Я плохо знал географию окрестностей, проведя в одиночестве большую часть дней в Бар-Айбитни. Разнообразие людей и животных на улицах заинтересовало меня, как возможность развлечься в часы апатии. Особенно мне нравились западные племенные кланы, их женщины завешивали лица покрывалами из прозрачной кисеи, которая ничего не скрывала, и ходили с обнаженной грудью; или черные люди, торговцы слоновой костью и сапфирами, которые приехали из южных джунглей на серых злых чудовищах с морщинистой кожей, с рогом на морде, налитыми кровью глазами и ужасными манерами. Эти звери походили на деформированных единорогов и были склонны испражняться без предупреждения (за это их любили бедняки, использовавшие навоз в различных целях. Я редко встречал этих ворчащих единорогов без сопровождения надеющихся, вооруженных совком и корзинкой). Из Симы прибыли маги, их лица были укутаны в красные покрывала, а за поясом висели мечи, похожие на ножи для разделки мяса. На Вселенском базаре они обычно танцевали с веревками, которые оживали или казались ожившими, или сворачивали свои тела в маленькие тюки завязанных узлом костей. Я отправился посмотреть на них с одним из людей из Цитадели и, увидев меня, симейз поклонились почти до земли. Эти действия позабавили меня. Заметив, что даже чужестранцы чествовали меня как чудотворца, толпа зашумела и захлопала. Они не предлагали мне любовь, как Сорему, но знали о моей роли в уничтожении хессеков, и когда я шел, вокруг меня всегда был шум, но больше никто не подходил за исцелением.
Когда я собрался уходить, один из магов подошел ко мне и потянул меня за рукав. Мне были видны только его глаза над красным покрывалом, но иногда и этого достаточно.
- Ваша сила превышает силу людей, - сказал он мне на языке каких-то дальних стран, который был непонятен всем вокруг нас, включая и образованных офицеров-аристократов, которые сопровождали меня. Если я нуждался в напоминании о моих силах, то это как раз оно и было - как всегда, сразу понимать, что он говорит, и быть в состоянии ответить, словно на моем родном языке.
- Моя сила превосходит силу большинства людей, которых я встречал, - сказал я.
- Верно. Но есть другой человек. Не мужчина, а женщина.
Если бы он вытащил свой меч-голова-с-плеч, чтобы снести мне голову, я бы и то не смотрел на него с таким удивлением, как сейчас.
- Какая женщина?
- Та, которую ты искал, повелитель волшебников. Белая, как белая рысь. Уаст.
Денейдс стоял рядом со мной и, увидев мое лицо, спросил:
- Что ему надо, Вазкор?
- Личное дело, - ответил я. - Старая вражда моих предков. - Денейдс кивнул и отступил в сторону. Секретные долги чести, фамильная вражда - это были понятные масрийцам предметы. Симейзу я сказал:
- Откуда вы узнали, и зачем вы пришли ко мне с этим?
- По-своему, господин мой, я тоже маг, - сказал он немного иронично.
- Здесь рассказывают странные истории о пожаре в Старом городе на болотах, о духах, которые бродят там. Не все из них духи. Я не ищу выгоды и не хочу поймать вас в ловушку, господин. Если вы пройдете со мной в мой шри - я покажу вам кое-что.
Денейдс услышал слово "шри" - симейзский фургон для путешествий - и сказал:
- Если он предлагает вам пойти куда-нибудь с ним, то я не советую.
- У меня нет выбора, - ответил я Денейдсу. - У него есть сведения, которые мне нужны. Не беспокойтесь. Со мной ничего не случится, и с этим Красным Занавесом тоже, если он будет вежлив. Симейз понял; по морщинкам вокруг глаз я догадался, что он улыбается.
Пока он улыбался, я проник в его сознание, контакт был, как всегда, недолгим, потому что мне, наверное, никогда не понравится такой взлом, но этого было достаточно, чтобы почувствовать его честность, и еще - его загадочные мистические познания.
- Тогда мы подождем вас здесь, - сказал Денейдс, - а может быть, мне или кому-нибудь из нас пойти с вами?
- Спасибо, но я пойду один.
