А приятели Демы один за другим покидали насиженные места в научно-исследовательских институтах, где некогда создавались радиоуправляемые ракеты, в школах, где контрольные нынче списывались за пачку жевательной резинки, в больницах, где врачи терпеливо объясняли своим полуживым пациентам, что лекарств нет и не предвидится. Они получали должное количество пинков от конкурентов, раньше вступивших на каменистую тропу бизнеса, они разорялись и плакались Деме в жилетку. Они приобретали опыт борьбы с удавкой, именуемой налогами и робко знакомились с квадратными молодыми людьми, обещавшими "прикрытие" и решение всех проблем в лучшем виде. Многие из деминых друзей давно перессорились друг с другом, но все они неизменно захаживали к нему в поисках давно забытого спокойствия. "Знаешь, Дик, хорошо тебе! Сидишь на своем окладе, никаких тебе проблем. А у меня вот и баланс несданный, и "волжак" без конца барахлит, и жена волком смотрит, что дома не ночую, и финны вот опять нос воротят – контракт, видите ли, не выполняю! Не жизнь, а каторга!" "Что же, ребята, – неизменно ответствовал им Демид, – каждый создает проблемы сам, все дело в том, как к ним относиться. Наведите порядок в душе своей, ибо счастье человека лежит не вне человека, но в нем самом". Друзья похохатывали, били Дему по плечу и глушили коньяк стаканами.
Друзья же и сватали телохранителем Дему к темным личностям разного пошиба.
Жить без денег было унизительно. И Демид, скрипя зубами, кляня себя за малодушие, соглашался. Дела эти были почти безнадежные. Подводила слава везунчика, каковым слыл Демид. Его везли на убой как счастливый талисман в смутной надежде, что он отобьется. Что, спасая свою жизнь, защитит не только себя, но и своего хозяина.
В тот злосчастный вечер он не получил никакого откровения. Он не узнал ничего. Но слово было дано. И Дема стоял на промозглом ночном перекрестке, дожидаясь машины, пританцовывал и костерил мороз на чем свет стоит. Он не мог позволить себе надеть длинный тулуп и тем самым лишить себя спасительной подвижности. На нем была лишь куртенка, слишком легкая для метели и парусившая на ветру. Наконец из искристой мглы показались два расплывчатых желтых круга фар. Рядом с Демидом остановился "Мерседес", задняя дверь раскрылась и оттуда вылез человек.
"Ну ладно, братки, до завтра!" – крикнул он и отошел в сторону. Из окна махнули рукой: "Демид, ты? Залезай!" Дема согнулся, полупросунувшись в машину, и попытался разглядеть обстановку в темном салоне.
Неожиданный толчок вбил Демида внутрь – парень, который остался на улице, с разбегу вбросил его в машину, сам впрыгнул следом и захлопнул дверь. Мерседес рванул с места и Демид обнаружил, что зажат между двумя горами мускулов в кожаных куртках, остро воняющих потом, а к шее его приставлен нож. Более горячего оружия пока не наблюдалось, но Дема догадывался, что без него не обойдется.
– Так, мужики, – раздался знакомый голос с водительского места, – с ним хлебало не разевать! Сейчас вывезем на Казанку, там и поговорим без лишнего шухера.
– В чем дело? – хрипло спросил Демид. – Продал меня, Коля? Ой, нехорошо так поступать, видит Бог! За кого хоть страдаю-то?
– Ты еще спрашиваешь, мой сладкий? За всех, супермен мой хренов, за всех. Много ты знать стал. Суешься, куда не следует. Вот и расскажешь нам что-нибудь интересное. Особенно про Короткого. Про кореша своего Петечку.
– Хрен тебе, – сказал Демид. – Я тут не при чем. С Петей сам разберешься. А меня отпусти, пока я не обиделся. Я мужик добрый, постараюсь забыть.
– Слыхали, братва, какого героя везем? – Мужики сзади заржали, но как-то неуверенно. – Опять слинять надеешься? Везучий, значит? Посмотрим... Пата, еще раз говорю, с ним осторожнее! Он у нас такой крутой, еще не понял, с кем дело имеет!
