна – еще бы день, и Катюшка вдобавок и воспаление схватила бы. Только не успела. А потом поздно было… Я, как узнал… не поверишь, конечно… волосы на себе рвал! Похороны устроил по высшему разряду… гроб… памятник… только разве совесть этим успокоишь!!
Последнюю фразу он выкрикнул почти в полный голос так, что даже перекрыл шум перехода. На нас стали оглядываться. Впрочем, без особого интереса – ну, торгуются люди слишком эмоционально, что с того?
– Поздно, батя, пить боржом, когда печень отвалилась, – пробормотала я скорее себе, чем собеседнику, старую, еще институтских времен, поговорку.
Однако он услышал, усмехнулся безрадостно.
– Ну, ты права в чем-то. Но знаешь: одно дело – человека подставить, скотство, конечно, тоже, но совсем другое – бросить умирать. Тем более женщину. Да какой же я мужик после такого! А она ведь на меня надеялась! Ждала до последнего… Э-эх, – он махнул рукой, – да что говорить! Подонок я и совершил подонство. Это-то меня и буравило постоянно. Так, бывало, прихватит иногда, кажется – вовек не отмоюсь! На кладбище к ней приезжал каждый год, букет клал, стоял, как положено, со скорбной рожей… И казалось мне, веришь, что каждый проходящий мимо человек так и норовит ткнуть в меня пальцем: "Смотрите, он женщину предал!" Да будь они прокляты, эти бабки!
Вакханалия самокритики мне надоела. Я грубо оборвала его:
– Трогательная история. Не понятно только: а при чем здесь паровоз?
"Бомж" тряхнул головой негодующе, словно говоря: "Нет, ну вы посмотрите, какая тупая попалась!"
– А я тебе о чем толкую! Как-то по пьянке в одном кабаке нажаловался я случайному собеседнику про свои горести. А это Каин и был. Если ты про него не слышала, объяснить будет сложно, кто он такой. Просто уясни для себя, что этот парень решает проблемы. Любые. И методы у него… – он крутанул в воздухе пальцами, – такие, что по второму разу обратиться – тысячу раз подумаешь. Он-то мне и предложил Исправника. Это не просто игрушка…
Его рука ласково погладила паровозик, потом неожиданно крепко стиснула так, что побелели костяшки пальцев.
– Острож… – вскинулась было я.
– Не боись. Эта штука не ломается. Кто его сделал, когда – неизвестно. Каин сказал, что при нем уже шестеро Исправником пользовались, первый откуда-то из Европы его привез. То ли из Венгрии, то ли из Италии… не помню. Вещица вроде с виду неказистая, а вот такие проблемы, типа той, что я тебе расписал, решает. Легко и непринужденно.
– В смысле? – я даже растерялась.
– Вот так вот. Надо только в голове держать тот случай, который заново переиграть хочешь, да катнуть его пару раз, вот так… – он показал как, – и все дела. Как действует – не спрашивай, не знаю. Просто выходит задним числом, что в тот день, когда все закрутилось, ты по-иному поступил. Ну, вроде как второй шанс получаешь… А третьего не будет – Исправник по такому принципу работает: один человек – одна попытка. Потом чего хочешь с ним делай – по столу катай, об стену стучи… ноль реакции. А другому передаешь – снова работает.
– И ты что же? Исправил? – недоверчиво спросила я.
Он хмыкнул.
– А то ты не видишь? Сработало, мать его через корыто! Только… лучше б не работало…
– Что-то не так?
