Тогда я ухватил его и оторвал от скамьи. Я положил его на деревянный настил Машины времени, лег рядом и прижался, пытаясь сохранить тепло. Это было все равно, что лежать с замороженной тушей в лавке мясника, и у меня снова стали всплывать нехорошие мысли о морлоках. Однако я снес и это, преодолел первое чувство отвращения к холоду, надеясь вдохнуть в него жизнь на еще неизвестно какое время - поскольку будущее пока вырисовывалось бесперспективное. Я растирал его, разговаривал с ним, дышал в лицо, отогревая - и наконец-таки он очнулся.
- Расскажи-ка мне подробнее о климатическом дисбалансе, - попросил я, стуча зубами.
- А смысл? - пробормотал он. - Твои друзья из нового человечества погубили нас. Мы обогнали их во времени - но что толку - земля непригодна для жизни.
- Смысл в том, что я должен хотя бы знать, из-за чего погибну.
После настоятельных уговоров морлок наконец сдался. Он рассказал, что земная атмосфера - подвижна. По своей сути. У нее есть всего два стабильных состояния. И ни одно из них не может поддерживать жизнь на Земле. Как только атмосфера перестает колебаться между этими двумя гранями, она становится непригодной для жизни.
- И все же не понимаю. Если атмосфера непригодна для жизни, откуда воздух, которым мы дышим вот уже несколько миллионов лет?
Он поведал мине, что атмосфера эволюционирует под воздействием самой жизни.
- Есть баланс - атмосферных газов, температуры и давления - который идеален для жизни. Так работает жизнь - громадными бессознательными циклами, каждый задействует биллионы слепо работающих организмов по производству тех или иных газов - чтобы поддерживать этот баланс.
Но этот баланс нестабилен. Видишь? Это как карандаш, поставленный на острие - падает от малейшего прикосновения. - Он покрутил головой. Мы, морлоки, выяснили, что вы опасно вмешались в циклы жизнедеятельности, что вы испортили важнейшие механизмы баланса в природе, и что ваше новое поколение Новых людей - этаких космических героев - не восприняло ни одного урока из истории.
- Расскажи мне об этих двух стабильностях, морлок, - похоже, скоро нас ждет одна из них!
В первом из этих летально-стабильных состояний, как поведал Нево, сжигается земная поверхность, атмосфера мутнеет от дыма и испарений и наступает парниковый эффект - нечто подобное произошло на Венере. Солнечная энергия аккумулируется и получается сверхвысокая температура. Поверхность земли обнажается и раскаляется докрасна. И в небе из-за непроницаемого слоя облаков уже не видно ни солнца, ни звезд, ни планет.
- Ну, с этим все понятно, - откликнулся я, пытаясь подавить ледяной холод в крови, в сравнении с этим чертовым морозом это еще удачная перспектива отправиться на тот свет, ну а что же второе состояние стабильности?
Это "Белая Земля".
И, закрыв глаза, уже больше со мной не разговаривал.
22. Убытие и прибытие
Не знаю, сколько мы так лежали, скорчившись на полу в Машине времени, пытаясь сберечь последние градусы тепла. Наверное, мы были последними осколками жизни на этой оледеневшей планете, - не считая, естественно скудного лишайника, цеплявшегося за спины замерзших камней.
Я толкнул Нево, пытаясь вызвать его на разговор.
- Дай мне заснуть, - пробормотал он.
- Еще чего, - отозвался я. - Морлоки не спят.
- А я сплю. Слишком долго находился среди людей.
Заснешь - замерзнешь. Нево. Мне кажется, мы должны остановить машину.
Он не сразу ответил.
- Зачем?
- Мы должны вернуться в палеоцен. Земля мертва - захвачена в клещи беспощадной зимы - так что мы вернемся в прошлое, и, может, что-то исправим.
- Прекрасная идея, - он закашлялся. - За исключением одной детали - это невозможно.
- Почему.
- Я не все успел доделать в этой машине.
