Она легко откинулась назад и ударила каблуком в контрольную коробку лифта.
– Покатаются на карусели, – сказала она, когда маленькие электрические молнии пробежали внутри разбитого устройства. – Надеюсь, там никто не застрял наверху.
– Если и застрял, – отозвался я, – то эту ночь ему будет полезно провести под домашней крышей.
Нет ничего интересного в том, чтобы подниматься по лестнице в доме, который выстроен только затем, чтобы взимать с жильцов арендную плату.
Если, конечно, ты не находишь удовольствие в запахе того, что является продуктом человеческого обмена веществ.
Я не нахожу.
Однако подниматься на шестой этаж в старом разболтанном лифте, который может остановиться в любой момент, – нет уж, я лучше пройдусь пешком.
– Не думаю, чтобы Филиппе попытался от нас удрать, – произнес я. – Мы всегда хорошо платили ему за информацию о том, что происходит на улицах.
– Отлично, – сказала Франсуаз. – А сломанный лифт не даст ему даже помыслить о том, чтобы от нас удрать.
Трое стояли на лестничной площадке и терлись друг об друга. Меня ничуть не интересовало, чем они занимаются, равно как и то, девицы это или парни.
– Привет, красавчик, – сказало одно из этих существ. – Хочешь ширнуться?
Даже по голосу я не смог определить, кто это.
– То, что случилось сегодня, может быть слишком опасно даже для Филиппе, – сказал я. – Если он что-то слышал об этом убийстве, то может предпочесть об этом забыть.
Франсуаз выросла в гораздо менее респектабельном квартале, чем я; там, где меня учили красиво обходить,
Френки всегда идет напролом. Поэтому ей не удалось так мягко просочиться между тремя существами на лестничной площадке.
– Эй, детка, – прокричало одно существо, – иди-ка ко мне.
– Френки, – позвал я, – потом поиграешь с обезьянками. Вот дверь квартиры Филиппе. Она не раскрыта нараспашку – значит, либо он знает что-то о Произошедшем, убийстве, либо у него кончился запас порошка и он не хочет, чтобы к нему заваливали с просьбой поделиться... Постучим?
Я нажал кнопку звонка и не отпускал ее до тех пор, пока внутри не послышалось какое-то шевеление.
– Майкл, ты не умеешь звонить в дверь, – сообщила Франсуаз. – Надо позвонить чуть-чуть, а потом подождать.
– У меня ничего нет, – сообщила голова, которая высунулась из дверного проема, как тряпичная кукла в детском театре.
Черные волосы, завитые в тугие косички, обрамляли лицо халфлинга, увеличивая сходство; к тому же я мог бы поклясться, что череп его набит ватой.
Я собирался втолкнуть его внутрь, но не успел – Франсуаз уперлась коленом в дверь и сладко проворковала:
– Привет.
– Привет, – согласился Филиппе, который как раз должен был решить небольшую задачку – что случается с человеком, которому сломали шею дверью.
– Я вас не знаю, – сказал он.
– А я и не собираюсь заставлять тебя по суду на мне жениться, – ответила Франсуаз. – Майкл, впихни его внутрь.
По всей видимости, девушка полагала, что я сделаю это до того, как она отпустит дверь; но я сомневался, что наш информатор сумеет говорить, если его голова окажется по одну сторону порога, а тело по другую– без какой-либо связи между ними.
– Я никого не знаю и ничего не видел, – сказал Филиппе, пятясь в комнату.
Дом, милый дом – вот что наверняка говорили между собой тараканы о жилище Филиппе; если в городе Темных Эльфов существуют насекомые-паразиты крупнее таракана (скажем, маленькие мэры), то они здесь тоже наверняка водились.
– Один парень вышел сегодня погулять, – я прошел в квартиру, стараясь ни к чему не прикасаться, – и его съели, Филиппе.
– Это был не я, – быстро ответил тот.
– Да, тебя еще не съели, – подтвердил я. – Поэтому стоит начать говорить.
– Я ничего не знаю, – сказал он. – И ничего не видел. Я уже сказал.
