- Ага! - закричала она. - Испугались! И правильно сделали. Эти хвастуны сами не могут со мной справиться, уж разве что вдвоем. А надо было мне тогда бросить вас и не откликаться, пока бы вы не съехали под горку.
- И что тогда? - полюбопытствовал я.
- Ничего. Вы стукнулись бы ногами о противоположную стенку и спокойно выбрались бы. Глубина пропасти там не больше полутора метров.
- И вообще, - сказал я, - зачем вам было меня спасать? Ведь это не входит в ваши обязанности.
- Несколько странные представления о задачах и обязанностях персонала спасательной станции, - наклонив голову набок, задумчиво заметил Лакост.
Он, кажется, шутил.
- Спасательной? - переспросил я.
- Ну, да, - невозмутимо подтвердил он.
Это было здорово придумано. Спасательной?! Нет, вы подумайте - спасательной! Я захохотал.
- От чего же вы спасаете? Ведь каждый может узнать… Нет, молодцы, люди! Люблю здоровый юмор. Спасатели…
Все почему-то смотрели в стороны, словно тактично ждали, когда я перестану смеяться. А я не переставал. Уж очень это мне понравилось - спасать людей, которые знают, что все равно они не погибнут. Когда-то это называли "мартышкин труд".
- А вот что, ребятки, - сказал вдруг круглолицый с полотенцем, - начихаем-ка мы на законы гостеприимства, возьмем уважаемого гостя под локотки и скинем-ка его со стартовой площадки. Разбиться он, разумеется, разобьется, но что-нибудь да уцелеет. Кусочки соберем - придется мне поработать; руки-ноги заменим биоквантовыми протезами, всякие там печенки-селезенки поставим наилучшие, патентованные. Память восстановим почти полностью - это я гарантирую, запросим в профилакториуме снимок нейронной структуры… А?
Я уже не смеялся.
- Слух обеспечим отменный, - Джабжа перекинул салфетку через согнутую руку, наклонил голову, ухмыляясь. - Зрение - острейшее. Обоняние - высшей кондиции. Не угодно? И потом живите себе все положенные вам годы с миром, живите - поживайте, детей… - Он быстро глянул в сторону Илль и осекся.
- Ладно, - сказал он, - отставить избиение младенца. Присутствующим ясно, что с горок лучше не падать. Чтобы прожить свои положенные годы, - опять свирепый взгляд в мою сторону, - по возможности с собственными конечностями. Ну, а о тех, кто по тем или иным причинам не удосужился еще обратиться в Комитет "Овератора", я даже и не говорю - для них это совершенно противопоказано, - и он снова с минимальной дружелюбностью - слишком демонстративной, однако, чтобы быть искренней, - глянул на меня.
Свирепость у него была уморительная, и это несколько примирило меня с только что преподанным мне уроком. Да, годы, проведенные в одиночестве, здорово сказываются на психике.
Лакост, видимо, думал о том же:
- Вы ведь тот самый механик, который просидел одиннадцать лет на каком-то буе?
Все знают. Я кивнул.
- Какого же черта вы молчите? - вдруг взорвался Джабжа. - В кои-то веки выудишь в горах интересного человека, а ему и в голову не приходит отплатить за гостеприимство. Выкладывайте, что там с вами приключилось.
Этот Джабжа распоряжался, словно он был начальником базы. Милый дворняга. Но я был ему благодарен уже потому, что носик на черноглазой рожице поехал круто вверх, чтобы никто не забывал, кто именно выудил меня, такого интересного, из ледяной могилы.
- Я думаю, что в общих чертах вы и сами все знаете, - попытался я скромно увильнуть от рассказа.
- Рассказывайте же! Ну!
Ишь, какой капризный головастик!
