- Давай так. Вы выкрадываете у меня вашу Заветную Гитару, и больше ничего не трогаете - проверю, а я обещаю никому про это не рассказывать. И деловым в том числе. Гитару-то ведь мне деловые подарили. И мне почему-то кажется, если они о покраже узнают, то сильно расстроятся. И вот еще, невесту крадут с ее согласия. Так что уговаривать ее я не буду, сам понимаешь! А может вы ее уже того... украли? А то я что-то ругани давно не слышу.
- Не беспокойся, лишнего не взяли, только своё. И невесту без тебя уговорили, - неожиданно дружелюбно усмехнулся цыган. - Ишь ты какой, учуял-таки! А теперь давай выпьем. Гитару-то украли, пока я тут тебе зубы заговаривал. А ты уж подумал, что мы тебя убивать будем. Не в наших это правилах, убивать лохов. Простоват ты для цыгана, парень, хотя если бы пообтерся немного в таборе, покоптился бы у костра, так, может быть, годам к пятидесяти за цыганенка и сошел бы.
- Как это? Уже украли? - удивился Лабух. - Мы так не договаривались!
- Договаривались, не договаривались - какая теперь разница! - пожал плечами цыган. - Первый раз вижу, чтобы человек сам себя обокрасть предлагал, так что радуйся, все по-твоему получилось. И по моему - тоже. Все довольны. А теперь извини, дорогой, пора нам.
Он что-то крикнул на клекочущем древнем наречии, и табор стал стремительно сворачиваться. Опадали залатанные шатры, гасли костерки, весь цыганский скарб исчезал под латаным-перелатаным брезентом крытых повозок. В разверстый багажник шикарного джипа, на котором приехал Вожак, цыганки как попало швыряли закопченные котлы и облупленные миски. В багажнике жалобно гремело.
- Постой-ка! - Лабух подумал, что так толком и не успел рассмотреть Заветную цыганскую гитару, что теперь он больше никогда ее не увидит. И ему почему-то стало горько. Словно неожиданно пришла в дом красивая женщина, пощебетала немного, поманила вечным женским "а вдруг?", но потом вспомнила, что ошиблась квартирой и, ничего не объясняя, ушла, забыв извиниться. - Постой-ка, дай хоть взглянуть напоследок на невесту. Так ли уж хороша, что из-за нее чуть смертоубийство не вышло?
- Не полагается, не по-мужски это, - Вожак повернулся, чтобы уйти. Потом посмотрел на Лабуха и сказал: - Вижу, проняло тебя, теперь, парень, всю жизнь мучаться будешь. Ну да ладно, взгляни, может быть, отпустит.
По знаку Вожака глазастый цыганенок бережно достал из джипа какой-то предмет, завернутый в застиранную холстину. Когда холстину развернули, Лабух увидел старую-престарую гитару, с декой, проигранной почти насквозь, с истертыми обечайками и потускневшим лаком грифа, увенчанного кривым цыганским ножом. Только по тихому звону отзывающихся на голоса струн он понял, что гитара та же самая.
- Ну, посмотрел? - Вожак, криво усмехаясь, стоял рядом.
- Убирай! - бросил он цыганенку.
- Что же вы с ней сделали? - с ужасом спросил Лабух. - Зачем?
- Ничего мы с ней не делали, она же ведь цыганка, - Вожак неторопливо набивал коротенькую трубку-носогрейку, - коль кому понравиться хочет, для того она молодая и красивая, а уж если кто когда обидел - так старуха старухой.
- Чем же вы ее так обидели? - Лабух с неожиданным сочувствием посмотрел на Вожака. - И за что?
- Какая тебе разница? - Вожак неторопливо раскурил трубку. - Пройдет время, забудется начало дороги, и обида тоже забудется, останется только то, что впереди. Ну, прощай, простой человек. Уходим мы, куда - сами не знаем, только знаем, что пора.
Вожак что-то крикнул табору, и тот, быстро, но несуетливо, словно остаток песка в песочных часах, высыпался через узкую горловину двора.
Лабух посмотрел вслед цыганам, потом взял со стола так и не допитую бутылку сливовицы и направился домой.