– Все не так! Все! Как дело-то было? Вспомнил я тот день, ну, заседание совета, представил во всех подробностях и… того… катнул паровозик. Никаких внешних эффектов, я тебе скажу, ничего. Просто в голове помутилось немного и все… В себя пришел, плюнул – падла, думаю, не сработало. Купил меня Каин своими басенками, купил, как пацана. Сунул паровозик в карман, да и засобирался в агентство, вечером договорчик один важный подписывали с "Русским Транзитом". Спускаюсь вниз – машины нет… Думаю, что за дела? Уехал Сергуня, водила мой, бомбить, что ли? Ну, погоди, гаденыш, вернись мне только! Плюнул, пошел тачку ловить – и тут облом! Бабок нет! По карманам еле на метро наскреб… Приезжаю, а охрана меня не пускает. Не велено, говорит, личный приказ Екатерины Сергевны. Кого, спрашиваю?! Тут уж я озверел. Не зря в погранах служил, дети они все против меня – раскидал сопляков, наверх прорвался. А там – Катька моя сидит и спокойненько так говорит: что ты, мол, Лешенька, ерепенишься? Все уже сто раз обговорено, долю я твою выкупила? Выкупила. Акции ты передал? Чего ж ты еще хочешь?
– В смысле? – не поняла я. – Она что, живая?
– Живее нас. Я потом кое с кем парой слов перекинулся, выяснил. Расклад такой получился: Катька благополучно кризис пережила, состояньице потом еще приумножила, и однажды пришла ей в голову свежая мысля. А зачем, собственно, ей, такой умной и красивой, нужен какой-то там Лешка? Только из-за воспоминаний детства? Да за ее деньги она себе такого диКаприо подобрать может, держись только! А Лешенька все дело только тормозит, хватки у него – ноль, своими частыми гулянками имидж портит и вообще. С чего бы он, то есть я, ей сдался? Ну, и начала Катька веселую игру. Втихаря выкупила мою долю, акции на себя перевела и однажды ясным утром указала своему старому другу-приятелю, мне, значит, на дверь. Без копейки меня оставила, гадюка! Даже хату мою забрала за долги – я потом поперся домой, а там печати висят. Такие дела… Оставила только то, что на мне было, даже плащ вон пришлось на барахолку ехать покупать.
Слишком уж все это было как-то фантастично, нереально, чтобы быть правдой. Я хотела было рассмеяться, пальцем у виска покрутить, сделать что-нибудь этакое, чтобы ему сразу стало понятно: не удалось тебе меня провести! Ишь, нашел глупую девочку, мишень для розыгрышей. Слезу захотел вышибить, что ли?
Но что-то в его облике заставило меня задуматься. Золотой "Ролекс", ботинки от "Гуччи" и вдруг – обтрепанный плащ и грязная рубаха… как-то все это не вязалось друг с другом. А вдруг все правда?
– Вижу, не веришь. Не могу тебя винить, я бы тоже не поверил.
– Да нет, я…
– Не веришь, Тань, не веришь… В лучшем случае сомневаешься, куда бежать – в психушку или в ментуру. Только мне твоя вера без надобности. Я тебя предупреждал – надо оно тебе? Ты решила по-своему. Теперь думай сама. А если захочешь проверить – вот он, Исправник, бери. Так уж и быть, отдам за десятку…
Я задумалась. Эх, Артемка… Если б я тогда не вызверилась на тебя, кто знает, где бы мы сейчас были. Помнишь, как мы мечтали: белое платье со шлейфом, лимузин метров в двадцать, Кипр, Майорка… Может, попробовать? Что я теряю?
Леха неожиданно протянул мне Исправника:
– Подержи в руках, сожми… Говорят, помогает иногда.
Я, словно зачарованная, подчинилась, взяла из его рук паровозик, крепко обхватила пальцами…
– Мама пришла! – звенел за дверью радостный детский голос.
Я провернула ключ и распахнула тяжелую железную створку. Тут же на меня набросился паренек лет шести, с гиканьем обхватил меня руками:
– Мам, а я знал, что ты сейчас придешь!
Мой сын? Мой?
– Я тебя ждал, – зашептал он мне на ухо, – а папка мне говорит: не жди, мама еще не скоро приедет, но я все равно ждал…
В прихожей появился Артем. Я остолбенело уставилась на него. Он изменился – немного располнел, завязал наконец в хвост свои непослушные волосы. Он улыбнулся во весь рот, подошел ближе, обнял и крепко-крепко прижался щекой к моим волосам.
– Привет! – в этом слове не было ничего наигранного, никакой искусственности, просто тихая, спокойная радость. – Вот мы все вместе!