И вдруг светлое лицо Саны встало передо мной. "Не надо… Не вспоминай об этом… Не теряй на это времени - нашего времени…"
Эти ребята ждали от меня веселых приключений. Космический вояж с десятилетней остановкой. Тайна рокового буя и искушение святого Антония на современный лад. А для меня это были те, четверо, которые погибли в первые же минуты этих лет и продолжали оставаться со мной до сих пор. Я был виновен перед ними, и ни доводы собственного рассудка, ни воля Саны не могли заставить меня оправдаться или позабыть о них.
- Вы ведь были там не один. Как же произошло, что остальные не вернулись?
Я посмотрел на Джабжу с ненавистью. Что он лез ко мне? Какое он имел право спрашивать о том, в чем я был не виновен перед людьми? А уж то, что касалось меня самого, я никак не собирался раскрывать здесь, в каком-то случайном уголке, где мне суждено провести одну ночь.
- Мы осмотрели буй и кое-что подремонтировали. - Я постарался отделаться краткой информацией. - Получили с Земли "добро" на обратный вылет и поднялись с буя. Два раза обошли вокруг него, потому что, когда мы прилетали, его сигнализационная система работала нечетко. На первом витке все было хорошо, а на втором сигналы стали гаснуть. Потом нас швырнуло обратно к поверхности… Я тогда не понял, что это происходит против воли командира корабля. Я думал, что он сознательно возвращается, чтобы устранить недоделки. Мне было не до того - ведь система сигнализации целиком лежала на моей совести.
- Ну?… - сказал сдержанный Лакост.
- Я занял межпланетный фон, так как на ультракоротком не смог бы связаться с киберцентром буя, и вызвал дежурных "гномов" из сектора приема и сигнализации. "Выходите первым!" - крикнул мне командир, и я, еще не снявший скафандра, выскочил из корабля и громадными прыжками бросился к появившимся из лифта "гномам". В последний момент мне показалось, что командир и механик-фоновик с отчаянными лицами что-то выколачивают из межпланетного фона. Я это вспомнил потом, когда стал все вспоминать. А тогда я бежал к роботам, и самый большой из них неожиданно схватил меня и бросился в лифт. Я закричал и стал вырываться, но вы понимаете, что этого сделать нельзя, если робот выходит из подчинения. Лифт полетел вниз с ускорением не меньше земного свободного падения, и когда он остановился на среднем горизонтальном уровне, толчок был слишком силен, и я потерял сознание.
Собственно говоря, это было все. Что я мог им еще рассказать? Как мне мерещились их крики, стуки и скрежет металла? Как я боролся с роботом, мешая ему спасать меня? Как до сих пор…
- Вы были самым молодым на корабле? - тихо спросил меня Джабжа.
- Да, - ответил я, не зная, к чему этот вопрос.
- И он приказал вам выйти первым…
Да, я должен был выйти первым и спуститься в отделение фонотронов. Я был самым молодым… И меня ждала Сана. Командир знал, как она меня ждала. Он приказал мне идти первым. Может быть, он еще что-нибудь передавал мне, но ультракороткие фоны уже молчали. А я даже не успел оглянуться и посмотреть, вышел ли кто-нибудь следом за мной или нет.
- Я думаю, что никто больше не вышел, - задумчиво сказал Лакост. - Раз начала отказывать аппаратура, то не могла работать и выходная камера корабля.
- Можно было вырезать люк изнутри, - предложил Туан, словно это сейчас имело какое-нибудь значение.
- Нет, - сказал Джабжа. - Время. Они не успели бы этого сделать.
- Почему на буе не было приспособления для мгновенного переноса корабля к ангарному лифту? - не унимался Туан.
Откуда я знал, почему его не было.
- Теперь это есть везде, - сказал Лакост, - но разве их спасло бы это?
Я кивнул:
- Ангар находился на глубине пятидесяти метров. Они не успели бы выйти из корабля, как излучение достигло бы смертельной плотности, а металл, деформируясь, расплющил бы звездолет, как он и сделал это со всем ангаром.
- Но ведь излучение проникло вглубь не мгновенно?
- Достаточно быстро. Меня спасло еще и то, что металл, уплотняясь, сам становился изолирующим слоем. Да еще защитное поле после каждого горизонтального уровня - его включал мой "гном".
