О т в е т. Улыбкой мы выражаем расположение, нахмуренностыо – неприязнь... (Веселье в аудитории.)
П р е д с е д а т е л ь. Ну вот, он опять! Демихом Гули, это понятно, мы тоже так выражаем расположение и неприязнь, как ты мог заметить. Речь не о том. В организме разумного существа все целесообразно, а стало быть, и объяснимо. Так почему улыбка выражает добрые чувства, а нечто-то иное? У зверей, например, подобное движение губ выражает угрозу.
О т в е т. М-м... не знаю. ("Спрашивают о чепухе!")
П р е д с е д а т е л ь. Достойныйответ.
В о п р о с. Бледнеют ли твои сородичи-темнотики от страха? Краснеют ли от возмущения, смущения или гнева?
Этот ответ мне, по-моему, удался лучше всех других:
– Да.
В о п р о с. Известно ли тебе, почему эти реакции на опасность, на обиду и тому подобное именно такие, а не иные?
О т в е т. Известно. При испуге кровь отливает от кожи лица... (Веселье всего собрания, которое пришлось утихомиривать ритмами "тик так... бжжиии".)
П р е д с е д а т е л ь. Нет, он невозможен! Я прошу не задавать демихому вопросы типа "почему?", поскольку это безнадежно, а строить их так, чтобы он мог ответить утвердительно или отрицательно, вот и все.
В о п р о с. Существует ли у вас выражение типа "меня мутит" или "его мутит" – в отношении человека, излишне поевшего или употребившего алкогольные яды?
О т в е т. Существует. Простонародную речь других наций я знаю слабее, чем свою, но полагаю, что подобные выражения есть и там.
В о п р о с. А не доводилось ли тебе слышать другое простонародное высказывание, обычно мужчин в адрес женщины: "У нее хорошая печка", "хороша печь" и тому подобное?
О т в е т. Доводилось, и не раз,– от матросов. Оно не слишком прилично. (Но после этого вопроса я стал немного понимать, куда они клонят).
В о п р о с. Применяют ли у вас к детям телесные болевые воздействия?
О т в е т. Да, если они того заслуживают непослушанием, капризами, плохой учебой. Приходится наказывать.
В о п р о с. Больных?
О т в е т. Конечно же, нет, мы не изверги! Здоровых, разумеется. (Движение и шум в аудитории. "Тик так, тик-так, тик-так... бжиии..." – успокоились).
В о п р о с. Расскажи подробней, как вы это делаете?
О т в е т. Младенцев обычно шлепают по обнаженным ягодицам. Детей постарше некоторые родители – я лично этого не одобряю – бьют по щекам, но затылкам. Дерут за уши. Подростков порют – чаще, правда, в школе, чем дома. Последнее употребляют и для провинившихся простолюдинов, солдат, матросов; их наказывают по приговору суда или начальника – розгами, палками, плетями...
В о п р о с. Больных?
О т в е т. О силы небесные, конечно же, нет! Здоровых. После этого, правда, они, случаются, болеют. (И снова изумленный галдеж в аудитории, "тик-так... бжжии").
Вот такой разговор. Где, скажите, здесь развернуться и блеснуть европейской образованностью, знанием науки и фактов? Похоже было, что академики не столько хотели узнать что-то о нас, сколько искали в моих ответах подтверждения своим сложившимся взглядам на темнотиков.
Но я не хотел уйти так – недоумком, посмешищем. Поэтому и выложил главный козырь, который берег напоследок:
– А... а между прочим, все планеты вращаются по эллипсам, в одном из фокусов которых находится Солнце!
Сразу стало тихо. Все смотрели на меня, смотрели... или это мне показалось? – почти с тем же негодованием, как тогда, когда я в свой первый день питался открыто. Некоторые академики побагровели.
– Да,– молвил наконец председатель, у которого розовато обрисовались вислые щеки.– Так что?
– А... а то, что и кубы их средних расстояний от Солнца пропорциональны квадратам периодов обращений! – выпалил я.
– Тоже верно. Но это – не тема для разговора здесь. Астрономические наблюдения – личное дело каждого. Его интимное дело. Так что обсуди-ка ты лучше это все со своей женой. Ступай!
Я учтиво поклонился и удалился в полном недоумении. Несуразные темы вроде природы улыбки, побледнений-покраснений и простонародных фраз годятся для беседы, а законы движения планет – нет? Что же тогда для них наука? И при чем здесь моя жена?
В коридоре меня встретил Имельдин.
– Пойдем,– он взял меня за руку, потащил.– Вот где самое-то самое!
Пока мы поднимались по лестницам, шли по переходам и снова поднимались, он возбужденно-почтительным шепотом ввел меня в курс. Научный вес академиков зависит не только от числа извилин, но еще и от тематики их работ и выделяемых ассигнований: чем загадочнее тематика и больше денег, тем он значительней. Вот мы и спешим сейчас на диспут по первоосновам материи, на него съехались со всего острова научные светила-рекордсмены как по непонятности тем, так и по цифрам Расходов на них.
– Такие зубры... ой-ой!
– А меня пустят? – усомнился я.
– Со мной пустят, я в бригаде "скорой помощи". Там такие страсти разгораются! Это ведь драма, драма идей. Бывает, оттаскивать не успеваем. Сам увидишь.