Парень справа осклабился, теснее прижался к Демиду, для острастки кольнув его ножом в шею. Машина тихо шуршала по шоссе, выезжая за город. Дело было совсем плохо – везли его убивать. Даже музыку не включили – все напряженно молчали, ожидая от Демида какого-нибудь сюрприза.
"Дема, не злись, – Демид любил разговаривать с самим собой – это всегда его успокаивало. – Ситуация, конечно, не подарок. Но шанс есть. Ножичек у этого Паты небольшой, несерьезный, я бы сказал. Судя по всему, мозгов у него тоже маловато. Нож держит по-дурацки – руку локтем вниз вывернул. Если что, пойдет вскользячку. Кто их учил, идиотов?"
Демид криво усмехнулся. Приходилось ему попадать в передряги и похуже.
"Мерседес" резко затормозил, съезжая с ледяной полосы на асфальт, и демины соседи, не удержавшись, резко наклонились вперед. Дальнейшее не заняло и нескольких секунд. Демид быстро выпрямил ноги и откинулся назад. И тут же хряснул открытой ладонью в нос своего левого опекуна. Парень коротко хрюкнул и захлюпал кровью. Пата с ножиком еще не опомнился, но Демид знал, что в следующую секунду лезвие воткнется ему в бок. Деме повезло. Жлоб за рулем с хриплым ором ударил по тормозам и машину занесло на обледенелой дороге. Парня с ножом отбросило в угол. Демид свалился вниз с сиденья и схватил нож за лезвие, чувствуя, как острое железо вспарывает ладонь, затем соскользнул на запястье врага. Быстрое крутящее движение – хруст костей – и нож полетел в сторону. Пата завизжал, как поросенок и попытался вскочить. Хороший удар кулаком между раздвинутых ног успокоил его и сложил пополам. В следующую секунду Демид открыл дверцу и нырнул головой вниз, прямо в снежный сугроб. Он покатился с насыпи, отплевываясь от колючего снега, запорошившего лицо. Из машины доносился мат, ребятки на задних сиденьях выли в два голоса. Демид, проваливаясь по колено в снег, побежал к ближайшим кустам. Он знал, что теперь без "Калашникова" справиться с ним невозможно.
В машине тоже это знали. Через минуту "мерс" развернулся в туче белой пыли, и покатил к городу. А Дема сел в снег, и стал, морщась, стягивать с руки разрезанную перчатку...
Вот такую противную историю вспомнил Дема, стоя с телефонной трубкой. С тех пор он очень настороженно относился к чужим машинам, а "мерседесы" не мог видеть даже издалека. Загасить тот конфликт стоило больших усилий, и уже с зимы Демид не ввязывался ни в какие сомнительные дела. Он вел размеренную, хотя и бедноватую жизнь – плелся на автобусе на работу через полгорода, по вечерам ходил в спортзал или сидел с друзьями, а по утрам открывал окно и занимался китайской гимнастикой.
– Господин Коробов, вы слышите меня? – в сотый раз вопрошал вежливый голос в трубке. Демид задумался и совершенно забыл о своем собеседнике, проявляющем ангельское терпение.
"Соглашайся, Демид, – сказал он себе. – Это же иностранцы. Они люди приличные. Сразу резать не будут. Может быть, туда придет эта забавная куколка, Джейн, подарит тебе коробку конфет, чмокнет в щечку и пригласит в гости в Америку..."
– Да, да, господин... Энтони. Я приду.
– Запишите, пожалуйста: Ник Эджоу. Вас встретят в ресторане.
– Хорошо, до свидания.
ГЛАВА 3
Демид стоял у зеркала и рассматривал свое изображение.
"Из личного досье: Коробов Демид Петрович. 28 лет. Русский. Особые приметы – среднего роста (178 см), среднего телосложения. Нос прямой (сломан два раза, но удачно выправлен), глаза серые, волосы – темно-русые.
Стандартный советский набор.
