- Ошибаешься. Этот, как ты выразилась, болван, действительно имеющий не совсем интеллигентную внешность, на самом деле отлично разбирается в предмете. Лучше, чем когда-либо удастся разобраться тебе. И никакой он не Гоша. Его зовут Шварц Александр Маркович. - Произнося это, он неотрывно следил за ее лицом.
Она выглядела немного растерянной - и только.
- Откуда ты знаешь?
- В отличие от тебя я не поленился навести справки.
- И тебе их дали?
- Мне - да. Тебе вряд ли дадут. Это еще одна причина, по которой ты только выиграешь, если примешь мое предложение.
- Ты его видел?
- Кого?
- Шварца, твою мать!
- Соня, давай-ка без вульгарности, я этого не люблю. Твою "креатуру" я не видел - подозреваю, что к счастью для себя, иначе разделил бы участь ноутбука.
- Тогда откуда ты знаешь, что это он? Справку дали?
- Нет, просто взял тебя на понт.
- Ты же не любишь вульгарности.
- А тут иначе и не скажешь. Сонечка, в одиночку ты не выберешься. Поверь, только мое доброе к тебе отношение…
- Вот этого не надо, ладно? Что ты предлагаешь конкретно?
- Золотые слова, деточка. Для начала скажи мне вот что. Ты знаешь, где его… ну, где он остановился?
- Нет.
- Я так и думал. Жаль. Теперь уже я мечтал бы добраться до его компьютера. А что здесь? - Он извлек из кармана диск без опознавательных знаков.
- Откуда мне знать?
- Впервые видишь? Ладно, верю. Он оставил это в дисководе. Не знаю зачем. Очень хотел бы узнать, что тут записано.
- Можем пойти ко мне, - предложила она после секундного колебания.
- Это далеко?
- С полчаса.
- Далековато, Сонечка, для пожилого мужчины. Проклятая одышка… Возьми, если хочешь, - он протянул ей диск. - Потом расскажешь.
У нее было ощущение, что здесь что-то не так, но очень неконкретное. В конце концов, чем она рискует? Потерять самостоятельность? А кто помешает ей поступать по-своему - уж не этот ли старый ловелас?
Она взяла диск и чуть ли не впервые улыбнулась Барскому:
- Если это попытка всучить мне вирус, я сама разобью твой следующий компьютер.
Он пожал плечами:
- К женским истерикам мне не привыкать. Заранее готов всё простить в память о нашей дружбе. До свидания, детка. Я с тобой обязательно свяжусь, надо будет согласовать наши дальнейшие действия.
- А у Шварца я всё-таки спрошу, - пообещала она напоследок. - Как только он объявится…
- Спроси обязательно. - На лице Барского появилась широкая добрая улыбка.
45. Параход пьет чай
На обратном пути он увидел мчавшийся ему навстречу микроавтобус. За рулем сидел тот самый громила, который сопровождал его во время запуска, а рядом находился другой здоровяк, и Параходу не пришлось долго гадать, кого провожал этот другой.
Автомобиль резко затормозил и свернул к обочине, подняв кучу пыли, из которой, будто в каком-нибудь полицейском боевике, появились две почти одинаковые фигуры в темных костюмах и солнцезащитных очках. Их челюсти, двигаясь с удивительной синхронностью, перемалывали жвачку. Параходу казалось, что от одной этой интенсивной работы парни должны были не на шутку вспотеть.
- Где он? - рявкнул громила-пассажир, не утруждая себя приветствием и вступительным словом о погоде.
- Не знаю, - честно ответил Параход.
- Ты же был с ним рядом, - ввязался в разговор его "опекун", и прозвучало это так, словно Парахода подловили на чем-то предосудительном.
Через секунду он осознал, почему чувствует себя виноватым. Во-первых, сказывалось советское прошлое (остановили - уже виноват), а во-вторых, он не был уверен, что "пастухи" поверят, будто конопля, которой набиты его карманы, нужна ему для гербария.
- Это не запрещено правилами.
