- Ты не понимаешь, что говоришь, старик, - голос Прейратса был похож на шипение серы. - Ты ослабел, и ум твой помутился…
Как это ни позорно, ни один из представителей церковной канцелярии не поднял голос протеста или несогласия. Они смотрели огромными глазами на Ранессина, когда он наклонился над столом и спокойно выдержал злой взгляд попа. Свет, казалось, померк во всем банкетном зале, оставив освещенными лишь две фигуры: алую и белую, а тени их все вытягивались и вытягивались…
- Ложь, ненависть и алчность, - сказал Ликтор негромко, - это знакомые, стародавние враги. Неважно, под чьим знаменем они маршируют.
Он распрямился, стройная бледная тень, и воздел руку. Динивана снова охватила горячая неуемная любовь, которая заставляла его и раньше склонять в почтении голову перед тайной святой цели, которая заставляет его связывать свою жизнь со служением этому скромному и замечательному Человеку и Церкви, воплощенной в нем.
Спокойно и величественно Ранесеин осенил пространство перед собой знаком древа. Динивану почудилось, что стол снова задрожал под его рукой; на этот раз он не поверил, что это дело рук алхимика.
- Ты раскрыл двери, которые навсегда должны были оставаться запертыми, Прейратс, - возгласил Ликтор. - В своей гордыне и глупости ты и Верховный король принесли тяжкое зло в мир, который и без того стонал под бременем страдания. Наша церковь - моя церковь - будет бороться с вами за каждую душу, пока не настанет Судный день. Я отрешаю тебя от церкви и короля Элиаса вместе с тобой, а также каждого, кто последует за вами по пути мрака и заблуждения, отлучаю от лона церкви. - Руки его дважды опустились. - Дуос Оненподенсис. Феата Ворум Ликсеран. Дуос Оненподенсис. Феата Ворум Ликсеран.
Ни удара грома, ни трубного гласа не последовало за гулкими словами Ликтора, только отдаленный звук Клавеанского колокола, бьющего час. Прейратс медленно встал, лицо его было белым как мел, рот кривился в дрожащей гримасе.
- Ты сделал ужасную ошибку, - просипел он. - Ты глупый старик, а твоя великая Мать Церковь - детская игрушка, сделанная из пергамента и клея. - Его трясло от сдерживаемого гнева. - Мы скоро поднесем к ней факел. Вой будет оглушительным, когда она загорится. Ты сильно ошибся.
Он повернулся и зашагал из комнаты, звонко стуча каблуками, а одежда его развевалась, как пламя. Во всей сцене ухода красного священника Динивану почудился последний всепожирающий огонь, оставляющий за собой лишь обгоревшие страницы истории.
Мириамель пришивала деревянную пуговицу к плащу, когда кто-то постучал в дверь. Встревоженная, она вскочила с постели и босиком протопала к двери, чтобы узнать, кто это.
- Откройте дверь, прин… Малакиас. Пожалуйста, откройте.
Она отодвинула засов. В слабо освещенном вестибюле стоял Кадрах, лицо его блестело от пота. Он протиснулся мимо нее в крохотную келью и локтем так толкнул дверь, что Мириамель обдало ветром, а дверь чуть не ударила ее по носу.
- Ты что, с ума сошел? - возмутилась она. - Ты не имеешь права так врываться!
- Прошу вас, принцесса…
- Убирайся! Сию же минуту!
- Моя леди! - К ее удивлению. Кадрах упал на колени. Его лицо, обычно красноватое, было совершенно бледно. - Мы должны бежать из Санкеллана Эйдонитиса. Этой же ночью.
Она уставилась на него.
- Ты таки действительно сошел с ума. - Ее тон был царствен: - О чем ты говоришь? Ты что-нибудь украл, что ли? Не знаю, следует ли мне защищать тебя и дальше, и я уж, конечно, не стану тебя выручать из…
Он прервал ее на полуслове.
- Нет. Я ничего такого не сделал, по крайней мере сегодня, и опасность грозит не столько мне, сколько вам. Но опасность эта необычайно велика. Мы должны бежать немедленно!