- Это же смертельно для тех, кто оставался наверху! - воскликнул Лакост.
- Киберы принимают свои решения мгновенно. Боюсь, что мой непрошенный спаситель рассчитал, что те четверо мертвы, еще раньше, чем они перестали дышать. И тогда все заботы были перенесены на одного меня.
- "Непрошенный спаситель", - передразнил меня Джабжа, - вы хоть сохранили того "гнома"?
- В нем появилось какое-то наведенное излучение, он передал меня другому роботу, а сам остался в верхнем слое.
- Его сделали хорошие люди, Рамон.
- Я знаю, Джошуа.
Мы посмотрели друг другу в глаза. Я вдруг понял, что сделал для меня этот человек.
- Все-таки остается загадкой, каким образом металл приобрел квазиалмазное кристаллическое строение, до сих пор не известное… - говорил Туан.
- В вашем "гноме" есть что-то от Леопарда… - говорил Лакост.
Илль молчала, сложив ладони лодочкой и уткнувшись в них носом. Но я видел, что она не просто слушает меня, а старается, как и все, найти тот несуществующий путь спасения тех, четверых, который стал бы моим обвинением, если бы нашелся. Я был уверен, что искали они честно и ни один не промолчал бы, если бы нашел этот путь.
- Одиннадцать лет иметь над головой эту жуткую толщу, - задумчиво сказал Джабжа, - и тех, четверых… Как вы справились с этим, Рамон?
- Заставил себя не думать. Я знал, что вырвусь. Работал. Монтировал роботов. Если бы за мной не прилетели, я все равно вышел бы на поверхность и послал весточку на Землю.
- Вам можно позавидовать.
- Не совсем, - сказал я. - Как только я вернулся сюда, все началось еще хуже.
- Сознание вины?
- Да.
- На вашем месте я ничего не мог бы сделать, - твердо сказал Джабжа.
- Я - тоже, - сказал Лакост.
Туан закусил губу и наклонил голову. Он был слишком молод, чтобы так быстро сдаться. Я знал, что он еще будет приставать к Лакосту и Джабже. Он был слишком хороший парень, чтобы этого не сделать.
Теперь молчали все, и это молчание было как отдача последних почестей тем, кто сегодня умер, чтобы больше не воскресать в моей совести. Память - дело другое. Чем светлее память, тем дольше для нее то, что для памяти называем мы вечностью.
Вечная память.
- А знаете, - сказал вдруг Туан, - лет четыреста тому назад вам поставили бы памятник. Раньше такой человек считался героем.
Мы дружно рассмеялись и поднялись из-за стола.
- Тогда они и были героями, - сказал Джабжа, положив руку на плечо Туана. - А теперь все такие. Разве ты на месте Рамона сошел бы с ума? Или повесился бы? Ты продолжал бы оставаться Человеком. Это давным-давно перестало быть героизмом, а превратилось в долг.
- Тоска, - сказал Туан.
Мы снова рассмеялись.
- Дурак, - мрачно резюмировала Илль.
Внезапно раздался протяжный, мелодичный звон. Одновременно все стены вспыхнули голубоватым огнем.
- Не волнуйтесь, - сказал мне Джабжа. - Это не аварийный. Это обыкновенный вызов. Кто-нибудь сломал лыжи или уронил альпеншток.
Он вместе с Туаном исчез в левой двери. Через несколько минут вернулся позеленевший Туан.
- Семьдесят четвертый квадрат? - осведомился Лакост таким безмятежным тоном, что я понял, что тут кроется какое-то издевательство.
Туан молча пошел к выходу, надевая шапочку с очками.
- Мой глубочайший поклон прекрасным дамам! - крикнул ему вдогонку Лакост.
Туан хлопнул дверью.
Вошел Джабжа.