Дома он с опаской пересчитал свои инструменты - ничего, вроде все цело, потом вспомнил о чемоданчике с деньгами, поначалу не нашел его и расстроился. Надули все-таки проклятые цыгане. Чемоданчик, однако, быстро обнаружился под кроватью, Лабух открыл его и убедился, что ровно уложенные пачки на месте. Мобильник тоже был там, среди пачек денек, золотой кирпичик с экраном был похож на маленькую бомбу. Лабух вытащил несколько пачек - под ними были такие же. Цыгане не взяли ни денег, ни золота.
- Что ж, и то хорошо, - решил Лабух и налил себе сливовицы. Можно было начинать грустить.
Глава 22. Отпуск
Мышонок отправился устраивать личную жизнь, ну что же, правильно, когда-то надо и этим заняться, а не то, глядишь, поздно будет. Чапа сейчас, наверное, уже по уши в тихих барабанах и в странной музыке слепых диггеров. Находится, стало быть, в фольклорной экспедиции. Тоже мне, Джордж Харрисон!
Густав с партнерами почуял наживу и теперь весь в бизнесе. Со всех копыт ринулся делать ничейное своим, пока другие не подсуетились. Даже водилы-мобилы, и те толкуют о каких-то наконец открывшихся дорогах. Теперь вот и цыгане ушли. Получили свою Заветную и ушли неведомо куда.
- Только мы с тобой, Шер, так никуда и не собрались. Похоже, выполнили мы свою миссию и стали никому не нужны, - Лабух погладил кошку. - Выпьем, что ли?
Кошка вывернулась из под ладони, брезгливо понюхала липкую лужицу на столе, чихнула и выразительно поскребла столешницу лапкой.
Сливовица была слишком сладкой, но Лабуху не хотелось выходить из дому и бежать в ближайший киоск. Да у них и разменять-то такую купюру, наверное, нечем. Лабух задумчиво положил пачку кредиток в чемоданчик и закрыл его. Ну что же, будем довольствоваться тем, что имеется.
Понемногу комната стала расплываться, теплая золотая лень охватила Лабуха своими мягкими лапами и принялась баюкать, словно медведица.
Лабух задремал. Дремота словно пыталась утопить его в каком-то вязком сладком киселе, потому что музыкант то погружался в сон, то опять выныривал на поверхность, и обрывки бессвязных, но таких приятных сновидений свисали с его расслабленных рук, словно плети водорослей. Если, конечно, в киселе растут водоросли,
Наконец Лабуху надоело это полупогруженное состояние, и он честно попытался вынырнуть на поверхность. Последнее оказалось не таким простым делом, видимо, принятые сегодня напитки, несмотря на их различное происхождение и национальность, сговорились между собой, как и полагается настоящим бандитам. И дружно решили втянуть бедного Лабуха в запой. Точнее, не одного Лабуха, а нескольких, потому что теперь Великий Единый и Неделимый Лабух распался на множество маленьких нетрезвых лабушонков, каждый из которых беспомощно барахтался, пытаясь не то выбраться на поверхность, не то утонуть по-настоящему. Наконец, самому упертому маленькому Лабуху удалось-таки зацепиться ручонками за что-то надежное - это оказалась лежащая поперек кровати "Музима", и выползти на берег, откуда он принялся кликать остальных.
Постепенно Лабух собрался весь и теперь сидел на кровати, крутя головой и разглядывая Шер, деловито загоняющую в угол пустую бутылку из-под сливовицы. Чтобы глаза не мозолила.
Увидев, что хозяин очнулся, кошка подобралась к кровати, запрыгнула на нее, лизнула руку и сделала вид, что дремлет.
"И впрямь отпуск, что ли, себе устроить, - подумал Лабух. - Никогда не был в отпуске, никогда нигде не отдыхал, и вообще, что это такое - отдых?"
- Как, Шер, поедем отдыхать? - спросил он у демонстративно дремлющей кошки. - На воды, например, или еще куда-нибудь. Ну, в общем, где все порядочные люди отдыхают? Поправляют сильно пошатнувшееся, но пока еще крепкое здоровье, заводят курортные романы - говорят, сильно способствует восстановлению психики - в общем, оттягиваются?
