- По всему видно, что Тихий Спиро говорил правду. Теперь они охотятся за вами. Принимают все меры, чтобы вы не подняли шум и не задержали "Глорию". Я заглянул сюда, как только узнал о случае с вашим "фордом".
- Погиб мой товарищ.
- Вот это-то и заставило меня попытаться найти вас, предупредить, что дело принимает серьезный оборот. Вам надо на некоторое время уйти в тень. У них длинные руки. Сами убедились.
- Спасибо, мистер Рей! Я обязан вам жизнью.
- Возможно. Приятно сознавать, что не зря небо коптишь.
Томас Кейри воскликнул с отчаянием в голосе:
- Я еще ничего не смог предпринять! Вы оказались правы: мой редактор не решается помешать отплытию "Глории". Последняя надежда только на капитана. Он-то отвечает за судно и за людей. Как вы думаете?
- Попытайтесь, чтобы потом не мучила совесть, что вы не сделали все, что могли. Не буду больше вас разубеждать в бесполезности попыток. Я хорошо понимаю вас. Осталось двадцать минут. Надеюсь, что, кроме этих двух мафиози, вас больше никто не опекал. Желаю удачи.
Инспектор устало улыбнулся и стал спускаться по лестнице. Он, как и репортер, не сомкнул глаз за всю ночь, в голове у него стоял гул, виски давило. И все же он не променял бы и бессонную ночь, и полный тревог день на безмятежный покой обывателя.
Томас Кейри, шагая через две ступеньки, поднимался на пятую палубу. Он собрал все силы, превозмогая усталость. Оставалось всего пятнадцать минут до отплытия.
Перед глазами у него стояло милое лицо Джейн, звучал ее голос: "Боже, Том!" Нет, он добьется, чтобы отменили рейс, проверили всех пассажиров, команду, обыскали все каюты, трюмы! Теперь у него уже не осталось сомнений, что Тихий Спиро говорил о "Глории". Судну угрожает гибель от человека, который, может быть, идет ему навстречу. Нет, у этого доброе лицо отца семейства. Или эта молодая женщина. Или старик, что делает вид, будто рассматривает картину. Сейчас все ему кажутся преступниками… "Не остается времени. Проклятые мафиози!"
Лестница привела его в бар.
У стойки много мужчин и женщин пьют за счастливое плавание. Три бармена в белых сорочках, черных галстуках-бабочках составляют коктейли.
Пьют за столиками.
Смех.
Говор.
Музыка.
Голос диктора:
- Леди и джентльмены! До отхода судна осталось двенадцать минут. Убедительная просьба провожающим сойти на берег…
Он бежал по другому, теперь серому, коридору, такому же бесконечному, как и зеленый, сталкиваясь с встречными, бормоча извинения.
Наконец желанная лестница.
Он оказался возле бассейна с изумрудной водой. В лицо дул ветер, густо насыщенный бензиновой гарью. На фоне голубого неба медленно уплывала эстакада морского вокзала. Город на гористых склонах медленно разворачивался, словно похваляясь своей красой.
У левого борта плотной стеной стояли пассажиры, посылая на берег последние приветствия.
"Все погибло! Ничего не успел. Ничего! Ну что я теперь могу сделать? Что? Что?" Томас Кейри не находил ответа. Судно отходило. В отчаянии он кусал губы, сжимал кулаки. "Я даже не объяснился с Джейн. Не предупредил ее об опасности. Теперь мне не сойти на причал. У меня нет денег, чтобы оплатить проезд. - У него мелькнула мысль, что теперь единственно верный шаг - это ехать вместе с Джейн. - Нет, это невозможно. Как она еще примет меня? Я теряю работу. И нет денег. О, если бы были деньги! Билет стоит несколько тысяч долларов. Но можно ехать в четвертом классе. Даже на это нет денег. Что, если поступить каким-нибудь стюардом? Мыть посуду? Матросом?" Панические размышления Томаса Кейри прервал насмешливый голос:
- Вы еще здесь, мистер провожающий? Никак решили с нами прокатиться? - Перед ним стоял сияющий матрос Уилхем. - А я-таки дознался, что вы - репортер! Ваш приятель устроился в двести третьей каюте. Люкс! Богатый, видно, старик, хоть и негр. Негры тоже бывают головастые ребята. Ну а я с причала перешел на самую верхотуру, несу здесь теперь вахту. Работа нетрудная - отвечать на глупые вопросы. Вот видите того толстяка в клетчатом пиджаке, что идет левым галсом прямо к нам? По физии видно, что сейчас отколет номер…
У человека в клетчатом пиджаке на круглом лице блуждала робкая, растерянная улыбка. В руках он нервно вертел серый зонтик. Подойдя, человек с зонтиком поклонился Томасу Кейри, потом обратился к матросу:
- Скажите, Джон, вы не знаете случая, когда судно вроде нашего задевало бы за вон тот мост, проходя под ним?
