- Я никогда не вру, - снова поджала губы миссис Ставрос. - Она так и сказала: синт. Я Валерии и говорю: "Какая разница, баптист ли, католик, иудей - лишь бы человек был хороший. Хотя я, если честно говорить, пошла бы только за православного". Ну, поговорили мы немножко. Она мне объяснила, что он там какой-то пост высокий у себя в церкви занимает и должен согласовать брак со своими старейшинами или как там у них называется. А Валерия прямо так и светится, мне рассказывает. И у меня глаза на мокром месте, потому что последнее время она мрачнее тучи ходила.
Ну, легла она спать. Только легла - телефонный звонок. Я почему обратила внимание - так-то ей полно звонят. Но все знают, что её нет. Вот никто и не звонит. А тут уже часов двенадцать, наверное, может, чуть меньше, - и телефон. Я слышу, она там что-то поговорила, пришла ко мне в комнату и говорит, что к ней должны заехать, чтобы я не вставала, она сама откроет.
И действительно, наверное, через полчасика раздаётся звонок. Я понимаю, дело, конечно, не в том, что вдруг такая заботливая стала. Просто, видно, не хотела она, чтоб я видела, кто к ней пришёл. Только что про брак разговоры вела… Да я её не осуждаю. У нынешних-то свои понятия… Ну, она впустила его - и сразу к себе в комнату. А я, конечно, не сплю. Только что название, что я ей чужая, а сама я к ней как к родной. Ну, понятно, и беспокойно мне как-то и любопытно. Встала я тихонечко, вышла в прихожую. Смотрю - куртка висит. Странный, думаю, у неё посетитель.
- Почему странный? - спросил Милич.
- Куртка такая коричневая, нейлоновая. Грязноватая такая… и рукав рваный.
- Ну и что?
- Как вам объяснить? Валерия ведь не девчонка. Тридцать два года. Ну и… думаешь… посолиднее должны у неё знакомые быть… А тут - рваная куртка… И на полу глина.
- Что?
- Глина, говорю. У нас у входа коврик. Так вот и коврик в глине - видно, тёр он ноги, - и пол испачкан. Понимаете теперь, почему я говорю - несолидный человек? Солидный человек не придёт к даме за полночь да ещё в рваной куртке и ботинки в глине.
- Вы не слышали, о чём они говорили?
- Так, если честно сказать, подошла я к двери…
- Ну, и что?
- Ничего не слышно было. Думаю, может быть…
- Что "может быть"?
- Думаю, может быть, спят. И тут слышу шаги. Вроде бы как к двери. Я быстренько в свою комнату. И уже оттуда слышу, как выходят из комнаты Валерии в прихожую. И шаги не её. И тут же дверь захлопнулась. Знаете, ночью, когда лежишь и не спишь, всё слышишь. Проходит полчаса, час. Всё тихо. А мне как-то беспокойно на душе. Прямо места себе не нахожу - ворочаюсь и ворочаюсь, и сердце болит. Не знаю, чего именно, а болит и болит. Ну, встала я наконец, подошла к её двери. А там свет горит. Ни звука. Постучала. Сама не знаю чего - но постучала. Не отвечает. Может, думаю, спит. Забыла свет погасить. Отошла от двери - и обратно. Открыла тихонечко дверь - и как закричу! Валерия на полу, и около головы лужица тёмная. Я всё сразу поняла. Я как куртку эту увидела - сразу почувствовала: что-то тут не так.
- А вы не слышали, как они поздоровались, когда он вошёл?
Старуха посмотрела на лейтенанта с сожалением.
"Считает, видно, меня за идиота", - подумал Милич.
- Неужели бы не сказала вам?
- А вы не могли бы подробнее описать мне куртку, что вы видели на вешалке?
- Пожалуйста. Тёмно-коричневая, на "молнии". С поясом. Один конец пояса висел почти что до пола. Я ещё подумала - потеряет ведь.
- Вы говорили, порвана…
- Точно. Рукав один. Сейчас соображу, какой… - Старуха закрыла глаза и наморщила лоб. - Левый рукав. Так, знаете, как за гвоздь зацепил.
- Всё?
- Ещё можно сказать, что куртка была грязная.
