Если бы в этот момент кто-то вошел в мастерскую, то с перепугу решил бы, что в ящике неистово бьется запертый орангутан – настолько диким был грохот ударов и бешеными крики внутри гроба. Все смешалось в них: всхлипы, стоны, скрипы, треск рвущейся ткани, контрапункт множества невидимых флейт и предсмертный хрип. Затем раздался вопль подлинного отчаяния. И наступила мертвая тишина.
Лежащий в гробу Ричард Брейлинг опомнился. Расслабил мышцы. И истерически засмеялся. Внутри ящика пахло довольно приятно. А воздух для дыхания он получит в избытке сквозь вентиляционные отверстия, так что беспокоиться и вовсе не о чем. Ни к чему суетиться, биться и вопить, следует лишь спокойно надавить на крышку обеими руками, и она тут же распахнется. Главное – сохранять выдержку. Он уперся ладонями в толстое стекло и поднапрягся.
Крышка не шелохнулась.
Ладно, все равно для паники нет никакой причины. Через минуту-другую появится Роджерс, и все тут же уладится.
Тихо, как бы издалека, заиграла музыка.
Ее звуки донеслись со стороны изголовья. Органная пьеса, величественная и печальная, наводила на мысль о тонких черных свечах, истекающих восковыми слезами под уходящими ввысь готическими сводами. Пахнуло свежевырытой могилой. Торжественные аккорды плыли, постепенно нарастая и как бы отдаваясь эхом от высоких мрачных стен. На глаза Ричарду навернулась непрошеная слеза. Это была музыка пыльных фикусов в кадках и придушенного света, сочащегося сквозь давно не мытые витражи. Последний луч солнца в сумерках, дуновение зябких северных ветров. Рассвет в густом тумане, призрачный всхлип далекой корабельной сирены.
– Чарли, Чарли, старый ты, безмозглый олух! Так вот каков твой нелепый Последний Приют! – С Ричардом едва не сделалась истерика от смеха сквозь слезы. – Ящик, отправляющий свой собственный похоронный ритуал! Ой, держите меня четверо, держите меня двое!.. Ой, сейчас упаду!
Насмеявшись до колик, Ричард продолжал слушать, лежа в запертой своей колыбели – все же музыка была действительно хороша, да и сделать что-либо для своего освобождения до прихода садовника он все равно не мог. Ричард рассеянно поглядывал по сторонам, пальцы машинально выстукивали на атласных подушках замысловатый органный ритм. Праздно закинув ногу на ногу, он бездумно следил за танцем пылинок в солнечных лучах, льющихся в окно мастерской. Недурственный денек выбрал себе братец для отбытия в мир иной – ишь, как развиднелось, на небе ни облачка.
И тут началась заупокойная служба.
Звуки органа, излившего последний несказанно торжественный аккорд, сменил задушевный бархатистый баритон: "Мы собрались здесь сегодня – все, кто знал и любил безвременно почившего, – чтобы почтить его память и отдать наш последний священный долг…"
– Чарли, чтоб тебя, да это же твой собственный голос! – От изумления Ричард стукнулся лбом о крышку гроба. Механические похороны – Бога ради! Органная месса и проповедь в записи – на здоровье! Но самому читать ее для себя?!
Вкрадчивый голос между тем продолжал: "Все мы, кто хорошо знал и любил покойного, оплакиваем безвременный уход в мир иной нашего дорогого…"
– Что такое? – не поверил ушам Ричард. И машинально повторил про себя: "…Оплакиваем безвременный уход в мир иной нашего дорогого… Ричарда Брейлинга".
Именно так изрек патефонный голос.
– Ричарда Брейлинга, – растерянно повторил человек в гробу. – Но ведь Ричард Брейлинг – это я!
Ошибка, простая оговорка при записи. Разумеется, братец имел в виду самого себя, Чарльза Брейлинга. Естественно! Само собой! Точно! Никаких сомнений просто быть не может!
"Покойный Ричард был замечательным человеком, – продолжал источать елей невидимый патефон. – Таких, как он, не найти в мире более…"
– Мое имя, снова!
Внезапно в гробу сделалось ужасно тесно.
Где же черти носят этого недоумка Роджерса?