(Вот тут я его спросил о конкурсе и получил в ответ "А!" и взмах рукой; тесть уже был увлечен другим).
На двери аудитории, к которой мы подошли, красовалось объявление:
"Программа дня шестого:
1. Основной доклад "Если кварки имеют аромат и цвет, то они имеют и вкус" – академик Ей Мбогу Мбаве-так (Грондтики).
2. Контрдоклад "Не вкусы, а масти. Четыре сбоку – наших нет. Козырной кварк и его свойства" – член-корр. дон Самуэль Швайбель-старший (Эдесса).
3. Обсуждение.
Председательствует академик Полундраминуссигмагиперон-тик.
Инсульты гарантируются".
Большую аудиторию до верхних рядов заполнили слушатели, все безволосые. На первый взгляд они казались непрозрачными, но, присмотревшись, я понял, что они просто вспотели – в помещении было душно. Под пленкой пота у всех просматривались наклоненные позвоночники, напряженно подтянутые внутренности и слабо колышущиеся легкие. Внизу, за столом президиума, восседали трое; средний выделялся несоразмерно большой удлиненной головой на тонкой шее, она у него склонялась то к одному плечу, то к другому. ("Вот это и есть тот, которого не выговоришь,– шепнул тесть, указав на него глазами.– Самый кит. Ученики называют его "наш Полундра" и очень любят".) По обе стороны стола за решетчатыми бамбуковыми кафедрами стояли докладчики. Говорил правый, сквозь небогатую плоть которого просвечивали таблицы с символами и числами на стене,– видимо, тот самый Ей Мбогу Мбаве. Левый докладчик ждал своего часа и выражал всем, чем мог, скепсис и рассеянную иронию; таз у него был широковат для мужчины, позвоночник слегка искривлен.
Мы пробрались по левому проходу вниз, где сидели помощники Имельдина; рядом на полу лежали носилки. Мне запомнилась последняя, многообещающая какая-то фраза объявления. Я спросил тестя о ее смысле.
– Так для этого мы и здесь,– шепнул он.– Обрати внимание на мозги.
Я осмотрелся: да, действительно! И на комиссии, где меня допрашивали, у академиков был заметен прилив крови к лобной части мозга, делавшей ее серо-розовой,– естественный признак внимания и умственной деятельности. Но здесь почти у всех передняя часть мозга была не розоватой, а багровой. У многих, кроме того, лобные извилины были в фиолетовых точках; в целом получалось впечатление той багровой сизости, которую обычно замечаем на носах и щеках горьких пьяниц.
– Вот это и есть следы того, что гарантируется,– пояснил тесть.– Микроинсультов. Ничего страшного, мы таким вкатываем дозу тиктакола с синтомицином в шейную артерию, через пару дней теоретик на ногах, может снова думать над тем же. Если бы эти надутые ослы сегодня меня не прокатили, я бы сделал диссертацию на тему: "Связь распределения микроинсультов по поверхности мозга ученого со спецификой проблемы и степенью ее неразрешимости".
Между тем академик Мбогу говорил, набычась извилинами в аудиторию, и говорил крепко:
– Только безнадежный идиот может сомневаться в существовании кварков по причине их необнаруженности. Да, я подчеркиваю: нет принципиальной необнаружимости, а есть только необнаруженность. Поскольку кварки не лептоны и не адроны, а шармоны, обменивающиеся глюонами, а тем самым близки и к антибарионным фермионам, то каждый, кто не кретин, понимает, что все дело в финансировании: не обнаружили при миллиардных ассигнованиях – обнаружим при триллионных! (Аплодисменты). Мблагодарю. Равным образом любой из сидящих здесь, кто еще не впал в маразм, не решится оспаривать то, что квантовые характеристики кварков, или, как говорят теоретики, кака характеристики, "каки"... не могут быть – не мбогут мбыть! – исчерпаны тем, что им приписывают сейчас: ароматом, цветом, шармом, зарядом, странностью, спином... ни даже их красотой! Ведь по принципу зеркальной инверсии все, что не тик-так, то так-тик,– то есть всякое "тик" есть "антитак". Только Духовные ублюдки неспособны понять это! И наоборот. (В рядах снова послышались аплодисменты. Позади нас кто-то рухнул на пол. Медики с носилками направились туда). Мблагодарю! К тому же всякий, кто не дебил, понимает, что цвет у кварков скоро отнимут их глюоны, которые хоть и индифферентны, как бозоны, но начинают проявлять себя, как шармоны. Думаю, что глюоны отнимут у кварков и запахи!
Эти слова вызвали бурю аплодисментов, а председатель Полундра прекратил на минуту поматывать головой, как лошадь в жару, и возгласил:
– Три кварка для мистера Кларка! А теперь их уже пять... Три для Кларка, а остальные для кого? Или три равно пяти?..
Эти слова вызвали восхищенный шепот. Мой сосед справа, чей лоб достиг предельной багровости, вдруг поник головой, стал сползать со скамьи. "Видишь, я тебе говорил: это драма, драма идей! – бормотал тесть, помогая мне оттащить пострадавшего к стене.– Давай тик-такол".
– Омбратно мблагодарю,– продолжал докладчик.– Поэтому необходимо ввести еще одну характеристику кварков, которая уж точно объяснит все загадки взаимодействия адронов, лептонов, бозонов и выпендронов: вкус. