- Тогда зачем спрашивать? - сказал он, но все-таки снизошел до объяснения: - Мой фантом может существовать только в гостинице. Он своего рода компьютерная программа, и для его трехмерной проекции нужна соответствующая аппаратура. Так как насчет встречи с Ивановым?
В этот раз я не стал рубить с плеча и упрямо отказываться, а подумал. Что-то вежливыми они стали - нет чтобы как вчера: взять за руки, за ноги и зашвырнуть в микроавтобус. К чему бы это? Надеюсь, не к дождю - хватит с меня вчерашней гололедицы. Сыт по горло.
- Что ему надо?
Комендант развел руками.
- Понятно... - кисло поморщился я. - До такой степени секретная организация, что сотрудникам доверяют только морды бить да быть на побегушках. Когда?
Комендант нисколько не смутился.
- Сейчас.
Я чуть было не согласился, но в этот момент в голову пришла светлая мысль, как передать деньги Любаше.
- Обобьется! - отрезал я. - Через час-полтора, не раньше.
- Как вам будет угодно, - согласно кивнул Затонский, развернулся и пошел по улице.
Я проводил его удивленным взглядом. Никак не ожидал, что комендант так легко согласится. Вчера "приглашение" было оформлено без моего согласия, а сегодня передо мной чуть ли не бисером рассыпаются в любезностях. Чем я заслужил такое обращение? Тем, что Буратино в моей квартире повязал агентов "Горизонта", а я затем вышвырнул их сквозь стену? Хороши у них в таком случае нормы галактической дипломатии.
Со спины комендант Затонский был очень похож на дворника Михалыча. Фигурой, походкой. Кстати, и бородой, и разрезом глаз... Между прочим, и отчество одно и то же. Я попытался вспомнить фамилию дворника, но ничего не получилось. Михалыч да Михалыч, скорее всего, и его фамилии никогда не слышал. Да и какое мне, собственно, дело, родственники они или нет? Что это изменит? Одним сотрудником "Горизонта" больше, одним меньше.
Я поймал такси и поехал на квартиру к Любаше. Она на работе, дочка в школе, и надо успеть сделать дело до прихода Оксаны. Вот уж с кем не хотелось встречаться один на один в пустой квартире, так это с Оксаной. Такое наплетет матери, что на наших отношениях можно сразу ставить крест. Если он уже не стоит.
В салоне такси у ветрового стекла подергивалась на ниточке кукла-скелет моей работы. Я покосился на таксиста, но не узнал - мало ли покупателей проходит перед моими глазами, всех не упомнишь. Он меня тоже не признал. И немудрено - трудно соотнести человека в модной куртке из бутика и "багратионовской" шапке с мастером-кукольником в тулупе и облезлой шапке-ушанке.
Таксист попался на редкость словоохотливый. Видимо, оценил мою одежду и надеялся на щедрые чаевые. Машину он вел лихо, хотя и жаловался на скользкую дорогу, кляня городские службы, которые налоги берут, а наледь антигололедными реагентами не обрабатывают. Уже подъезжая к дому Любаши, он словно невзначай рассказал, как вчерашней ночью повезло его другу-таксисту. Подвозил он двух пьяных бизнесменов, и те вместо двухсот рублей дали сто долларов. Друг решил, что деньги фальшивые, хотел набить бизнесменам морды, но один из них попросил подождать. Мол, проводит товарища, вернется, они поедут к нему домой, и там он расплатится рублями. Таксист ждал-ждал, но не дождался. Злой как черт уехал, а потом оказалось, что купюра настоящая!
Я понял чересчур прозрачный намек на чаевые, но признаваться, кем были эти самые "бизнесмены", не стал. А когда рассчитывался, заплатил точно по счетчику. Хоть и не знал, куда деньги девать и не был уверен, что смогу ими воспользоваться, но не люблю, когда здоровые мужики цыганят. Небось не на паперти таксист стоял.
В дверь я на всякий случай позвонил, опасаясь, что Оксана уже могла прийти из школы. Никто не ответил, и тогда я, оглядевшись по сторонам, как вор, прошел сквозь дверь.
