– Тебя обидела женская игра, парень! Она просто играла, а ты, гордый сукин сын, решил, что над тобой издеваются. Я давно говорил – гордыня – грех! Они все играют нами. Им так положено. Я их так создал... Посмотри на себя. Ты умный, удачливый... – Крис щелкнул ногтем по планкам орденов на моей груди, – сильный, как слон. Мужчины правят этим миром. Та маленькая штучка, что скучает в штанах, дает тебе больше прав чем всем этим... Выпьем...
Он одним махом влил в себя жидкость, и я побоялся, что, совсем напившись Крис не сможет договорить до конца. Однако полстакана адского пойла не произвели заметных изменений в философе.
– Поставь себя на ее место, – поставив рюмку на стол, продолжал он, как ни в чем не бывало. – Каждый обладатель меж ножного шланга норовит заполучить ее в постель. Но ей-то нужен только один! Принц! Лучше всего на белом коне... Ты отвлекся!
Я сразу не понял и он тут же требовательно подвинул опустевший стакан.
– Игра – единственный способ их самозащиты. Ты, муж! Мужчина, яйценосец, можешь заломить ей руки и поиметь... Некоторым бабам это даже нравится, и ты можешь выиграть. Но если ты попробуешь играть в ее игру, и это получится – ты выиграешь обязательно... Пьем.
Я почувствовал внутренний восторг и легкое затемнение сознания. На всякий случай, решил сразу расплатиться с барменом и не прогадал. Когда Кристос начал рассказывать, что должна чувствовать и как себя вести Джана в эпоху партиархата, я еще слушал. Но вот модель матриархата в представлении доморощенного мыслителя уже не воспринимал. Только чистый голос, наполненный бесконечной мудростью и состраданием, каким-то образом проник в угасающее сознание:
– Мир тебе, сын мой! Да будет с тобой любовь!
Впрочем, это, скорее всего, был уже сон.
Очнулся я глубокой ночью на жесткой металлической скамье в полицейском участке прямо напротив дежурного сержанта.
– Привет, – неприветливо сказал я и перевел свое тело из лежачего положения в сидячее. Только, оказывается, в полицейских участках на уровне пояса стоячего человека находится слой боли. И я туда по неведению врезался башкой. Даже в глазах потемнело.
Сержант терпеливо дождался, пока я закончу стонать, принес пластиковый стаканчик чуть теплого кофе с таблеткой и поинтересовался:
– Отправить тебя в военную комендатуру или в городе есть родственники?
– Знакомые..., – попробовал улыбнуться я. – Только не знаю, как с ними связаться.
– Достаточно имени, – успокоил меня коп.
– Джана Джехроуд, – сказали губы, и я удивился. Думал-то я об Игоре Танкелевиче.
Сержант вернулся за конторку и лихо застучал там по клавишам компьютера. Через минуту уже говорил с кем-то по телекому.
– О'Кей, лейтенант, – мягко сказал он, подошел и сел рядом. – Она сейчас за тобой приедет.
Я не верил своим ушам, но спорить с добрым фараоном не стал. Тем более что сержанта, почти уже старика, интересовал совсем другой вопрос.
– Был на фронте?
– Таиланд, Африка, Алтай...
– Там страшно?
– Да. Там убивают... Но это еще ничего. Хуже всего, когда тебя сильно ранят. Вот это страшно. Инвалиды никому не нужны... Она сама сказала, что приедет?
– Юная леди? Да, она сама... У меня сына в армию забрали...
– Дай ему Бог удачи... Она сразу согласилась приехать?
– Сразу. Я сказал, что она единственный человек в городе, кто тебя знает и может отсюда забрать. Она сказала, что уже едет... Как ты думаешь, мы победим?
– Вряд ли. Напиши мне имя твоего сына. Я попробую вытащить его из армии. Надеюсь, он не доброволец?
Сержант недоверчиво хмыкнул, но потом мысль "чем черт не шутит" появилась у него на лбу, и ушел за бумагой.
