– Потому что петля Абатона не просто исчезла, – ответил Бентам. – Согласно легенде, перед тем, как исчезнуть, она закрылась. И закрыли ее именно имбрины. А если точнее, двенадцать имбрин, которые собрались вместе из двенадцати разбросанных по планете осколков странного мира. Чтобы открыть Абатон, в случае, если его все же удастся обнаружить, необходимы эти же двенадцать имбрин или их потомки. Поэтому нет ничего удивительного в том, что мой брат похитил именно двенадцать имбрин, которых он выслеживал на протяжении долгих лет.
– Я так и знал! – воскликнул я. – Я знал, что за этим стоит нечто большее, чем стремление воспроизвести реакцию, превратившую их в пустóты.
– Значит, он его нашел, – произнесла Эмма. – Каул не стал бы похищать имбрин, если бы ему было неизвестно, где находится Абатон.
– Кажется, ты считала это легендой, – напомнил ей я. – А теперь рассуждаешь так, как будто он реален. Определись.
– Официальная позиция Совета Имбрин заключается в том, что Библиотека Душ – это всего лишь сказка, – произнес Бентам.
– Мне все равно, что там считает Совет, – отозвалась Эмма. – Что скажете вы?
– То, что думаю я, – это лишь мое частное мнение, – уклончиво ответил он. – Но если библиотека существует и Джеку удастся ее найти и открыть, он все равно не сможет похитить хранящиеся там души. Он этого не знает, но ему недостает третьего элемента, третьего ключа.
– И в чем он заключается? – спросил я.
– Никто не может взять сосуды с душами. Почти для всех они будут невидимы и неосязаемы. К ним не способны прикоснуться даже имбрины. Согласно легенде видеть и трогать их могут лишь особые посвященные, именуемые библиотекарями. Но уже тысячи лет на землю не приходил ни один библиотекарь. Если библиотека существует, то все, что найдет Джек, это пустые полки.
– Что ж, это отрадно слышать, – облегченно вздохнул я.
– И да, и нет, – покачала головой Эмма. – Что он сделает, когда поймет, что совершенно напрасно так долго охотился на имбрин? Он обезумеет от ярости!
– Именно это и беспокоит меня больше всего, – кивнул Бентам. – У Джека скверный нрав, и когда мечта, которую он вынашивал всю свою жизнь, рухнет…
Я попытался представить, что это может означать – все пытки и издевательства, на которые способен такой человек, как Каул, – но мой разум отказывался мне в этом помогать. Похоже, Эмма думала о чем-то подобном, потому что следующие ее слова прозвучали резко и гневно:
– Мы их вернем!
– У нас с вами общая цель, – поддержал ее Бентам. – Уничтожить моего брата и всех таких, как он, и спасти мою сестру и ее подруг. Думаю, вместе у нас получится и первое, и второе.
Утонув в подушках массивной кушетки, он выглядел таким маленьким, что я едва не рассмеялся.
– Как? – спросил я. – Для этого нам понадобится армия.
– А вот и нет, – возразил он. – С армией твари способны справиться без особого труда. К счастью, у нас есть кое-что получше. – Он смотрел на нас с Эммой, загадочно улыбаясь. – У нас есть вы оба. И, к счастью для вас, у вас есть я. – Бентам оперся на трость и медленно встал. – Мы должны забросить вас в эту крепость.
– Она выглядит совершенно неприступной, – сообщил ему я.
– Это потому что она действительно неприступна, – тут же согласился он со мной. – Но только на первый взгляд. За все годы, на протяжении которых Дьявольский Акр был тюремной петлей, он был приспособлен для того, чтобы удерживать худших из худших. После того, как сюда вернулись твари, они сделали его своим домом. И то, что было тюрьмой, из которой невозможно сбежать, превратилось в крепость, в которую невозможно проникнуть.
– Но у вас есть в нее доступ, – догадалась Эмма.