В квартире было чисто прибрано и по-домашнему уютно. Сказано: женщины. У меня чуть слезы не навернулись на глаза при мысли, что, быть может, нахожусь здесь в последний раз.
Тяжело вздохнув, я переборол себя, подошел к серванту и открыл ящик, в котором Любаша хранила деньги и документы. Поверх платежек за квартиру лежала тоненькая пачка десятирублевок - вся Любашина зарплата. Я нашел ручку, лист бумаги, написал: "Подарок на день рождения", затем завернул в записку нераспечатанную пачку долларов и положил в ящик.
Я прекрасно понимал, что этим наши отношения никак не наладишь, но как поступить иначе, не знал. Надо было уходить, однако вместо этого я подошел к двери в комнату так и не состоявшейся дочери и заглянул. Одежный шкаф, застеленная кровать, письменный стол со стопками учебников и тетрадок. Аккуратистка... Впрочем, как и большинство девчонок.
Под настольной лампой сидел симпатичный медвежонок, сплетенный из бельевой веревки. Вот у кого Буратино нужно учиться макраме.
Я снова тяжело вздохнул, развернулся и направился к входной двери. Хватит себе душу травить, пора и честь знать.
У двери я остановился и посмотрел в глазок, памятуя о том, как столкнулся со старушкой, выходя из квартиры Мирона, и что из этого вышло. На лестничной площадке никого не было, и я смело шагнул сквозь дверь.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Сердце екнуло. Никогда мне не научиться ходить сквозь двери! Хоть убей, не понимаю: почему один раз выходишь на лестничную площадку, а в другой раз оказываешься черт знает где. Впрочем, место на сей раз было знакомым, но для большинства людей оно на самом деле находилось черт-те где. В аномальной зоне, в верховьях реки Корстени.
Я стоял на том же пригорке, где очутился в первый раз. Внизу, между одетыми в багрянец осени лесистыми берегами, все так же степенно несла воды темная река, только на причале никого не было, а по небу плыли сплошные темные облака. Ветер шумел в кронах, скрипели, покачиваясь, сосны, рыжими лоскутами похлопывала на ветру отслоившаяся сосновая кора.
Спускаться к реке не хотелось, идти в гостиницу тоже. В честь чего, спрашивается, я, как белка в колесе, буду бегать по замкнутому кругу? Мы это уже проходили... Я развернулся и пошел в лес. Надоело! К чертовой матери пришельцев, устюпенд, Ивановых, "Горизонт", Буратино! Глаза бы мои их не видели!
Петляя между деревьями, я спустился с пригорка, поднялся на следующий... И остолбенел. Внизу подо мной текла река, на берегу стоял дощатый причал а слева между деревьями проглядывали бревенчатые стены гостиницы. Вот тебе и белка в колесе...
Я огляделся. Из-за раскидистых сосен соседний пригорок просматривался плохо, но все же в распадке наблюдалась некая странность. Деревья на склонах пригорков росли строго симметрично друг другу, мало того, они словно отражались в невидимом зеркале на дне распадка.
У меня закружилась голова. Замкнутое пространство. Или свернутое? Ясно теперь, почему в аномальных зонах легко заблудиться... Но от понимания ситуации легче не стало. Наоборот, на душе было гадко и мерзко. Неприятно ощущать себя подопытной крысой в лабиринте. Отсюда так просто не выберешься - это не сквозь стены проходить. Сквозь стены проникать - плевое дело. Раз-два, и...
Бравада не помогла и нисколько не улучшила настроение. Я зябко потоптался на месте, но идти прочь от гостиницы вдоль реки не отважился. Запоздало подумал: если в реке обитает некий загадочный пираноид, которого опасался комендант, то какие тогда монстры могут водиться в лесу? И я поплелся к гостинице. А что еще оставалось делать? Не вешаться же с отчаяния на первом попавшемся суку? В лесу сучьев много, да веревки под рукой нет.