На несколько мгновений Мириамель растерялась. Кадрах действительно выглядел страшно испуганным, с ним произошла разительная перемена, без следа исчезло обычное неопределенное выражение лица.
Он снова заговорил:
- Прошу вас, моя леди. Я знаю, что не был слишком надежным спутником, но ведь я делал и что-то хорошее. Пожалуйста, доверьтесь мне на этот раз. Вы находитесь в страшной опасности!
- Чего я должна опасаться?
- Здесь Прейратс.
Она почувствовала, как по ней прошла волна облегчения. Яростные мольбы Кадраха все-таки напугали ее.
- Идиот. Мне это известно. Я вчера разговаривала с Ликтором. Мне все известно о Прейратсе.
Грузный монах поднялся с колен. Лицо его было исполнено решимости:
- Это одно из ваших глупейших заявлений, принцесса. Вы знаете о нем крайне мало и должны этому радоваться. Радоваться!
Он протянул руку и схватил ее под локоть.
- Перестань! Как ты смеешь?! - Она попыталась дать ему пощечину, но Кадрах уклонился от удара, не отпустив ее локтя. Он был на редкость силен.
- Мощи св. Муирфата! - прошипел он. - Не дури, Мириамель! - Он наклонился к ней, впившись ей в глаза своим взглядом. От него, заметила она мимоходом, как ни странно, не пахло вином. - Если я вынужден обращаться с тобой как с ребенком, ладно, - прорычал монах. Он толкнул ее так, что она опрокинулась на постель, и встал над ней, рассерженный, но почтительный. - Ликтор провозгласил, что отлучает Прейратса и твоего отца. Ты понимаешь, что это означает?
- Да, - почти закричала она. - И я рада!
- Но Прейратс не рад, и случится нечто ужасное. Случится скоро. И вас здесь быть не должно, когда это произойдет.
- Ужасное? Что ты имеешь в виду? Прейратс в Санкеллане один. Он прибыл лишь с полудюжиной стражников моего отца. Что он может сделать?
- И вы говорите, что все о нем знаете? - Кадрах в отчаянии покачал головой, потом отвернулся и стал запихивать разбросанные вещи Мириамели в ее дорожную сумку. - Я, например, - заявил он, - не хочу видеть ничего из того, что он способен натворить.
Она ошеломленно наблюдала за ним несколько мгновений. Кто этот человек, похожий на Кадраха, что кричит, и приказывает, и хватает ее за локоть, как речной разбойник?
- Я никуда не пойду, не переговорив с отцом Диниваном, - заявила она наконец. Голос ее, однако, утратил прежнюю резкость.
- Великолепно, - сказал Кадрах. - Что угодно. Только приготовьтесь к отъезду. Думаю, Диниван согласится со мной, если только нам удастся его найти.
Она неохотно начала помогать ему.
- Скажи мне только одно, - спросила она. - Ты клянешься, что мы в опасности? И что это не результат того, что ты натворил?
Кадрах замер. Впервые с того момента, как он вошел, на его лице появилась прежняя полуулыбка, но на этот раз она исказила его лицо горестной гримасой.
- Мы все совершили что-то, о чем сожалеем, Мириамель. Я совершил такие ошибки, которые заставили Великого Господа рыдать на его высоком троне. - Он потряс головой от необходимости тратить дорогое время на разговоры. - Но эта опасность реальна и близка, и ни один из нас ничего не в состоянии сделать, чтобы ее уменьшить. Поэтому - бежим. Трусы всегда выживают.
Взглянув в его лицо, Мириамель вдруг расхотела узнать причину, которая заставляла его так себя ненавидеть. Ее пробрала дрожь, она отвернулась и нагнулась за сапогами.
Санкеллан Эйдонитис казался непривычно пустынным даже для этого позднего вечернего часа. Небольшие группы священников собрались в разных гостиных. Одни сидели и сплетничали тихими голосами; другие сновали по коридорам с зажженными свечами с разного рода поручениями. Кроме этих немногих, в коридорах никого не было. Факелы неровно горели в стенных нишах, как будто их постоянно тревожил ветерок;
Мириамель и Кадрах находились в безлюдной верхней галерее, которая вела от комнат для приезжих священнослужителей к административным и официальным помещениям Дома Божьего, когда монах вдруг втянул Мириамель в нишу темного окна.
- Опустите свечу и посмотрите, - сказал он тихонько.
Она воткнула подсвечник в щель между двумя плитами и наклонилась вперед.
- На что смотреть?
- Там, внизу. Видите всех этих людей с факелами? - Он пытался показать ей что-то сквозь узкую рамку окна. Мириамель смогла увидеть в нижнем дворе минимум двадцать человек в доспехах и плащах, с копьями на плечах.
- Да, - проговорила она медленно. Солдаты, казалось, были заняты лишь тем, что грели руки у костров. - Ну?
- Это солдаты внутренней гвардии герцога Бенигариса, - мрачно промолвил Кадрах. - Здесь ожидается что-то тревожное, именно здесь.
- Но я знаю, что солдатам не разрешено носить оружия в пределах Санкеллана Эйдонитиса. - Острия копий блестели в свете факелов, как языки пламени.
- Ха, герцог Бенигарис собственной персоной здесь в гостях, он присутствовал на дикторском банкете.
- Почему он не вернулся в Санкеллан Магистревис? - Она отошла от окна, из которого дуло. - Это ведь недалеко.
- Прекрасный вопрос, - ответил Кадрах с кислой улыбкой на полузатененном лице. - И правда, почему?
Герцог Изгримнур потрогал острое лезвие Квалнира большим пальцем и удовлетворенно кивнул. Он убрал оселок и баночку со смазкой в сумку. Было что-то успокаивающее в затачивании меча. Жаль, что приходится оставлять его. Он вздохнул и, снова завернув его в тряпки, сунул под матрас.
Не годится идти на аудиенцию с ликтором, имея при себе меч, размышлял он, как бы это ни облегчало самочувствия. Его гвардейцам это не пришлось бы по вкусу, я полагаю.
Не то чтобы Изгримнур шел прямо к Ликтору. Вряд ли незнакомого монаха допустят до личной спальни пастыря Матери Церкви, но покои Динивана были возле нее. У секретаря Ликтора не было никакой охраны. К тому же Диниван был знаком с герцогом и уважал его. Когда священник поймет, кто к нему пришел в этот поздний час, он выслушает внимательно все, что герцог собирается ему поведать.
Тем не менее Изгримнур ощутил нервные спазмы в желудке, точно так же, как перед битвой. Именно поэтому он и вынимал свой клинок: Квалнир обнажался не более двух раз с того момента, как герцог покинул Наглимунд, и уж, разумеется, не успел затупить свою драгоценную сталь. Но затачивание клинка давало занятие его хозяину и скрашивало ожидание. Что-то неладное витает в воздухе сегодня вечером, какое-то тревожное ожидание, подобное испытанному Изгримнуром на берегах Клоду перед битвой за Озерный край.
Даже королю Джону, закаленному в битвах ястребу, и тому было не по себе в ту ночь, ибо он знал, что десять тысяч тритингов поджидают где-то в темноте за сторожевыми кострами, и знал также, что жители равнин не привержены порядку начинать битву в рассветный час и вообще не знают цивилизованных путей ведения войны.
Престер Джон в ту ночь присел к костру рядом со своим риммерским другом Изгримнуром, который на тот момент еще не унаследовал отцовского герцогства, чтобы выпить кувшин вина и побеседовать. Пока они разговаривали, король достал кремень и замшу для полировки знаменитого Сверкающего Гвоздя. Они провели ночь в рассказах, сначала несколько напряженных и полных пауз, когда они прислушивались к незнакомым шумам, потом уже разговоры велись смелее, а ближе к рассвету они поняли, что тритинги не готовят ночных атак.
Джон поведал Изгримнуру о своей, юности, прошедшей на Варинстене, который он описывал как остров отсталых, исполненных предрассудков земледельцев, и о своих ранних выездах на материк Светлого Арда. Изгримнура захватили эти неожиданно приоткрывшиеся картины юности короля: Престеру Джону было уже почти пятьдесят, когда они сидели у костра на берегу озера Клоду, и молодому риммерсману всегда казалось, что он был королем с незапамятных времен. Но когда он спросил о его легендарной победе над красным червем Шуракаи, Джон отмахнулся от этого вопроса как от надоедливой мухи. Так же неохотно он обсуждал вопрос о том, как ему достался Сверкающий Гвоздь, сославшись на то, что эти истории уже слишком затерты и надоели.
Теперь, сорок лет спустя, в монашеской келье в Санкеллане Эйдонитисе Изгримнур вспомнил все это и улыбнулся. Никогда, ни до, ни после, герцог не видел даже подобия страха в своем господине, только когда он нервно точил свой меч. Это был страх перед битвой.
Герцог фыркнул. Теперь добрый старик уже два года в могиле, а его друг Изгримнур сидит в непонятной тоске, когда нужно делать дела на благо королевства, оставленного Джоном.
Если Богу будет угодно, Диниван станет моим союзником. Он умный человек. Он привлечет Ликтора Ранессина на мою сторону, и мы найдем Мириамель.
Он натянул пониже капюшон, открыл дверь, впустив луч света из коридора, и снова пересек комнату, чтобы задуть свечу: негоже оставлять ее, она может упасть на соломенный матрац и спалить весь дом.
Кадрах все больше нервничал. Они ждут в кабинете Динивана уже достаточно долго; высоко наверху Клавеанский колокол пробил одиннадцатый час.
- Он не вернется. Принцесса, а я не знаю, где его личные покои. Нам нужно идти.
Мириамель подглядывала в большую приемную Ликтора сквозь штору на задней стене кабинета.
- Насколько я знаю Динивана, его личные покои должны быть рядом с тем местом, где он работает, - сказала она. Обеспокоенный тон монаха заставил ее ощутить свое превосходство. - Он вернется сюда. Он оставил гореть все свечи. И почему ты так встревожен?
Кадрах поднял голову от бумаг Динивана, которые он мимоходом просматривал.
- Я был на банкете сегодня. Я видел лицо Прейратса. Это не тот человек, который привык к поражениям.
- Откуда ты это знаешь? И что ты делая на банкете?
- То что нужно. Держал глаза открытыми.
Мириамель опустила портьеру.
- Ты исполнен скрытых талантов, не так ли? Где ты научился открывать дверь без ключа, как ты это сделал сегодня?
Кадрах был уязвлен.
- Вы же сказали, что хотите видеть его, моя леди. Вы настояли на приходе сюда. Я подумал, что нам лучше подождать внутри, чем болтаться снаружи в ожидании, когда пройдут мимо дикторские гвардейцы или кто-нибудь из попов полюбопытствует, что мы делает в этой части Санкеллана.
- Взломщик, шпион, похититель - необычные таланты для монаха.
- Насмехайтесь сколько хотите, принцесса, - он казался пристыженным. - Я не выбирал своей судьбы, вернее, мой выбор оказался нехорош. Но воздержитесь от своих насмешек, пока мы не выбрались отсюда и не оказались в безопасности.
Она опустилась в кресло Динивана и потерла озябшие руки, при этом взгляд ее уперся в монаха.
- Откуда ты родом. Кадрах?
Он отрицательно покачал головой.
- Я не хочу говорить о подобных вещах. Меня все больше берет сомнение, что Диниван вернется. Нам нужно идти.
Кадрах выглянул в коридор, и быстро вновь закрыл дверь. Несмотря на холод. Волосы его вокруг тонзуры прилипли мокрыми прядями.
- Моя леди, умоляю вас ради спасения вашей собственной жизни, заклинаю вас уйти немедленно. Приближается полночь, и опасность нарастает с каждой минутой. Просто… поверьте мне, - голос его звучал совершенно отчаянно. - Мы больше не можем медлить…
- Ты заблуждаешься, - Мириамели нравилось, что она снова становится хозяйкой положения. Она водрузила свою обутую в сапог ногу на заваленный книгами стол Динивана. - Я могу ждать хоть всю ночь, если пожелаю. - Ей хотелось пригвоздить Кадраха строгим взглядом, но он нервно шагал по комнате позади нее. - И мы не станем спасаться бегством среди ночи, как последние идиоты, не переговорив с Диниваном. Я доверяю ему гораздо больше, чем тебе.