О чем ты?
- Это баллистическая машина времени.
- Что значит - баллистическая?
- Она, как снаряд, запускается только в одну сторону. Можно нацелиться в будущее или в прошлое. По идее, мы должны были завершить полет в твоем 1891-м году, но после запуска я не рассчитал траекторию, и честно говоря, утратил контроль над управлением.
Ты понимаешь, о чем речь? Машина летит, запущенная с помощью пороха германского платтнерита - летит сквозь Вечность и неизвестно где остановится. Мы остановимся в 1891-м году, как я рассчитал, только в ледяном 1891-м.
Я почувствовал, как мурашки начинают прокрадываться в самое сердце.
- Подожди, а как же люди? Вдруг на этой планете еще остался какой-нибудь оазис, где есть жизнь.
Он хмыкнул, и посмотрел на меня прищуренным полуоткрытым глазом.
- Какие еще люди, какое человечество? Ты же видел - все отсюда улетели миллионы лет назад.
- Как это улетели? - запротестовал я. - Но не навсегда же. Они еще вернутся - это же их…
- Ха-ха.
- …Колыбель человечества. Это же Земля. Она их родила, память поколений и все такое. Я этого не понимаю - оставить Землю. Даже вы, морлоки, со своей Сферой, не заходили так далеко.
Откатившись от него, я перелег на локти, пытаясь выглянуть в южном направлении. Именно оттуда, со стороны орбитального города, могла прийти какая-нибудь добрая весть. Надежда.
Но то, что я увидел, вызвало чувство смертельного страха. Не только не принесло надежды, но и напротив…
Гирлянда спутников осталась на месте, и связующие лучи теплились между станциями, но теперь я увидел, что тросы, пуповины космических лифтов исчезли. Последние связи с землей. Теперь человечество сделало полный Прощай! Своей колыбели. И пока я возился с морлоком, обитатели орбиты подняли свои лифты.
На моих глазах свет станций, отражавшийся в скорлупе льда, охватившей землю, постепенно сдвигался. Небесный город как будто поворачивался, словно огненное колесо фейерверка, пока не стал двигаться так быстро, что совершенно слился в огненный круг и вскоре рассеялся в небесах.
Это потрясло меня окончательно. Так все произошло тихо и спокойно - это великое предательство, свершившееся у меня на глазах.
Сразу же стало холодно как никогда - от полного тупика и безнадежности, в отсутствии небесных огней.
- Это правда, - растолкал я Нево.
- В чем дело, - недовольно спросил он, переворачиваясь на другой бок.
- Землю покинули, все до единого, даже орбитальный город стартовал за ними. Изменники! Дезертиры! История этой планеты исчерпала себя, - а с ней, боюсь, и наша!
Нево впал снова в бессознательное состояние, несмотря на все мои попытки поднять его и привести в чувство. Силы мои тем более были уже на исходе. Боюсь, дальнейшие мои попытки согреть это маленькое замерзающее тело не имели успеха. Наше путешествие тянулось уже тридцать часов. Нас ждала смерть мушки в янтаре, навечно быть вмороженными в лед, который уже никогда не растает над этой планетой. Разве что какой-нибудь метеорит…
Наверное, я заснул - или тоже лишился чувств. Впал во временное забытье.
Мне кажется, я увидел Наблюдателя - громадное широкое лицо снова возникло передо мной, и повис рядом, сквозь его лик просвечивали звезды, говорившие о том, что он не из этого времени, и вообще не отсюда. Я потянулся к этим звездам, к их свету и теплу, как к последним уголькам в камине. - но я не мог шелохнуть ни рукой ни ногой - потому что все это был только сон, и тогда Наблюдатель исчез. Машина заскрежетала, ресурс платтнерита исчерпался, и мы снова очутились в Настоящем. История опять овладела нами.