Когда я, старательно отводя глаза от несуразной мерцающей пристройки к гостинице, поднялся по скрипучим ступенькам и открыл дверь, то ничего нового для себя не увидел. За стойкой сидела голограмма коменданта гостиницы и приветливо улыбалась. Такое впечатление, что не вчера мы виделись. а только-только расстались. Будто сутки и не миновали.
- А мы вас заждались, Денис Павлович! - радушно приветствовала копия коменданта и небрежно смахнула со стола гревшуюся под настольной лампой устюпенду.
Устюпенда сочно шмякнулась на пол, обидчиво пискнула и поползла к порогу.
Я вспомнил, как вчера копия коменданта захлопнула книгу, и мне захотелось проверить, каким образом стереоизображению удается двигать предметы. Может, в этот раз за стойкой сидел настоящий комендант? Стриженой бородкой меня теперь не обманешь - встречались сегодня.
Переступив через устюпенду, я шагнул к стойке и наконец-то осуществил свое желание. Ткнул пальцем в Затонского. Палец свободно вошел в плоскостное изображение, и на месте проникновения образовалась небольшая черная воронка, искрящаяся электрическими разрядами. Волосы у меня на голове встали дыбом, в глазах потемнело. Копия резко отпрянула, и если бы я не оперся о стойку руками, то непременно грохнулся бы на пол.
- Не делайте больше так, - назидательно изрек комендант. - Нехорошо будет.
- А мне... каково? - прохрипел я, вытирая холодную испарину со лба.
- Именно вас я и имел в виду, - корректно пояснил он.
- Спасибо, что вовремя предупредили.
Уж и не знаю, откуда у меня в этот момент взялось чувство юмора. Смеяться отнюдь не хотелось.
- Всегда к вашим услугам, - наклонил голову комендант, и мне показалось, что в его глазах блеснули насмешливые искорки.
Добротная копия. Но соревноваться в остроумии со стереоизображением желания не было.
- По какому поводу меня здесь ждут? - буркнул я.
- Вы обещали переговорить с Ивановым.
- Он здесь? - удивился я. Хотя чему удивляться? Если говорят: "здесь ждут", - то где же ему находиться?
Комендант замялся.
- Недалеко, - уклончиво ответил он.
Впервые неуверенность проскользнула на его лице, и тогда я вспомнил, что сказал настоящий комендант по поводу имени Буратино.
- Конспираторы хреновы, - с чувством произнес я и направился к лифту. - Какой этаж?
- Вам не сюда, - остановил комендант. - Выйдете во двор - вторая ячейка в пристройке к гостинице.
Голограмма улыбнулась, развела руками и растаяла в воздухе.
Аудиенция окончена, понял я, и меня разобрала злость. Не люблю, когда начинают темнить. Я решительно шагнул к двери, наступил на устюпенду, поскользнулся и растянулся на полу.
Первой моей реакцией был испуг. Не за себя, за устюпенду. Не знаю, что полагалось за раздавливание инопланетного существа, но вряд ли что-то хорошее. Однако ничего страшного с устюпендой не произошло. Хлипкое с виду медузообразное существо обиженно пискнуло, отлетело, как мячик, к стене, где и замерло, осуждающе моргая.
- Под ноги смотреть надо, - раздался из пустоты укоризненный голос коменданта.
- А нечего под ногами шастать, - проворчал я, поднимаясь.
- Устюпенде ничего не будет, - вздохнул невидимый комендант, - а вот вам... Не ушиблись?
- Ушибся! - гаркнул я, распахнул дверь и выскочил на крыльцо. Дурдом полный. Пальцем не тычь, ногами не наступай... Дышать здесь можно?!
- Дверью, пожалуйста, не хлопайте, - вежливо попросил голос коменданта.
Из принципа я хотел так грохнуть дверью, чтобы она слетела с петель, но вовремя одумался и аккуратно притворил ее. Хватит с меня необдуманных экспериментов. Кто знает, чем очередная выходка обернется? Эффект может оказаться похуже тычка пальцем в голограмму.
Я покосился на радужную пристройку, и мою воинственность как ветром сдуло. Входить в полупрозрачную, ритмично колеблющуюся полусферу, казавшуюся живой, дышащей, страшно не хотелось. Иона я, что ли, чтобы лезть в пасть какой-то инопланетной твари, словно внутрь кита? Вдруг переварит и спасибо не скажет?