- Верно. Но если он намеренно вывел из строя браслет и ты что-нибудь об этом знаешь, тебе лучше рассказать нам прямо сейчас.
- При мне он ничего такого не делал. Просто исчез, и всё.
- Поедешь с нами, - бросил пастух, потерявший свою овечку.
- Ребята, - сказал Параход очень мирно, - у вас свои дела, а у меня свои. Я правил не нарушал.
Громила-пассажир сделал шаг к нему, и в этом движении была нескрываемая угроза, но "опекун" Парахода придержал его, схватив за бицепс.
- Тихо, тихо. Он прав. Пусть идет своей дорогой. Если что, никуда не денется.
Они снова втиснули свои непотеющие мускулистые тела в микроавтобус, а Параход поспешил убраться с дороги, прикидывая, какое "если что" эта парочка недоделанных бондов надеется обнаружить на кладбище. Судя по всему, Нестор "потерялся" не только визуально.
Параход и раньше почти не сомневался, а теперь точно знал, что сигналы, передаваемые браслетами, отслеживаются непрерывно. Сколько времени прошло как исчез сигнал? Двадцать минут? Двадцать пять? Во всяком случае, не больше получаса. А "пастухи" уже здесь. И если бывший монах действительно не размолотил браслет сам, то Параходу приходили на ум два варианта: либо на Нестора кто-то напал, либо вход в "темноту, которая есть причина безумия в каждом из нас", существовал на самом деле.
* * *
Чувиха сварила себе кофе на спиртовке, а для Парахода, по его просьбе, заварила зеленый чай. Они сидели на кухне, из окна которой было видно закатное небо. Солнечный диск уже скрылся за домами, и оранжевые отблески на антеннах напоминали зажженные свечки.
- А всё-таки, что вы там делали?
- Где?
- На кладбище.
- Да ничего особенного. Нестор обещал что-то показать.
- Ну и как, показал?
- Не успел. Я отошел слить воду, а когда вернулся, его уже не было.
- И какие у вас предположения?
- Никаких. Те двое больше не появлялись, значит, что-то нашли. Или кого-то.
Она долго молчала, нахмурившись, словно пыталась вспомнить нечто ускользнувшее от внимания. Наконец сказала:
- Есть еще один вариант: те двое тоже исчезли.
- Тогда здесь уже были бы другие. Трое исчезнувших за первые сутки - это слишком. Они свернули бы проект.
- Если только мы не заблуждаемся насчет истинной цели этого балагана.
Обронив это замечание, она снова надолго замолчала. Неспешно прихлебывая чай, Параход ждал продолжения и не ошибся.
- Знаете, такое уже случалось. Здесь исчезло немало людей. Вот и мой дядя… - Она сделала неопределенный жест.
- Понимаю, - вставил Параход сочувственно, хотя ни черта не понимал. Эта молодая женщина была как кривое зеркало - он не мог увидеть ничего, кроме собственных отражений, которые возвращались к нему в искаженном, а то и в карикатурном виде. Он буквально ощущал энергию, облекавшую ее в защитную оболочку наподобие второй, невидимой кожи. Ему неоднократно приходилось сталкиваться с людьми, пребывавшими в совершенном энергетическом равновесии, однако среди них никогда не было двадцатилетних женщин, несколько часов назад переспавших с новым любовником. Правда, писательниц, настроенных заполучить миллион евро, тоже не было.
Он попивал свой чаек, наслаждаясь покоем и уютом чужой квартиры, в которой о минувшем десятилетии летаргии напоминала разве что вездесущая пыль. Кто знает, надолго ли этот обманчивый покой. Может, сегодня ночью всё и закончится. А ему начинало здесь нравиться. Вдали от миллионов сограждан с их невысказанными претензиями, неосознаваемым вампиризмом и постоянным, чудовищно загрязненным информационным полем он чувствовал себя словно на курорте. Воздействие нескольких человек, которые разделили с ним этот город и тоже пытались вампирить - каждый в меру своих способностей, наглости и моральной озабоченности, - не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось там, в капище так называемой цивилизации.