Повторение имени отнюдь не простая случайность. Ричард Брейлинг. Ричарда Брейлинга. Мы с вами собрались здесь… Мы провожаем в последний путь… Мы безутешно скорбим… Таких расчудесных, как он, днем с огнем не сыскать… Мы собрались… Безвременно почил в бозе. Ричард Брейлинг. Ричард.
Зви-ирр! Щелк!
Цветы! Охапки голубых, красных, желтых гардений, георгинов, петуний и нарциссов, исторгнутые тайными пружинами, хлынули на крышку гроба.
Пьянящий аромат свежесрезанных цветов проник и внутрь. Цветы нежно похлопывали своими головками по стеклу перед изумленным взором Ричарда. Тайник в ногах казался просто неисчерпаемым – скоро был буквально похоронен под пестрым и пахучим курганом.
– Роджерс!
Церемония шла своим чередом.
"…Покойный Ричард Брейлинг отличался при жизни незаурядной эрудицией в различных областях человеческого…"
Где-то вдали снова вздохнул орган.
"…Наш незабвенный Ричард умел ценить жизнь, он смаковал ее, как некий божественный нектар…"
В борту ящика бесшумно распахнулась маленькая дверца, оттуда выползла блестящая металлическая лапка, и тонкая игла внезапно ужалила Ричарда в бок. Он болезненно вскрикнул. Прежде чем ошарашенный Брейлинг сумел нащупать и обезвредить источник боли, игла, впрыснув в тело полную дозу неведомой жидкости, юрко схоронилась в своем укрытии.
– Роджерс!!!
По телу быстро разливалась неодолимая слабость. Внезапно Ричард обнаружил, что не может повернуть голову и даже пошевелить пальцами. Ног своих он тоже больше не чувствовал.
"Ричард Брейлинг был страстным поклонником красоты. Он обожал музыку, цветы…" – сообщил голос.
Роджерс!
На сей раз звука собственного голоса Брейлинг уже не услышал – кричать теперь он мог только мысленно. Онемевший язык за парализованными губами был недвижим.
В борту отъехала еще одна панелька. Некое подобие хирургического зажима плотно охватило левое запястье, и в вену снова вонзилась игла – на этот раз уже безболезненно.
Прозрачный шланг, ведущий от иглы в недра тайника, налился багрянцем. Из Ричарда выцеживали кровь.
Где-то совсем рядом зачмокала маломощная помпа.
"…Незабвенный Ричард навсегда останется с нами – в наших глубоко и искренне скорбящих сердцах…"
Снова всхлипнул и забормотал орган.
Цветы печально кивали в такт пестрыми своими маковками. Из бортовых тайников медленно выросли шесть зажженных черных свечей, длинных и тонких, как тростинки, и пролили на цветы горючие восковые слезы.
Включился еще один насос, уже в другом борту. С трудом скосив зрачки, Ричард обнаружил, что через иглу в правом запястье тело его накачивают некоей жидкостью – по логике вещей, формалином.
Чмок, пауза, чмок, пауза, чмок, пауза…
Гроб двинулся с места.
Где-то внизу очнулся и зачихал моторчик. Потолок мастерской плавно развернулся перед глазами. Зашуршали по аппарелям роликовые опоры. Работы для носильщиков здесь не нашлось бы. Цветы дружно кивнули пестрыми головками, когда гроб выплыл на террасу под бездонную синь небес.
Чмок, пауза, чмок, пауза…
"Ричард оставит по себе лишь светлую и добрую память…"
Сладостные аккорды.
Чмок, пауза.
"Со святыми упокой…" – тихий хор.
"Брейлинг, истинный гурман и знаток…"
"О, сокровенное таинство сущего…"
И самым уголком угасающих глаз:
ЭКОНОМИЧНОЕ ПОГРЕБАЛЬНОЕ УСТРОЙСТВО БРЕЙЛИНГА
УКАЗАНИЯ ПО ПРИМЕНЕНИЮ: ПРОСТО ПОМЕСТИТЕ ТЕЛО В ПОЛОСТЬ УСТРОЙСТВА И – ЖДИТЕ, ПОКА НЕ ЗАИГРАЕТ МУЗЫКА.
Над головой ласково теребил зеленые кроны теплый ветерок. Гроб плавно и торжественно скользил по саду, мимо буйно разросшихся кустов. Церемония близилась к завершению.