Круглые отверстия диаметром около двух метров были затянуты мутной пленкой, а возле каждого отверстия мигали огоньки. Один, два, три... Ага, понятно, отверстие с двумя огоньками - вторая ячейка.
Вид у ячеек, мягко сказать, был непривлекательный. Мерцающие стенки лоснились, как бока кашалота, а прикрывающая вход мутная перепонка напоминала рыбий пузырь, за которым начиналась серая мгла. Ни к селу ни к городу вдруг вспомнилось, что слово "тварь", которое в наше время приобрело исключительно бранное значение, на самом деле образовано от высокопарного "творить". Дословно "божья тварь" - земное существо, творение Создателя. Но в том-то и дело, что эта тварь не имела никакого отношения к божьим созданиям. Если вообще была тварью.
Наученный горьким опытом, я осторожно потрогал пальцем мутную перепонку. Перепонка прогнулась, как самый настоящий рыбий пузырь, но прикосновения к пальцу я не ощутил. Только видимость. У каждой ячейки трава была притоптана, и я понял, что в это чудо инопланетной бионики захаживали, и не единожды. Быть может, это такой инопланетный дом, который питается не самими людьми, а их естественными отправлениями, потовыми выделениями? Читал я у кого-то из фантастов о таком симбиозе. Что ж, раз советуют, надо идти.
И я шагнул в ячейку.
Мутная перепонка визуально, но абсолютно неощутимо прогнулась подо мной, а затем рывком прыгнула за спину, и я очутился в полутемном коридоре. Над головой зажегся свет, и я сразу понял, где нахожусь. Это был тот самый бесконечный коридор фешенебельной тюрьмы, в которой меня собирался содержать Иванов.
Ближайшая дверь распахнулась, из нее вышел давешний санитар-надзиратель.
- Добрый день, Денис Павлович, - поздоровался он.
Я неопределенно повел головой. Ишь, каким вежливым стал, а где же "Лицом к стене!", "Руки за спину!"?
- Прошу следовать за мной, - предложил санитар, так и не дождавшись от меня приветствия. Он развернулся и, нисколько не заботясь, что демонстрирует мне спину, пошел по коридору.
Я направился следом. А что оставалось делать, не бить же его по голове? Случись такое вчера, то, может быть, и решился.
Когда я вошел в кабинет Иванова, он встал из-за стола и поспешил навстречу с радушной улыбкой, будто к старому доброму знакомому, но глаза при этом оставались холодными.
- Здравствуйте, Денис Павлович!
Я не ответил, руки не подал, кажется, это его нисколько не смутило.
- Кофейку не желаете?
Я не стал спешить с ответом и придирчивым взглядом обвел кабинет. Со вчерашнего дня здесь ничего не изменилось, разве что на журнальном столике появился кофейник и пара чашек.
- Скромно сегодня принимаете, - сказал я. - А где коньячок с артишоками?
Улыбка исчезла с лица Иванова, он отошел к столику, налил себе кофе.
- Присаживайтесь, - предложил он, садясь в кресло. - Разговор намечается долгий.
В этот раз я тоже сел в кресло, однако к кофейнику не притронулся. Несмотря на предупреждение о долгом разговоре, снимать куртку не стал, только расстегнул ее, а шапку бросил на диван.
Иванов осуждающе посмотрел на куртку, но, наткнувшись на мой непримиримый взгляд, ничего не сказал.
- Вчера вы были рядовым гражданином, - начал он и пригубил кофе, - который, как мы предполагали, случайно попал в сферу наших интересов. В таких случаях мы проводим либо вербовку, либо выбраковку.
От его слов на душе заскребли кошки, но я переборол себя и выдавил, надеюсь, ироничную улыбку.
- Слышал уже, а какое это имеет отношение к коньяку и артишокам? Утром, знаете ли, позавтракал только яичницей.
- Самое прямое. Вербовка проводится по методу "кнута и пряника". Жестко демонстрируется, насколько серьезная у нас организация, и одновременно ведется разговор о том, какие возможности открываются перед сотрудником.
