Но это Тит. А Ильин с пытливым идиотизмом искал и находил в прессе знакомые фамилии государственных деятелей, которые и здесь оставались деятелями - только деятельность их направлялась "на благо развитого национал-социализма", по-мичурински прижившегося на крепких корнях русской национальной идеи. Просто социализм ей, идее, особо расти не давал, охорашивал ее приставкой "ИНТЕР". Ильин ловил фамилии известных журналистов, которые - так выходило! - складно врали о том же, о чем столь же складно врали в газетах из прежней жизни Ильина, которую он - вопреки здравому смыслу - числил более реальной, нежели нынешнюю. И когда какой-нибудь двойник писал в "Известиях" о… О чем?.. Ну, например, о собранных всем миром и легко потерянных денежках, бездарно вбуханных в строительство Суперпамятника Окончания Войны и Воцарения Всеобщего Мира на Поклонной горе в Москве; или о мощном торговом рэкете, свившем себе подлое гнездо в огромном торговом центре у Крестовской заставы, где тысячи мелких торгашей выкладывали еженедельную дань посыльным так называемого "люберецкого картеля"; или о гражданской, по сути, войне в суверенном Закавказье; или о мощном пожаре в пятизвездочном отеле "Петербург" - в Петербурге, естественно; или об очередном захвате террористами самолета в каком-нибудь Симферополе или Сочи, - когда вылавливал он такие до боли знакомые еще по Той жизни мерзости, радовался как дитя. Почему? Да потому - вот же странная человеческая натура! - что искал-то он не просто знакомое, но тоже больное. Словно безмерно печалил его ясно видимый со всех сторон факт, что Эта жизнь оказалась куда здоровее прежней…
Парадокс, имевший место и в Той жизни: проигравшие войну живут лучше победивших.
Но ему-то чего переживать за свое прошлое? Оно осталось в прошлом (прошлое - в прошлом, так!) и только шепотом, только памятью окликало Ильина, ибо даже глухие вести из социалистической Африки, попадавшиеся там-сям в газетах и журналах, пробивавшиеся сквозь "железный занавес", повешенный неокоммунистами на жарких границах Системы, даже вести эти ничем не напоминали знаемое Ильиным. Социализм, взращенный в саванне, в пустыне Калахари, на снежных вершинах Капских гор, если и походил на тот, что прорастал в Цюрихе, а крепнул на просторах Родины чудесной, закаляясь в битвах и труде, то лишь его тоталитарными амбициями и казарменной свободой. Так по крайней мере писалось в любимых Ильиным газетах унд журналах. Но Ильин-то, социализмом взлелеянный, не верил газетам унд журналам - социализм его и приучил не верить. Ильин, вон, весь истосковался, как лермонтовский парус. Бури ему, видите ли, бури!.. Или просто "мучительно жалко" (откуда цитатка? Не из Николая ли Островского?..) было себя и своих оставленных в прошлом соотечественников, у которых, если верить тоже прошлой песне, всего-то и было в хозяйстве, что одна Победа, одна на всех, - и ни хрена больше?.. У нынешних соотечественников Победы не было, зато всего иного до хрена имелось…
Так неужто и впрямь жалость Ильина вела, жалость плюс острая ностальгия по навеки утерянному и никому на фиг не нужному прошлому? Может, и так. Скорее всего так.
Действие
Ильин вошел и увидел премиленькую больничную палату на одного клиента, койку пружинную, тумбочку деревянную со скругленными углами, окно зарешеченное, в углу - параша, то бишь унитаз, а рядом с ним - умывальник. На единственной табуретке сидел молодой, лет тридцати, мужчина и приветливо улыбался Ильину.
- Здравствуйте, Иван Петрович, - сказал мужчина красивым баритоном. - Если хотите сесть, садитесь прямо на кровать. Здешние эскулапы на мебель не щедры. Да ведь их и понять можно. Кто контингент? Психи буйные. Мебели на них не напасешься… Так что садитесь, садитесь. Даст Бог, насидеться здесь не придется…
Качки топтались у двери.
Ангел опять увял.
Ильин сел на кровать. Пружинная сетка, как батут, упруго подалась под задницей. Ильин аж ухватился за спинку, чтоб не опрокинуться.