- Нехорошо, мальчики, - сказал он, обращаясь главным образом к Илль. - Неужели его нельзя было заменить? Ведь там самой молодой - восемьдесят лет. И они вызывают его каждый раз, когда он неосторожно подходит к фону. Ну, ладно, искупи свою черствость заботой о госте. Спокойной ночи.
Джабжа и Лакост удалились.
- В чем дело? - спросил я.
- Туан мечтает встретить в горах прекрасную незнакомку. А по нему вздыхают все престарелые красотки, посещающие заповедник. Эта группа вызывает его четвертый раз. Да, красота - тяжелое бремя.
- И все-таки он у вас хороший…
Илль посмотрела на меня удивленно. Потом медленно ответила:
- Да, он у меня хороший.
С ударением на "у меня".
- А теперь пойдемте, я ведь здесь еще и что-то вроде горничной и должна с приветливой улыбкой указать вам ваши аппартаменты.
- Жаль, что сейчас не дают на чай. Ваш талант в роли горничной пропадает даром в буквальном смысле слова.
- А что бы вы мне дали?
- Две серебряные монетки. Каждая по часу.
- Как мало!
- Тогда одну золотую. Золотая - это один день.
- Это значит, двадцать четыре серебряных… Все равно мало.
- Вы маленькая вымогательница. Из вас не вышло бы хорошей горничной.
- А вы предлагаете мне пышный хвост от неубитого медведя. Ведь вы же не знаете, сколько еще золотых монет бренчит в вашей сумке.
- А вы знаете?
Она кивнула.
- И что же, вам принесло это радость?
Она пожала плечами так беззаботно, что сердце мое сжалось. Я болтал здесь с этой девчонкой, а там, в Егерхауэне, спала та, которая носила белое с золотом, но все золото, что было на ней, не могло прибавить ей и одной монетки стоимостью в один день.
- Сколько вам лет? - спросил я Илль.
Она с упреком поглядела на меня:
- Настоящая женщина скрывает не только то, сколько лет ей исполнилось, но даже и сколько ей остается.
- А все-таки?
Она тихонечко вздохнула, как там, на скале.
- Восемнадцать.
- А сколько еще осталось?
- Мне восемнадцать лет. А вы меня спрашиваете о том, что будет, у-у! И если я отвечу, то кто будет более бестактен - вы, когда спрашиваете, или я, когда отвечаю?
У нее было какое-то чутье. Она правильно сделала, что не ответила. Мне было бы слишком больно за Сану.
- Извините меня. Я и так задержал вас.
- А я не очень дорожу своими монетками. К тому же вы обокрали меня не больше чем на десять медяшек. Идите-ка спать.
- А вы?
- Я останусь здесь. Я должна быть наготове, пока Туан в отлете.
- Ну и я останусь здесь. Все равно до утра не больше трех часов. Вы не возражаете?
- В нашей Хижине закон - не мешать друг другу делать глупости.
- Благодарю.
Я растянулся перед потухающим огнем, взбил медвежью голову, как пуховую подушку, и тотчас же начал засыпать.
"Камин"… - приплыло откуда-то издалека, - это называется "камин"…
Потом надо мною наклонилась Сана и быстро-быстро зашептала: "Не надо… Не вспоминай об этом…"
Я повернулся несколько раз, и когда это лицо исчезло, я сразу же заснул - легко и спокойно.
И так же легко проснулся, когда меня разбудил Джабжа.
Глава VI
- Илль улетела? - спросил я.
- Зачем? Прилетел Туан, они отправились спать. Если будет вызов, полечу я или Лакост.
- А форма?
- Трик? Хорош бы я был в нем. Обойдусь так. Кстати, Илль говорила, что тебе надо быть дома к завтраку.
- Действительно. А здесь мне больше не дадут?
- Знаешь что? Пошли на кухню.
Это была не сама кухня, а крошечный закуток, этакое преддверье рая. Из соседнего помещения тянуло свежим кофе и еще чем-то пряным.
- Холодного мяса, кофе и земляники, - крикнул Джабжа туда.