В общем, у него имелись весомые причины, чтобы задержаться здесь подольше. Тем более что он уже разложил на чердаке свой "гербарий" под пристальным наблюдением рыжего котяры. Параход не был уверен, что в его отсутствие хозяин дома не сделает какую-нибудь гадость, но в благодушии своем рассматривал возможные убытки как плату за проживание. В конце концов дорогу на кладбище он помнил и в случае чего мог пополнить запас травы.
- Мне нужна ваша помощь, - сказала Оксана так, будто он не был "креатурой", обязанной выполнять любое ее желание. Ну, почти любое… хотя и с этим можно было поспорить.
Он кивнул - мол, нет проблем. Она пристально смотрела на него своими голубыми, сильно потемневшими к вечеру глазами, точно пыталась что-то внушить. Но Параход относился к категории невнушаемых.
Чувиха продолжала:
- Дядя должен был хоть что-нибудь оставить, какое-то послание… или своего рода завещание. Во всяком случае, я очень надеюсь, что он успел. И если это действительно так, то оно должно быть где-то здесь, в квартире.
По каким-то едва уловимым признакам он понял: она не надеется, она точно знает, что послание существует. Вопрос "откуда?" - десятый. Важнее другое: с чего она взяла, что он может ей помочь? Кто навел ее на эту мысль, если он сам не утратил контроль и не выдал себя какой-то мелочью? Сероглазая не из тех, кто жалуется и болтает попусту. Был еще один человек, который, возможно, кое-что понял насчет Парахода, но вряд ли чувиха имела контакт с Нестором. А если имела? Тут мозг Парахода впадал в ступор, отказываясь прослеживать все вероятные тайные связи между участниками проекта.
Он решил на сей раз не разыгрывать из себя простачка, поскольку они оба явно знали друг о друге больше положенного. О некоторых вещах лучше не спрашивать, вот и эти двое с заключили молчаливое соглашение не задавать неудобных вопросов - как говорится, до выяснения обстоятельств.
- Попытаюсь, - сказал он, - но ничего не обещаю. Как ты думаешь, что бы это могло быть?
- Всё что угодно. Но вряд ли письмо - слишком очевидно. Он мог опасаться… теперь даже не знаю - чего. В общем, ищите любой предмет, как-то связанный с тем, что здесь происходило до и во время исхода…
- А как насчет пропавших предметов? - спросил он. - Хотя это было бы больше похоже на предупреждение…
Она развела руками, предоставляя ему свободу догадок и действий.
Он отставил недопитую чашку чая с некоторым сожалением.
- Если не возражаешь, я начну с его кабинета.
46. Лада: За церковной дверью
До церкви она дотащилась уже под вечер. По дороге Лада дважды останавливалась и, убедившись, что вокруг никого нет, ложилась - в первый раз на подвернувшуюся скамейку, во второй - прямо на газон. Вода закончилась, от шоколада подташнивало, перед глазами плясали тени, похожие на мутные потоки дождя. Блядство, это тело подводило ее во всем - она уже не могла правильно рассчитать оставшиеся силы; всякий раз их оказывалось меньше, чем предыдущим днем, причем меньше настолько, что разница не подчинялась какому-либо закону убывания. Сейчас, несмотря на слова Парахода, ей казалось, что она не доживет до следующего утра.
Но это не значит, что она собиралась сдохнуть на улице. Уже давно она готовилась к смерти и обдумывала, какой финал предпочесть. Не хватало только, чтобы какой-нибудь мудак патологоанатом копался в ее гнилых внутренностях. Красивые похороны тоже не входили в ее планы - она не доставит такого удовольствия своим многочисленным друзьям. Похоже, приемлемый вариант напрашивался сам собой: умереть здесь, и при этом желательно, чтобы труп не достался двуногим шакалам. Пуф-ф-ф! - и ты разлетаешься на атомы, заново сложить которые не удалось бы даже господу богу, приди ему в голову такая блажь. Судя по тому, что карусель раскручивалась всё быстрее - отчасти благодаря Барскому, отчасти ее стараниями (хотя будем объективными - руку приложил каждый), - этот вариант выглядел вполне реальным.