Шер немного приоткрыла глаза и нежно муркнула, - мол, на воды ты, хозяин, уж как-нибудь без меня езжай, а насчет романов - так это мы не возражаем, у нас с тобой и так вся жизнь сплошной роман. Сага о стареющем Лабухе и верной Шер.
Лабух вздохнул и поплелся к компьютеру. Старенькая машина крякнула винтом, загрузилась и сообщила, что для уважаемого хозяина имеется сообщение.
- Ну, давай, сообщай, - милостиво разрешил уважаемый хозяин и щелкнул мышкой.
В динамиках хрипло кашлянуло, потом тихо зашипело, и голос древнего барда, сопровождаемый звуками расстроенной гитары, хрипло запел:
Взяли жигулевского, дубняка,
Третьим пригласили истопника,
Выпили, добавили еще раза,
Тут нам истопник и открыл глаза!
Вслед за этим ностальгическим вступлением другой голос, знакомый и подозрительно жизнерадостный, провозгласил:.
- Откройте ваши глаза, жители Города и селяне! Откройте ваши глаза, и счастье вас поцелует. Мир велик и, как говорится, прекрасен. Вы хотите увидеть мир? Мы вам поможем! Товарищество с ограниченной ответственностью "Паровые цеппелины" предлагает эксклюзивное путешествие вокруг мира! У нас большие запасы "Жигулевского", "Горного дубняка" и знаменитых имперских консервов "Завтрак туриста". Приобретайте билеты в кассах Старой Пристани! Мы отправляемся завтра утром.
На экране появилось анимированное изображение дирипара, горделиво летящего над сказочно прекрасными градами и весями под звуки флейты и барабана. Похоже, гребцами на дирипаре работали матерые каторжники. Картинка сменилась знакомой Лабуху физиономией Сергея Анриевича Аписа, филирика из секретного "ящика". Физиономия многозначительно сказала: "Количество мест ограничено, поэтому - спеши!" Потом из динамика зазвучала старинная песенка о том, что "завтра ты увидишь, как я пустился догонять солнце". По сравнению с оригинальным, исполнение носило лирико-эпический оттенок, что, впрочем, песенку не очень портило.
"Вот те на! - удивился Лабух, это какие такие "Паровые цеппелины"? Ага, понятно! Ай да филирики, уже и бизнес свой наладили. Похоже, что мистер Фриман нашел-таки способ быть и свободным, и при деле. Интересно, где он добыл дирипар? Хотя чего там у них только нет, в этом "ящике". Однако любопытное и, похоже, своевременное предложение. Не знаю, то это, что мне сейчас нужно, или не совсем, но другого-то ничего не предлагается. Может быть, стоит попробовать?"
- Что, Шер, полетим на дирипаре? Вокруг мира? Вдвоем?
Кошка посмотрела на Лабуха и принялась деловито вылизываться. Мол, брось ты эту блажь, хозяин, знаю же, никуда ты не полетишь. А что касается меня, так мне и здесь неплохо. И вообще, у меня вечером концерт. Думаешь, ты один по концертам таскаешься? Вовсе нет, каков хозяин - таков и зверь его.
Компьютер опять крякнул и выбросил на экран изображение свежеотлакированной Машки и надпись: "Коль пуститься в путь решил - вызови водил-мобил! Мы ездим вдоль и поперек, доставим вовремя, дружок!" Машка крутила колесами и потешно приседала на рессорах. Реклама сопровождалась жизнерадостной мелодией песенки про Кольку Снегирева и Раю, работавшую на "форде". Внизу из разноцветных пикселей-осколков соткался номер телефона.
Задолбали рекламой, подумал Лабух, нет, пора сматываться, пока вместо моей собственной физиономии не образовалось какое-нибудь "юридическое лицо".
Собираться было недолго и грустно. Он уложил инструменты в кофры, побросал в сумку кое-какие шмотки и оставил записку квартиранту. Черная Шер с неодобрением взирала на действия Лабуха и даже пыталась пару раз деликатно укусить его за щиколотку. Не больно, а так, мол, войди в разум, хозяин! Возможно, Шер сочла, что Лабух собирается в ближайший киоск, чего решительно не одобряла. Лабух взял кошку на руки, погладил, успокаивая, и набрал номер водил-мобил.