- Грязная?
- Ну да, грязная. Не то чтобы чем-то там вымазана, но грязная. Не чистая.
- Спасибо, миссис Ставрос.
Баумгартнер ждал его в прихожей, откинувшись в кресле, что стояло у столика с телефоном.
- Ну как? - спросил Милич. - Следы есть?
- Похоже, что он не спешил и стёр всё, что мог стереть. Завтра в лаборатории будет видно. Но надежд у меня не слишком много. Как старуха?
- Лучше, чем большинство полицейских. И наблюдательнее и говорит складнее. Спасибо тебе… Возьмите, пожалуйста, глину с коврика в прихожей на анализ.
- Обязательно. Ты поехал?
- Угу. Ну, будь здоров.
10
В Лейквью Милич приехал в восьмом часу, когда начало светать и снег из театральных хлопьев превратился в редкий и крупный холодный дождь.
Дик Колела уже встал и вовсе не удивился, увидев лейтенанта.
- Вот погодка! - пробормотал он вместо приветствия. - Хоть бы подморозило, что ли, а то от этой сырости не знаешь, куда деться.
- Мистер Колела, вы не возражаете, если я задам вам несколько вопросов?
- Валяйте. Я любому допросу рад, а то уж сам с собой разговаривать начинаю.
- Скажите, кто уезжал из Лейквью сегодня ночью?
- Вчера вечером, вы говорите? Вечером, стало быть, уезжал профессор Лезе. Красивый у него "тойсун", ничего не скажешь. Ну, и кто ещё? - Старик подумал и добавил: - Ещё мистер Лернер. У него такая же "вега", что была у девчонки у этой, что взорвалась.
Лезе и Лернер. Сдвинуть потихонечку карты. Но он не верил, что карта будет хороша. Это было бы слишком просто и слишком нелепо.
- А когда они вернулись?
- Почти в одно время. Только я ворота за мистером Лернером закрыл и в сторожку зашёл, смотрю - снова фары. Вот, думаю, черти, покоя секунды не дадут. Вышел - точно: профессорский "тойсун".
- Это в какое время было?
- Сейчас вам точно скажу… Я ещё по телевизору смотрел эту… ну, про семью, родители там разводятся…
- Ну, ну…
- Как раз передача кончилась. Стало быть, одиннадцать часов было.
- И больше никто не уезжал и не приезжал?
- Ночью?
- Да.
- Не… ни одна живая душа.
- Это точно?
- Вы что, - обиделся старик, - не верите мне?
- Я вам верю, но, может быть…
- Ничего не может быть. Ключ у меня в сторожке, а без ключа ворота не откроешь.
- А ворота здесь одни?
- Одни. Даже калитки нигде больше нет.
- Спасибо, мистер Колела.
Конечно, ботинки у него будут вроде тех, что наследили на коврике миссис Ставрос, но Миличу не хотелось откладывать задуманное.
Он вышел из сторожки и пошёл вдоль зелёной ограды. Дождь кончился, но порывы ветра то и дело сбрасывали с ветвей снег и воду, и вся рощица была полна шороха. Листья под ногами были влажными и почти чёрными, словно после пожара.
Он медленно шёл вдоль наружной стороны забора, то и дело останавливаясь и осматриваясь. Забор был высокий, почти в его рост.
Ботинки его быстро стали тяжёлыми от налипшей глины. Наверняка от той же глины, что осталась на коврике в квартире Валерии Басс.
До чего пустынен лес декабрьским утром! Прозрачен, пустынен, печален. Лейтенанту вдруг стало жаль деревьев, обречённых мокнуть вот так, без жалоб и надежд, до самой весны.
В затянутом тучами небе вдруг образовался голубой колодец. Голубизна была так необычна, так драгоценна в сером, сочившемся влагой мире, что у лейтенанта сжалось сердце.
Прямо у его ног, в кустах, что-то лежало. Наверное, старая тряпка, засыпанная листьями. Лейтенант поковырял кучу ногой. Под листьями лежала коричневая нейлоновая куртка. Отдельно лежал пояс. Старуха не ошибалась. У неё орлиные глаза. Пояс действительно плохо держался.