Мужчина засмеялся.
- Аттракцион, - сказал мужчина. - Как же на ней спать-то?.. - Ответа он ни от кого не ждал, посему обернулся к качкам: - А вы, мальчики, идите, оставьте нас, мы тут сами разберемся.
- А это… - косноязычно начал один из мальчиков, намекая, видно, на буйство духов, на легкий полтергейст, который вполне способен учинить помешанный Ильин.
- А вы недалеко, - мгновенно усек мужчина. - Вы за дверью побудьте, ежели что… Да только, думаю, Иван Петрович бунтовать не станет. Ведь не псих же он.
Ильин молчал, не собираясь подтверждать смелое предположение. Хотя молчание - знак согласия. Мужчина так и понял.
- Я кликну, - ласково сказал он качкам, и те неохотно слиняли, но дверь прикрыли не плотно, оставив-таки щелочку для контроля. - Ах, непослушные, - вздохнул мужчина, но с места не двинулся и обратился к помешанному Ильину: - Вы, надеюсь, поняли, Иван Петрович, куда это мальчики вас привезли?
- Чего ж не понять, - буркнул Ильин. - И психу ясно…
- А тогда и разговор будет короткий. Короткий - здесь. А уж где длинный - выберем. Или, может, вы предпочитаете полечиться малость? С месячишко так…
- Я здоров.
- Не сомневаюсь, но определять степень нашего здоровья дано специалистам. Лишь им. А они не верят в здоровых людей… Знаете, Иван Петрович, в этой городской психушке есть, на мой взгляд, совсем здоровые люди. Вернее, были здоровые. А к докторам только попади… Так, значит, вы не хотите к ним попасть?
- Не хочу.
- Вот и ладно. Я ведь только показал вам возможные печальные перспективы, только намекнул… Но Москва-то слухами полнится. И вы, наверно, слыхали о гебистских застенках в больнице имени господина Кащенко? Или в иных, в этой, например?.. Слыхали, слыхали… Так давайте скорей уйдем отсюда, и не дай вам Бог воротиться обратно… Впрочем, все от вас зависит, от вашей откровенности… - он встал.
Чем-то он напоминал Ильину гебиста из рентхауса: такое же псевдосветское многословие, фальшивое актерство, только костюмчик подороже и морда посвежее. Ну, и чин небось повыше. Все они одинаково фуфлово работали, пошло. Тот, который его в полуподвал на Полянке пристроил, тоже так начинал - велеречиво и с плохо скрытой угрозой. Намеренно плохо скрытой. Это у них стиль такой, похоже: мол, знаем-знаем все, да не протреплемся…
- Почту за честь, - культурно сказал Ильин и тоже встал.
- Ловко ты! - одобрил невесть откуда всплывший Ангел.
А что ловко - не объяснил, некогда было: гебист уже стремился к приоткрытой двери, вроде бы даже забыв об Ильине, но мальчики-качки о нем не забыли, приняли подопечного по инструкции - шли пообок, аки псы лагерные…
Да псами и были.
- Это куда меня ведут? - спросил Ильин.
- Не знаю, - беспечно ответил Ангел. - Но не страшись. Ничего ужасного впереди не вижу.
- Ты, видно, ослеп, - обозлился Ильин. - Вообще ни хрена не видишь, и час назад не видел, исчезаешь куда-то всю дорогу, а меня чуть в психушку не заныкали. Хранитель, называется…
- И называюсь. - Ангел сделал вид, что обиделся. - И храню, между прочим. Где бы ты сейчас был без меня, урод?
- За урода можно и в глаз, - машинально отреагировал Ильин, не вдумываясь в смысл сказанного. Иное волновало: "амбулансию" они счастливо миновали, шли куда-то к воротам, до которых он недавно чуток не добежал.
А Ангел ничего сказанного мимо ушей не пропускал.
- Кому в глаз? - нагло засмеялся он. - Мне?.. Следи за словами, Ильин. Я ж бестелесен. Мне вон даже психушка - семечки. Ты перетрухал, я - нет. Тебя б там каким-нибудь аминазином в доходягу превратили, врачи-суки наблатыкались, а я все равно парил бы над плотью, и, замечу, не без пользы для тебя. Неубитый дух - эт-то что-то да значит… И, к слову, могу тебе сообщить, что за воротами нас ждет вполне пристойный "БМВ", на котором мы куда-то поедем.