"А сейчас наступает время предать прах покойного земле, да будет она ему пухом…"
Гроб по всему периметру с негромким лязгом ощетинился сверкающими лезвиями.
Лезвия стали дружно вгрызаться в дерн.
Брейлинг еще видел летящие комья земли. Гроб быстро оседал. Толчок, шелест ножей, провал, толчок, хруст, опять провал.
Чмок, пауза, чмок, пауза, чмок, пауза.
"Да соединится прах с прахом…"
Цветы кивали до ряби в глазах. Небо съеживалось черной земляной рамке. Оркестр грянул Шопена.
Последнее, что осознал Ричард Брейлинг цепенеющим сознанием, – как лезвия, исполнив свою миссию до конца, с толчком втянулись назад в Экономичное Погребальное Устройство.
"Ричард Брейлинг, Ричард Брейлинг, Ричард Брейлинг, Ричард Брейлинг…"
Пластинку заело.
Но волноваться об этом было уже некому.
Я вам не олух царя небесного!
I'm Not So Dumb! 1945 год Переводчик: В. Старожилец
Точно вам говорю, вовсе не такой уж я чурбан, каким меня все считают. Не-е-ет, сэр, ничего подобного! Вы что же, думаете, когда парни из предместья Сполдинг сказали, что у них там обнаружился мертвец, я сразу же помчался передавать новость шерифу?
Как бы не так! И вы, сэр, конечно же, так не думаете. Вежливо выслушав парней до конца, я развернулся и пошел себе эдак спокойненько, часто оглядываясь через плечо, чтобы сразу заприметить, если кому приспичит вдруг залыбиться или подмигнуть, или глаза у кого блеснут озорством, и отправился я сперва проведать именно что покойника. Тело мистера Симмонса я нашел на полу пустой и гулкой гостиной в собственном его доме на ферме, донельзя запущенной и сплошь заросшей сорняком – лютиком, чертополохом да вьюнком, которые давно схоронили под собой дорожку к дому. Добравшись до обветшалого крыльца, я вежливо постучал, а когда никто не ответил, толкнул дверь и заглянул.
И лишь после того поспешил за шерифом.
По пути еще меня закидали камнями гадкие и невежливые уличные мальчишки – как всегда, улюлюкая и с порядочного расстояния.
На шерифа я наткнулся прямо при входе в его офис. Да, сказал он, когда я начал рассказывать, мол, знаю уже, дай-ка пройти! И я вежливо посторонился, пропуская его и следом за ним мистера Кроквелла, смердящего компостом, а потом мистера Виллиса, от которого резко припахивало скобяным товаром, и Джеймса Мак-Хага, благоухающего мылом и духами, и еще мистера Даффи, бармена, разящего въевшимися в одежду сивушными ароматами.
Когда я следом за ними снова добрался до одинокого серого домика на окраине, все уже скрючились над покойником, словно бригада землекопов, наткнувшихся на неподъемный камень. "Можно войти?" – вежливо поинтересовался я, а они нелюбезно так рявкнули в ответ: пшел, мол, отсюдова прочь, ты, Питер, только под ногами путаться будешь!
Всегда со мной вот так вот. Всегда и все то рычат, то цыкают, то потешаются и всегда меня в сторону оттирают. Те парни, что сказали про труп, думаете, чего ждали? Они надеялись, что, поверив им на слово, я очертя голову кинусь за шерифом. Да не на таковского напали. Я все усек еще прошлой весной, когда двадцать семь раз кряду сбегал за горизонтальным отвесом и курво… курвиметром для береговой линии, когда в который раз чесал на пристань Уэмбли за разводным ключом для пятиугольных гаек. Парни просто дурачились.
Вот и я надул их сам в тот раз – сперва убедился и только потом помчался за помощью.
Часа через полтора шериф, задумчиво кивая, вывалился наружу.
– Бедняга Симмонс! Вся черепушка в трещинах, раздолбана, как гнилой орех.
– Неужели? – сказал я удивленно.
Нелюбезно так зыркнув на меня, шериф подкрутил ус.
– Ужели, неужели – тебе-то что за дело! – буркнул он.
– Очень загадочное убийство, не правда ли, сэр? – вежливо поинтересовался я.
– Какое там, к черту, загадочное! – сплюнул шериф.
– Вы уже определили, кто убийца? – справился я.
