Образ из сновидения возник перед ним: большой черный круг, безжалостно толкающие вниз, - огромное колесо, давящее все перед собою. Каким-то образом прошедшее вторгается прямо в настоящее, отбрасывая длинную тень на то, чему предстоит произойти…
Что-то вертелось в его мозгу, но никак не давалось, какая-то потусторонняя тень, которую он чувствовал, но не узнавал. Это как-то было связано с его сновидениями, с Прошлым и Будущим…
- Думаю, мне нужно больше узнать, Бинабик, - промолвил он наконец. - Но нужно столько всего понять. Мне этого никогда не запомнить. А остальные города? - Его на миг отвлекло движение в небе прямо перед ним: россыпь черных движущихся силуэтов, похожих на гонимые ветром листья. Он прищурился, но рассмотрел, что это всего лишь стая птиц высоко в небе.
- О прошлом нужно знать, Саймон, - сказал маленький человек, - но мудрого отличает знание того, что имеет великую важность. Однако я имею предположение, что названия девяти городов не главное, очень лучше знать, что они собой представляли. Когда-то их именования знали колыбельные дети. Асу'а, Да'ай Чикиза, Энки э-Шаосай и Тумет'ай тебе известны. Джина-Т'сеней погребен на дне южных морей. Руины Кементари находятся где-то на острове Варинстен - месте рождения твоего короля Престера Джона, но никто на протяжении долгих лет их не видел. Так же давно не видели Мезуту'а и Хикехикайо. Последний, Наккига, сейчас у меня на уме. Ты его тоже видел или как бы видел…
- Как это?
- Наккига давно был городом норнов под сенью Пика Бурь, прежде чем они укрылись в самой ледяной горе. Когда ты странствовал на Дороге снов с Джулой и со мной, ты его видывал, но, конечно, не останавливался вниманием на его рассыпавшихся остатках, затмеваемых величием горы. Видишь, таким образом, ты посетил и Наккигу.
Саймон передернулся, вспомнив вид бесконечных залов внутри Пика Бурь, белых как у привидений лиц и горящих в их глубине глаз.
- Ближе я бы ни за что не хотел быть, - сказал он и, прищурившись, взглянул в небо. Птицы все еще лениво кружили в высоте. - Это вороны? - спросил он Бинабика, указывая на них. - Они уже давно кружат у нас над головой.
Тролль взглянул наверх.
- Да, с несомненностью, очень крупные к тому же. - Он коварно улыбнулся. - С вероятностью они питают ожидание, что мы будем сваливаться на землю совсем мертвые и окажем им помощь с питанием. Жалко, что они будут разочаровываться, верно?
Саймон пробормотал:
- Может, они знают, как я голоден, и думают, что я долго не протяну?
Бинабик серьезно покачал головой.
- Я лишился головы! Пренесчастный Саймон ничего не имел во рту с тех пор, как имел в нем завтрак - Камни Чукку! Очень бедный: это случалось целый час назад! Питаю страх, что твой конец приближается, - покончив с этой порцией сарказма, он начал рыться в рюкзаке, одной рукой опираясь на спину Кантаки. - Может, найдется для тебя сушеная рыбка.
- Спасибо, - сказал Саймон, пытаясь казаться обрадованным: в конце концов лучше какая-то еда, чем никакой.
Пока Бинабик занимался усиленными поисками, Саймон снова взглянул на небо: стая птиц все еще безмолвно вилась над ними, и ветер трепал их, как старое тряпье под мрачными облаками.
Ворон важно разгуливал по подоконнику, нахохлившись от холода. Другие его сородичи, наглые и ожиревшие от питания при виселицах, сипло каркали, сидя на голых ветках под окном. Никаких других звуков не доносилось с пустынного двора.
Роясь в блестящих перьях, ворон не сводил с людей желтого глаза, поэтому, когда кубок полетел в него, как камень из рогатки, он успел с резким криком вспорхнуть с подоконника и присоединиться к собратьям на голой верхушке дерева. Помятый кубок сделал неровный круг на каменном полу, прежде чем остановиться. Тонкая струйка пара поднялась от темной жидкости, пролившейся под окном.