- Сорем насадит меня на меч, если с вами что-нибудь случится.
Его глаза были игривыми. Он дал мне почувствовать все значение сказанного. Денейдс сопровождал Сорема во всех битвах, и, как собака, защищал его спину, однако и он тоже отпускал шуточки, а я уже устал от них.
- Ведите меня, - сказал я симейзу. Он поклонился и повел меня через рыночную площадь, на него глядели во все глаза те, кто мог видеть, и даже пара "слепых" нищих.
Симейзские маги разбили свой лагерь в поле по соседству с лошадиным базаром. Шесть черных фургонов, увешанных алой бахромой и амулетами из меди и кости стояли полукругом на объеденной лошадьми траве. Горел маленький костер, из учтивого отношения к масрийскому обычаю накрытый железной решеткой, и две женщины готовили на нем обед. Они были в богатой одежде, на шеях ожерелья из золотых монет, их лица были открыты, и только волосы были спрятаны под красными тюрбанами. Странная традиция - открывать женщину и закрывать мужчину, но я решил, что это было связно с их магией. Вокруг дерева - в тени и на солнце - лежали пять больших белых волов, с подозрением глядевших на лошадей по другую сторону ограды. В Симе не было лошадей, пока масрийцы Храгона не заявили свои права на эту территорию, а легкие фургоны-шри до сих пор путешествовали цепочкой - два или три сразу, сцепленные вместе медными соединениями, в передний запрягали пару волов или буйволов. Путь по суше из Симы в Бар-Айбитни - длинный и извилистый, и занимает даже больше дней, чем считается в масрийском месяце, не оставляя возможности прибыть задолго до коронации. Отсюда я заключил, что все они прибыли сюда на корабле - мужчины, женщины, фургоны, волы и все остальное.
Женщины у костра посмотрели на меня и хихикнули. Одна послала мне воздушный поцелуй. Казалось, моего провожатого это нисколько не смутило.
- Вы даете своим женщинам большую свободу.
- Нет, - ответил он. - Бог дает, а мужчины шри не отнимают ее у них.
Мы в самом деле не симейзы, господин мой Вазкор, но более старая раса, и наши пути различны. У нас, шри, есть поговорка: "Держи, что можешь удержать, а что не можешь - отпусти, оно и так уже ушло".
Мы вошли в один из фургонов. Там было темно и пахло ароматными травами, висевшими в связках на дугах каркаса. Он зажег лампу, затем снял с колышка медный диск и положил его на половики. Мы сели, и он привлек мое внимание к диску, который был отполирован, как девичье зеркало, я, честно говоря, и решил, что это зеркало.
- Повелитель видел мои мысли, - сказал он, - но пути мыслей грязны, даже для тех, кто должен жить с ними. Поэтому я предлагаю вам это средство - медный диск. Это способ шри. Мысли одного мага проецируются на диск и открываются для другого. Здесь не может быть ни вариантов, ни обмана, и такой тесный контакт не может быть неприятен.
Я сел. Точно не зная ничего, я все же верил ему, потому что он вызвал мое полное расположение. Хоть я и мог превзойти его Силой, он заставил меня почувствовать, что я мальчик перед мужчиной.
По его глазам и ладоням я заключил, что ему около пятидесяти лет, он был крепок и проворен - его мудрость была закаленной и отточенной, как дождь и ветер закаляют и оттачивают камни в пустыне. Сидя перед ним, я ощущал то же чувство бренности, как и в ночь восстания, когда я выехал из Цитадели, чувство, что слишком быстро человек оказывается в могиле, а все ураганы и горы его жизни - месть, любовь, сила победы - малы, если сравнить с этой совсем небольшой кучкой праха в конце.
Наконец я вспомнил, зачем пришел сюда, склонил голову над метафизической медью и сконцентрировался над ней. В этот момент моя кровь застыла, как лед, и чувство реальности оставило меня.
Они прибыли морем, как я и предполагал, и их высокая галера проходила со спущенными парусами мимо неосвещенного берега ночного болота. С палубы, почуяв магию, как гончая чует льва, вот что увидел на берегу шриец: белую фигуру, уменьшенную расстоянием до размера его мизинца.
Я видел на диске, как видел он, и я, как и он, почувствовал дым Силы, поднимавшийся оттуда.
Он вздрогнул, почувствовав это. Он слышал, как сожгли Бар-Айбитни и какие вещи случались там, но это, он знал, не было иллюзией. Белая женщина с белыми волосами и белой ненавистью, которая росла из ее души, как огромное дерево. И ее Сила была не меньше моей.
Вокруг нее на этом пустом глинистом берегу находились темные тени с серыми хессекскими факелами в руках. Шум прибоя и скрип весел и мачт заглушали все звуки, которые производили эти люди.
Старая отрава незаметно подкралась ко мне.
Медный диск внезапно опустел, а май хозяин уже протягивал мне агатовую чашу с вином.
Я выпил, и он сказал:
- Я узнал ее имя. Она написала его в ночи для всех, кто может его прочесть. Я узнал также, что она наметила вас своей жертвой. Эта метка на вас, как клеймо. И, мой господин, весь город мечен. Не только люди, разорившие Бит-Хесси, и не только те, кто мечтал о его разорении. На самом деле черная туча - над золотыми башнями Бар-Айбитни, возлюбленного Масримасом. Черная туча, которая скроет его солнце.
Я встал, мои ноги дрожали. Должно быть, я выглядел, как смерть.
- Как же мне померяться с ней силами, - как-то по-детски закричал я и совсем не ему. - Сила, которой я пользуюсь, питает ее. Ее. Я пытался, я избавился от нее, но она опять появилась. Все, что я ни делал, оборачивается против меня.
Мои мысли скакали. Я уже решил пойти прямо на этот берег, на проспект мертвых кораблей, почерневших руин и убить ее там. Это было бы исполнением моей клятвы. Или, может быть, я стану жертвой. Она пометила меня, так пусть следует за мной. Оставить весь Бар-Айбитни, где Сорем - император, а на Троне лилий в Малиновом дворце - Малмиранет, моя женщина, думающая, что я сбежал, как трус…
Он взял меня за руку.
- Я посланец, - сказал он, - не более. Я не могу дать вам совет. Но если потребуется моя помощь - меня зовут Гайст.
Я бы очень хотел, чтобы он помог мне, но, несмотря на его проницательность, он не мог этого, и я слишком хорошо это понимал. Парадокс. Я превосходил его Силой, но дрожал, как испуганный малыш.
Я поблагодарил его. В его глазах была покорность судьбе. Город был под ее проклятием, и он оставался в нем. "Что не можешь удержать - отпусти, потому что оно уже ушло от тебя". Похоже, и жизни это тоже касается.
Снаружи небо было таким же голубым, как те сапфиры, что черные люди привезли на своих страшных единорогах с юга. Не было видно ни облачка.
Денейдс и его капитаны остались, чтобы дождаться меня. Он поднял брови и сказал:
- Значит, плохие новости. Я надеялся, что нет.
Никто из них не знал о моей предыдущей жизни ничего, кроме незначительных моментов, и все горели желанием при случае узнать побольше. - Жив кое-кто, кого я считал мертвым, - ответил я.
- Да? И что теперь, Вазкор? Вы будете придерживаться теперь наших традиций, кодекса вызова?
- Вызов уже брошен и принят.
Денейдс рассматривал меня, в его взгляде боролись одобрение и недоверие.
- Однако, это едва ли подходящий момент, мой Вазкор, - за два дня до коронации Сорема.
Я пришпорил лошадь и поехал через рынок, такой яркий, шумный, красочный йод безоблачным сапфировым небом. Денейдс держался рядом со мной.
- Сорем знает?
- Узнает в течение часа.
Он нахмурился и замолчал.
Волей-неволей я принял бесшабашный вид. Слабость переполняла мое тело. В детстве мне снился сон, позже ой стал немного другим - какое-то дикое животное, которое я выследил и убил на охоте, тут же опять вскочило, его смертельные раны кровоточили, и опять кинулось, чтобы вцепиться мне в горло.
Тем временем Денейдс повернул лошадь к Цитадели, конечно же, чтобы сообщить новости.
Мне придется сражаться. Другого выбора у меня не было. Сражаться и сражаться, сколько бы раз ни бросался на меня убитый зверь. Я не брал на себя обязательства спасти ни этот город, ни жизнь или честь кого-либо из мужчин или женщин в нем. Это был мой собственный ужас. Я предпочитал лицом к лицу встретиться со злодейкой, чем повернуться к ней спиной. Я думал, что она мертва или - что то же самое, - что у меня будет время выследить ее, даже, может быть, - забыть. Теперь Уастис должна потешаться надо мной, сидя в своих развалинах.
Глава 7
Я вошел в Малиновый дворец, как я, казалось, много раз входил туда во время этого бесконечного полдня. Солнце, плавая в верхних рамах западных окон, полосовало пыльными лучами красно-розовые стены и розовые мраморные полы.
Сорем был занят советом и жрецами, он репетировал слова, которые надо будет говорить на коронации. За день до нее он должен будет войти в храм Масримаса и оставаться там, такова традиция подготовки к церемонии. Вообще с тех пор, как мы взяли Небесный город, я мало его видел. Однажды мы поехали охотиться на диких кабанов, специально прирученных и выпущенных из клетки в охотничьем парке с одной единственной целью - чтобы аристократия могла загнать их; потом я подумал, что это идиотский, развратный спорт, хотя тогда и не возражал. Сорем, которому это не понравилось так же, как и мне, пообещал, когда у нас появится для этого время, лучшую охоту на южных холмах на пуму или льва и разных водяных зверей в тамошних долинах. В этот полуденный месяц он все время мне что-нибудь обещал и посылал подарки, когда был занят с советом, так что было бы неблагодарно от них отказываться. Находясь чаще с его матерью, чем в своих апартаментах, я почти не обращал внимания, когда их приносили, но теперь я стал задумываться, что, может быть, он мне не доверяет и пытается подачками укрепить мою лояльность.
Насмет прибежала ко мне на своих позолоченных ножках, когда я лежал, печально глядя на солнце. Она вложила в мою руку цветок. Это был сигнал от Малмиранет. Насмет, очевидно, нисколько не расстраивалась, играя в любовную связь со мной, хотя на самом деле эта связь соединяла меня с ее госпожой. Обычно я бывал в хорошем настроении и был рад видеть девушку. Сегодня она заметила во мне перемену и сказала:
- Она не будет вас держать, если у вас где-то дела.
- Дела могут быть с тобой, - сказал я, и мой страх придавал всему какой-то извращенный аромат. - Ты бы этот хотела, - я положил руки на ее талию. Я не хотел ее, на я бы переспал с ней, если бы она захотела.
Но она сказала:
- Я немного хотела бы. Но не хочу расстраивать Малмиранет. Я люблю ее больше, чем смогу полюбить когда-нибудь какого-нибудь дурака-мужчину, как бы он ни был красив или хорош в постели. Кроме того, - и ее глаза изменили выражение, - она бы убила нас обоих.
Ее верность и ее проявившаяся враждебность смешивались с какой-то почти ненастоящей гордостью, как если бы с ножом Малмиранет в своем сердце она сказала: "Смотрите, это и есть гнев императрицы", - и все это привело меня в чувство. Наверное, я был бы озадачен, если бы другие заботы не висели на мне свинцовой тяжестью. Я спрашивал себя, идя за Насмет, расскажет ли она Малмиранет о моих неуклюжих ухаживаниях. Я подумал, что какая-то часть меня хотела бы вырвать желания и привязанности из моего тела, моего сознания, моего сердца. Умирать без этого будет легче.
Затем двери распахнулись, я увидел ее, и все переменилось, как я и надеялся.
Думаю, я никогда, приходя к ней, не заставал ее одной и той же. Всегда была незаметная перемена в ее настроении, убранстве комнаты, ее одежде. Это было ее умение, не знаю, инстинктивное или достигнутое в результате воспитания - всегда быть переменчивой и неизменной, как смена времен года в саду.