– Нет пока, а ты бы лучше заткнул свое хлебало! – невежливо заметил шериф, нервно разминая сигарету. С первой же затяжки он выкурил ее чуть ли не до половины. – Не видишь что ли – человек думает!
– Не нужна ли какая подмога? – очень вежливо предложил я.
– Подмога? – изумленно хрюкнул шериф, смерив меня таким взглядом, как будто с ним заговорила вдруг по-английски здоровенная каменная глыба. – От тебя, что ли?! Ха-ха!
Вот так каждый, кому ни предложи помощь, хватается за бока, раздувает щеки, точно суслик, и закатывает глаза к небу. Будто ему до смерти щекотно.
Вслед за шерифом загоготал мистер Кроквелл, плантатор, заквакал и мистер Виллис, владелец скобяной лавки, человек хмурый и твердый, как рельсовый костыль, – он и смеялся, точно костыль в шпалу загонял, – и мистер Даффи, хозяин ирландской пивнушки, заржал так, что чуть собственным языком не подавился, и даже Джеймс Мак-Хаг, обычно едва не падающий в обморок от любого громкого звука у себя за спиной, и тот прыснул – всем ой-ой как было весело!
– Мне доводилось читать книги про Шерлока Холмса, – сообщил я им веским и внушительным тоном.
Шериф ласково потрепал меня по загривку:
– С каких это пор ты, Питер, пристрастился к чтению?
– Да грамотный я, взаправду, можете не сомневаться!
– Так ты полагаешь, стало быть, что теперь тебе по зубам любой крепкий орешек, а? – аж задохнулся в новом приступе веселья шериф. Насмеявшись вдоволь, он невежливо добавил: – Убирайся к дьяволу, Питер, пока пендель в зад не заработал, пшел прочь отседова, а то уморишь нас вусмерть!
– Пусть себе… пусть остается, шериф! – утирая слезы, махнул рукой Джейми Мак-Хаг и прищелкнул языком, – Ты ведь у нас первоклассный легавый, не правда ли, Питер?
Я удивленно мигнул шесть раз подряд.
– Ну, сыщик, детектив, Шерлок Холмс – это все едино! – уточнил Джейми Мак-Хаг.
– А-а-а! – протянул я, сообразив наконец. – Почему бы и нет?..
– Почему, почему – всем подряд по кочану! – снова закатился Джейми. – Сколько раз уже ставил на Питера, заключаю пари чуть не каждый день и ни разу еще не продул! Питер у нас парень крутой и решительный, шериф! Он решит нам загадку одной левой, не так ли, господа хорошие?
Мистер Кроквелл подмигнул мистеру Виллису, и тот всхлипнул со смеху, точно несмазанная дверная петля. Все они переглянулись, точно заговорщики какие, и, тыча друг друга в ребра, злорадно уставились на шерифа.
– Клянусь, я уже сделал на Питере неплохие бабки! – добавил Джейми Мак-Хаг. – И снова смело поставлю полдоллара, что он изловит убийцу раньше, чем наш славный блюститель.
– А ну, кончай трепаться! – внезапно ощерившись, гаркнул шериф.
– Поднимаю до семидесяти центов, – процедил мистер Виллис.
У всех на руках тотчас же засеребрились новехонькие четвертаки и захрустела бумажная зелень.
Шериф зло пнул носком тяжелого башмака стену дома:
– Чтоб всем вам пусто было! Да ни в жисть этому долговязому недоумку не обойти в сыскном деле меня, профессионала!
Джейми Мак-Хаг качнулся на каблуках:
– Ага, уже в штаны наложил!
– Черта с два, чтоб мне с места не сойти! Но и козла вам изображать пока не собираюсь!
– А кто тут о козлах говорит, шериф? Все честь по чести, вот денежки – принимаешь ставки?
Шериф пробурчал что-то не слишком богобоязненное и – куда тут денешься! – сдался, принял пари. Все снова дружно грохнули со смеху, как целый духовой оркестр с литаврами. Кто-то не слишком вежливо огрел меня по спине, но я не стал обижаться. Еще кто-то подзуживал меня сразу же пройти внутрь и показать шерифу, где нынче раки зимуют. "Давай, Питер, валяй, сынок", – доносилось до меня словно из-под воды. Кровь забухала у меня в ушах, точно большие красные бутсы играли в футбол моими бедными мозгами.
Шериф таращился на меня, а я, не зная куда девать мои неуклюжие ручищи, – на него.
– Тьфу ты, Господи! – процедил он. – Да я разберусь с этим убийством прежде, чем Питер успеет в зубах поковырять и разок-другой сплюнуть!
На сей раз шериф позволил мне войти в гостиную, где лежал покойник, но велел стоять там на одной ноге и ни к чему не прикасаться руками. Остальные нашли такое условие вполне справедливым, и я вынужден был подчиниться. Так и простоял там на одной ножке, помахивая для равновесия руками, во время всего нашего разговора, а они еще то и дело прыскали, стоило лишь сильней покачнуться.
– Значит, так, – начал я, глядя на тело, – мистер Симмонс мертв.
– Потрясающе! – восхитился Джейми Мак-Хаг, которому смешинка попала в рот и, видать, застряла там наподобие рыбьей кости.
– Его стукнули по кумполу, – добавил я. – Каким-то предметом. Тяжелым.
– Колоссально! Изумительно! – аж слюной брызнул Джейми.
– И не женщина, – сказал я. – Потому как женщине для такого удара силенок не хватит. Джейми Мак-Хаг мигом унял невежливый смех.
– Похоже на правду. – Он обвел недоуменным взором остальных, старательно морщивших брови. – Вроде бы так оно и есть. Мы об этом как-то не подумали.
– Стало быть, всех женщин смело можно не считать, – сказал я.
– Ты не говорил нам такого, шериф, – съехидничал мистер Кроквелл.
Из сигареты шерифа вырвался настоящий фейерверк, как на параде в честь Четвертого июля.
– Просто не успел еще! Дьявол, да ведь ежу понятно, что женщине такое не по плечу! Питер, ну-ка брысь отседова, дальше фантазировать будешь во-он из того угла.
Я послушно доскакал на одной ножке до указанного места.
– А еще… – начал было я оттуда.
– Захлопни пасть! – перебил шериф с хмурым видом. – Ты свое уже сказал, дай теперь и другим! – Он поправил шляпу, подтянул штаны и, чуть помешкав, начал: – Ну, как уже было сказано, налицо труп с разможженной черепушкой, почерк явно не женский, и еще…
– Ха, ха, ха! – очень раздельно выпалил мистер Кроквелл.
Шериф смерил его испепеляющим взглядом. Мистер Кроквелл осекся и испуганно прикрыл рот ладошкой.
– И тело лежит здесь уже не меньше суток, – вставил я, поведя носом.
– Ну, это ежу понятно! – гаркнул шериф.
– Но ты нам такого не говорил, – заметил Джейн Мак-Хаг.
– Как я мог сказать, когда мне не дают даже раскрыть!
Я обвел взглядом пустынное помещение. Мистер Симмонс был личностью весьма странной, жил совсем один и даже мебелью не обзаводился, лишь там-сям лежали потертые ковровые дорожки, да наверху стояла одинокая раскладушка. Наверное, денежки тратить на ерунду не хотел. Копил, должно.
– Никаких следов борьбы, ничего не перевернуто и не сломано, – сказал я. – Похоже, покойный полностью доверял своему убийце.
Шериф в запале снова начал было метать икру, но Джейми Мак-Хаг вмешался и потребовал предоставить мне слово – чертовски, мол, интересно. И остальные дружно поддержали. Я улыбнулся. Даже зажмурился от нового для себя странного и сладкого чувства, а когда вновь открыл глаза, все смотрели на меня, как никогда раньше – как на равного среди равных. Выйдя из угла уже на обеих ногах, я неторопливо присоединился ко всей честной компании.
Я склонился над телом мистера Симмонса. Он лежал, как перезревший помидор на грядке. Шериф, обезьянничая, тоже опустился перед трупом на колени. Я всмотрелся внимательнее. Шериф тоже чуть шнобелем не воткнулся в покойника. Я отвернул край ковра. И шериф сделал то же самое. Я расправил мистеру Симмонсу левый рукав. Догадываетесь, сэр, кто следующим прикоснулся к той же части одежды? Я издал горлом такой звук, какой можно выдуть из расчески через папиросную бумажку. Шериф только плотнее сжал зубы. Остальные, стоя над нами, тихо кисли в духоте летнего полудня.