– Слушай, маленький ублюдок, – процедила Франсуаз. – Какая-то тварь ходит по улицам и убивает людей... а по твоей грязной роже я вижу, ты знаешь, где его искать.
Филиппе сник.
Стало видно, что он готов пойти на великое испытание – вымыть свою физиономию, лишь бы по ней больше нельзя было ничего прочитать.
– Я захватила с собой перчатки, – сказала Франсуаз. – Поэтому смогу заняться тобой, не боясь запачкаться. Я стану выдирать у тебя из головы эти крысиные хвосты один за другим – говорят, это оживляет память.
– Не трожьте мою прическу! – закричал Филиппо. – Знаете, как сложно отрастить такую?
– Второй раз уже не получится, – предупредила девушка. – Отрывать, скорее всего, придется с кожей.
– Тише, Френки, – сказал я. – А то наш друг сейчас испачкает штаны и разговаривать с ним станет еще труднее. Итак, Филиппе. Глубоко вдохни и расскажи нам все, что говорят на улицах.
– А деньги? – спросил негр.
– Хватит нянчиться с ним, Майкл, – сказала Франсуаз. – Я быстро развяжу ему язык.
– Ну, Филиппе, – сказал я. – Вот видишь? Это двадцать динаров.
– Этого мало, – авторитетно заявил Филиппо.
– Этого достаточно, – заверил его я.
Он вытер грязной рукой грязные губы, и стало непонятно, которая из частей его тела стала чище, а которая наоборот.
Экономисты называют подобное "равномерным распределением".
– Мне нужно тридцать, – наконец сообщил Филиппо. – Ребята, которые это сделали, они очень, очень плохие ребята.
– Я тоже девочка плохая, – предупредила Франсуаз.
– Вот тридцать динаров, – сказал я и не соврал. – Теперь говори.
На этот раз Филиппо вытер руки о штаны.
– Они приехали из Аспоники, – выдохнул он. – Их трое – два мужика и девчонка. Они бешеные, мистер Эм, просто бешеные.
– Дальше, – сказал я.
– Никто не знает, как их зовут. Они ни с кем не общаются, даже со своими. Живут по подвалам, в заброшенных домах. Они приехали два дня назад, денег с собой немного.
Он громко потянул носом и проглотил сопли.
– Никто и не думал, что они такие, мистер Эм, вот вам крест, никто и не думал. Я бы вам сразу сказал, – что я, жить не хочу? – когда такие выродки по улицам ходят. Говорят, они иногда околачиваются у Вика, это танцульки в северной части квартала. Это все, что я знаю, вот вам крест. Я отдал ему деньги.
– Если ты узнаешь, где они устроили ночлег... – начал я.
– Если я это узнаю, – сказал Филиппе, – они меня убьют.
– Любишь играть в хорошего полицейского и плохого полицейского? – спросил я. Франсуаз довольно улыбнулась:
– Обожаю быть плохим полицейским.
– Хорошим ты просто не умеешь, – пояснил я.
Шум, который зарождался в недрах заведения Вика, был так же далек от музыки, как и сам Вик от титула почетного жителя города Темных Эльфов.
Вокруг здания толпились люди – подобно тому, как на краях давно не мытой кружки виднеются застывшие капли того, что когда-то в ней разогревали.
Машин вокруг было предостаточно, и я начал всерьез опасаться, что их владельцы могут разбить нашу из зависти.
– Погляди-ка вон туда. – Франсуаз показала пальцем, перекрыв мне все ветровое стекло. – Когда я была маленькая, то мечтала заняться сексом на заднем сиденье такого вот кадиллака.
– И что же случилось? – спросил я. – Не выдержали задние рессоры?
– Я поняла, что в дорогих машинах это делать интереснее.
– Звучит двусмысленно.
Я подрулил к обочине и переждал, пока у парнишки-гнома, присматривавшего за машинами, глаза приобретут свои естественные размеры.
– Я не прошу многого, – сказал я, всовывая ему в руку банкноту. – Но я хочу уехать на ней после чого, как мы тут закончим.