Прозрачный намек, что у меня был легкий завтрак, он- открыто проигнорировал, и я понял, что кормить меня здесь не собираются.
- Выходит, мой статус поменялся?
- Выходит, поменялся, - поморщился Иванов.
Похоже, изменение моего статуса ему не нравилось.
- И кто же я теперь?
Иванов отпил из чашки, смакуя, пожевал губами.
- Посредник, - сказал он, глядя мне в глаза. Ничего хорошего его взгляд не обещал.
Чтобы не ляпнуть что-нибудь невпопад, я все-таки взял кофейник, налил себе кофе, отхлебнул. Кофе оказался выше всяких похвал, но мне сейчас было не до гурманских ощущений.
- И с чем это связано? - осторожно поинтересовался я.
- С тем, что объект вышел с вами на контакт.
Иванов продолжал сверлить меня взглядом. Куда только подевалось его добродушие, с которым он встретил меня на пороге кабинета. Словно входил к нему закадычный друг, а пил кофе заклятый враг.
- А вас он, выходит, игнорирует... - тихо сказал я.
- Да, - неожиданно легко согласился Иванов.
Я залпом допил кофе и налил еще. Руки дрожали, и. наливая, я плеснул на столешницу. Иванов посмотрел на лужицу, на мои руки, но промолчал.
Вот, значит, как... Осознание, что я превратился для "Горизонта" в ключевую фигуру, выбило меня из колеи. Хорошо, что сидел, а не стоял. Теперь, значит, со мной будут носиться как с писаной торбой... Откроются блестящие перспективы...
Я отпил кофе и взял себя в руки. Какие к черту блестящие перспективы?! Размечтался... Единственной светлой перспективой было то, что останусь при своем рассудке. Впрочем, исходя из вчерашних предпосылок, это тоже немало. Но, судя по выражению лица Иванова, на этом и все. Семь шкур спустит, а своего добьется.
- Значит, вы хотите, - растягивая слова, начал я свою игру, укладывая пробный камень в оборонительный редут, - чтобы я стал посредником между...
- Между нами и объектом, - закончил за меня Иванов.
Спасибо, что закончил, а то я не знал, как обозвать Буратино. Называть по имени сказочного деревянного человечка как-то несерьезно для серьезной организации.
- И в чем будут заключаться мои функции?
- Ваши функции... - поморщился Иванов, глубоко вздохнул и неожиданно закончил: - Без ограничений.
Словно бульдозером прошелся по возводимым мной оборонительным сооружениям, в порошок размолов пробный камень. Хорошо, что не танком.
- Вы вправе действовать, как вам заблагорассудится. Все должно быть подчинено одной цели - склонить объект к сотрудничеству с нами.
Говорил он твердо, резко, словно гвозди вгонял. Но я ему не верил.
- Вплоть до ядерной атаки? - мрачно пошутил я.
- Вплоть до ядерной атаки, - не меняя тона, отчеканил он.
Внутри у меня все перевернулось. В этот раз не бульдозером прошелся по мне Иванов, и даже не танком. Мегатонной ядерной боеголовкой шарахнул, развеяв меня субатомной пылью. Его слова перекликались с моими мыслями о марширующих стройными колонами деревянных человечках, но одно дело - мысли рядового обывателя и совсем другое - реальная политика государственного масштаба.
Иванов вынул из кармана кредитную карточку и послал по столу в мою сторону.
- Держите. В расходах вы не ограничены, счет будет автоматически пополняться.
Я машинально взял кредитку, повертел в руках. Что-то никак не хотело укладываться в голове. Не верил я Иванову, и все тут. Хоть убей, не верил его словам. Как вначале не верил в его радушие, а теперь в неприятие.
- В какую игру вы со мной играете? - тихо поинтересовался я.
- С чего вы взяли, что с вами ведут закулисные игры? - спросил Иванов. Теперь он был сама невозмутимость.
Я подумал. Аргументов не было, одно предчувствие. И все же я попытался по наитию использовать некоторые зацепки.