"Удивительно, как мало у меня, оказывается, вещей, - подумал Лабух. - Досадно даже. Такое ощущение, что я и не жил здесь толком. Так, был проездом, и вот опять уезжаю невесть куда и зачем".
Впрочем, мысленно он уже отсек от себя и эту комнату, и этот двор, и даже город. Теперь Лабух был уже не "здесь", но еще не "там". И это щекочущее, немного тревожное "между" было таким, словно он вошел по грудь в глубокую прохладную воду, и теперь, ничего не поделаешь, надо плыть.
Водилы, а также мобилы, оказались на высоте, буквально через пять минут во дворе раздалось призывное мычание Машки.
- Ну что, на выход с вещичками, - пробормотал Лабух и вышел во двор. Черная Шер восседала у него на плече, нервно оглядываясь по сторонам. Когти чувствовались даже через кожаную куртку.
- Успокойся, Шер, мы обязательно сюда вернемся. Мы же отправляемся вокруг мира, а значит, точно вернемся. - Лабух погладил кошку. - Просто кому в путь - тому пора, как говаривал Мышонок.
Почуяв Лабуха, похорошевшая Машка, украшенная желтым гребешком с шашечками, похоже, искренне обрадовалась и кокетливо фукнула выхлопом.
Возле Машки стоял давешний Колян-водила в новенькой черной кожаной кепке тоже с желтыми шашечками. Увидев Лабуха, он поправил кепку и радостно заорал на весь двор:
- Что, артист, в отпуск собрался? Хорошее дело! Я бы тоже отдохнул, да бизнес, понимаешь! Ну, куда едем-то?
- На Старую Пристань, - Лабух аккуратно уложил кофры на заднее сиденье. - А ты-то откуда знаешь, что я в отпуск собрался?
- Да все говорят, весь город, - водила сделал круговое движение руками, показывая, что, действительно, весь. До самых до окраин.
- Говорят, ты, Лабух бабки получил немереные и решил отдохнуть от трудов праведных. Только ты ведь не отдыхать едешь, небось, в других местах лабать будешь, я ведь тебя знаю! Ну и лады, мы тут, пока ты отдыхаешь, обустроим все как следует, вернешься - не узнаешь своей исторической родины!
- Да уж, наверное, не узнаю, - пробормотал Лабух, - уж больно вы все прыткие нынче стали!
И полез на переднее сиденье, придерживая Шер, чтобы та не вырвалась и не сбежала.
- Как поедем, вдоль или поперек? - деловито спросил водила и заржал. - В прошлый раз мы поперек ехали, но это когда было! Тогда только поперек и можно было. А сейчас езжай как хочешь. Свобода, брат!
- Ну и езжай как хочешь, - Лабух оторвал кошку от плеча и посадил на колени. Шер дрожала и испуганно озиралась, он погладил ее, успокаивая. - Поехали, а то моя кошка твоей Машки боится.
- Тогда вдоль, - решил водила, - поперек я уже наездился.
Машка бодро катилась по улицам, на глазах обрастающим какими-то киосками, рекламными щитами, пестрыми вывесками разных заведений. Когда они проезжали пока еще неизгвазданные кварталы Нового Города, Лабух заметил нескольких хабушей, чего раньше в принципе быть не могло. Да и сейчас хабушам вроде нечего было здесь делать. Во всяком случае, ощущение от их присутствия на центральном проспекте было словно от кошачьей - прости Шер - неожиданности в только что прибранной квартире. В руках хабуши несли неряшливые грязноватые картонки, на которых было написано вкривь и вкось: "Мы требуем гарантированного подаяния!", "Бедность - не порок, а профессия!"
Другие плакаты призывали освободить хабуш от налогового бремени, а также обеспечить им бесплатный проезд от места работы и обратно. А один плакат, самый большой, самый кумачовый, растянутый двумя дюжими хабушами аж поперек тротуара, провозглашал: "Вся власть хабушам!"
Возглавлял процессию щеголеватый пастырь в полосатом костюме с неизменной тросточкой в руках, обтянутых элегантными белыми перчатками.
- Черт-те что творится! - пробормотал Лабух. Глобальность перемен, произошедших в городе за неполные сутки, немного пугала его. - Так ведь они и в самом деле во власть пролезут!
Он представил себе Город, управляемый хабушами, и содрогнулся.