– Если что-то случится с моей машиной, – добавила Франсуаз, – твои кусочки можно будет подклеивать в альбом и коллекционировать. Ты понял?
Он понял.
– Так почему двусмысленно? – спросила девушка, ускоряя шаг, чтобы нагнать меня.
Два огра стояли у входа, и они не собирались туда входить; напротив, им платили деньги за то, чтобы внутрь не попадали те, кому не положено.
– Нет ничего более забавного, – заметил я, подходя к ним, – чем бедные люди, которые ведут себя как богатые.
– Что-то ты не похож на местного, мистер, – произнес один из охранников.
Я не мог не подивиться его проницательности; я не красил волосы в розовый цвет, не клеил их гребнем, не носил серег в ухе, а мой скромный пиджак в неброскую серую полоску не был украшен цепями под золото.
Правда, в галстуке я ношу заколку.
– Дружок, – сказал я, памятуя о том, что с низкоорганизованными формами жизни необходимо объясняться при помощи простых слов, – ты можешь выбрать одно из двух.
Я запнулся, раздумывая, не слишком ли сложную предлагаю ему задачу, но потом решил, что он справится.
Ему ведь всегда мог прийти на помощь второй охранник.
– Вариант первый, – сказал я. – Мы платим единовременный взнос, и ты нас впускаешь. Вариант второй. Мы вырубаем тебя и твоего приятеля, и тогда, за то же самое – вместо денег ты получаешь головную боль. Итак?
Все-таки задача оказалась для него слишком сложной.
– Проваливай, пижон, – сказал охранник. – Ишь как вырядился, да еще и девку свою приволок. Острых ощущений захотелось?
– Отвали, – мягко посоветовала Франсуаз.
Когда слова не помогают, остается только развести руками.
Наверное, я сделал это слишком быстро, и, может быть, мне не стоило метить этим ребятам в горло.
Я еще не успел опустить руки, а они оба уже сползали вниз по стене. Франсуаз грациозно перешагнула через неподвижное тело, и мы вошли.
Музыка сразу стала громче. Бессмысленно было пытаться понять смысл того, о чем пели исполнители, или даже разобрать отдельные слова. Лавина звуков, рушившаяся на головы людей, состояла из одного лишь барабанного боя. Все остальное тонуло где-то внизу, заглушенное криками и визгом толпы.
Люди шевелились.
Они не танцевали, не прижимались друг к другу, не разговаривали; они просто шевелились. Шевелились как черви, плотно набитые в банку; они поднимали руки над головами, ибо рукам не было места между их грязными и дурно пахнущими телами; они покачивали плечами, переступали с ноги на ногу, не заботясь ни о красоте движений, ни о ритме музыки.
Того, кто думает, что нет ничего хуже, чем тысячи немытых тел, здесь ждало разочарование – он понял бы, что этот запах становится в тысячи раз отвратительнее, если смешивается с дешевыми духами.
Это считалось местом для развлечения.
– Когда я попадаю в такие места, – сказал я, – то спрашиваю себя: в наше время наше поколение было другим, почему...
– Что? – спросила Франсуаз.
– Ничего, – ответил я.
Вик висел где-то под потолком; правда, он не был подвешен за сломанную шею – честь, которая, без сомнения, только ожидала его в будущем. Содержатель дискотеки пользовался краном с сиденьем, какие в ходу у кинооператоров. Длинная металлическая стрела, изгибаясь суставами шарниров, возносила его над волнами человеческих голов.
Там, внизу, каждый из них был никем, а все они – безликой толпой, единственной целью существования которой было платить деньги за вход и выпивку. Он, наверху, был один – всемогущий бог, тот, кто создал этот маленький, грязный, вонючий мирок, управлял им самодержавно и безраздельно и в любую минуту, единственно по своему желанию, мог уничтожить то, что трепыхалось под его ногами.
Стоило дать ему глотнуть немного реальности.
Будь я меньше ростом, я бы не рискнул пересекать этот тесный движущийся сгусток, исходивший запахом пота. Люди вздрагивали, точно нервная животная лихорадка заставляла их тела выламываться в отталкивающих позах.