Тотчас же металлические руки протянули из-за двери все требуемое. Джабжа принял тарелки и поставил их передо мной.
- А ты? - спросил я.
- Мы с Лакостом только что завтракали. Ты не стесняйся. В Егерхауэне тебе не дадут медвежатины.
- А у тебя она откуда? На Венере, кажется, медведей еще не пасут.
- Поохотились, - Джабжа блаженно расплылся. - Мы ведь имеем на это право, только оружие должно быть не новее тысяча девятисотого года. В том-то и соль. Через месяц собираемся на оленя. Пошел бы с нами?
- А вы все вчетвером?
- Нет, Илль этого не любит.
- Странно. Можно подумать обратное. А ее брат?
- Какой брат?
- Туан, - сказал я не очень уверенно.
- Какой он к черту брат. Просто смазливый парень. Да они и не похожи. А стреляет он здорово, у него музейный винчестер. Так договорились?
Я кивнул.
- И вообще, переходил бы ты сюда. Мне позарез нужен еще один кибермеханик. А?
Я покачал головой.
- Нравится в Егерхауэне?
- Да, - сказал я твердо. - Мне там нравится, Джабжа.
Он посмотрел на меня и не стал больше спрашивать. Удивительно понятливый был парень.
Я взял за хвостик самую крупную земляничину и начал вертеть ее перед носом. Как все просто было в этой Хижине. Ужины при свечах, охота, винчестер вот музейный… Словно то, что потрясло все человечество, их совсем не коснулось. А может быть, они и не знают?…
- Послушай-ка, Джабжа, а все вы действительно знаете ЭТО?
- А как же, - он прекрасно меня понял и совсем даже не удивился.
- И кому это первому пришло в голову обнародовать такие данные? Самому Эрберу?
Теперь он посмотрел на меня несколько удивленно.
- Интересно, а как ты представляешь себе это самое: "обнародовать"? Может, ты думаешь, что на домах списки развесили или повестки разослали: "Вам надлежит явиться туда-то и тогда-то для ознакомления с датой собственной кончины…" Нет, милый. Что тогда творилось - описанию не поддается. Съезд психологов, конференция социологов, фонопленум археопсихологов, конгресс нейрологов, симпозиум невропатологов; всеземельные фонореферендумы шли косяком, как метеоритный поток. Страсти кипели, как лапша в кастрюле. И только когда абсолютное большинство высказалось против консервации пресловутых данных и за проведение опыта на строго добровольных началах - только тогда Комитет "Овератора" принял "Постановление о доступе к сведениям…" - вот такой талмуд. Читался, как фантастический роман, - сплошные предостережения типа: направо пойдешь - сон потеряешь, налево пойдешь - аппетит потеряешь, прямо пойдешь - девочки любить не будут…
- И все-таки ты пошел?
- Дочитал - и пошел.
- Ох, и легко же у тебя все выходит… Но кто-то не пошел?
- Естественно.
- И много таких?
Джабжа слегка пожал плечами:
- Кроме тебя, в Егерхауэне трое. И все знают. У нас тут четверо. И тоже все знают. Ведь все-таки "Овератор" нес колоссальное Знание. Его надо было взять и покрутить так и эдак - посмотреть, какой из него может получиться прок.
- Эксперимент на человеке.
- Зато какой эксперимент! И ты отказался бы?
- Я поставил бы его на себе. Только на себе.
- Ага! Вот мы и дошли до истины - на себе. На деле так и оказалось - каждый решил поставить его на себе. Читал ведь, наверное, у себя на буе всякую беллетристику про Последнюю Мировую, и все такое? Помнишь: выходит командир перед строем и говорит: это нужно, но это - верная смерть. Кто? И вот выходят: первый, второй, третий, а там сразу трое, четверо, семеро, и вот все остальные делают шаг вперед - и снова перед комиссаром одна шеренга. У вас в такой шеренге - трое. У нас - четверо. Где-то, может, и никого. А где-то - тысячи, миллионы.
- Тогда надо было выбрать из них некоторых.