Перламутровое свечение небес сияние небес померкло и бледный солнечный свет исчез, словно где-то переключили тумблер : мы мир погрузился во тьму. А последний остаток тепла палеоцена, которое мы принесли с собой, мигом растворился в воздухе, ушел в холодные небеса. Лед сковал мою плоть - обжигающий холод, от которого невозможно было дышать - к тому же грудную клетку сдавило, как будто мы находились глубоко под водой.
Я понимал, что продержусь лишь несколько секунд - вот все, что мне осталось. И все, что мне суждено понять - что 1891 год необратимо изменился. Из последних сил я попытался хотя бы привстать напоследок, чтобы оглядеться. Увидеть место своего последнего упокоения.
Земля была залита каким-то серебряным светом, словно в полнолуние. Машина времени, словно брошенная игрушка, валялась посреди этого великолепия, посреди бескрайних льдов. Была ночь - и при этом на небе ни одной звезды, - и дело тут не в погоде, на небе не было ни облачка. И полнолуния тоже не было - узкий серебряный серп висел низко над горизонтом, . Что это? Неужели холод каким-то странным образом повлиял на зрение? Почему я не различал ни единой звезды? На Луне проглядывали зеленоватые пятна, и это была единственная отрада - что хотя бы в сестринском (если считать Землю и Луну сестрами) мире все в порядке. Наверное, там остались люди, которые когда-нибудь спустятся сюда, хотя бы из любопытства и наткнутся на мой хладный труп. Представляю, как теперь выглядела Земля из Космоса - и тут мне на память пришло слово, оброненное Нево. "Белая земля"! Вот она, должно быть, какая!
Уголком тающего сознания я еще улавливал этот великолепный искрящийся ледяной ландшафт - иней моментально покрыл панель управления и корпус машины времени. Ее обволокло снежными кристаллами - особенно густыми и пушистыми там, куда попадало мое последнее дыхание. И если Луна была по-прежнему процветающим вертоградом, то не она же была источником этого странного серебристого свечения. Тогда что же?
Из последних сил я повернул голову, оглядываясь. Вот он - высоко в беззвездном небе, у меня за головой, мерцающий, как сквозь густую паутину диск, в десять раз больше полной Луны.
И там, позади, стояло посреди ледяной долины нечто. В существование чего я просто не мог поверить собственным глазам. Оно было пирамидальной формы, высотой с человека, но со смазанными очертаниями, словно находясь в безостановочном движении. Этот был как муравейник, с кишащими на нем термитами.
- Так ты живой? - спросил я у этого призрака. И горло мое тут же намертво сковал лед - больше я не мог ни произнести ни слова, ни даже вздохнуть. Следующие вопросы отпали сами собой.
И тьма объяла меня, и вечный холод сковал своими невидимыми цепями.
Книга пятая. БЕЛАЯ ЗЕМЛЯ
1. Заключение
Я открыл глаза - или, скорее, ощутил, как открылись веки - у меня было такое чувство, будто веки мои срезаны медицинским скальпелем. Зрение помутилось, я не видел ни одного предмета отчетливо, словно зрачок покрылся инеем. Я посмотрел куда-то наугад, неопределенно, в какую-то неопределенную точку в темном беззвездном небе, и боковым зрением заметил нечто зеленое, зеленеющее, - может быть, это Луна? - пронеслось в голове, но я не мог даже пошевелиться, чтобы посмотреть.
Я не дышал. Легко сказать - непередаваемое чувство! Словно меня вынули из собственного тела. Все мое существо, вся личность, было заключено в этом открытом, остановившемся, зафиксированном взоре.
Но не было никакого испуга, хотя - как же так? - без дыхания, мне хотелось сделать судорожный вдох, как утопающему. Но вместо этого наступило странное сонное состояние - словно я вдохнул из-под маски с эфиром. Голова закружилась, мысли и чувства стали вялыми, ватными…
Именно это отсутствие страха убеждало, что я мертв.
Теперь форма двинулась на меня, встав на пути, заслоняя от меня пустое небо. Пирамидальное, с неотчетливыми краями, зыбкое, точно гора, наклонилось надо мной.