– Я мог бы его получить с вашей помощью, – кивнул Бентам. – Когда здесь появились Джек и его твари, они похитили сердце моего Панпетлекона. Они заставили меня сломать мое собственное изобретение, скопировать его петли и воспроизвести их внутри крепости, что позволило им продолжать работу в более безопасных условиях.
– Так, значит, есть… еще одна машина? – спросил я.
Бентам кивнул.
– Моя машина оригинал, а у них копия, – ответил он. – Обе машины соединены между собой, и в каждой есть двери, которые позволяют проникать в обоих направлениях.
Эмма резко выпрямилась.
– Вы хотите сказать, что вашу машину можно использовать, чтобы попасть внутрь их машины?
– Вот именно.
– В таком случае, почему вы этого еще не сделали? – спросил я. – Почему вы не сделали этого много лет назад?
– Джек сломал мою машину так основательно, что я думал, мне никогда не удастся ее починить, – пояснил Бентам. – Долгие годы в ней работала всего одна комната – та самая, которая ведет в Сибирь. Но как мы ни искали, мы не смогли найти в ней проход в машину Джека.
Я вспомнил мужчину, всматривавшегося в расщелину. Видимо, он пытался разглядеть дверь, скрытую под глубоким слоем снега.
– Необходимо открыть другие двери, другие комнаты, – продолжал Бентам. – Но для этого мне необходимо восстановить похищенную Джеком деталь – динамо в сердце моего Панпетлекона. Я давно подозревал, что существует нечто, способное ее заменить, – нечто очень мощное и очень опасное. Но хотя это имеется прямо здесь, в Дьявольском Акре, у меня ни разу не было шансов его заполучить. Но теперь это стало возможным.
Он обернулся ко мне:
– Мой мальчик, мне необходимо, чтобы ты привел сюда пустóту.
* * *
Разумеется, я согласился. В тот момент я был готов согласиться на что угодно, если бы считал, что это поможет освободить наших друзей. Но лишь после того, как я ему это пообещал и Бентам обеими руками сжал мои пальцы в крепком рукопожатии, я вдруг понял, что не имею понятия, где мне взять пустóту. Я был уверен, что в крепости тварей они имеются в изобилии, но мы уже установили, что проникнуть туда невозможно. И тут из тени, уже сгущавшейся в углах комнаты, вышел Харон, сообщивший нам хорошую новость.
– Ты помнишь своего друга, которого раздавил рухнувший мост? – спросил он. – Похоже, он все же уцелел. Несколько часов назад его выловили из канавы.
– Кто? – спросил я.
– Пираты. Они заковали его в цепи и посадили в клетку в конце Кровоточащей улицы. Я слышал, что он произвел фурор.
– Решено, – взволнованно воскликнула Эмма. – Мы похитим эту пустóту и приведем ее сюда. Потом мы запустим машину мистера Бентама, откроем дверь в крепость тварей и выведем из нее наших друзей.
– Все очень просто! – Харон издал свой скрипучий смешок. – Не считая последнего пункта.
– И первого, – добавил я.
Эмма шагнула ко мне.
– Прости, любовь моя. Я решаю за тебя, даже не спрашивая твоего согласия. Как тебе кажется, ты сумеешь управлять этой пустóтой?
Я совершенно не был в этом уверен. Да, там, в Канаве, мне удалось заставить ее проделывать удивительные трюки, но добиться того, чтобы она послушно, как собака, шла рядом, привести ее в дом Бентама… мне казалось, что мои в высшей степени несовершенные навыки в укрощении пустот не соответствуют сложности задачи. К тому же последняя катастрофическая встреча с пустóтой не оставила камня на камне от моей веры в собственные силы. Но теперь все зависело от моих способностей.
– Конечно, я смогу ею управлять! – пауза, которая потребовалась мне для того, чтобы это произнести, мне и самому показалась слишком долгой. – Когда можно за ней сходить?
– Вот это я понимаю, отношение! – захлопал в ладоши Бентам.
Взгляд Эммы задержался на моем лице. Она почувствовала в моих словах фальшь.
– Вы можете пойти за ней, как только ты будешь готов, – произнес Бентам. – Харон проводит.
