– Заперли, – обнадежил Гонза. – Вот тебе, солнышко, и доброе утро, и добрый день, и чай с вареньем. Мать его за ногу.
– Надо же, мы проснулись. А я – то думал, что так и будете прикидываться истуканами.
– Проснешься с тобой. Ты лучше скажи, какого лешего тебе нужно было так рано вставать. Выехали бы часиков в десять. Разница-то. А сейчас только подозрение вызовем. Какого, спрашивается, рожна три мужика в семь часов утра в лесу сшиваются, – продолжал ворчать Кубинец.
– Грибки собирают. Грибники мы, – ответил я. – Сами-то люди нездешние.
– Ага, уроды мы, а не грибники, – мрачно заявил Кубинец.
– А катер где оставим? – вмешался Ираклий.
– Рядом с дамбой. Водная система на дамбе заканчивается. Там рядом и оставим. Придется пешочком по суше походить. Непривычно, конечно. Но что поделаешь.
Больше мы не разговаривали. Молчали как прокаженные, у которых языки превратились в пюре. А через полчаса вышли на финишную прямую. Впереди показалась дамба "Моисей". Величественное и массивное сооружение двадцати пяти метров в ширину. Бог знает скольких метров в высоту. Она возвышалась над водами молчаливо и немного высокомерно. Она чувствовала свое величие и не обращала внимания на людишек, что копошились у ее подножия и в ее чреве. Сооружение, на котором оказалась зациклена вся жизнь в городе. Разрушь его, и городу в прежнем его виде и с нынешним укладом жизни придет скоропостижный… конец. Он в муках агонии скончается. Но на смену ему появится что-то другое. Восстанет новый город с новыми горожанами. Каким он будет? Вот в чем вопрос. Но уже не тем Санкт-Петрополисом, который мы любили. Дамба – ахиллесова пята града.
Эти мысли пролетели в моей голове со скоростью метеорита. И, судя по потерянным лицам моих товарищей, они испытывали те же чувства, что и я. Избавившись от наваждения, я всмотрелся в каменный берег и через пару минут заметил подходящее место для парковки. Маленькая бухточка, куда я аккуратно ввел катер.
– Переодеваемся, – скомандовал я.
Мы перебрались в пассажирский отсек и приступили к камуфлированию. Согласитесь, было бы странно, если в лесу вам попалась бы на глаза группа мужчин в строгих костюмах, при галстуках и в изящных сверкающих туфлях. Чтобы не вызвать подозрений, я запасся тремя военными защитного цвета куртками, теплыми штанами и резиновыми сапогами, да головными уборами – потрепанными, но все еще удобоносимыми. Оружие незримо легло в карманы. Мы были готовы к легкой прогулке по утреннему сырому лесу.
Покинув борт катера, мы разбрелись по лесу, изображая ранних грибников, которым странная страсть к собирательству не дала утром спокойно спать в теплых уютных постелях, а выволокла в промозглую сырость весеннего леса. Я аккуратно ступал по голой земле, сквозь которую выбилась тоненькая юная травка, и помахивал плетеной корзинкой, внимательно осматриваясь по сторонам. Я приметил Кубинца, шедшего в отдалении. А еще чуть дальше Стеблина. И тут меня кольнула мысль, от которой захотелось рассмеяться. Почему-то я не подумал об этом до вылазки. А все очень просто: "Какие на хрен грибы в мае-то месяце?" От неожиданности я чуть было не запустил корзинкой в кусты. Выглядели мы со стороны весьма и весьма экзотично. Три придурка с корзинками посреди весеннего леса. Прямо-таки какой-то сюрреализм. Я подкинул корзинку в воздух и наподдал ей. Корзинка треснула, но улетела в кусты. Таиться смысла не было. Мы и так выглядели чересчур подозрительно. Я нагнал Кубинца и все ему объяснил. Гонза посмотрел на меня как на сбежавшего из психушки, но поступил со своей корзинкой так же, как я. Стеблин оказался культурным. Он повесил корзину на сук и продолжил путь налегке.
Мы плутали по лесу часа полтора. Окольными путями пробирались вперед к махине дамбы, которая проглядывала сквозь редколесье на горизонте. Прохладный воздух пьянил, голова кружилась. Оттого первое препятствие мы и пропустили, пока Ираклий не напоролся на колючую проволоку. Вскрикнул и рухнул на землю. Я подбежал к нему, склонился и увидел, как из разорванной брючины струится густая кровь. Осторожно отведя проволоку в сторону, Ираклий выбрался из ловушки. Ох и выругался он, прямо как заправский биндюжник.
Нас, конечно, не ждали, но предполагали, что кто-нибудь любопытный может появиться. Дальнейший путь до дамбы мы проделали в состоянии крайней осторожности. Прежде чем сделать шаг, внимательно осматривались, чтобы не попасть в капкан. Спустя пятнадцать минут мы добрались до края леса и залегли в канаву, чтобы осмотреться.
Вход в служебные помещения дамбы был окружен желтым забором с информационным текстом: "РЕКОНСТРУКЦИЮ ДАМБЫ ВЕДЕТ ООО "АКВА-СИТИ". На общем желтом колере выделялись красные ворота, от которых в глубину леса уводила разбитая грузовиками дорога. За забором чувствовалось кипение жизни. Народу там было под завязку. А над забором возвышались смотровые вышки, как в колонии, где сидит пулеметчик с прожектором, внимательно следящий, чтобы из зоны никто не сбежал живым. На вышке дамбы находился человек с автоматом. Он дремал на стульчике, закутавшись в овчинный тулуп. Но можно было не сомневаться, что от его внимания не укроется ни одно движение на открытом пятачке перед желтой оградой.
– Место мы нашли, – прошептал я Кубинцу.
– Теперь понятно, как они готовили теракт. Не удивлюсь, если это "Аква-сити" Мертвому принадлежит, – пробормотал Ираклий.
– Соваться туда сейчас бессмысленно. У нас даже никакого прикрытия нет. Может, изобразить заблудившихся? – спросил Кубинец.
– Они насторожатся, – возразил я. – Передадут наши описания с видео начальству. Тут наверняка есть камеры. И весь периметр под видеоконтролем. А Мертвый два плюс два сложит элементарно.
– И что делать будем? – задал вопрос Ираклий.
– Уходим, – сказал я.
– Ты Дубай будешь об этом логове сообщать? – поинтересовался Гонза.
– Обязательно. В час "Икс" нам одним не справиться. Тут армия целая стоит. Так что затяжные бои обеспечены. Хотя за некоторое время до взрыва, может, людей и отзовут.
– Ульян перестрахуется. Оставит смертников, – возразил Стеблин.
– Наверное, так и будет. Но раньше нам там делать нечего.
– А когда это время "Икс"? – поинтересовался Кубинец.
– Думаю, двадцать седьмого. День кульминации юбилейных празднований. Будет много высокопоставленных гостей и народу море. Взрыв дамбы принесет максимум разрушений. Двадцать седьмого.
Глава 47
Менять лицо, надо сказать, болезненное занятие. Никому не пожелаю такой адской пытки. Сначала твое лицо словно бы помещают в пчелиный улей и каждая вшивая пчела норовит оставить в твоей коже свое маленькое хрупкое жало. И когда вроде бы живого места на твоей физиономии не осталось, пчелы отступают. Слабое облегчение перед новым приступом мучений. Конечно, остается ужасный зуд, но что он в сравнении с разъяренным пчелиным роем – легкое неудобство. Правда, это лишь временное послабление. Затем наступает дикая боль. Она наваливается, затопляя мозг. Такое ощущение, что кто-то пытается стянуть с лица кожу заживо. Этакое скальпирование. Только скальпу придали более широкое значение. Открыть глаза невозможно, веки расплющивает непомерная тяжесть, как будто сверху навалили кучу железного лома. Кожа не желает расставаться с лицом. Ты готов закричать от боли, но ни одного звука не вырывается из гортани, словно туда залили расплавленный свинец.
Видит бог, превращаться в Туровского куда больнее, чем в какого-то чиновника из администрации города. Боль отступила. Старая кожа слезла с меня. И на свежие сочащиеся болью раны пролилась дарящая успокоение влага. Лицо омыли. Но экзекуция на этом не закончилась. Однако самая болезненная часть миновала. Я расслабился и, кажется, заснул. Невинные пощипывания успокоили меня.
Когда я проснулся, то обнаружил, что процедура закончилась. Кожа лица слегка горела. По сравнению с тем, что мне довелось испытать, это казалось блаженством. Я потянулся и раскрыл глаза.
Я лежал слегка прикрытый тоненькой простынкой, но в одежде на мобильном операционном столе. Стол находился в гостиной первого этажа. Я напрягся, сел на столе и свесил вниз ноги. Огляделся. И тут же столкнулся взглядом с Ваней Дубай, дремавшим на диване, укутавшись пледом. Рядом на полу валялась книга. "Вячеслав Король" – прочитал я на обложке фамилию автора.
Соскользнув на пол, я осторожно, стараясь не разбудить Дубай, направился вон из комнаты. В коридоре также никого не было. Судя по свету из окна, наступил вечер. А операцию начинали с утра. Целый день проваляться на операционном столе. Неудивительно, что так ломит все тело.
Я пробрался в сумраке на кухню, зажег свет и первым делом заглянул в зеркало. Приемлемо. Лицо мое, Дага Туровского. Только очень уж красное. А в целом портретное сходство. Я усмехнулся. И поднял трубку телефона. Затем минут десять искал в справочнике номер первого столичного телевизионного канала. Потом бросил это гиблое дело. В приемной канала меня в лучшем случае примут за тихого сумасшедшего. В худшем – за какого-нибудь маньяка, который сам и отправил на тот свет известного детектива-пивовара. Этакий Марк Чапман, в упор расстрелявший Джона Леннона, а затем во всеуслышание объявивший, что именно он и есть экс-битл Леннон. Я закрыл справочник, слегка отрезвленный. Если уж и действовать, то не так прямолинейно. Предпримем обходной маневр. Я набросал по памяти номер Льва Новоселова. Новоселов, мой старый школьный друг, работал на первом новостном канале "Время". Возглавлял информационный отдел "Столичные новости". Мы с ним вот уже года полтора как не виделись, но это не мешало нам поддерживать в душе теплые дружеские чувства друг к другу. Ведь не обязательно видеться чуть ли не каждый день с человеком, распивать пиво и обсасывать извечные мужские проблемы: женщин, спорт и политику. Можно общаться раз в два года, но чувствовать, что у тебя есть друг, который в нужный момент окажется рядом.
– Алло. – Недовольный хриплый голос, точно с перепоя. Но этот голос я узнал тут же. Лева. Новоселов. Друг закадычный.
– Льва Николаевича можно? – осторожно поинтересовался я.
Интересно, узнает он меня или нет.
Узнал. Изменился голос у друга. Стал настороженным, чуть звенящим, хоть и произнес он всего три слова:
– Я, Лев Николаевич.
– Лева, как давно не слышал тебя, – обрадованно произнес я.
– Даг? Ты, что ли? – удивленно, но радостно спросил Новоселов.
По голосу чувствуется, что он еще не верит в реальность происходящего. И просчитывает возможность телефонной связи с иным светом.
– Я это. Я, – смеясь, подтвердил я.
– Даг, тебе надо уволить всех своих Сотрудников. Они уверили весь город, что ты спекся.
– Рановато мне еще на пенсию. А уж тем более в могилку. Подождет земелька. Мы еще повоюем, – пообещал я.
– Ты уж извини, Даг, что я на твои похороны не приехал. Узнал поздно. Из СМИ. Но я тебе классный венок послал. С отличными строками соболезнования. Сочинял долго, – говорил Лев вполне серьезно, но в его голосе проскальзывала издевательская нотка. Чувствовалось, что Новоселов не успел смириться со смертью друга и возвращение его с того света воспринял с открытым, наполненным радостью сердцем.
– Ничего. Как-нибудь переживу, – пообещал я.
– Рад тебя слышать, Туровский. Честно говоря, я поверить не мог, что ты копыта бросил. Все время думал, что это какая-то ошибка, путаница какая-то.
Но факты, понимаешь, Даг, факты. Они давили. Хотя верить в них я отказывался. Чутье мне подсказывало, что ты жив. И оно, мать его, меня не обмануло.
– Поверь мне, Лева, я тоже рад, что жив. Но у меня есть к тебе одна просьба.
– Все что попросишь, Даг. Разве что за одним исключением. – Лев задумался на секунду. – Двумя.
– Внимательно тебя слушаю, – проникся я интересом.
– Во-первых, я не могу даже для тебя убрать Папу в Ватикане. Не по этическим соображениям. А просто не смогу до него добраться. Во-вторых, я не могу с тобой переспать. Если после реинкарнации ты вдруг поменял ориентацию. А так я полностью в твоем распоряжении.
Я усмехнулся, но не поддался провокации стянуть весь разговор к обмену шутками.
– Мне нужна завтра пресс-конференция с обилием телекамер. Множество газетчиков. В общем, я хочу поднять шумиху.
Новоселов аж крякнул.
– У тебя всегда были высокие запросы. Но они должны быть чем-то мотивированы. Что ты можешь предложить?
– Мои предложения, Лева, ты услышишь завтра утром в двенадцать дня. Вместе со всеми остальными. И поверь мне, то, что я скажу, того стоит. Мало этого, друг мой, одно то, что я еще жив, несмотря на старания некоторых личностей, уже одно это полная сенсация.
Новоселов ничего не ответил. Но по легкому дыханию было понятно, что он еще у трубки. Никуда не ушел.
– Ладно. Убедил, – произнес он наконец.
– Я рад этому, дружище. Теперь скажи мне, ты сможешь устроить для меня большую шумиху?
– Постараюсь, Туровский. Много обещать не могу. Но удочки закину. Внимание от моего канала я тебе обеспечу. Возможно, канал "Россия" заинтересуется. Парочка газет. Пять, если быть честным. Есть знакомые. Если твоя тема их заинтересует, то начнется цепная реакция. И уже не важно, со сколькими изданиями тебе удалось связаться, прибудет большинство.
– Еще одно, – осадил я Новоселова. – Никто не должен знать о моем воскрешении. Пусть будет для всех сюрприз.
Лев ухмыльнулся.
– Это, конечно, будет посложнее. Но все еще возможно. Думаю, одно лишь упоминание о грядущей сенсации на канале Беринга в особняке "Квадро" окажется отличной приманкой. Ладно, Даг, будет тебе шумиха. Это я обещаю. Все. До завтра. Ты мне работы на весь вечер задал. Так что ни одной минутки.
– Все. Встречаемся в двенадцать. Ровно в двенадцать часов двери моего дома откроются. Пока, Лева. Желаю тебе приятной ночи.
Я повесил трубку. Зажмурился. А когда открыл глаза, обнаружил, что на кухне я не один. Напротив меня стоял неподвижно Ваня Дубай и немигающим взглядом наблюдал за мной. Я не знал, как давно он здесь находился, но сомнения не возникало, что он все слышал.
– Что ты хочешь сделать, Даг? – спросил Дубай.
– Я всего лишь хочу заявить о своем воскрешении. Да попугать немного Мертвого. И его хозяев, – честно признался я.
– Ты считаешь это умным?
– Да. Я считаю это умным, – заявил я.