Джана появилась в полицейском участке не менее эффектно, чем я на вечеринке ее отца. Сначала сквозь пинком распахнутые двери ввалилась пара закованных в бронированные латы киберов, потом прошла череда ошарашенных арестованных со скованными руками. За ворами шествовал десяток, увешанных амуницией полицейских, воняющих потом и громыхающих оружием. А Джана, словно добросовестный пастух, замыкала это карнавальное стадо. Хрупкая и утонченная, она вызвала усиленное сердцебиение. Я боялся, что дежурный сержант попросту не правильно ее понял, и она пришла, чтобы снова посмеяться надо мной.
– С тобой хорошо тут обращались, милый? – едва отыскав меня глазами, прямо от порога ласково проговорила она. И потом, грозно глянув на сержанта, принесшего листок с именем сына, задала этот вопрос уже совсем другим тоном.
– Я рад, что ты приехала, – не узнавая собственный голос, выговорил я. – У меня больше никого нет в этом муравейнике.
– Ну, как ты мог подумать, что я не приеду, – укоризненно, но все-таки очень и очень мягко сказала девушка и присела рядом на краешек кресла. – Наша небольшая ссора ничего не значила. Ведь так?
– Конечно! – с энтузиазмом воскликнул я и почувствовал, как губы расползаются в улыбку. – Я вел себя попросту глупо...
Джана улыбнулась в ответ и обратилась к сержанту:
– Мистер Кастр свободен или мне нужно побеспокоиться об адвокатах?
– Для Правосудия лейтенант Кастр недоступен, – серьезно сказал полицейский и развел руками. – Он свободен.
Я сунул бумажку сержанта в карман и, даже позабыв попрощаться, вышел вслед за Джаной.
Всю дорогу, сидя в гравикаре, я выдавал, а она благосклонно принимала многочисленные комплименты. Я плохо помню этот путь, нечто совершенно другое занимало разум. Не зря говорят, что любовь – это временное помешательство.
Джана привезла меня в какой-то дом. Кар влетел точно в гараж и я вслух восхитился пилотским талантом пассии.
– Машину вел компьютер. Ты издеваешься или забыл? – несколько грубо перебила меня Джана.
– Впрочем, это неважно, – тут же мило улыбнулась она, избавив меня от разрыва сердца. – Тебе просто необходимо привести себя в порядок. Сейчас войди в эту дверь, одежду сложи в робопрачечную. Через полчаса она выдаст все совершенно чистое. Прими душ... Ну и все такое... Я хочу, чтобы на тебя взглянули одни... господа. Я хочу, чтобы они видели какой ты красивый...
Выражение "он улетел на крыльях любви" как нельзя лучше ко мне подходило. Я соображал не лучше лабораторной крысы попавшей в лабиринт. Войдя в забранное от пола до потолка в зеркала, помещение туалетной комнаты, я, как Джана и хотела, разделся, сложил в робота одежду и, напевая какую-то глупенькую песенку, помылся под душем. Я чувствовал себя счастливейшим из смертных.
Сказка кончилась, едва я вышел из зеркальной комнаты. На аккуратно расставленных стульях возле прозрачной с одной стороны стены сидели десяток давящихся от смеха дружков Джаны. Сквозь стекло отлично были видны все мои манипуляции с душем...
– У тебя неплохое тело, – утирая острым краешком свернутого платка выступившие слезы, пропищал Диксон Маатес.
– Без визуальных контактов! – зло выдохнул я, и что есть силы врезал чертову придурку по печени.
– Я буду тебя иметь... – крикнул, ткнув пальцем в уже не смеющуюся Джану, – как последнюю шлюху!
– Если это случиться, – показала зубки богатенькая тварь, – я станцую стриптиз в Метрополитан-Опера!
Сказать, что я был взбешен – значило ничего не сказать. Только что рухнул последний бастион моей самой розовой и пушистой мечты. Я сжег мосты и объявил войну. Но вместо ярости чувствовал только странную пустоту внутри. Мои вечные спутники, моя гордость и проклятие – кровожадная толпа напыщенных командоров, лишь укоризненно качали головами, как бы говоря: "мы тебя предупреждали, младший". "Значит, я должен сделать то, что должен!" – сказал сам себе, пнул под коленку начинавшего вставать дизайнера и, сопровождаемый взглядами замерших от страха "друзей" Джаны, спокойно ушел.