– Думаю, ждать не стоит, – произнес Харон. – Полагаю, как только местные наиграются вдоволь и пустóта им наскучит, они ее убьют.
Эмма приподняла подол своего пышного платья.
– В таком случае, я думаю, нам нужно переодеться.
– Ну, конечно, – согласился Бентам и поручил Ниму принести нам одежду, лучше соответствующую стоящей перед нами задаче.
Минуту спустя слуга вернулся с ботинками на толстой подошве и современными рабочими штанами и куртками. Все было черным, водоотталкивающим и даже слегка тянулось.
Мы с Эммой разошлись по разным комнатам, чтобы переодеться, а затем встретились в коридоре. Грубая бесформенная одежда делала Эмму слегка мужеподобной, но она не жаловалась. Она просто завязала волосы в хвост, вытянулась в струнку и выпалила:
– Сержант Блум к службе готов.
– Самый холёсенький сержант, которого я когда-либо видел, – просюсюкал я, пытаясь имитировать Джона Уэйна.
Между тем, насколько я нервничал, и тем, насколько тупые шутки отпускал, всегда существовала прямая зависимость. А сейчас у меня даже поджилки тряслись, а живот, казалось, наполнился жидкой кислотой.
– Ты и в самом деле считаешь, что мы способны это провернуть? – спросил я у нее.
– Конечно, – ответила она.
– Ты когда-нибудь в чем-нибудь сомневаешься?
Эмма затрясла головой.
– Сомнения способны пустить на дно спасательный плот.
Она подошла ближе, мы обнялись, и я почувствовал, что ее тело сотрясает мелкая дрожь. Я понял, что она не так неуязвима, как кажется, и что моя неуверенность начинает подрывать и ее веру в успех. Но именно непоколебимая вера Эммы до сих пор была нашей соломинкой.
Я привык считать ее веру в меня несколько безрассудной. Мне казалось, она думает, что я должен заставить пустóту исполнять все мои желания по щелчку пальцев. Что мои способности блокируются моей внутренней слабостью. Какая-то часть меня возмущалась подобным отношением, но другая часть допускала, что она может оказаться права. Раз и навсегда устранить эту двойственность можно было, лишь подойдя к следующей пустóте с непоколебимой уверенностью в том, что я могу ее себе подчинить.
– Жаль, что я не вижу себя твоими глазами, – прошептал я.
Она обняла меня еще крепче, и я решил попытаться.
В коридор вышли Харон и Бентам.
– Мы готовы, – сообщил им я.
Бентам пожал руку мне, а затем Эмме.
– Я так рад, что вы здесь, – произнес он. – Это доказывает, что звезды наконец-то начинают к нам благоволить.
– Надеюсь, вы правы, – ответила Эмма.
Мы уже собрались отправиться в путь, как вдруг я вспомнил о вопросе, который хотел задать все это время. Теперь же мне пришло в голову, что если события начнут развиваться по самому худшему сценарию, шанса задать его мне может больше не представиться.
– Мистер Бентам, – произнес я, – мы так и не поговорили о моем дедушке. Как вы с ним познакомились? Почему вы его искали?
Брови Бентама взлетели вверх, но он тут же улыбнулся, как будто пытаясь скрыть свое удивление.
– Я по нему скучал, вот и все, – ответил он. – Мы были старыми друзьями, и я надеялся, что когда-нибудь еще его увижу.
Я почувствовал, что он не сказал всей правды, и по прищуренным глазам Эммы понял, что она тоже это поняла. Но копать глубже времени не было. Сейчас будущее было гораздо важнее прошлого.
Бентам поднял руку, прощаясь с нами.
– Будьте осторожны, – попросил он. – Я буду ждать вас здесь и готовить Панпетлекон к его триумфальному восстановлению. – Он захромал обратно в библиотеку, откуда донесся его громкий голос: – ПТ, подъем! У нас много работы!