Конечно, я узнал его - то, что стояло передо мной, когда мы очутились во льдах после остановки машины времени. Теперь этот аппарат - а чем же еще могло оно быть? - раскачивался надо мной. Странными плавучими движениями - как наклоненные песочные часы, замедляют струю времени. Уголком глаза я заметил, как нижняя часть машины приблизилась к моей груди и животу прикоснулась, и я ощутил тут же отчетливые покалывания в этой области.
Затем чувство вернулись - причем с внезапностью ружейного выстрела! Я почувствовал, как что-то скребет по коже живота, словно разрезая и тут же сшивая ткани. Покалывания стали глубже - и уже отчетливо неприятнее, словно тысячи крохотных жал забирались в желудок.
Вместе с чувствами вернулся и страх - страх остаться без тела, страх смерти. В мои вены хлынул поток химикалий, лекарств. В голове зашумело. - Конус продолжал, склонившись, следовать вдоль моего тела. Крик утонул во мне - потому что я еще не чувствовал, ни языка, ни гортани, ни губ.
Еще никогда я не оказывался в столь беспомощном положении. Меня растянули как лягушку на лабораторной дощечке.
В последний момент руку вдруг ошпарило диким холодом - прикосновение шерсти! Это была рука Нево: державшая мою руку. Неужели его уложили рядом - я представил два операционных стола, соединенных сосудами, пробирками, системами, дожидаясь начала вивисекции. Я попытался разомкнуть эти вцепившиеся пальцы, но не мог двинуть ни мускулом.
И вот тень пирамиды достигла моего лица, заслонив последнее утешение - пятно неба. Теперь иголки плясали в области шеи, лба и лица. Заметам те же невидимые покалывания распространились на глаза. Он был открыты, как будто без век - так что я не мог даже зажмуриться - выставленные напоказ и уязвимые. Невиданное мучение - такого я еще не испытывал!
И когда глаза обдало огнем, проникая в зрачки жидким пламенем, пришел, наконец, спасительный обморок.
Когда я очнулся в следующий раз, никаких кошмаров уже не было. Я все еще плавал на поверхности сновидений: передо мной мелькали лес, песок пляжа и океан, я чувствовал вкус упругих солоноватых моллюсков и лежал с Хилари Бонд, в теплой ночи.
И затем медленно мир со всей ясностью прорезался вокруг.
Я лежал на какой-то твердой поверхности. Стоило пошевелиться, как спину начало щипать покалывать теперь я чувствовал все тело. Руки, ноги и даже пальцы были вытянуты, из ноздрей со свистом паровозного гудка вырывался воздух, в ушах отчетливо бился пульс. Я лежал в кромешной темноте - но теперь этот уже отнюдь не пугало. Главное - я был жив, окруженный знакомыми механическими шумами собственного тела: поскрипыванием кожи, подрагиванием мускулов, похрустыванием суставов. Я испытывал невиданное облегчение, настолько чистое и интенсивное, что не смог сдержать радостного вопля!
Я сел. Подо мной была зернистая поверхность, напоминавшая плотно сбитый и укатанный песок. Было тепло - хотя на мне оставались только рубашка брюки и ботинки. Кругом царила непроглядная тьма, но эхо моего глупого крика еще возвращалось ко мне издалека, так что можно было догадываться о величине помещения, в котором я находился - точнее, даже о "пространстве".
Да, я находился в каком-то большом, но замкнутом пространстве.
Я повернул голову туда, в поисках окна или двери, но никакого выхода не было. Однако тяжесть в голове стала тревожить меня - к тому же нос был прищемлен чем - то острым - и вскоре я нащупал на лице пару тяжелых линз в металлической раме.
Видимо, я что-то задел в этом устройстве - и комната тут же заполнилась ярким ослепительным светом.
Я зажмурился, оглушенный этим потоком света. Но как только сорвал очки, свет исчез, словно его и не было. Я оставался в полной темноте. Но стоило надеть очки - и все вновь было залито светом.