- Чепуха, не боись! - Водила угадал мысли Лабуха. - Этих не боись, вон тех боись!
И водила показал пальцем на сверкающую новенькую вывеску, украсившую фасад одного из офисных зданий-небоскребов в квартале глухарей: "Открытое акционерное общество "Прозревший глухарь"".
Акционеры, то бишь прозревшие глухари, выходили из припаркованных у входа сверкающих лимузинов и степенно направлялись к зеркальным дверям. Вокруг стояла охрана, набранная в основном из подворотников. Подворотники были приодеты в одинаковые темные костюмы, новенькие боевые семиструнки, явно фабричного производства, топорщились воронеными снаряженными магазинами.
- Н-да! - только и мог сказать Лабух. - А это что еще такое?
Водила затормозил. Машка возмущенно мукнула, пропуская прущую прямо по осевой линии проспекта небольшую, но весьма авторитетную автоколонну. Обильно украшенные мигалками автомобили двигались не вдоль и не поперек, а вперед, явно нацеливаясь таким образом въехать во власть. Авторитетность колонне придавали два старомодных броневика с кастрюльными башнями, их которых торчали свинячьи пятачки "Максимов" и вороньи рыльца "Гочкинсов". Дорожное движение застопорилось, Машка испуганно присела на рессорах, задрожала дребезжащей дрожью и даже слегка попятилась.
- Вот ведь оно как, вдоль-то ездить! - принялся оправдываться водила. - При езде вдоль всякие разные правила соблюдать приходится. Вот если бы ехали поперек, тогда да, тогда никаких правил! И хрен бы я кого пропустил вперед себя. Тогда бы я всех их имел в выхлопную дырку.
Водила зло перебросил рычаг переключения скоростей в нейтральное положение и приготовился ждать, пока проедет колонна. Автомобили развернулись и неторопливо зарулили на стоянку возле небоскреба.
К подъезду "Прозревшего глухаря" неторопливо подкатил старомодный, но очень породистый автомобиль, при виде которого в памяти сами собой всплывали сдвоенные, как дворянские фамилии, названия легендарных марок: "Испано-Сюиза", "Роллс-ройс", "Астон-Мартин", "Изотта-Фраскини"... Какой-то гнусный голосок глумливо квакнул: "Антилопа-Гну" - и сразу же умолк, нырнув обратно в дебри подсознания.
Автомобиль мягко остановился у подъезда, неслышно отворилась высокая дверца, и из темного нутра появилась весьма колоритная парочка. Мужчина, деловито выбравшийся из кожаного салона аристократического авто, даже и не подумал помочь женщине, которая, впрочем, и не ожидала от него такой любезности.
Сам по себе этот мужчина внешность имел весьма примечательную, хотя совершенно неуместную в этой части города. Нижняя часть его туловища бросалась в глаза прежде всего остального, потому что была облачена в шикарные галифе с желтыми кожаными вставками на заднице, так называемыми "леями", что делало ее обладателя похожим на гамадрила, прошедшего через мастерскую модного кутюрье и позабывшего там хвост. Гамадрил уверенно переступал кривыми ногами в мягких кавалерийских сапогах, выше же талии располагался обтянутый гимнастеркой торс, увенчанный усатой головой в косматой папахе. Вот, собственно, и весь персонаж, если, конечно, не считать кривой шашки на левом боку и маузера в желтой, в тон заднице, кобуре на правом.
Женщина же была стройна и черна. Черная кожа обливала ее тонкую фигуру, делая похожей на собственную тень, и почему-то под этой непроглядной чернью, угадывался тусклый блеск старинного серебра. Опасная была женщина! И было совершенно ясно, что сколько бы желтозадый гамадрил ни пыжился, как бы грозно не подкручивал усы, все равно - это он при ней, а вовсе не наоборот.
Странная пара, не удостаивая внимания насторожившихся было охранников-подворотников, молча направилась к подъезду.
Одновременно у здания затормозило несколько ветхих раздолбанных грузовичков "рено" на вихляющихся колесах, из которых шустро повыпрыгивали солдатики с шинельными скатками на груди и длинными винтовками с примкнутыми штыками за спинами. Пахнуло псиной и сыростью, словно на Старых Путях.