* * *
В сумерках церковная дверь сливалась со стеной. Лада с трудом нашла ее воспаленными слезящимися глазами. Подошла вплотную и вспомнила о своем намерении забрать барахло с могилы. Черт с ним, с барахлом, сейчас ей было не до него… Она потянула на себя дверь, ставшую тяжелой, неподатливой, как бетонная плита, и увидела свет внутри - теплый колеблющийся огонек единственной свечки, которую едва не задуло порывом сквозняка.
Лада слишком обессилела, чтобы обдумывать возможные последствия. Она даже не перебирала кандидатов на роли прихожан. Вечерняя служба? Молитва за упокой души застреленной "креатуры"? Хрен с вами, она просто посидит и послушает… если не потеряет сознания раньше.
Протиснувшись в образовавшуюся щель, Лада поняла, что спокойно отсидеться вряд ли получится. Она замерла в тени огромного человека в черном, стоявшего на коленях перед остатками алтаря. Красная, как кровь, почти догоревшая свеча, казалось, плавала в какой-то миске на полу, и тень молящегося существа выросла до гигантских размеров: голова подпирала купол, плечи с трудом помещались среди старых осыпающихся стен. Образ ворона в тесной клетке для канареек возник сам собой, вопреки ее твердому убеждению: ничто не может быть хуже реальности.
Несмотря на небезопасный в данных обстоятельствах излишек воображения, Лада очень быстро пришла к выводу, что фигура в черном не напоминает ей никого из десяти (она поправилась - из девяти) участников проекта. Означать это могло только одно. Ну что же, вот он, ее шанс избежать официального вскрытия. Собрав всё, что осталось на дне почти опустошенной воли, она извлекла из сумки пистолет и бесшумно двинулась к алтарю.
Гигантская тень заворочалась - молящийся перекрестился. Вскоре Лада уже могла расслышать низкое нечленораздельное бормотание. Возможно, это действительно была молитва. Но с тем же успехом это могло быть рычанием зверя, потревоженного в своем логове.
Она сняла пушку с предохранителя. Самым благоразумным, конечно, было бы просто переждать в каком-нибудь темном углу, но она не могла ждать, зная, что вот-вот отключится. А отключиться, не выяснив, кто это, и не ликвидировав опасность, она не могла себе позволить. Ну, Барский, старая падла, кого еще ты вытащил на свет?..
- Эй, ты! - окликнула она, остановившись в пяти шагах от согбенной и всё равно такой огромной фигуры.
Молящийся никак не отреагировал на эти слова. Бормотание не прервалось ни на секунду. Только огонек свечи дважды дрогнул. Лада поняла, что свеча скоро погаснет - возможно, даже раньше, чем вырубится столь же тусклый свет у нее в мозгу. Она очутилась в цейтноте, то есть фактически попала в ловушку. Эта мысль наполнила ее горечью, почти столь же сильной, как горечь непрожитой жизни.
Она сделала последнее, что ей оставалось, - шагнула вперед, борясь с искушением выстрелить еще до того, как молящийся обернется и она увидит лицо… или что там окажется у этой твари. Да, выстрелить. Это решило бы ее проблему - по крайней мере на ближайшее время, пока она будет лежать в отключке. Так просто. Забрать еще одного с собой в темноту. А там, в темноте, уже всё равно, там ничто не имеет значения…
Искушение сделалось неодолимым.
С четырех… трех… двух шагов промахнуться невозможно. За пару мгновений до того как прогремел выстрел, свеча мигнула в последний раз; за одно мгновение до выстрела - погасла совсем. Темнота поглотила свет, ревущее эхо ворвалось в уши - ворон расправил крылья.
Оружейная отдача развернула Ладу, которая почти утратила контроль над своим телом. Внезапно она почувствовала, как пол неправдоподобно медленно уходит из-под ног. Время замедлило бег. Она отправилась в полет...