Ясное дело, темнота была реальностью, а свет - иллюзией, созданной очками, невольно вызванною мной. Это было оптическое устройство вроде того, с которым я встречался в Сфере, и которое носили все морлоки поголовно.
Когда глаза привыкли к этому освещению, я и осмотрел себя. Все было в порядке, лучше не бывает. Ни следа хирургического вмешательства в мой сложный и чуткий организм. Никаких шрамов, швов - хотя я до сих пор не мог забыть ощущения распарывания и сшивания живота и грудной клетки. Правда, на куртке и штанах сохранились чуть заметные на ощупь утолщения, словно в этих местах продольные разрезы были заново стянуты нитью. Словно кто-то наспех сшил их.
Я находился к комнате, напоминавшей двадцатифутовый куб. Более обычной обыкновенной комнаты мне не приходилось посещать за время моих путешествий. Представьте себе обыкновенный гостиничный номер девятнадцатого столетия. Только углы в этой комнате были несколько странной архитектурной конструкции - не как в моем веке. Они были не прямыми, а закругленными, так что комната сама изнутри несколько напоминала палатку, натянутую палатку. Дверей никаких не было, стало быть, и выхода тоже, а мебели и подавно. Пол был покрыт ровным слоем плотного слежавшегося песка, о котором я говорил уже раньше. В нем остался оттиск в том месте, где я спал.
На стенах были какие-то аляповатые обои - к тому же ворсистые, словно звериная шкура, и рамы, завешанные тяжелыми шторами. Однако стекол за этими шторами не было - а лишь те же панели стены, заклеенные пушистыми шкурами обоев.
Никаких светильников, ламп и прочих источников света. Только мутное, непонятно откуда исходящее сияние распространялось в воздухе, точно флуоресцирующий туман. Видимо, секрет этого света все же содержался в очках, а не в чем-нибудь другом. Источником света были очки.
На потолке сквозь них различался орнамент и причудливые фрески. В каскадах барокко кое-где угадывались человеческие формы, но настолько переплетенные и гротескные, что невозможно было разглядеть: на карикатуру непохоже, но, во всяком случае, автор не льстил человечеству. Словно у художника была рука Микеланджело, но при этом видение мира как у отставшего в умственном развитии подростка-олигофрена. Итак, представьте, в каком положении я оказался: банальная комната отеля, украшенная для какого-то оригинала или сумасшедшего. Сочетание строгой геометрии куба и невзыскательной планировки с гротесковой живописью. Каково!
Все это снова начинало походить на сон.
Я прошелся, огляделся по сторонам. Под моими подошвами скрипел песок, самый обычный пляжный песок. На стенах я не обнаружил ни единого шва, указывающего на то, что здесь может быть выход или замаскирована дверь. Часть комнаты была укрыта перегородкой из белого фарфора - фута три в квадрате. Как только я ступил на алебастрово-белый пол в этом месте, сверху немедленно хлынула вода с шипением. Я вытер лицо и продолжил осмотр.
В другом углу я обнаружил прямо на песке несколько бутылочек размером с судки для перца и уксуса. В одних была вода, в других неизвестная субстанция, олицетворявшая очевидно еду. Что-то смешанное с орехами, ягодами Питательная смесь из ягод орехов и тому подобного - точнее, отдаленно напоминавшая все вышеперечисленное. Испытывая жажду, я осушил пару склянок с водой. "Судки" оказались неудобными - их содержимое проливалось на подбородок, и они были еще меньше приспособлены для человека, чем собачьи и кошачьи кормушки.
После знакомства с пищей пальцы у меня оказались липкими, и я стал искать раковину. Таковой, естественно, не оказалось: так что пришлось удовольствоваться для этой цели содержимым одной из бутылочек. Песчаный пол превосходно впитывал влагу, и мне пришло на ум, не является ли он и своеобразным кошачьим туалетом. Однако я не стал проверять это на практике.