Лейтенант нагнулся, отвёл рукой мокрые ветки от лица и осторожно поднял куртку. Левый рукав был порван.
Где-то здесь он должен был либо перелезть через забор, либо пролезть сквозь щель.
Он нашёл щель в десятке шагов от куртки. Если бы он не пробовал каждую доску, он бы прошёл мимо. Но одна из досок легко сдвинулась в сторону, и он без особых усилий протиснулся сквозь щель. Конечно, вот и гвоздь, за который, наверное, зацепился ночной посетитель Валерии Басс.
Отдельные, разрозненные части складывались в общую картину теперь легко и свободно. Пока можно было позволить себе роскошь не думать о том, кому принадлежала коричневая куртка. Пока можно было наслаждаться маленьким триумфом.
Кстати, триумф триумфом, а нести куртку через всю территорию Лейквью, пожалуй, не стоило. Пусть владелец этой куртки пока думает, что она преспокойно лежит в кустах. И пусть преспокойно ходит, радуясь, что так ловко раскроил женщине череп тяжёлыми каминными щипцами с бронзовыми ручками. Ведь гордость художника свойственна не только живописцам или поэтам. Преступник не меньше их может гордиться своим преступлением, выдумкой и талантом, вложенными в него. А раскроенный череп - что ж, это, так сказать, издержка производства.
Лейтенант вернулся к сторожке.
- Мистер Колела, вы, случайно, не знаете, чья это куртка?
Старик внимательно посмотрел на куртку, пожевал губами.
- Откуда ж я знаю…
- Вы никого не видели в ней из нынешних здешних обитателей?
Старик снова задумчиво пожевал губами, пожал плечами и неуверенно посмотрел на Милича:
- Может быть, этот… ну, полный такой, с лысиной и бородавкой на подбородке?
- Бьюгл?
- Во-во. Он. Я вот сейчас думаю - вроде на нём видел. Он ещё со спиннингом шёл. Вместе с мистером Колби. Спрашивает у меня, берёт ли здесь на спиннинг. А я ему говорю: я, мол, не рыба, откуда я знаю. Как будто бы он в такой куртке был. Не скажу, что в этой. Чего не знаю - не знаю, врать не стану. Но похоже, в такой.
- У вас найдётся что-нибудь, во что можно было бы завернуть куртку?
- В газету?
- Давайте газету.
Лейтенант аккуратно завернул куртку и спрятал её в багажник своего "джелектрика". Было уже половина девятого. Он позвонил из сторожки профессору Хамберту и попросил разрешения зайти.
Профессор встретил его в толстом вязаном свитере и домашних брюках. Он медленно поднял голову и вопросительно посмотрел на лейтенанта. В выцветших глазах клубилась тревога. Боже, подумал Милич, в этом свитере он вылитая черепаха! Старая, печальная черепаха. Не ждущая ничего от жизни и от людей. Интуиция стариков.
- Мистер Хамберт, мне очень жаль приносить вам неприятные известия, но, увы… - Лейтенанту показалось, что профессор съёжился, ожидая удара. - Сегодня ночью была убита Валерия Басс.
Профессор замер, прислушиваясь. Медленно поднял правую руку и начал осторожно массировать сердце. По лицу его пробежала гримаса.
- Марта, - позвал он, и в комнату тут же вошла жена профессора.
Она неприязненно кивнула лейтенанту и подошла к мужу:
- Что, дорогой?
- Я думаю, мне бы следовало принять пару таблеток кардиэйда.
- Сердце? - спросила миссис Хамберт и, не ожидая ответа, вышла.
Через несколько секунд она появилась со стаканом воды и двумя розовыми таблетками на ладони. Старик кивнул, проглотил таблетки и запил их водой.
- Он болен, - с ненавистью сказала женщина. - Неужели вы не можете оставить его в покое?
- Марта, не нужно, - сказал профессор.
- Нужно! Этот проклятый проект доконает тебя!
- Марта, прошу тебя… - Профессор с мольбой посмотрел на жену и покачал головой. - Я больше нервничаю от твоего крика. Успокойся, дорогая…
- Вы видели, до чего вы довели нас? - прокурорским тоном спросила миссис Хамберт у лейтенанта. - Я пытаюсь успокоить мужа - у него больное сердце и ему нельзя нервничать, - а выясняется, что это он успокаивает меня. И всё из-за вас! - Стёкла очков миссис Хамберт негодующе сверкнули.