Помню, как ее тонкое белое платье из тинзенского газа, ловя красное отражение солнца на разрисованной стене, казалось, тлело на ее коже, и складчатый дым был пойман поясом рубинового шелка. Ее волосы были убраны наверх и свободно завязаны. Она иногда укладывала их таким образом, так что я легко мог их распустить. Она играла с котенком леопарда, маленьким желто-коричневым мяукающим дьяволом, который катался по мозаичному полу, вцепившись в концы ее шелкового пояса. Она повернулась ко мне, свет освещал ее сзади, и стройная темнота ее тела была оттенена светлым ободком, а я внезапно вспомнил Демиздор, хотя они ничем не были похожи.
- Я слышала любопытную новость, - сказала она. - Ты опять собираешься драться на дуэли?
Я был озадачен скоростью распространения марийских сплетен. Но я и сам собирался рассказать ей об этом.
- Да. Это то, чего не избежать.
Она развязала свой поясок и отдала его леопардику, затем подошла и положила руки мне на плечи.
- Я признаю, что ты привел моего сына к трону императора, что без тебя и твоего коварного дара он был бы холодным трупом, а я - объемом для той или иной гнусности. Я признаю все и покоряюсь тебе. Но не делай это, не делай сейчас, за два дня до коронации Сорема. Он доверяет тебе, ценит тебя. Если ты умрешь, умрет и какая-то его часть тоже. Я не говорю уже о своем горе.
Даже она ничего не знала о моем прошлом, кроме того, что было известно всем. Мы полюбили друг друга так просто и так мало лгали друг другу; она в отличие от большинства женщин, не выспрашивала у меня никаких подробностей о моем прошлом, как будто каждое освеженное в памяти событие - соединяющее двоих звено, как будто у вас не должно быть никакой другой жизни, кроме той, что вы ведете сейчас. Малмиранет из меня ничего не вытягивала, но знала меня таким, каким я был.
Увидев мое лицо, ока тихо сказала:
- Ты все же сделаешь это? Никакие мои мольбы не переубедят тебя.
- Нет. Это выше твоих слов и моих. Выше всех нас.
- Ты скажешь, что заставляет тебя идти на это?
- Сказал бы, если бы это помогло нам. Не поможет.
Она притянула меня к себе, обняла и сказала:
- Ну, хорошо. Я ни о чем больше не спрошу.
Если бы я когда-нибудь плакал с тех пор, как стал мужчиной, то я бы заплакал тогда. Я предвидел и мою смерть и ее так же ясно, как видел солнечный свет на красной стене.
В этот момент не нужны были резкие звуки, однако дверь распахнулась, и вбежала бронзовая девушка Айсеп.
- Императрица, - отрывисто заговорила она. - Ваш сын…
Она могла не продолжать За ее спиной появился Сорем.
Он был в черном, как предписывала перед коронацией традиция, и от этого гнев на его лице был еще более очевиден. Он схватил бронзовую девушку за волосы. Она вздрогнула, но не издала ни звука.
- Да, - сказал он нам.
Он посмотрел на Малмиранет, на ее тонкое платье, увидел, под ним ничего нет, и взъярился еще больше. На меня он не смотрел.
Малмиранет отошла от меня.
- Айсеп, - сказала она, - пожалуйста, возьми леопардика и накорми его, если он захочет еще чего-нибудь, после того как съел мой пояс. - Она говорила легко, как будто ничего особенного не происходило. Почти неохотно Сорем выпустил девушку, которая кинулась вперед, подхватила котенка и пояс и выбежала вон. Сорем демонстративно закрыл дверь.
Стоя к нам спиной, он сказал:
- Я вижу, что все во дворце, кроме меня, знают, что между вами происходит. Я знал, что вы похотливы, мой Вазкор, желанный гость в постелях Пальмового квартала. Но я удивлен, что своей похотью вы оказываете честь телу моей матери.
- Давайте разберемся, - сказал я. - Ваше понятие о чести допускает пробираться тайком в ее комнату, чтобы проверить, как она хранит обет безбрачия?
Он резко обернулся, выкрикнув какое-то проклятие.
Малмиранет мягко заговорила с ним:
- Мой милый, я не давала клятву жрицы, как ты помнишь.