- С вашего позволения, сэр, меня зовут Гарри. Что же касается вашего вопроса, то таких случаев масса.
- Что вы говорите, Гарри?!
- Только не с нашей "Глорией". Она при подходе к Золотым Воротам приседает и проскальзывает под ними, как девчонка под коновязью.
- Да вы, я вижу, шутник, Гарри!
- В нашем деле, сэр, нельзя на все смотреть серьезно, ведь сколько за вахту приходится выслушивать глупостей.
- О да, конечно. Но, извините, я, кажется, вам помешал?
- Да нет, что вы, сэр! Всегда к вашим услугам, сэр.
Человек в клетчатом пиджаке отошел и стал что-то объяснять пожилой даме, небрежно показывая зонтиком на громаду моста, нависшую над проливом.
Томас Кейри невольно улыбнулся, глядя на самодовольное теперь лицо толстяка, потом перевел взгляд на приближающийся мост - казалось, все сооружение чудом держится над водой, раскачиваясь на тонких нитях.
"Это у меня кружится голова", - сообразил он и, закрыв глаза, потер виски.
Уилхем сказал с видимым участием:
- Вам бы надо сойти на берег, а не то первая остановка у нас только на Гавайских островах.
- Что вы сказали? Остановка? На Гавайях?
- Ну конечно, если не сойдете, то придется брать билет.
- Постой, Гарри, у меня совсем закружилась голова. Вы советуете сойти? Но каким образом я это сделаю?
- Господи! Да на лоцманском катере!
- Ой, Гарри! Ну конечно! Я не раз уже пользовался такой возможностью. Нет, у меня что-то с головой неладно, Гарри.
- Да, вид у вас того… перебрали, наверное?
- Не спал всю ночь. Затем… Ну ладно, Гарри. На лоцманском, говорите?
- Ну конечно.
- Прекрасно! - Томас Кейри почувствовал новый прилив энергии. - Благодарю, Гарри.
- Не за что, я сейчас кликну парня, он проводит вас на нижнюю палубу, к трапу.
- Не беспокойтесь. Скажите, когда должен сойти лоцман?
- Лоцман? Да как вам сказать…
- Ради всего святого! Через час, два?
- За два часа мы знаете куда махнем!
- Тогда когда же?
- Да не спешите. У вас еще наверняка есть минут тридцать - сорок. Так что не очень спешите. За пять минут вы будете у лоцманского трапа.
- Благодарю, Гарри! Если бы ты знал, какую оказываешь услугу своему судну, команде, пассажирам!
- Тоже скажете! Какая тут услуга? - ответил матрос, совсем сбитый с толку.
- Огромная, Гарри.
- Ну, ну! Огромная так огромная. - Матрос как-то с опаской посмотрел на репортера. - Полчаса ведь тоже скоро пролетят, смотрите не застряньте насовсем.
- Теперь уж я использую эти полчаса. Скажи, как побыстрее отсюда пройти к ходовой рубке?
- К ходовой? К рубке?
- Именно, Гарри.
Матрос покачал головой:
- Туда сейчас не пройти ни за какие деньги. Сами понимаете, судно идет по бухте, гляньте, сколько судов на рейде, яхты мельтешат, катера, паромы, а вы со своими вопросами. Раньше надо было.
- Гарри! - В голосе Томаса Кейри слышалась мольба.
- Мое дело маленькое. Я предупредил, а там как знаете. Только кто вам там нужен, в ходовой?
- Сам капитан, Гарри.
- Сам капитан? Да если хотите знать, наш капитан с репортерами никогда и не разговаривает. Этим делом занимается старший офицер, и то в свое время.
- Ну хорошо, пусть старший офицер. Опять я теряю время. Вы только скажите, как побыстрее пройти, чтобы я не плутал по судну.
- Мое дело предупредить. Спускайтесь на пятую и дальше прямо к носу, через концертный салон, потом через ресторан и опять прямо, там увидите лифт и надпись: "Вход запрещен". Еще раз желаю! Но лучше всего спуститесь в бар, выпейте на дорожку и жарьте на правый борт. Нет, постойте. Вот что.
- Матрос подошел к Томасу Кейри вплотную. - Плюньте на все начальство. Я ведь тоже наше судно знаю и, может, кое-что еще, чего начальство и не нюхало…
- Нет, нет, Гарри. Потом. Прощайте!
ОКЕАН ПРОСВЕТЛЕЛ
Хотя стояла мгла глухой зимней ночи, гребни волн тускло поблескивали. Иногда в тучах вспыхивал рассеянный свет, выхватывая на несколько секунд из темноты кипящую воду и низко летящие облака. Когда проблеск мерк, казалось, мрак, еще плотнее окутав суденышко, мчит его в пропасть. В эти мгновения лоб Горшкова покрывался холодным потом. Но потом снова светлело.
Старшина Асхатов для бодрости стал что-то мурлыкать себе под нос; из машинного отделения по-прежнему доносилось ритмичное постукивание помпы.
"Как же Петрасу там жутко одному! - подумал Горшков, мысленно переносясь в свой мокрый темный кубрик. И неожиданно решил: - Там, в машинном отсеке, должно быть, тепло, не сквозит, как в рубке, и не так страшно, потому что не видно, что творится вокруг".
Работа помпы прекратилась. Горшков весь напрягся, стараясь не слушать воплей урагана и различить успокаивающее тик-так. Прошло больше минуты, пока он опять уловил ритмичное постукивание всасывающих поршней.
Снова океан посветлел. Тучи летели, едва не задевая гребней волн, вспыхивали и гасли тусклые искорки звезд. Ветер подул ровнее. Плавучий якорь почти остановил катер. Волны сильно подбрасывали корму. КР-16 начал рыскать из стороны в сторону, плохо слушаясь руля, его снова клало с борта на борт. Так продолжалось минут двадцать, потом налетел шквал со снегом, катер увеличил скорость и опять стал носом к волне.
Старшина крикнул в переговорную трубку:
- Петрас! Ну как ты там?.. Держись, брат!.. Воды много в машинном?.. Чуть-чуть? Это хорошо. Корпус у нас что надо! Ты качай, да не выматывайся… Мы здесь с Алексеем. Его шторм поднял с постели… И я говорю - спал бы до Антарктиды… Да, он молодец. Тебе шлет привет. Стоит за штурвалом. Я курю твои сигареты, спасибо… Ветер как будто унимается. Волну, конечно, развело, как положено… Вот чудак, не морожено, а положено! Ну как полагается в океане… Ах, у тебя все гудит, как в барабане? Это тоже обыкновенно. Корпус стальной, ну и звенит от волны… Вот что, Петрас, если новый шквал налетит, придется моторы запустить… Знаю, ненадолго, пока пройдет, а то трос может на винты намотать… Очень просто. Тогда повертимся…
- Еще этого нам не хватало, - сказал Горшков.
- А ты что думал? Швырнет в бок, развернет. Трос на винты. Да мало ли что может случиться! Мы, Алексей, должны все предусмотреть. Ух ты… " Очень высокая волна так вознесла их к черному небу, что у обоих захватило дух. Старшина умолк, откинувшись к задней стенке рубки. Горшков же упал грудью на штурвал и с ужасом смотрел, как запрокидывается широкий нос катера.
- КР-16! КР-16!.. - безнадежно взывал радист Павел Крутиков.
Горшков попросил старшину:
- Выключите. Пусть он душу не рвет.
- Душу! - выкрикнул старшина. - Да ты что? Кореш зовет, переживает, заботу оказывает. И когда мы его вот так слышим, что получается? А то, что мы не одни! Ты нервы свои, Алексей, попридержи. - И уже мягче: - Все образуется, Алеша. Самое серьезное позади осталось, теперь только качка, да она нам вроде удовольствия. И то надо знать, что океан расходился, разволновался, ему тоже требуется время успокоиться…
Хотя Асхатов стоял рядом, Горшкову казалось, что слова его невнятно доносятся откуда-то издалека и самого старшины нет в рубке, и вообще никого нет на катере, кроме него самого. Все внимание рулевого было захвачено неистовством воды и ветра за стеклом рубки. Ему казалось, что уж теперь-то океан решил окончательно разделаться с катером. Суденышко чем-то мешало его всесокрушающей работе, мешало, не подчиняясь ему, и вот теперь океан решил разделаться с ним раз и навсегда.
Слева по борту стала расти темно-фиолетовая громада. Словно со дна океана поднималась базальтовая скала, она заслонила звезду, блеснувшую было в прогалине между тучами. Все ближе, ближе страшная волна, вот сейчас, через какие-то мгновения, она рухнет на катер, раздавит его своей тяжестью.
- Ух ты! - прошептал Горшков и не обнаружил в себе страха. Наоборот, у него, как на ринге во время атаки, напряглись все мускулы. Он уверенно повернул штурвал вправо, уходя от удара волны, она рухнула в двадцати метрах и, потеряв уже силу, накрыла палубу, хлестанула в рубку. Катер осел под ее тяжестью, затем стал медленно всплывать, отряхиваясь, как чайка, вода стекала с него густыми потоками.
Старшина, следивший за маневром рулевого, со свистом выдохнул воздух из широкой груди:
- Ну, Алексей! Я только хотел сказать, а ты уже… - На самом же деле Асхатов посчитал, что на этот раз их катер не увернется, и даже с ужасом подумал: "Накроет, и все…" - Теперь так держи! - крикнул он на ухо Горшкову. - Видал, какая волнища кинулась на нас? Все оттого, что зыбь, видно, с запада еще пошла. Вот и горбятся волны…
Горшков все еще плохо слышал старшину, все внимание отдавая своеобразной игре с волнами, и подумал, что все это похоже на детские пятнашки: "Что, если такая волнища запятнает? Не выйдет!" Он теперь раньше положил руль право на борт, и почти такой же высоты волна даже не накрыла палубу, а только высоко подбросила катер. Горшков торжествующе глянул на старшину:
- Идем ровней!
- Ровней, да не очень. Чуешь, больше якорь не держит? Сорвало этими волнами, хорошо хоть наша бригантина все еще слушается руля. Ветерок ход дает… Только бы лагом не развернуло.
И тут же катер повернуло боком к волне и стало класть с борта на борт. Старшина приказал запустить моторы. Катер с трудом развернулся кормой к ветру и стал быстро набирать ход.
- Своих шесть узлов, да ветерок добавляет добрых парочку, смотри, как пена пролетает по борту, - сказал Асхатов и крикнул в моторный отсек: - Петрас, глуши!
С четверть часа катер двигался, подгоняемый ветром, затем рыскнул влево, и все повторилось вновь.
Временами слышался голос радиста, сменившего Крутикова.
- Буравин Олег заступил, - сказал старшина. - Хороший парень этот Олег. Мы с ним по выходным бычков и камбалу ловили. Держи левей. Вот так… Пропасть этой рыбы в бухте у консервного завода. Бери руками. Раз палтуса вытянули. Это уже не в бухте, а в открытом море, у берега, конечно. Вот был палтус! Держись!..
Начало светать. Океан катил бесконечные гряды седых от пены волн. Грязно-серые тучи, посветлевшие по краям, стремительно летели низко над водой.
Среди треска и свиста разрядов опять раздался голос радиста Буравина:
- КР-16! Старшина Асхатов! Вам на помощь вышел эсминец, и при первой возможности вылетят самолеты…
Старшина, сменивший Горшкова за штурвалом, повернул к матросу уставшее лицо, улыбнулся:
- Ну что я говорил! Теперь все будет отлично. Эсминец живо нас догонит. Нас поднимут на борт. Катер возьмут на буксир. Ну как ты, Алексей?
- Ничего.
- Вижу, что хорошо. Ты, брат, рулил здорово и тогда ловко увернулся от волны. Ничего страшнее я не видал. Прямо гора встала, и на вершине белая стружка. Как там наш Петрас? Все качает воду. Упорный мужик. Петрас! Ты бы отдохнул, браток! - крикнул он в переговорную трубу.
Петрас ответил, и его услышал Горшков:
- Нельзя, старшина. Только перестану, как она начинает прибывать. Через лючины просачивается. Сейчас пошла на убыль. Еще с полчаса покачаю, и, думаю, можно будет соснуть часок.
- Пока нельзя, Петрас. Теперь скажи, сколько у тебя там бензина осталось.
- Наверное, с четверть бака.
- И это все?
- Было еще в канистрах.
- Где они у тебя?
- Как всегда - в гнездах, в трюме. Думаю, целы. Только сейчас их не достать.
- И не надо. Покачай еще малость. Я бы к тебе Алеху прислал, да здесь дела поважней. А спать, Петрас, пока нельзя.
- Понятно. Ты не бойся, Ришат, выдержу. Мне приходилось по двое суток не спать, правда не в такой обстановке, да ничего - сдюжу. Ты только почаще покрикивай мне в трубку. Как там наш якорь? Похоже, сорвало?
- Да, Петрас. Сеть прорвалась, начинка уплыла. У тебя брезент цел?
- Какой брезент?
- Тот, что под трапом у тебя лежал.
- Наверное, там и лежит, между переборками. Ты прав, старшина. Брезент можно приспособить для якоря вместо матрасов. Он попрочнее.
- Займитесь с Алексеем. Он сейчас выйдет на корму.
Моторист Петрас Авижус и Алексей Горшков, с трудом удерживаясь на скользкой корме, сооружали новый плавучий якорь. Обод трала оказался цел, к нему Петрас крепил брезентовый конус. Ветер рвал из рук брезент и даже линь, которым они принайтовывали брезент на ободе. Волны окатывали палубу. Надо было выжидать затишья, чтобы сделать несколько торопливых стяжков. Горшков поскользнулся и чуть было не свалился за борт.
- Так дело не пойдет! - прокричал Петрас. - Давай я тебя привяжу! Линя у нас хватит.
- И себя тоже!
- Надо для страховки… Ну вот, теперь можешь спокойно падать, - сказал Петрас, прихватывая линь к лебедке и завязывая его морским узлом. - Теперь и себя подстрахую…
Через час неимоверного напряжения они сбросили новый якорь и, гордые делом своих рук, стояли на мостике и смотрели, как натянулся трос и катер, перестав рыскать по сторонам, развернулся кормой к ветру.
Петрас сказал:
- Вот теперь идем в полный фордевинд. Валяй грейся в свою рубку, или, хочешь, идем ко мне, у меня нагрелось от моторов.
- Нет, старшина приказал идти к нему в рубку. Да сейчас и не так холодно. Смотри, весь лед уже растаял, и вода теплая, только ветер жжет.
Петрас шагнул к люку моторного отсека и замер, подняв лицо к небу. Где-то над облаками промчался реактивный самолет. Скоро рев турбин поглотили голоса шторма. Петрас вернулся к дверям рубки, распахнул двери:
- Самолет! Старшина, самолет над нами пролетел!
Асхатов крикнул:
- Горшков, иди постой на руле!
Старшина и моторист долго стояли возле рубки, задрав голову к небу. Наконец Асхатов сказал:
- Правильно ищут. Теперь, как тучи разгонит, они снова появятся… Не пора ли перекусить?
- Хорошая мысль, Ришат. В трюме лежат консервы, тушенка, сгущенное молоко, - проглотил слюну Петрас.
- Это потом. На первый случай в кубрике есть колбаса, хлеб и сыр в рундуке.
- Сейчас приволоку!
Старшина вернулся в рубку. Стал рядом с Горшковым. Посмотрел на его сосредоточенное красивое лицо, на сильные руки, сжимающие рулевое колесо. Мысленно одобрил: "Правильно держишься, Алексей".
Горшков спросил:
- Ну как там?
- Пролетел. Где ему нас заметить в такую хмарь. Курс поиска они верный взяли. Теперь, как совсем развиднеется, еще пришлют машину. Думаю, нас эсминец догонит. Должен нас найти эсминец. Да и не один, наверное, уже вышел за нами. Ты как, Алексей, насчет еды?