- Куда?
- Эманация у гебистов слабовата, не улавливаю… Куда-то в приятное. Может, даже, обедать…
Обедать - это было бы хорошо. Обедать - это было бы вовремя. Остался бы на дежурстве в котельной - давно б разгрузил холодильник… И ведь не ошибся Ангел! (Автор уже устал повторять: как всегда не ошибся…) Левее ворот к тротуару был припаркован синий "БМВ"-635-й, двухдверный вариант. Гебист, выпендриваясь, щелкнул на подходе брелочком-пультом, авто само мгновенно завелось, а дверные пупки тоже сами собой выскочили, отперев двери.
- Прошу. - Гебист повел рукой, как на танец Ильина, красну девицу, пригласил.
Ильин оглянулся. Качки замерли поодаль, а еще более поодаль замерла в низком старте давешняя "амбулансия", невесть как объявившаяся по эту сторону больничной ограды. Мистика - сестра психиатрии.
- Прошу, - повторил гебист.
Ильин открыл бээмвэшную дверь и сел. Гебист тоже сел, а качки пошустрили к "амбулансии", чтоб, значит, страховать по медицинской части.
Гебист выжал сцепление, врубил первую передачу и, пока не трогаясь, светски поинтересовался:
- Где обедать предпочитаете, Иван Петрович?
- Пусть в "Максим" везет, - подсказал наглый Ангел. Недоступно дорогой ресторан на Тверской вряд ли был по карману рядовому секретному агенту. Да и подопечный его более чем на пивную не тянул. Но мелочиться, прав Ангел, не стоило.
- Предпочитаю в "Максиме", - скромненько так заявил Ильин.
Гебист засмеялся, отпустил сцепление и мощно рванул по улице Матросская Тишина, не жалея "мишленовскую" резину.
- Проверяете: не слабо ли? Не слабо, Иван Петрович. Для нужного человека нашей конторе и на "Максим" не жалко потратиться. А вы - нужный.
Вел он машину лихо, но умело, скорость держал под сотню, за рулем помалкивал. А это Ильину на руку было: стоило тоже помолчать, подзарядить скисшие с утра батарейки перед серьезным разговором. Полицейские гебисту не мешали, за скорость не тормозили, знали, что ли, машину, поэтому по Тверской - через вечных три вокзала, через строгую Мясницкую, по родной водителю Лубянской площади, где давно уже не торчал "железный Феликс", а красовался фонтан, вернувшийся на законное место из дворика Академии наук, по Охотному ряду мимо Большого театра, мимо Дворянского собрания, мимо вязевого, прихотливого, в подбор к Думе и Историческому музею, здания отеля "Охотный ряд", построенного на месте снесенной после войны гостиницы "Москва", мимо, мимо, мимо, и через десять буквально минут - вот он, "Максимчик", совсем рядом с красно-белым кубиком городской мэрии, бывшим Моссоветом.
Развернулись через сплошную осевую, встали колом.
- Очнитесь, Иван Петрович. Приехали.
Очнулся, вылез из машины, отметил: напротив, через улицу, затормозила знакомая "амбулансия", медицинский суровый контроль. Пасли психа.
Время было обеденное, народу в ресторане хватало, но гебист уверенно шепнул что-то метрдотелю, и тот сразу увел новоприбывших в уголок неподалеку от зеркального окна, выходящего непосредственно на Тверскую, усадил за двухместный столик, а рядом немедля выросли два официанта-близняшки. Один протянул гостям меню в кожаных папках и отошел на шаг, скромно уступая место второму, спецу по выпивке, который вопросительно глядел на гебиста, без промаха определив в нем главного.
- Аперитивчик? Извольте выбрать… - поторопил гебист. - Да, я ж не представился! Олег Николаевич, к вашим услугам…
Ильин рассеянно кивнул, сказал официанту:
- Джин с тоником.
- А мне - двойной "Чивас Ригал", - прибавил гебист, и официант спец-по-выпивке-для-пищеварения исчез. А оставшийся его близнец-по-харчам терпеливо ждал.