– Что ж, я рад, что ты оклемался после операции. Больше я не нужен. Остался только, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке. Теперь поеду. Бывай. Только помни, что Кочевей ждет результатов. А пока их не видно. Время "Ч" грядет. Гоша Качели не хочет выглядеть полным идиотом…
– Не будет никакого времени "Ч". Ничего не будет. Я уже в курсе дела. И раз уж ты завел этот разговор, то хочу тебя предупредить, что через пару дней мне будет нужна твоя помощь. И все твои ресурсы, – сказал я.
– Ты что-то узнал?
– Место удара. Но чтобы его предотвратить, потребуется много сил и расходного материала. Боюсь, могильные без боя точку не сдадут.
– Справимся, – обнадежил Дубай. – Ты мой номер знаешь. Звони.
Он развернулся и ушел. Через минуту я услышал хлопок входной двери.
Глава 48
В двенадцать часов дня на пороге нашего особняка, что стоит на набережной канала Беринга, творилось нечто неописуемое. Десятки человек пытались разместиться на узком гранитном пятачке. И не только разместить себя, но и пристроить аппаратуру. Возле причала свободных мест не оставалось. И вновь прибывавшие швартовались к соседним причалам. Облепили оба берега, как чайки песчаные косы, и заполонили мост, что горбом возвышался над каналом. Шум стоял, как от стрелкового батальона, только что вышедшего из боя и мечтавшего отмыться и поделиться свежими впечатлениями.
На улицу я даже не выглядывал. Заперся в кабинете на втором этаже, взял томик стихов и пытался читать. Получалось плохо. Поэтические строчки не лезли в голову. Какое может быть чтение, когда у тебя под окнами два оркестра играют одновременно свадебный и похоронный марши? Прямо-таки Горан Брегович какой-то! Откинул я в сторону книжку, опустошил бокал с пивом, что стоял передо мной на столе, и поднялся из кресла. Я подошел к окну, выглянул, чуть приоткрыв занавеску, и ужаснулся. Лева то ли перестарался, то ли пообещал папарацци, что я открою тайну Тунгусского метеорита. В любом случае я немного испугался. Сейчас разорвут на части, когда услышат то, что я для них заготовил.
Никаких тезисов я не писал. Отметил вешки, по котором должна течь моя беседа с журналистами, и спокойно заснул. Это было накануне вечером. Сегодня же я уже жалел, что не набросал предварительный текст. Получилось бы так же эффектно, как у императора, когда он выходит на Красную площадь, чтобы сделать заявление или ответить на ряд вопросов касательно очередных мировых катаклизмов.
Что ж, дольше тянуть нельзя, пора и к гостям выйти.
Я вышел из кабинета, оставив дверь открытой, и спустился на первый этаж, где в нервном нетерпении расхаживал Гонза Кубинец. Завидев меня, Кубинец всплеснул руками, как ворчливая жена, и поинтересовался:
– Что это за сумасшедший дом возле наших дверей?
– Как бы тебе сказать, чтобы ты не обиделся? – с сомнением спросил я.
– Да уж лучше прямо, – потребовал Гонза.
– Их пригласил я. Я хочу сделать заявление.
– Они уже стучали, звонили. Требовали объяснить, зачем их собрали, что им хотят показать. Я так понял, что они ни черта не знают. Они до сих пор думают, что Даг Туровский мертв. Там на пороге один мужичок, который в прошлый раз по поводу твоих похорон дико радовался. Обещал напиться от счастья. И даже высадил окно на первом этаже булыжником.
– Журналист? – удивленно спросил я. Никогда не думал, что так популярен.
– Писака какой-то, – отмахнулся Кубинец. – Ныне он снова здесь. Опасаюсь я, как бы чем-нибудь опять по окнам не запустил.
– Настолько неадекватен?
– Абсолютно.
– Где Стеблин?
– Вооружается у себя. Он опасается, как бы вся эта толпа не попыталась дом штурмом взять. Решил подготовиться на всякий случай.
– Пусть внимательно следит. Если что пойдет не так, разрешаю вмешаться.