Татуировки – не имеется.
Правда, хватает шрамов самых разных калибров, но на физиономии – только один. Над правой бровью. Улыбка умная, но кривая. Зубы тоже кривоваты. Не Ален Делон, одним словом...
Дополнительные сведения: образование высшее, холост. Сексуальная ориентация – обычная. Любит он женщин, любит. Некоторые из них отвечают ему взаимностью (паспортные данные последних не указываются).
Психологическая характеристика: интроверт неярко выраженного типа.
Переводим: живет внутри себя, для самого себя и на окружающую действительность обращает мало внимания. Главный канал общения с окружающим миром – желудок".
Дема встал в позу Горация и прочитал стихотворение, сочиненное им однажды в минуту максимального познания собственного "Я", то есть после хорошего ужина:
Много всяких философий
Напридумывали люди,
Услаждая чашкой кофе
Свой объемистый желудок.А в своем мировоззренье
Два столпа я отмечаю:
Толстый-толстый слой варенья
И большая чашка чая.
Итак, Демочку пригласили в ресторан. Собственно говоря, ничего особенного в этом не было. Когда Дема был еще студентом биофака, в рестораны он хаживал частенько, любил хорошо покушать, да что греха таить, иногда и выпивал (друзья брали с собой авоську водки и ставили под стол, весело обновляя бутылки под недовольное брюзжание официантки). Времена были дешевые и непосредственные. Последние же два года Дема в ресторан не попадал. У него появилась своя квартира, и надобность в таких походах отпала – друзья появлялись регулярно, чаще в поздний час, принося с собой атмосферу веселья, и роскошь человеческого общения, приправленную ностальгией о былом. Дема был хозяином радушным, любил посмеяться и накормить гостей. Чем-нибудь изысканным. Например, магазинными пельменями.
Дема стоял перед зеркалом и пытался вспомнить, что одевают приличные люди при деловых встречах с иностранцами. Наверное, лучше всего было бы надеть костюм. Но... Дема открыл шкаф и кисло посмотрел на пиджак серенького ослиного цвета, сиротливо выглядывающий из самого угла. Дема не любил костюмы – в них он чувствовал себя скованно, пиджак спеленывал его плечи как смирительная рубашка и приходилось бороться с постоянным желанием закатать рукава до локтя. К тому же костюмчик этот Демид купил лет восемь назад, для своей свадьбы (так, к счастью, и не состоявшейся), и почти не надевал с тех пор. Теперь он уже явно устарел, да и сшит был не лучшим образом – плечи были в обтяжку, зато в области живота обнаруживались болтающиеся на ходу излишки материи – костюм был сшит на стандартного российского пузатого дядьку. Демочка потрепал пиджак по сутулому загривку.
– Виси, кореш! Твое время еще не пришло.
В конце концов, Дема остановился на свободных летних брюках, мягких кожаных туфлях, водолазке и легкой светлой куртке. Все это выглядело достаточно стильно, а, главное, Демид чувствовал себя в этом наряде спокойно и уверенно. Он побрился, почистил зубы, исполнил перед зеркалом несколько танцевальных па, неуловимо напоминающих у-шу стиля "Северной бабочки" и отправился на встречу.
Демид подошел к "Торосу" легкой пижонской походкой. Дневная жара уже спала, и в воздухе разливался упоительный запах цветущих лип. Демид повернулся на носке и отставил ногу в незаметном чужому глазу чечеточном движении. Сейчас он исполнял роль непревзойденного эстета (но не сноба!) пожалуй, жизнерадостного эстета, вот это самое то! Не хватало только тросточки и туфель с железными набойками.
– Буоно джорно, любезнейший, – сказал он средних лет швейцару, который с угрюмым видом сидел на стуле около открытой двери, читал "Комсомольскую Правду" и перегораживал вход своими ногами. – Не соблаговолите ли вы принять ножку?
– Чево? – швейцар посмотрел на Дему, как на идиота.
"Тросточкой бы его... Да по мордасам".
– Копыта убери, чево...