Их ноги терлись друг о друга, пребывая постоянно в движении, но не приближая ослабленные тела ни к какой цели. Они раскрывали рты, хотя им нечего было сказать друг другу; их глаза были распахнуты, чернея расширенными зрачками, или прикрыты в полузабытьи, навеянном музыкой или алкоголем, но куда они ни направляли свой взгляд, видели лишь ничто.
Никто из них не замечал того, что я и моя партнерша проходим мимо них; вернее говоря, мы шли сквозь них, ибо не было там ни Джона, ни Мэри, ни Хуанито; была лишь толпа, единая и лишенная сознания, как мозг, вывалившийся из разбитого черепа, облепленный мухами и изъеденный червями.
Если эта молодежь – наше будущее, будущего у нас нет.
Вик восседал на круглой платформе, венчавшей собой конец железной стрелы. Оттуда он мог видеть все; но нас он заметил только в тот момент, когда лужа людских голов уже растекалась вокруг нас, словно скопище муравьев, кишащее вокруг муравейника.
Толстое тело Вика перевалилось через ограждение платформы, и его глаза, гниловато-неопределенного цвета, уставились на нас над чернеющим отверстием рта.
– Он нас увидел, – сказал я, отстраняя парня и девушку, которые танцевали друг с другом.
Я мог бы держать пари на половинку цента, что это парень и девушка, хотя и не взялся бы определить, кто из них кто.
– Тогда не подходи под платформу, – фыркнула Франсуаз. – Вдруг он наложит в штаны.
Я сомневался, что содержатель дискотеки настолько не хочет встречаться с нами, чтобы воздвигать вокруг себя барьер из нехорошего запаха; но и броситься к нам в объятия Вик тоже не спешил.
Его правая рука облепляла квадратную коробку пульта; движением пальцев с длинными ногтями Вик мог направлять свой воздушный трон в любой закоулок темного, накачанного дымом воздуха дискотеки.
Металлическая стрела дрогнула, ее нижний сегмент начал подниматься, а верхний, напротив, устремился вниз. Изогнутая лапа металлической твари разворачивалась, осыпая людей брызгами режущего глаза све– $26$
18 из установленных под ее днищем проблесковых Прожекторов.
Хобгоблин в черной кожаной куртке стоял у основания стрелы, сложив руки на широкой груди. Я знал, что его куртка именно такая, хотя она уже не выглядела ни черной, ни кожаной.
Но подобные люди всегда носят подобные куртки.
За его плечом находилось ядро заведения Вика, и находилось оно там именно для того, чтобы парень в куртке его охранял. То был не шейкер для коктейлей и даже не вход в женскую уборную, то были блестящие рукоятки переключателя, которыми управлялась стрела.
Этот пульт был здесь на тот случай, если Вик вдруг обольет пивом коробку, которую держит в руках, и она откажется спускать его вниз. Вик был плохим парашютистом и не стал бы спрыгивать на каменный пол.
Франсуаз сделала знак хобгоблину в кожаной куртке, и он отсалютовал ей по-военному.
– Привет, Дик. Я слышала, ты получил звание сержанта?
– Перед тем как наконец подал в отставку, – подтвердил он. – Спасибо вам, мисс Дюпон, я никогда не забуду того, что вы сделали для меня.
Он похлопал рукой по железной стреле.
– Я был дураком, что позволил втянуть себя в те неприятности, – продолжал он. – Но теперь больше глупостей я не делаю – хватит. У меня даже есть приятели среди местных полицейских. Поработаю здесь еще с годик да подкоплю деньжат – тогда смогу открыть свой бар.
– Не забудь пригласить нас на открытие. Он отошел в сторону, чтобы не мешать нам.
– Всегда ненавидела такие места, – сообщила Франсуаз. – Что тут надо нажимать, Майкл, чтобы спустить вниз этого борова?
– Этот рычаг вниз, – пояснил я.
Франсуаз кивнула и потянула другой рычаг.