- Ненавижу их глаза, - сказал король Элиас. Он потянулся за новым кубком, но на этот раз использовал его по назначению. - Эти мерзкие шпионящие глазки. - Он вытер губы. - Думаю, они шпионят за мной.
- Шпионят, ваше величество? - сказал Гутвульф медленно. Ему не хотелось вызвать очередную гневную бурю Элиаса. - Зачем птицам шпионить?
Верховный король уставился на него зелеными глазами, затем на бледном лице его появилась усмешка.
- Ох, Гутвульф, как ты невинен и неиспорчен! - он жестко хмыкнул. - Придвинь-ка это кресло. Приятно снова поговорить с честным человеком.
Граф Утаньята выполнил волю своего господина, пододвинув стул как можно ближе к пожелтевшей громаде драконьего трона. Он старался не смотреть на меч в черных ножнах, висевший на боку у Верховного короля.
- Не знаю, что ты имеешь в виду под невинностью, Элиас, - промолвил он, в душе проклиная неестественность, которая ему самому слышалась в собственном голосе. - Господу известно, что мы с тобой оба когда-то неплохо потрудились на поприще греха. Однако если ты имеешь в виду неспособность к предательству в отношении моего повелителя и друга, тогда я с радостью принимаю это определение. - Он надеялся, что слова его прозвучали увереннее, чем были его подлинные чувства. Самое слово "предательство" заставляло его сердце биться быстрее в эти дни, и гниющий плод, свисавший с виселицы в отдалении, был лишь одной из причин.
Элиас, видимо, не почувствовал опасений Гутвульфа.
- Нет, дружище, нет. Я вкладываю в это слово самый добрый смысл, - он еще глотнул темной жидкости. - В наши дни я доверяю лишь немногим. У меня тысяча тысяч врагов. - Лицо короля приняло скорбное выражение, которое лишь подчеркнуло его бледность и выделило морщины тревоги и напряжения. - Прейратс уехал в Наббан, как тебе известно, - сказал он, наконец. - Ты можешь говорить свободно.
В Гутвульфе вдруг шевельнулась надежда:
- Вы подозреваете Прейратса в предательстве, сир?
Надежду быстро погасили:
- Нет, Гутвульф, ты меня не понял. Я просто знаю, что ты чувствуешь себя неловко в его присутствии. И это неудивительно: я тоже когда-то ощущал неловкость в его обществе. Но теперь я другой человек. Совсем другой, - король странно засмеялся, потом поднял голос до крика. - Хенгфиск! Принеси мне еще и поживей, черт побери!
Новый королевский виночерпий появился из соседней комнаты с кувшином в розовых руках. Гутвульф мрачно следил за ним. Он не сомневался, что этот пучеглазый брат Хенгфиск был шпионом Прейратса, но что-то еще было с ним неладно. На лице монаха как бы навечно запечатлелась идиотская ухмылка, как будто его распирает изнутри какая-то превосходная шутка, которой он не может поделиться. Граф Утаньята попытался раз заговорить с ним в вестибюле, но Хенгфиск только уставился на него молча, причем ухмылка, казалось, разорвет лицо пополам. Любого другого слугу-, кроме этого виночерпия, Гутвульф ударил бы за подобную наглость, но он не знал, что в это время способно вызвать гнев Элиаса. К тому же этот полоумный монах имел странный вид, как будто у него кожа какая-то сырая: было впечатление, что верхний ее слой обгорел и облупился. Гутвульфу совсем не хотелось к нему прикасаться.
Когда Хенгфиск наливал темную жидкость в кубок короля, несколько горячих капель попали на руки монаха, но он даже не поморщился. Через минуту он удалился, все еще с идиотской ухмылкой на лице. Гутвульфа чуть не передернуло. С ума сойти! До чего дошло королевство…
Элиас не обратил внимания на то, что происходило в комнате, потому что взор его был устремлен за окно.
- У Прейратса действительно есть… секреты, - медленно проговорил он, наконец, как будто тщательно взвешивая каждое слово.
Граф заставил себя прислушаться.
- Но от меня у него секретов нет, - продолжал король, - понимает он это или нет. Он думает, я не знаю, что мой брат Джошуа выжил после падения Наглимунда. - Он поднял руку, остановив удивленное восклицание Гутвульфа. - Еще один секрет, который не секрет для меня: он хочет разделаться с тобой.