- Рекомендую эскарго, гулять так гулять, - оторвался от меню гебист Олег Николаевич. - Здесь они чудесны, каждое утро - из Парижа. Вы как к эскарго, Иван Петрович?
- Из Парижа, как же! - прорезался Ангел. - Знаток фиговый… Из Румынии их сюда гонят. Из Транснистрии. Но тем не менее рекомендую, не отравишься.
- Годится, - сказал Ильин.
Близнец-по-харчам пожелания гурманов чутко ловил, но ничего не записывал: показывал класс.
- А из горячего что выбрали?
- Почки я бы взял. Телячьи почки в соусе по-ломбардски.
- Одобряю. Вундербар! Мне тоже почки… "Шабли" девяносто второго года - сказочное вино. Пойдет?
- Пойдет.
- Остальное - потом. - Это уже официанту: - Поспешайте, голубчик.
Голубчик умчался поспешать, а взамен возник спец-по-выпивке и мгновенно поставил перед Ильиным тяжелый, даже на взгляд холодный стакан с джин-энд-тоник, со льдом, с долькой лимона, надетой верхом на край стакана, а перед гебистом - стакашку поменее - с двойным скотчем. И еще орешки соленые, и еще маслинки лоснящиеся трех сортов.
Процесс пищеварения у Ильина начался незамедлительно, как у собаки профессора Павлова, в этом мире тоже широко известной. Ильин некуртуазно цапнул маслинку, разжевал, косточку уложил на тарелку, глотнул инопланетно вкусного джина, заел орешком, словил летучий кайф и полез в карман за обычной своей предобеденной сигареткой огнедышащей марки "Житан". По ресторану, кстати, и сигареты - французские, но не по ресторану - дешевые, имевшие в столице хождение среди простого люда.
А вот откуда у Ильина, типичного с некоторых пор представителя этого люда, откуда у него подозрительное знание всяких почек в соусе по-ломбардски, эскарго и шабли? Олегу Николаевичу, ладному гебисту, впору бы удивиться и задать соответствующий вопрос, но ладный гебист вопроса не задал, а достал из кармана красную пачку "Данхилла" и золотую зажигалку и спешно закурил, поскольку тоже сей момент откушал фиолетовую маслинку и пригубил дорогой скотч. Так они и покуривали, помалкивали, словно исполняли некий известный им ритуал, требующий полной сосредоточенности и отстранения от пошлой действительности. А в пошлой действительности Ильин в своих обеих жизнях ни разу не был во французском кабаке, и уж тем более во Франции, а про почки и эскарго читал в худлитературе, запомнил, и, как оказалось, с пользой. А в пошлой действительности Олег Николаевич разыгрывал стандартную, видать, для него сценку охмурения клиента на деньги Конторы, да и сам получал массу радостей от использования реквизита. А в пошлой действительности клиент, то есть Ильин, зачем-то крепко нужен был Конторе, если цепной ее пес повел клиента, скажем, не в популярную, но всем доступную пивную "Рейнеке лис", что на углу Тверской и Страстной - в доме, где в прежней жизни был магазин "Армения", если вообще не в казенный кабинет к себе вызвал, а не пожалел на него такого реквизита.
- Хорошо, - сказал наконец Олег Николаевич, с чувством сказал и пустил к потолку "данхилловский" дорогой дым.
Дым до потолка не добрался, а растаял в сильно кондиционированном воздухе - неподалеку от полотна замечательного отечественного художника Ильи Глазунова. Что это его полотно, Ильин знал из телепередачи "В мире прекрасного". Сейчас была возможность сравнить телевизионное изображение с реальным. Реальное смотрелось куда ярче. Ценя талант, Ильин выпустил "житановый" дым в другую от полотна сторону, но тоже сказал с чувством:
- Хорошо!
А и впрямь хорошо было. Даже Ангел разнежился, размяк и, не исключено, вырубился до поры. Ильин в Этой жизни по престижным кабакам особо не шлялся, разве что в пивнухи заглядывал да в теплых кафушках иной раз ужинал-обедал. Выходило дешевле, чем дома. И уж куда менее хлопотно. Но в хорошем ресторане был лишь дважды: когда Тит его в Москву из деревни привез - в "Славянский базар" на Никольской сходили, и когда опять же Тит полгода назад свой полтинник справлял - гудели в "Эрмитаже" в Каретном. Но те рестораны не шли, конечно, ни в какое сравнение с "Максимом", "Максик" - это оберст-класс, в "Максике" тусовались "деловые" из самых крутых, акулы капитализма, загнивали они здесь со страшным понтом, а парни из Конторы скромно паслись рядом на казенные "бабульки".
И сладко было Ильину представить на миг, что он - по-прежнему обласканный судьбой и начальством летчик-испытатель, что с "бабульками" у него - полный порядок, что сидит он здесь не на птичьих правах гебешного сироты, а на своих законных, и напротив - не "благодетель" из Конторы, а знакомый сотрапезник… Сладко было так все представить, но не вышел номер: "благодетель" и не дал. Он снова отхлебнул скотча, перегнулся через стол и спросил страшным шепотом:
- Давно про Черное озеро не слыхали, а, Иван Петрович?
И пропала сладость. Маслина горчить стала, сигарета горло драла, а знакомый сотрапезник колол в упор лазерным взглядом, как и полагалось работнику недреманных органов.
Ангел опять всплыл.
- Аларм! - сказал Ангел. - Кайф в сторону. Бди! В самом деле, с чего бы это гебисты про озеро вспомнили?..
- Давно, - ответил Ильин. - Забыл уже.
- А вот мы помним.
- Ваша служба… - безразлично пожал плечами Ильин. Не удержался, добавил: - И опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не нужна…
Здесь этой песни не знали, здесь по телевизору другие полицейские сериалы крутились.
Поэтому Олег Николаевич на незнакомую ему цитату среагировал в лоб:
- Это только на первый взгляд. А на второй… Там, как вы помните, в Черном озере то есть, хорошо окунь ловится…
- Не помню, - отрезал Ильин. - Не ловил. Не пришлось.
- Да знаю, знаю, - отмахнулся гебист. Ему явно не до подробностей Ильинского анамнеза было, его несло. - Так вот рыбачок местный, Филимонов фамилия, ловил там окунька поутру, а поймал - не поверите! - что.
- Что? - поддержал беседу Ильин.
- Шлем! - торжествующе закончил Олег Николаевич.
Тут-то и принесли эскарго.
Официант поставил на стол большое мельхиоровое блюдо с двумя дюжинами крохотных фарфоровых урночек на нем, в каждой из которых покоился прах улитки. Перед едоками официант положил специальные щипчики, чтобы эти урны легко хватать и выковыривать прах маленькой вилочкой, которую официант тоже не забыл.
- Приятного аппетита, - пожелал официант и отступил, а его близнец, почтительнейше склонившись перед Олегом Николаевичем, капнул тому в бокал вина из завернутой в крахмальную салфетку бутыли, да так и остался склонившимся, ожидая. Олег Николаевич шабли пригубил, глаза закатил, потом прикатил их обратно и ожиданий близнеца не обманул:
- Пойдет.
И близнец, вроде бы обрадованный результатом, сию же секунду наполнил бокалы и ласково поставил бутылку в ведерко со льдом. И тоже отступил.
- Понтярщик хренов! - возмутился нетерпимый Ангел. - Как будто чего в вине сечет! Парвеню, рожа сыскная!.. Да, кстати, Ильин, ты интересуйся, интересуйся подробностями, но - аккуратно. Он же тебя поймать хочет… Так что не спеши, потяни резину, выпей вот лучше для затравки, вино классное, аусгезейхнет. И улитки стынут…
Ильин поднял бокал.
- Ваше здоровье, - сказал он гебисту.
- Спасибо, - принял тост Олег Николаевич. Чокнулись, глотнули - вино как вино, Ильин вообще-то водку предпочитал. Он замешкался, исподтишка глядя, как сотрапезник справится с поданными приборами. Оказалось - несложно. Зацепил улитку - она была горячей, ощутимо жирной и все же вкусной. Проехала без задержки.
- Так я о шлеме, - сказал Олег Николаевич. И вдруг будто бы усомнился: - Вам интересно?
Ильин мысленно поблагодарил Ангела за совет - не спешить. Ангел тоже мысленно ответил, что, мол, не стоит благодарности.