– Мам, – снова обратил на себя внимание сын, – а ты купила мне паровоз? Ты обещала! А папка говорит, что такого паровоза не бывает!
Я тряхнула головой, отгоняя наваждение. Вокруг тот же переход, тот же неумолчный шум московской подземки. В руке – простая игрушка, под пальцами ощущается грубый, шероховатый пластик.
– Ну что? – спросил Леша. – Видела?
– Что?
– Вариант.
– Наверное… Точно не знаю. Я… я, пожалуй, возьму его…
Сзади донесся зычный голос, прямо-таки иерихонская труба:
– Дорогу! Дорогу!
Народ в ужасе расступался, пропуская плешивого армянина, нагруженного сверх меры здоровенными клетчатыми сумками. Девушка на изящных каблучках неуверенно покачнулась, оступилась и налетела на меня.
– Ой, извините!
Инстинктивно я стиснула рукой Исправника – как бы не выронить…
– Артемка! Артем…
В ответ – тишина. Спит, что ли? Не рано? Еще десяти нет… Хотя утром у него были съемки, устал, наверное, да еще настроение ни к черту: мы снова вчера поругались. Но он сам виноват: ах, ах, я тонкая творческая натура! А я – выходит, грубая колхозница, что ли?!
– Ты дома? Хватит дуться!
Я неуклюже скинула туфли, бросила на тумбочку вымокшую куртку. Туда же полетели и свернутая трубкой газета, ключи.
Я почти бегом проскочила коридор, распахнула дверь в спальню. В общем, все было хорошо видно и так, но я зачем-то щелкнула выключателем. Свет вспыхнул неожиданно ярко, резанул по глазам. На широкой кровати, неряшливой, незастеленной, раскинув руки, лежал Артем. В его спокойном и неподвижном лице не было ни кровинки. На пушистом ворсе ковра валялась пустая пластиковая баночка. В таких обычно продают лекарства. Я подняла ее, посмотрела этикетку – "Реланиум". Пахло аптекой.
Руки у Артема были холодными и неестественно твердыми. Я судорожно пыталась нащупать пульс, уже зная, что это бесполезно. У изголовья, прямо на смятой подушке, лежала записка. Я схватила ее, быстро пробежала глазами.
"Я не могу так больше жить. Твои бесконечные напоминания… ты никогда не сможешь простить до конца… Лучше я уйду. Ты станешь свободной, а мне уже давно все равно. Прости меня. Твой Артем".
Господи! А это что? Тоже вариант… А ведь правда, и такой не исключен. Я вообще по натуре злопамятная, могу придирками кого угодно достать. Боже, Артемка… Лучше б ты с моделями своими развлекался.
Вот оно как! Нет уж! Пусть все идет как идет. Если когда-то судьба нас с Артемкой развела, значит, так было надо. Какая-то сила посчитала, что так будет лучше. Что же теперь, менять все? И мучиться потом: к какому из двух вариантов мы придем?
Исправлять старые ошибки – значит плодить новые…
– Эй, эй, Танюша, у тебя все в порядке? – Леша осторожно потряс меня за плечо.
Я открыла глаза. На меня обеспокоенно смотрела давешняя девушка. Немного испуганно… Красивые брови сведены домиком, в глазах – золотистые искорки от ламп-таблеток.
Я широко улыбнулась:
– Теперь да.
И недрогнувшей рукой поставила паровозик обратно на прилавок:
– Спасибо, Леш. Но этот выбор не по мне. Извини…
Вся эта история не шла у меня из головы. До дома я дошла на каком-то автопилоте, не очень обращая внимания на то, что происходит вокруг. По-моему, я даже умудрилась столкнуться с каким-то пожилым интеллигентом. В ответ на мое "ой, простите" он извинялся долго и галантно, даже вроде предложил проводить. Я неопределенно помахала рукой и нырнула в арку своего дома.
В себя меня привел резкий автомобильный сигнал. Я подняла голову, недоуменно посмотрела по сторонам.
Из припаркованной у самого подъезда "шестерки" вылез улыбающийся и немного смущенный Артем. В руках у него алел пышный розовый букет.