- Со мной? - Гутвульф страшно удивился. - Прейратс собирается меня убить? - поднимавшийся в груди гнев вдруг обрел сердцевину страха.
Король улыбнулся, причем губы приподнялись над зубами, как у загнанной в угол собаки.
- Не знаю, собирается ли он убить тебя, но он хочет убрать тебя с дороги. Прейратс считает, что я слишком полагаюсь на тебя, а он хочет, чтобы я отдавал все свое внимание ему, - он рассмеялся смехом, похожим на лай.
- Но, но… Элиас… - Гутвульф был застигнут врасплох. - Что же ты предпримешь?
- Я? - Взгляд короля был обезоруживающе спокоен. - Я ничего не стану делать. И никто ничего не станет делать.
- Что?!
Элиас откинулся на троне, так что на мгновение лицо его исчезло в тени, отбрасываемой черепом дракона.
- Ты можешь, конечно, защищаться, - сказал он весело. - Я просто хочу сказать, что не могу позволить тебе убить Прейратса, даже если бы ты смог это сделать, в чем я сильно сомневаюсь. Откровенно говоря, он сейчас для меня важнее, чем ты.
Слова короля повисли в воздухе, причем казались таким реальным свидетельством безумия, что Гутвульфу на миг почудилось: все это сон. Но время шло, а холодная комната не приняла никакой иной формы, и он вынудил себя снова заговорить:
- Не понимаю.
- Да тебе и ни к чему. Пока, во всяком случае, - Элиас наклонился вперед, глаза его казались яркими лампами, полыхающими за тонким зеленым стеклом. - Когда-нибудь ты поймешь, Гутвульф. Я надеюсь, ты доживешь до того, чтобы все понять. Сейчас, однако, я не могу тебе позволить помешать Прейратсу, поэтому, если ты захочешь покинуть замок, я это пойму. Ты у меня единственный оставшийся друг. Мне важна твоя жизнь.
Графу Утаньята захотелось рассмеяться, услышав такое странное заявление, но его не покидало нездоровое чувство ирреальности происходящего.
- Но не так важна, как жизнь Прейратса?
Рука короля взметнулась, как жалящая змея, и опустилась на рукав Гутвульфа.
- Не дури! - сказал он резко. - Прейратс ничто! Важно то, в чем он мне помогает. Я говорил тебе, что надвигаются важные события! Но сначала будет период, когда все будет… меняться.
Гутвульф смотрел на лихорадочно горящее лицо короля и почувствовал, как что-то в нем умирает.
- Я уже ощутил некоторые изменения, Элиас, - сказал он мрачно. - Я видел некоторые из них.
Его старый друг взглянул на него и странно улыбнулся:
- А-а, ты имеешь в виду замок. Да, прямо здесь происходят некоторые изменения. Но ты все равно еще не понимаешь. Гутвульф не был обучен терпению. Он еле сдерживал гнев:
- Помоги мне понять. Скажи мне, что ты делаешь! Король покачал головой.
- Ты не сможешь в этом разобраться, пока, во всяком случае. - Он снова откинулся назад, лицо его вновь погрузилось в тень. И возникло впечатление, что клыкастая голова с черными глазницами - его собственная. Последовало затянувшееся молчание. Гутвульф прислушивался к глухим голосам воронов во дворе.
- Подойди, старый друг, - проговорил, наконец, Элиас медленным размеренным голосом. Когда Гутвульф взглянул на него, король наполовину достал из ножен свой меч с двойной рукояткой. Металл тускло блеснул. Он был черным и ползуче-серым, как пятнистое брюхо какой-то доисторической рептилии. Вороны мгновенно смолкли. - Подойди, - повторил король.
Граф Утаньята не мог оторвать глаз от меча. Остальная часть комнаты погрузилась в серую призрачную мглу: сам меч, казалось, светился, не отражая света, и делал воздух вокруг тяжелым, как камень.
- Ты меня сейчас убьешь, Элиас? - Гутвульф чувствовал, как тяжелеют его слова, каждое из них произносилось с трудом. - Ты освободишь Прейратса от этой необходимости?
- Потрогай этот меч, Гутвульф, - сказал Элиас. Глаза его сверкали все ярче, по мере того как сгущалась тьма в комнате. - Протяни руку и прикоснись к этому мечу, и ты все поймёшь.
- Нет, - слабо запротестовал Гутвульф, с ужасом наблюдая, как рука, помимо его воли, тянется вперед. - Я не хочу трогать эту проклятую штуку… - Рука его зависла прямо над жутким едва мерцающим клинком.
- Проклятая штука? - Элиас засмеялся, и голос его показался далеким. Он взял руку своего друга нежно, как любовник. - Ты не угадаешь, как его называют. Знаешь его имя?
Гутвульф следил за тем, как его пальцы прижимаются к щербатой поверхности меча. Мертвенный холод бесчисленными ледяными иглами пронзил его плоть. Сразу вслед за холодом возникла горящая тьма. Голос Элиаса угасал в отдалении.
- …Джингизу его зовут… - прокричал король. - Имя ему - Скорбь…
И посреди ужасного тумана, который окутал его сердце, через морозное покрывало, которое накрыло его глаза, а потом проникло в них, в уши и в рот, Гутвульф улавливал торжествующую песнь меча. Она пробиралась прямо в него, сначала тихонько, а затем все усиливаясь, - страшная мощная музыка, сперва созвучная его ритмам, а потом поглотившая их, такая, что заглушила его слабые и безыскусные нотки, а потом поглотила всю песню его души, влив ее в свою торжествующую мелодию. Скорбь пела в нем, заполняя его целиком. Он слушал, как она кричит его голосом, как будто он сам стал этим мечом или меч стал самим Гутвульфом. Скорбь ожила и искала чего-то. Гутвульф тоже искал: он был полностью поглощен этой чуждой мелодией. Они с клинком слились воедино.
Скорбь потянулась к своим братьям.
Она их нашла.
Два сверкающих силуэта были там, где он не мог до них дотянуться. Гутвульф жаждал быть с ними, слить с их мелодией свою, чтобы вместе они создали еще более величественную музыку. Он жаждал, охваченный бескровным, лишенным тепла желанием, так пытается звонить треснутый колокол, так тянется к настоящему северу магнит. Они втроем были похожи, он и эти двое, и три песни, не похожие на что-либо слышанное ранее, но каждая из них неполная без двух других. Он тянулся к своим собратьям, стремясь коснуться их, но они были слишком далеки. Между ними была бездна, разделявшая их. Как он ни старался, ему не удавалось приблизить их, он не мог слиться с ними.
Наконец это хрупкое равновесие рухнуло, и он полетел в бесконечную пустоту, он летел, летел, летел…
Постепенно он приходил в себя - Гутвульф, человек, рожденный женщиной, но все же пролетевший через тьму. Ему было жутко.
Время неслось. Он чувствовал, как могильные черви едят его плоть, чувствовал, как разлагается под темной землей, превращается в мельчайшие частицы, которые жаждут закричать, но не имеют голоса; в то же самое время, как быстрый ветер, он летит, смеясь, мимо звезд в бесконечное пространство между жизнью и смертью. На минуту сама дверь Тайны распахнулась, и темная фигура стала в дверях, кивая ему…
Еще долго после того, как Элиас вернул меч в ножны, Гутвульф лежал, задыхаясь, на ступенях перед драконьим троном, глаза его жгли слезы, а пальцы беспомощно сжимались.
- Ну, понял теперь? - спросил король, сияя от удовольствия, как будто он только что угостил друга редким прекрасным вином. - Ты понял, почему мне нельзя проигрывать?
Граф Утаньята медленно поднялся на ноги, одежда его была запачкана и забрызгана. Он без слова отвернулся от своего вельможного господина и, спотыкаясь, направился через Тронный зал, толкнул дверь и вышел в вестибюль, не оглянувшись.
- Понял теперь? - прокричал Элиас ему вслед. Три вороны опустились на подоконник. Они держались вместе, в их желтых тазах было напряжение.
- Гутвульф! - Элиас уже не кричал, но голос его отдавался в тихой комнате, как звон колокола. - Вернись, дружище!
- Посмотри, Бинабик! - закричал Саймон. - Что делают эти птицы?
Тролль проследил за пальцем Саймона. Вороны, как сумасшедшие, носились над ними, делая в небе широкие круги.
- С вероятностью, они питают какую-то тревогу, - Бинабик пожал плечами. - Я не имею очень хорошего знания их обычаев…
- Нет, они что-то ищут, - сказал Саймон взволнованно. - Они что-то ищут! Я знаю! Только взгляни на них!
- В действительности они делают окружности над нами, - Бинабику пришлось напрячь голос, потому что вороны начали перекликаться, и их резкие крики, как лезвиями, резали воздух.
Слудиг тоже остановил лошадь и смотрел вверх на странное Зрелище. Он прищурился.
- Если это не какая-то дьявольщина, - сказа он, - то я не эйдонит. Ворон считался главной птицей князя тьмы в старые времена… - Он замолк, заметив что-то новое. - Вон! - закричал он, указывая рукой, - они же охотятся на какую-то другую птицу.
Теперь и Саймон это увидел: серый силуэт меньшего размера метался среди черных, бешено кидаясь из стороны в сторону. При каждом повороте маленькая птичка натыкалась на крупную; она уже устала, Саймон это ясно видел. Ее петли стали еще более неровными, ей едва удавалось увернуться.
- Это воробей! - воскликнул Саймон. - Такие были у Моргенса! Они его убьют!
Пока он говорил, вороны почуяли, что их добыча теряет силы. Вращающаяся труба сжалась, и карканье стало победоносным. И как раз когда охота почти закончилась, воробей обнаружил просвет и вырвался из черного кольца, устремив свой судорожный полет в направлении купы сосен неподалеку. Вороны с пронзительными криками бросились за ним.
- Я предполагаю, что нет случайности в том, что эта птица здесь, - проговорил Бинабик, развинчивая посох и вытряхивая дротики. - И вороны тоже, они с терпеливостью ждали именно нашего явления. - Он ухватил Кантаку за загривок. - Чок, Кантака! - крикнул он. - Умму чок!
Волчица поскакала, взметывая снег широкими лапами. Слудиг пришпорил свою лошадь, и она понеслась следом. Саймон, тихо ругаясь, на мгновение задержался, распутывая поводья. К тому моменту, когда он разобрался в них. Домой сама решила последовать за конем Слудига. Саймон приник к ее шее, и они поскакали по неровной заснеженной долине. Снег, летящий из-под копыт, обжигал ему глаза.
Вороны кружили над рощей, как рой черных пчел. Бинабик, скакавший впереди, исчез среди тесно растущих стволов. Слудиг проскакал следом, держа в руке копье. Саймон успел удивиться, как риммер собирается убивать птиц тяжелым копьем, и над ним тоже сомкнулись кроны деревьев. Он замедлил бег лошади, нагнулся, чтобы не удариться о нижнюю ветку, но не успел увернуться от снежного кома, упавшего ему за шиворот и потекшего ручейком по спине.
Бинабик стоял возле Кантаки в центре рощи, приложив ко рту трубочку с дротиком. Щеки его округлились, он дунул, и через миг большой черный сверток пролетел вниз через ветви, захлопал Крыльями, делая круги на снегу, и замер.
- Вот! - сказал Бинабик, указывая на него. Слудиг потыкал в ветвях копьем, а Кантака нервно тявкнула.
Черное крыло махнуло у самого лица Саймона. Ворон стукнулся о затылок Слудига, когти его безуспешно пытались уцепиться за металлический шлем. Еще один спланировал сверху, пронзительно крича и кружа вокруг риммера, который тыкал вверх своим копьем.
И почему я без шлема? - с досадой подумал Саймон, подняв руку к глазам, вдруг ставшим уязвимыми.
Рощица оглашалась рассерженными птичьими голосами. Кантака передними лапами уперлась в дерево и вертела головой, уже схватив одну из птиц.
Что-то маленькое и пушистое, как крошечный снежок, упало сверху с дерева. Бинабик бросился на колени к ногам риммера и взял комочек в руки.
- Он у меня! - закричал он. - Мы имеем должность выходить на открытое пространство. Соса, Кантака!