- Марта, лейтенант Милич не взрывал машину, в которой ехала Лина. Будь рассудительна.
- Я не хочу быть рассудительной, когда речь идёт о твоём здоровье! - взвизгнула миссис Хамберт. - Всю жизнь мне приходится оберегать тебя от…
- Миссис Хамберт, я прошу прощения, - сказал лейтенант, - но я должен…
- Марта, мистер Милич должен мне что-то сказать. Для этого он и пришёл.
Профессор осторожно опустился на стул и попробовал откинуться на спинку, словно желая получить опору.
- Хорошо, но только в моём присутствии, - решительно сказала женщина и царственным движением запахнула полы длинного стёганого халата. - Так что же ещё у вас случилось?
- Боюсь, что в равной степени и у вас. Я только что вынужден был сообщить вашему мужу, что сегодня ночью была убита мисс Валерия Басс.
- Как это - убита? - недоверчиво спросила миссис Хамберт. - Эта недотёпа…
- Увы, чтобы отправиться на тот свет, не нужно обладать особой ловкостью.
Старуха внимательно посмотрела на лейтенанта. Должно быть, она не привыкла, чтобы ей возражали, подумал он. Профессор, во всяком случае, вряд ли ей возражал когда-нибудь.
- И кому же она понадобилась?
- Марта, мне кажется…
- Перестань, Хью, затыкать мне рот! Я не хочу быть старой ханжой и делать вид, что человек мне нравился, только потому, что его больше нет в живых. Это глупо.
- К сожалению, я не могу пока точно сказать, кто убил её, но одному человеку она безусловно понадобилась. Мистер Колби обещал ей, что женится на ней.
- Колби? Тогда можете арестовать его, - уверенно кивнула миссис Хамберт.
- За что?
- За убийство. У него, наверное, не оставалось другого выхода.
- Марта, лейтенант может подумать… - неуверенно начал было профессор Хамберт.
Но супруга тут же оборвала его:
- Лейтенант ничего не подумает. Я тебе всё время говорила, что эта Басс ведёт себя самым скандальным образом. Она преследовала бедного Колби так, что он буквально не мог от неё спрятаться. Представляю, как он молил своего синтетического бога…
Профессор покачал головой, поймал взгляд лейтенанта и выразительно пожал плечами.
- А почему вы так уверены, что он бегал от неё? Насколько я понимаю, в таких случаях вряд ли делают предложения.
- Вы ничего не понимаете. Мужчина делает предложение только тогда, когда его загнали в угол. Сначала он отбивается, а потом, когда чувствует, что конец уже близок, он сдаётся.
- Но в таком случае, миссис Хамберт, у него вряд ли хватит решимости, чтобы раскроить своей невесте череп. Я могу представить себе, что он… скажем так: уступил настойчивым ухаживаниям мисс Басс. Как вы говорите, он, допустим, устал сопротивляться. Но чтобы после этого он убил невесту…
- Он верующий человек, мистер Милич.
- И что, это ему помогло вооружиться каминными щипцами?
- Верующему человеку легче подчиниться воле божьей, а всевышнему, видно, не угодно было, чтобы она заполучила третьего мужа. У более достойных женщин нет ни одного, а ей, видите ли, нужен третий!
Профессор поёжился в кресле, словно пробуя надёжность спинки, и просительно сказал:
- Перестань же, дорогая. Что ты хочешь от бедной мисс Басс?
- Я? - саркастически воскликнула старуха. - Я от неё ничего не хочу. Я не этот боров Бьюгл, который каждый раз облизывался, когда смотрел на неё…
- Он ухаживал за ней?
- Если облизывание называть ухаживанием - то да.
- А она не выказывала какой-нибудь симпатии к нему?
- Может быть, и выказала бы, если бы Эммери Бьюгла не держала за руки и за ноги жена и шесть человек детей. Наш Эммери настолько ненавидит прогресс, что не признает противозачаточных средств.
- Скажите, миссис Хамберт, как по-вашему, мог мистер Бьюгл ревновать её к Колби?