- Так оно и должно быть, я полагаю, - вздохнул Кадрах. Он наспех осенил себя знаком древа, затем поднял один из толстых томов и с размаху стукнул им принцессу по голове. Она без чувств рухнула на ковер. Чертыхаясь, он нагнулся, чтобы поднять ее, но приостановился, услышав в коридоре голоса.
- Тебе действительно пора уходить, - сказал Ликтор сонно. Он полулежал в постели, держа на коленях открытую книгу. - Я немного почитаю. А тебе самому нужно отдохнуть, Диниван. День выдался тяжелым для всех.
Его секретарь перестал изучать роспись на стенных панелях.
- Хорошо, но не читайте слишком долго, ваше святейшество.
- Не буду. Мои глаза быстро утомляются от слабого света свечей.
Диниван на мгновение задержал взгляд на этом старом человеке, затем, поддавшись мгновенному порыву, опустился на колени и взял его правую руку, поцеловал иленитовое кольцо на пальце. - Да благословит вас Господь, святейшество.
Ранессин посмотрел на него обеспокоенно, но с любовью.
- Ты действительно переутомился, друг мой. Ты странно ведешь себя.
Диниван поднялся:
- Вы только что отлучили Верховного короля, святейшество. День от этого стал необычным, не правда ли?
Ликтор остановил его движением руки.
- Это ведь ничего не изменит. Король и Прейратс будут все равно действовать по-своему. А люди будут ждать, что произойдет. Элиас не первый правитель, которого отвергает Мать Церковь.
- Тогда зачем было это делать? Зачем было восстанавливать их против себя?
Ранессин устремил на него проницательный взгляд.
- Ты так говоришь, как будто отлучение не было твоей сокровенной мечтой. Ты-то лучше кого-либо другого знаешь, почему: мы не смеем молчать, когда зло поднимает голову, независимо от того, можем мы что-нибудь изменить иди нет. - Он закрыл книгу, лежавшую перед ним. - Я, пожалуй, слишком устал, чтобы читать. Скажи мне правду, Диниван. Есть ли малейшая надежда?
Священник удивленно посмотрел на него.
- Почему вы мне задаете этот вопрос, святейшество?
- Я знаю, сын мой, что есть многое, чем ты не хочешь расстраивать старого человека. Я также знаю, что для твоей скрытности есть веские причины. Но скажи мне, опираясь на твое личное разумение: есть ли у нас надежда?
- Надежда есть всегда, ваше святейшество. Вы сами меня этому учили.
- А-а. - Улыбка Ранессина выглядела удовлетворенной. Он устроился поудобнее на подушках.
Диниван обратился к юному послушнику, который спал в ногах дикторской постели:
- Не забудь как следует задвинуть за мной засов. - Юноша, который было уже задремал, кивнул. - И никого сегодня ночью не впускай в покои господина.
- Нет, отец, конечно.
- Ладно, - Диниван шагнул к тяжелой двери. - Спокойной ночи, святейшество. Да пребудет с вами Господь.
- И с тобой, - сказал Ранессин, укладываясь. Как только Диниван вышел, служка прошлепал к двери, чтобы запереть ее.
Коридор был освещен еще более скудно, чем покои Ликтора. Диниван беспокойно щурился, пока не рассмотрел, что четверо гвардейцев стоят навытяжку у слабо освещенной стены, шпаги их торчат из ножен, а в руках пики. Он облегченно вздохнул, потом направился к ним по длинному коридору с высоким сводчатым потолком. Может быть, попросить еще две пары на подмогу? Он не устанет беспокоиться о безопасности Ликтора, пока Прейратс не вернется в Хейхолт, а предатель Бенигарис - в свой герцогский дворец.
Он тер таза, приближаясь к гвардейцам. Он действительно ощущал крайнюю усталость, как будто его выжали и повесили сушиться. Он просто на минутку зайдет в свой кабинет за нужными вещами и отправится спать. Всего через несколько часов начнутся утренние службы…