– Сильно не любишь? – спросил я.
– Моя младшая сестра их обожает.
Металлический кран устремился вверх, ускоряясь по мере того, как девушка придавливала рычаг книзу. Вик вертел головой, и по тому, как двигались его плечи, я понял, что он пытается нажимать на кнопки своего пульта.
– Габи каждый вечер пропадала на таких дискотеках... Черт, Майкл, ты что-то напутал – стрела идет не туда.
Громкий вскрик Вика не был слышен никому, кроме ползавших по потолку тараканов.
Он кричал так, словно между ним и потолком еще не оставалось добрых полутора десятка футов.
– Я думал, он проломит головой крышу, – заметил я, мягко отстраняя девушку от пульта и нажимая правильные рычаги. – И что же Гэйб?
– Потолок у нас бетонный, – пояснил сержант в кожаной куртке.
Он уже раздумывал, не взять ли в свои руки управление танцульками.
– Конечно, это были более приличные дискотеки, – пояснила девушка. – Но света и громкой музыки там тоже хватало. Каждый вечер я должна была возвращать Гэйб домой.
– Я всегда радовался, что я единственный ребенок в семье, – сказал я.
Стрела разворачивалась и возвращалась, как порванная пружина. Вик раскачивался на своей платформе из стороны в сторону, и мне хотелось верить, что он не теряет при этом мозги.
– Потом меня же еще и ругали, – продолжала Франсуаз.
– За дискотеки?
– Нет, за то, что Гэйб назначает там свидания.
– Моя голова! – проорал Вик. – Еще чуть-чуть, и я врезался бы головой в крышу. Какой придурок балуется там с пультом?
– Свидания? – спросил я. – Твоим тетушкам не нравилось, что Гейб встречалась с парнями? Сколько же ей было лет?
– Шестнадцать, – фыркнула моя партнерша. – И мои тетушки были бы совсем не против, если бы моя сестричка встречалась с парнями. Но она встречалась с девочками.
Судя по выражению того, что служило Вику лицом, наше горячее желание срочно поговорить с ним вовсе не привело его в восторг.
– Что вам нужно? – спросил он. Что до него самого, то ему определенно нужен был дантист, а еще хорошая пластическая операция.
– Я тоже рад тебя видеть, Вик, – ответил я.
Заметив, что я не удерживаю рычаг в нижнем положении, Вик Манкузо напряг свои короткие пальцы, но это были не те конечности, которые могли унести его тело, избавив от необходимости говорить правду.
Я вынул пульт из его рук и вставил его в предназначенную для этого выемку с внутренней стороны платформы.
– Ты потом поиграешь в космонавта, Вик, – сказал я.
– Если захочешь, я сделаю так, что ты увидишь звезды, – добавила Франсуаз.
Он засуетился, вытирая ладони о майку. Майка была белой – то есть когда-то была; по цвету пятен мне так и не удалось определить, от чего он пытается очистить руки.
– Три человека два дня назад приехали в город, – сказал я. – Из Аспоники.
– Да вы понимаете, что говорите? – воскликнул толстяк. – Это же вам не Асгард. Хей – это город Темных Эльфов. Сотня людей, гномов, эльфов, негров ежедневно приезжает и уезжает отсюда. Про дворфов я уж и не говорю. Как среди них отличишь троих любителей путешествий?
– Эти трое любителей путешествий этим вечером убили человека.
Я не повышал голоса, не желая привлекать внимание праздной толпы.
– Они растерзали его горло зубами, притом заживо. Ты все еще ничего не хочешь сказать?
Лицо содержателя дискотеки стало пепельно-серым; по всей видимости, у него имелись иные представления о хорошей гастрономии.
Он воровато оглянулся и поднес руки к щекам.
– Здесь в самом деле появились двое новеньких, – сказал он, округляя рот в маленькую трубочку. – Дикого вида. Они были странными.
– Странными? – спросил я.
– Они не танцевали. Только стояли у входа, вон там, чтобы быть подальше от других. Я-то подумал, что они наркоманы.