- Наверное. Особенно если бы он вбил себе в голову, что всё это дело рук красных и либералов. Бедняга везде видит козни либералов. Вы видели, как он ест?
- Нет, не приходилось.
- Он подносит вилку ко рту, потом передумывает, рассматривает кусок, нюхает его и только потом отправляет себе в рот.
- Марта, мне кажется… - сказал профессор, но не окончил фразы и улыбнулся.
- Скажите, миссис Хамберт, а у мистера Лернера не было никаких отношений с Валерией?
- У Лернера? Почему Лернера? - подозрительно спросила она.
- Я пытаюсь представить себе общую картину.
- Хватит с неё двух. Она и их не заслуживала. Бегать за одним и видеть, как на тебя облизывается другой, - это более чем достаточно для такой особы, какой была эта Басс.
- Марта…
- Перестань мне затыкать рот, Хью! С годами ты становишься просто невыносим! Ты не даёшь мне сказать буквально ни слова, я не бессловесное животное. Я никогда не влезаю в чужие беседы, как ты иногда себе позволяешь, но всему есть предел, дорогой. Тебе лучше?
- О да, да, - простонал профессор и закрыл глаза.
- Вот так с ним всегда, - вздохнула миссис Хамберт. - Стоит ему начать какой-нибудь неприятный разговор, как он возбуждается, начинает нервничать, а нервничать ему категорически нельзя. У него слабое сердце…
- Благодарю вас, миссис Хамберт. Вы очень помогли мне. Картина, которую вы нарисовали, очень жива… - оказал лейтенант, вставая.
- Вот видишь, дорогой! - Старуха испустила пронзительный торжествующий клич. - А ты говоришь, что я ничего не понимаю…
Профессору будет нетрудно умирать, подумал Милич, выходя из коттеджа Хамберта. Чтобы избавиться от такой супруги, имеет смысл даже умереть. Теперь понятно, почему он стал астрономом. Он надеялся, наверное, что хоть в космосе найдёт отдых от неё. Но она, судя по её манерам, сидела рядом с ним в обсерватории и говорила, куда направлять телескоп: "Хью, не говори глупостей, это альфа Центавра. Бета Центавра совсем не там, куда ты смотришь. И не спорь, дорогой. Не затыкай мне рот. Это не твой космос, а наш космос".
Господи, вздохнул Милич, а может быть, он стал знаменитым учёным именно потому, что она совсем затюкала его? И памятник поставят им обоим. И бронзовый Хамберт будет сидеть, заткнув пальцами уши, а она будет стоять против него, навечно раскрыв рот и уперев руки в бока…
… Он вошёл в коттедж Бьюгла. Физиолог ждал его.
- Чем обязан столь раннему визиту? - спросил он.
- Несколько вопросов, мистер Бьюгл.
- Пожалуйста, пожалуйста, дорогой лейтенант, я полностью к вашим услугам.
Гладко выбритое лицо физиолога было розово, розово блестела его лысина, и даже бородавка на подбородке была розовая. Ирония судьбы, улыбнулся про себя Милич: всю жизнь сражаться против красных, а самому быть розовым. Впрочем, вскоре цвет лица у него должен слегка измениться.
- Мистер Бьюгл, вы, я слышал, страстный рыболов.
- Страстный - это, пожалуй, преувеличение, но, наверное, не очень большое. - Бьюгл вопросительно улыбнулся, ожидая следующего вопроса.
- А где вы здесь ловите?
- Здесь? Здесь, собственно, выбора нет. На озере. Спиннингом. Иногда с лодки, иногда с берега. В это время года, когда рыба уходит на глубину и засыпает, можно только блеснить. Хищник всегда активен.
- Я бы с удовольствием сходил с вами разок-другой.
- Буду рад. Удочки у меня есть, даже запасная пара резиновых сапог.
- А в чём вы ловите? Всё-таки ведь холодно…
- Тепло, уверяю вас, дорогой лейтенант. Я надеваю толстый свитер, нейлоновую куртку и чувствую себя великолепно даже на самом пронизывающем ветру. Важно только, чтобы куртка была из плотной ткани.
- А можно посмотреть вашу куртку?
- Пожалуйста.