Демид кинул швейцару пятерку и прошел внутрь.
Час был ранний. В зале царил приятный полумрак, не было даже накурено, народу было мало и оркестр еще не начал свою игру. Демида подвели к столику, стоявшему в отдалении от сцены и сервированному в стиле "а-ля-рюсс". Из-за стола встал мужчина, вежливо кивнул головой и подал Демиду руку.
– Господин Коробов? Рад вас видеть. Ник Эджоу. Впрочем, можете величать меня просто Николай Игнатьевич. Николай Игнатьевич Ежов.
"Вот те раз! То иностранцы, то нет! Черт ногу сломит".
– Демид Петрович Коробов, лучше просто Демид. Так вы что, извините, из наших?
Мужчина улыбнулся. Вид у него был вполне американским. Хорошо одет. Глаза голубые, глубоко посаженные и спокойные, морщинки вокруг глаз. Светлые волосы, мало тронутые сединой и зачесанные назад. Большие грубоватые руки. Было ему лет пятьдесят и он был очень похож на свою дочь.
– Да, пожалуй, именно так и можно сказать – из наших. – Эджоу развел руками. – Бывший гражданин Советского Союза, бывший беженец со статусом религиозного меньшинства, бывший безработный... Все – бывший... А теперь – обычный бизнесмен. Канадец, позвольте так выразиться, русского происхождения.
Ник поманил рукой официанта:
– Эй, человек! Бутылку смирновской, пожалуйста! Вы водку пьете? – обратился он к Демиду.
– Да, немножко можно, – скромно сказал Демид. Этот канадец не был похож на русских, вырвавшихся пять-десять лет назад за границу и теперь приезжающих, чтобы почувствовать себя в России человеком первого сорта, гордо проехать по улицам на арендованном "форде" и утереть нос старым друзьям и недругам. Он выглядел основательно и внушал доверие.
– Ну что, Демид, за знакомство? – Николай отвинтил белую крышку с плоской бутылки.
– За знакомство, Николай Игнатьевич!
"Эджоу, канадский бизнесмен. Он же Ежов, русский мужик. Бывший. Чего ты дергаешься-то, Дема? Неплохой человек, кажется. Это стереотип наш извечный, что иностранцы все милые и глупые, как дети, и облапошить их ничего не стоит. "Русские прусских всегда бивали". А вот с нашенским человеком нужно держать ухо востро. Тебе-то не один ли черт, Ежов он или Эджоу? В конце концов, тебе от него ничего не нужно. А ты ему зачем-то понадобился".
Дема откинулся на спинку стула. Водка была ледяной, еда вкусной. Чем не жизнь?
"Впрочем, ты знаешь, зачем. На этот раз знаешь".
– Прожил я в Канаде без малого двадцать пять лет. – Ежов молодецки тяпнул рюмку и занюхал бутербродом с черной икрой. – Но родину свою забыть не могу. А порою кажется, что и не уезжал от нее никогда. Повезло мне. Если и есть на свете страна, похожая на Россию, то это – Канада. Знаешь, Демид, в нашем городке каждый третий – русский или украинец. Конечно, не такие, как я – беглые совграждане. Эти люди уехали за море еще в начале века, и не одно поколение сменилось. И язык уже многие подзабыли, вот разве что только вера осталась. Православная. Я ведь сам-то из староверов. Уехал из СССР под предлогом религиозных преследований. Хороший был предлог... Хотя и не больно-то я был тогда верующим... Это уже потом, когда наглотался я досыта английского языка, наелся ихних гамбургеров, наработался уборщиком в ихних фаст-фудах, потянуло меня к чему-то родному. Хоть и не советскому, может быть, а к русскому. Так и осел я в лесной Канаде. Хорошо там. Природа как в России – леса сосновые, черника, грибы. Лисицы такие же рыжие. Глухари есть, охота замечательная. Любишь охоту, Демид?
– Нет, не пробовал. – Демид считал, что убивать животных нехорошо.
– Ничего, что я перешел на ты?
– Конечно, конечно.
– Ты уж прости меня, Демид Петрович. Хоть я давно уже, вроде бы, иностранец, но человек простой. Что ж тут поделаешь? Вырос я в крепкой крестьянской семье. Слово отца у нас было – закон! И хотя батька мой, бывало, драл меня розгой, обиды на него не держу.
Николай перегнулся через стол к Демиду, доверительно постучал узловатым пальцем по столу:
– А я вот дочку свою, между прочим, пальцем не тронул. А кто тронет, тому голову оторву.
Сел. Выпили еще по стопке.
– Глупая она еще. Но в церковь ходит, это хорошо. Без этого нельзя, Дема, так я тебе скажу! Нынешние, они... От беса многое. Мутит он людей, застилает глаза. А Россия гниет заживо – смотреть больно. Не чужая она ведь, матушка.
Николай замолчал и грустно подпер голову рукой. Было в нем что-то патриархальное. Демиду такие люди встречались редко, и он слегка их побаивался – трудно было найти точки соприкосновения между их простой, основательной философией, и его собственным мировоззрением, эклектично составленным из обрывков экуменистического христианства, дзен-буддизма и житейской психологии российского горожанина.
– А Джейн совсем не говорит по-русски? – спросил Демид.
– Янка-то? Почему не говорит? В семье-то мы по-нашему говорим. Сызмальства приучал...
"А я ее дурой назвал. Шпионка".
– А что же она со мной только по-английски разговаривала?
– Ну, милый, ты сам ей дал поблажку, начал по-английски. Обматерил ее, кстати сказать. Она мне все рассказала. И правильно, что обругал. Потому что за дело. Шлендает где попало, у отца не спросясь... И перепугалась она очень. Вот ты представь себя на ее месте. Слава Богу, что хоть ты, мил человек, хорошим оказался, помог девчонке. А если б нехристь какой был?
– Угу.
– Она сейчас в Москву уехала на две недели, углубленный курс русского там проходит. Вот вернется, посмотрим, чему ее там научили. Вообще-то она в первый раз в России. Могла бы и почаще сюда приезжать. Я сам-то отсюда почти не вылезаю. Дела, дела.
– Бизнес?
– Да, бизнес. Станки деревообрабатывающие поставляю. У нас в Канаде все это на высоком уровне. Станками не интересуешься?
– Нет, – сказал Демид. – Я – специалист по кишечнополостным. Обсудить не желаете?
– Ладно, Демид Петрович. Не будем, как говорят в России, тянуть кота за хвост. Суть дела такова. Моей дочке нужна хорошая нянька. По-моему, ты подходишь.
"Угадал. Конечно, я угадал".
– Николай Игнатьевич, вы же в первый раз меня видите! Не слишком ли вы рискуете, предлагая работу совершенно незнакомому человеку?
– Ну, положим, справочки я о тебе навел. Кое-что узнал, друг мой ситный. И даже о всяких твоих художествах и приключениях, которыми бы охотно заинтересовалась ваша родная милиция. Знаю, знаю... Везучий ты, говорят, и от пули заговоренный! Но, честно говоря, меня это мало волнует. По глазам я вижу человека! Поверь мне, жизнь я за свои полвека повидал, жизнь меня била достаточно, в людях научила разбираться. Много тут всякой шпаны крутится, охранниками называются. Может, люди среди них и есть неплохие, не хочу греха на душу брать. Но смотрю в глаза и вижу – сердцевина-то трухлявая, вот в чем дело! А сердцевина должна быть твердой, из крепкого дерева. Воспринимай мои слова как хочешь, но в тебе это есть. Все остальное – ерунда, жизнь слабого человека всегда сломает, каким бы он каратистом не был. А тебе природой многое дано, из тебя, Демид, может толк выйти, если не загордишься. Ты вот лучше скажи откровенно, в Бога-то веришь?
– Верю, – сказал Демид. – А кто ж в него нынче не верит?
– То есть, что? Христианин ты, или любитель какой-нибудь новоявленной буддистской белиберды?
"Так, значит? В душу лезешь?.."