Харон повел нас по коридору, покачивая деревянным посохом и громко шлепая массивными босыми ступнями по каменным плитам пола. Когда мы подошли к входной двери, он остановился, наклонился к нам и изложил основные правила нашей операции.
– Там, куда мы идем, опасно. Почти все странные дети в Дьявольском Акре кому-нибудь принадлежат, поэтому на вас будут обращать внимание. Вы должны молчать, пока к вам не обратятся. Никому не смотреть в глаза. Идти на некотором удалении от меня, но ни в коем случае не терять меня из виду. Сделаем вид, что вы мои рабы.
– Что? – взвилась Эмма. – Еще чего!
– Так будет безопаснее всего, – пояснил Харон.
– Это унизительно!
– Да, но зато ни у кого не возникнет вопросов.
– Что мы должны делать? – спросил я.
– Просто исполняйте все мои распоряжения, быстро и без колебаний. Ваши глаза должны быть слегка остекленевшими.
– Повинуюссссь, хозяин, – как робот произнес я.
– Не так, – поправила меня Эмма. – Помнишь детей в том ужасном доме на Скверной улице?
Я расслабил лицо и вялым голосом произнес:
– Привет, мы все здесь очень счастливы.
Эмма вздрогнула и отвернулась.
– Отлично, – одобрительно кивнул Харон и перевел взгляд на Эмму. – Теперь ты.
– Если уж у нас нет выхода, – вздохнула она, – я лучше притворюсь немой.
Харона это вполне устроило. Он толкнул дверь и увлек нас в сгущающиеся сумерки.
Глава пятая
Воздух снаружи походил на жидкий суп ядовитого желтоватого цвета, и определить местонахождение солнца на небе не представлялось возможным. Впрочем, судя по тому, что свет постепенно убывал, день клонился к вечеру. Мы шли за Хароном, пытаясь не отстать всякий раз, когда он видел кого-то из знакомых и ускорял шаг, чтобы избежать расспросов. Судя по всему, он был фигурой известной и обладал определенной репутацией. Наверное, он опасался, что своим поведением мы можем ее испортить.
Мы прошли по удивительно жизнерадостной Кровоточащей улице с ее ярко раскрашенными фасадами и цветочными горшками на окнах и свернули на Барвинковую улицу, где деревянные тротуары сменились грязью, а дома покосившимися хижинами. В конце подозрительного тупика стояла группа мужчин в надвинутых на глаза шляпах. Похоже, они охраняли вход в одно из зданий, все окна которого были плотно задернуты шторами. Харон велел нам остановиться, и мы замерли, ожидая, пока он о чем-то побеседует с мужчинами.
В воздухе едва уловимо пахло бензином. Издалека донеслись, а затем стихли громкие голоса и смех. Я вспомнил, что так смеются мужчины, увлеченно следящие за матчем в спортивном баре. Это были вполне современные звуки, совершенно невозможные здесь, где не было и быть не могло телевизоров.
Из дома вышел мужчина в забрызганных грязью штанах и с ведром в руке.
Когда дверь распахнулась, голоса зазвучали громче, снова затихнув, как только она захлопнулась. Мужчина перешел на противоположную сторону улицы, и мы проследили за ним взглядом, только сейчас увидев то, чего не заметили раньше. К отпиленному фонарному столбу были прикованы цепью двое медвежат. Вид у них был ужасно грустный, а цепи очень короткими. Они сидели в грязи и смотрели на приближающегося к ним мужчину с выражением ужаса на мохнатых мордочках. Мужчина вытряхнул перед ними на землю какие-то гнилые объедки и, не произнеся ни слова, ушел. Вся эта сцена произвела на меня невыразимо гнетущее впечатление.
– Эти люди дрессируют мрачей, – произнес Харон. Обернувшись, мы увидели, что он стоит у нас за спиной. – На кровавом спорте здесь делают большие деньги, и сражение с мрачведем считается самым увлекательным поединком. Молодым бойцам необходимо к этому каким-то образом готовиться, поэтому они начинают с того, что дерутся с медвежатами.
– Это ужасно, – выдохнул я.
– Во всяком случае, благодаря вашей твари, у медведей сегодня выходной. – Харон показал на покосившийся дом. – Она там. Но прежде чем мы войдем, я должен вас предупредить: это притон амброзии, и там будут нализавшиеся до беспамятства странные люди. Не разговаривайте с ними и, что бы вы ни делали, не смотрите им в глаза. Я знаю людей, которые таким образом ослепли.
– Что значит "ослепли"? – переспросил я.
– Именно то, что я сказал. А теперь идите за мной, и больше никаких вопросов. Рабы не задают хозяину вопросов.
Эмма заскрежетала зубами. Мы побрели за Хароном, который снова подошел к мужчинам, сгрудившимся у входа в дом.
Лодочник заговорил с местными. Я пытался подслушать разговор, держась поодаль, как и пристало рабу, и старательно не глядя в их сторону. Один из них сообщил Харону о том, что бесплатно его никто не впустит, после чего наш проводник извлек из кармана монету и заплатил за вход. Другой мужчина поинтересовался нами.
– Я их еще не назвал, – ответил Харон. – Только вчера их приобрел. Они еще совсем зеленые, и я предпочитаю держать их при себе.
– Это правда? – спросил мужчина, подходя к нам. – У вас нет имен?
Я замотал головой, решив вместе с Эммой прикинуться немым. Мужчина смерил нас взглядом, и у меня по коже поползли мурашки.
– Кажется, я вас уже где-то видел, – пробормотал он, наклоняясь еще ближе.
Я молчал.
– Может, в витрине у Лоррейн? – высказал предположение Харон.
– Неа, – протянул мужчина и махнул рукой. – Неважно, я уверен, что вспомню.
Я решился бросить на него взгляд, только когда он уже отвернулся. Если он и был пиратом, то не одним из тех, с кем мы сражались. Его подбородок и лоб были перебинтованы. У остальных тоже имелись подобные повязки, а у одного был перевязан даже глаз. Мне подумалось, что это результат их боев с мрачами.
Мужчина с повязкой на глазу открыл перед нами дверь.
– Желаю повеселиться, – хмыкнул он, – но на твоем месте в клетку я бы их сегодня не посылал, если только ты не готов отскребать их от пола.
– Мы здесь, чтобы смотреть и учиться, – ответил Харон.
– Вот и правильно.
Он махнул рукой, приглашая нас войти, и мы юркнули вслед за Хароном, спеша укрыться от подозрительных взглядов перебинтованных мужчин. Семифутовому лодочнику пришлось пригнуться, чтобы войти. В помещении, где потолки оказались очень низкими, выпрямиться ему не удалось. Комната была темной и прокуренной, и пока мои глаза не привыкли к этому мраку, я не видел вообще ничего, кроме светящихся там и тут оранжевых точек. Постепенно из темноты проступили очертания узкого и длинного помещения с двухъярусными кроватями, вмурованными в стены, подобно койкам в каютах океанских лайнеров.
Я споткнулся и едва не упал.
– Почему здесь так темно? – пробормотал я, нарушая обещание не задавать вопросы.
– Когда оканчивается воздействие амбро, глаза становятся очень чувствительными к свету, – пояснил Харон. – Даже пасмурный день вызывает невыносимую резь.
Только теперь я заметил на койках людей. Одни спали, другие сидели в гнездах из скомканных простыней. Они курили и перешептывались, провожая нас безразличными взглядами. Некоторые разговаривали сами с собой, хотя понять их бессодержательные монологи было невозможно. Лица некоторых из них были скрыты под масками или перебинтованы, как и у мужчин у входа. Я хотел спросить об их масках, но еще больше мне хотелось забрать эту пустóту и унести отсюда ноги.
Мы раздвинули портьеру и увидели, что следующая комната освещена лучше и людей тут гораздо больше. На стуле у противоположной стены стоял грузный мужчина, направляя посетителей к двум дверям.
– Бойцы налево, зрители направо! – кричал он. – Ставки делаем в зале!