Где-то на самой границе беспамятства ее настигло запоздалое понимание, что это не полет, а падение навзничь, вызванное стремительным движением существа в черном и скосившим ее ударом по ногам. Результат падения мог оказаться различным - пробитые легкие, сломанный позвоночник, раздробленный череп, - но в темноту Лада уходила одна и с осознанием того, что точная диагностика травмы уже вряд ли будет иметь для нее какое-либо значение.
47. Елизавета хочет в туалет
Она пришла в себя, открыла глаза и обнаружила, что на нее смотрит чудовище. Впрочем, взгляд чудовища не был кровожадным, скорее наоборот - исполненным нежной и трогательной, до наворачивающихся слез, любви. Она и вспомнить не смогла бы, когда в последний раз на нее так смотрел мужчина (а чудовище, несомненно, было самцом). Вполне возможно, что только в младенчестве и в раннем детстве, пока ее папочка еще не смылся, заявив мамочке, что привычка убила чувства.
Но тут, кажется, был совсем другой случай. Елизавета увидела свежие царапины на морде у чудовища - некоторые выделялись рельефной коркой запекшейся крови, - затем перевела взгляд на свои руки, сложенные поверх старого одеяла. Чужая кровь осталась под ногтями - кровь и грязь, от которых ее едва не вывернуло, однако желудок давно был пуст. Чудовище улыбнулось, снова открыв для обозрения зловонную пасть с шестью уцелевшими зубами, накрыло ее руку своей огромной горячей лапой и погладило, словно говоря: "Всё хорошо, царапины - это пустяки, ни о чем не волнуйся".
Она тяжело вздохнула. Похоже, ей пока действительно не о чем волноваться. Ее не будут насиловать или расчленять прямо сейчас. Какое доброе и ласковое чудовище… О господи, если бы еще не этот запах! Застарелая вонь исходила не только от его тела, но и от топчана, на котором она лежала, от одеяла, которым была заботливо укрыта, от стен комнаты, покрытых темными, похожими на раздавленных мух, значками…
Вдруг Елизавета осознала, что к ней вернулось чувство реальности. Это малозаметное в обыденной жизни состояние отличалось от, например, молодости и здоровья тем, что о нем нельзя даже пожалеть, когда его теряешь. И вот вернувшееся чувство реальности сообщило ей, что от былой одержимости остался только след ожога на самолюбии, нечто вроде незаживающего клейма стыда. И хотя Елизавета твердила себе, что стыдиться тут нечего, это не ее вина, а ее беда - она оказалась чуть более внушаемой, чуть более подверженной какому-то разрушительному воздействию на психику, - но стыд всё равно ворочался внутри тяжелым крабом, мешая ей ощутить себя полноценным человеком, напоминая, кем она была и как выглядела всего несколько часов назад…
На лицо чудовища набежала тень, словно оно чувствовало и разделяло то, что испытывала Елизавета. Это тоже было для нее внове. Чудовище принялось ее утешать, оно бормотало ласковые слова и называло Малышкой.
Лиза чуть не расплакалась. Кто бы мог подумать, что она найдет сочувствие и сострадание здесь, в этой грязной берлоге, у существа, которое… Которое что? Елизавета задала себе простой вопрос: а что она о нем знает? С чего она взяла, что привычка принимать душ два раза в день (кстати, почти ею утраченная за последние сутки) дает ей право брезгливо морщиться от близости того, кто, возможно, вернул ее в мир нормальных людей?..
То самое чувство реальности, недавно обретенное ею заново и потому еще не успевшее надоесть, напомнило Елизавете, что за стенами этой комнаты есть город, а в городе есть люди, играющие в странную игру, и в этой игре ей отведена определенная роль. Кое-кого она, вероятно, разочаровала, а кое-кто, не исключено, уже ищет ее. Это навело Елизавету на мысль о браслете.
Не ощущая его на руке, она больше доверяла глазам. Подтянула вверх рукав куртки, обнажив предплечье до локтя, - браслета не было. В ответ на ее взгляд чудовище покачало косматой головой: "Не думай ни о чем плохом, Малышка, я обо всем позабочусь". Впрочем, Елизавета не была уверена, что правильно поняла эту пантомиму.
Но кое-что она могла выяснить прямо сейчас.