Город-робот немедленно растворил меня в себе. Шел по висящим над землей на высоте сотен метров над поверхностью усталой планеты тротуарам, слабо понимая, куда же меня несет. Где-то на краю этого стале-бетонно-стекляного монстра, из-за Великого Океана вставало Солнце и каньоны улиц уже наполнила предрассветная дымка. Это было важно. Значимое Солнце, несокрушимые громады домов – городов, делающие свое дело компьютеры, миллионы проносящихся мимо машин с людьми нужными и не очень. Важными господами и вечно гонимыми коммивояжерами. Все и все были на своих местах, имели свою нишу в жизни или были важны для жизни других...
И лишь я, маленький винтик в большой машине, который попал туда случайно, шел по чужой земле, неизвестно куда и ни кому не нужный...
6
Клетка в клетке. Командос-3
Наступление рабочего дня я встретил у заблокированных броневой плитой ворот Всеземного Федерального банка. Внутренняя опустошенность, полное отсутствие всяческих чувств, спасло в это утро не одного человека от верной смерти.
Банковские клерки, один за другим, тянулись к месту работы и каждого сначала приходилось уговаривать вынуть из ушей квадронаушники, из глаз контактные галоэкраны или положить в карман микропульт какой-нибудь компьютерной игры. Только потом человек становился открытым для общения. И каждого приходилось убеждать, что я Председатель Севета директоров этого банка, а значит имею право пройти на следующий уровень в многоэтажном здании.
Наконец, когда время приближалось к перерыву на второй завтрак, я оказался перед дверьми со скромной табличкой: "управляющий, Игор Танкелевич". Тут терпение истощилось. Я стремительно пробежал мимо смазливой секретарши и ввалился в кабинет.
Игор встретил меня возле самых дверей.
– Здравствуй, Бертран, – широко улыбаясь, воскликнул он. – Ты стал удивительно терпелив!
– Так ты... знал, как я пытаюсь к тебе пробиться? – почему-то даже не обидевшись, вяло проговорил я.
– Обижаешь! – притворно огорчился банкир, усаживая меня в кресло сразу принявшее наиболее удобную форму. – Я контролирую ситуацию в фирме... Я хотел, чтоб ты отметил, как много служащих стало в нашем офисе. Семьдесят процентов этих людей платят зарплату нам, а не наоборот. Ты уже заработал на этой идее триста миллионов кредитов...
– А топливо звездолетов? – немного оживился я.
– Чистая прибыль перевалила за миллиард! – гордо заявил Игор.
– Ух, ты! – я не знал, что и говорить. Честно говоря, на такое и не рассчитывал. Я, конечно же, был рад свалившейся куче денег, но столь высокий спрос на топливо означал уже начавшееся повальное бегство состоятельных людей с Земли, а это не слишком добрая примета.
– Есть одна проблема, Берти, – наблюдая мою задумчивость, осторожно начал коротышка.
– Я слушаю, слушаю, – поспешил я.
– Из министерства экономики пришло распоряжение немедленно прекратить глобальные спекуляции свититом...
– Чем?
– Свититом. Это так называется топливо для межзвездных кораблей. Его открыл болгарский профессор Светов, лет пятьсот назад.
– Да ладно... что там они от нас хотят?
– Хотят, чтобы мы перестали скупать все появляющиеся на рынке партии стратегического топлива. Пишут, что готовы начать репрессии, если не прекратим хулиганить...
– Ясно! – прервал я настроенного на сатиру и юмор приятеля. – Напиши прямо Президенту ответ от моего имени. Напиши, что начинать термоядерную войну первыми тоже не хорошо! Но я же не угрожаю! А кто больше хулиганит, еще нужно разобраться!.. Напиши, я подпишу.
– Серьезная игра! – констатировал в миг спрятавший улыбку банкир.
– Времена сейчас такие, серьезные, – уныло выдал я. – И вот еще что! Игор! Начни-ка ты строить звездолет для нас... Или купи готовый. Нам нужен большой корабль... Чтоб вошли все средства, все архивы банка и еще тысяч пять людей в придачу... И устрой мне назначение куда-нибудь... на Луну, что ли. Меня Земля больше не держит. Я хочу смотреть на все это... со стороны. Нормальные люди только так и должны поступать. Может быть, купить пару лунных кратеров?
– Или захватить... – прошептал вдруг Игор.
– Что ты имеешь в виду?
– На Луне уйма кратеров, у них... – банкир неопределенно ткнул куда-то себе за спину, – рук не хватит все удержать. Небольшой хорошо подготовленный отряд, отправленный для поддержания стабильности в регионе...
– Бестия, – хмыкнул я. – Самое настоящее чудовище!
– Озвучиваю твои мысли... – за скромничал Игор. И тут же перешел на серьезный тон. – Сегодня же начну строительство крейсера...
– Завтра начнешь. Сегодня ты поможешь раздать долги!
Всеземной Федеральный Банк устаивает открытые приемы не часто. Вряд ли это случается чаще чем раз или два в год. С тех пор, как вспыхнула эта проклятая эпидемия коммунизма, банк не давал приемов ни разу. Необычным было и место проведения приема – Метрополитан-Опера. В огромный зал, даже не смотря на пущенную кем-то глупую шутку про "пир во время чумы", набилось слишком много народу. Все знаменитости, все бизнесмены, все политики и представители власти, все, кому что-то было нужно от банка, явились в тот вечер. Мистер Джехроуд с дочерью прибыл в первой волне...
Это все потому, что общая сумма его долгов, которые нам с Игором удалось скупить, переваливала за двести миллионов. И согласно учтивому уведомлению, скрепленному моей подписью, эти деньги он должен был вернуть в трехдневный срок. Аналитики банка заверили нас с Игором, что только чудо может помочь Джехроуду собрать за три дня такую сумму.
Ни единого человека из тысячи собравшихся в Метрополитан-опера не известили о причине бала. Ходили самые различные слухи, от чисто русских – "с жиру бесятся", до полностью абсурдных – "банк решил захватить власть". Я бродил среди людей, напрягал уши и высматривал единственного человека, ради которого все это шоу и было организованно – Джану Джехроуд.
Наконец я ее увидел. Она стояла у стены с коллекцией древних бумажных еще афиш. И могла дать сто очков форы любой из улыбающихся с ярких листков красавиц.
Рядом были ее отец и, наверняка друг семьи, тот самый старый пузатый генерал. Именно престарелый ястреб увидел меня первым и указал остальным. Озадаченные рожи папаш порадовали, а ехидная улыбочка девушки только придала уверенности. За прошедшие в ожидании этого часа дни, я как-то перегорел, сжег остатки чувств к этой стерве.
Невидимый ведущий включил запись гимна банка, высокие створки ворот распахнулись, и в зал вошел Игор Танкелевич. Аплодисменты, которыми человечек был награжден, как я заметил, потешили его самолюбие. Шоу началось.
– Здравствуйте, добрый вечер, судари и сударыни, – напыщенно выдал Игор и его усиленный голос долетел до всех закоулков большого зала. Толпа избалованных вниманием богатеев и политиканов немедленно притихла. Слово имели Деньги.
– Мы пригласили вас в этот вечер с тем...
Игор уже отыскал меня глазами и теперь медленно приближался.
– ... Чтобы, в это сложное для страны время...
До меня было еще далеко, и Игор тянул время.
– Представить нового человека в правлении нашего, крупнейшего в Ойкумене*, банка...
Что-то заподозрившая Джана подозрительно на меня взглянула, но потом, отказавшись в это поверить, покачала головой и отвернулась.
– Этот человек молод, свободен от консерватизма в мышлении и достаточно энергичен, чтобы придать нашему финансовому институту достаточно сил...
Речь придумали вместе, причем мне еще пришлось буквально приказать Танкелевичу не использовать и гораздо более цветистые комплименты.
– И в тоже время, этот человек – потомок древнего рыцарского рода, сочетающий в себе верность традициям с жесткостью времен конкисты*. Человек уже отмеченный высшими наградами Содружества за отвагу и доблесть в сражениях с красной заразой...
Игор приблизился на критическое расстояние. Теперь он должен был начинать выговаривать мое настоящее имя. Внешне спокойный, я дрожал, словно от холода.
– Итак, рад представить вам нового Председателя Совета директоров Всеземного Федерального Банка...
Нас разделяло не более двух метров. Джана открыла рот от удивления, а потом ее лицо исказилось в бессильной ярости.
– Кавальеро Бартоломео Эстер де Кастро!
Игор шагнул вперед и протянул руку для пожатия. Джана закусила губу. Я торжествовал, но представление только начиналось.
Церемония взаимных представлений с сотней другой высокопоставленных и богатых ублюдков, включая членов их семей, политиков всевозможных рангов и мафиози, тянулась нестерпимо долго. Такое количество повторений моего полного имени, памятуя о неприятностях, которые обязательно низвергались и при одном его упоминании, ничего хорошего не сулили. А имена представленных людей я забывал уже секунду спустя. Мне ничего от них не было нужно... Но это входило в сценарий.
Наконец официальная часть шоу закончилась. Со сцены невероятных размеров, зазвучал оркестр, в зал вкатили столики с закусками, шустрые стюарды вооружились бутылками с шампанским и нырнули в толпу. Пришло время триумфа.
– Мистер Джехроуд, – слегка поклонился я отцу Джаны. – Могу я пригласить сеньориту на танец?
Презрительно крививший губы король овсянки уже явно собирался отказать, и я счел нужным добавить:
– А вы, тем временем, подумайте о своем долге. Срок кончается завтра в полдень!
Джана чуть порозовела, ее губы дрогнули и она, почти силой освободившись от родительской поддержки, ринулась ко мне. Если бы фанфары, которые звучали голове, можно было хоть слегка усилить, весь Нью-Йорк оглох бы на месяц. Я испытывал наслаждение, сродни оргазму, от одного вида пышущего яростью лица своей недавней пассии.
– Ты ведь хорошая дочь? – принялся глумиться я. – Тебя ведь затронули неприятности отца?
– Скотина, – выдохнула Джана и впилась в ладонь остро отточенными ногтями.
– Ну что ты, – продолжал я. – Такие, как я правят этим миром... А такие, как ты должны на нас работать, умирать за нас, утирать нам задницы...
– Ты чудовище!
– Я?! Помнишь, я обещал... – безучастно промолвил я, даже и, не попытавшись освободиться от ее коготков. Боль тоже приносила удовольствие. Ее боль. Та, которая во сто крат сильнее боли физической. – ... Я обещал сделать тебя, как дешевую шлюху?
– Так все это только для этого? – скривилась Джана.
– Это для того, чтобы сообщить тебе... что я передумал. Ты не стоишь двести миллионов кредитов... Ну, десятку я за тебя еще бы дал...
– Так что же ты хочешь, монстр, – бессильно проговорила девушка, не забывая, впрочем, передвигать ногами в такт музыке. – Ведь тебе же нужна я, а не отец...
Жертва стремительно падала в тщательно приготовленную ловушку. Я подал условный сигнал и робот – микрофон повис над ее головой.
– ... Сними с него все долги, и я буду принадлежать тебе!
Вот этого-то я и ждал. По сценарию, я должен был громогласно расхохотаться, но горло подвело. Вместо смеха выдал только нечто напоминающее писк. Я мог испортить игру, и пришлось по быстрому брать себя в руки. Хохот получился не слишком естественным, но, благодаря уже подготовленному микрофону, очень и очень громким. Выдрессированные под руководством замечательного фердфебеля Игора Танкелевича музыканты немедленно отложили свои инструменты. Тысячи глаз смотрели на нас с Джаной.
– Простите, господа, – делая вид, что и не подозревал о микрофоне, смутился я. – Просто сеньорита Джехроуд предложила себя в обмен на кредит нашего банка для ее отца...
Я, изо всех сил стараясь не попасть, попробовал отмахнуться от висящего над головой робота и добавил, слегка понизив голос: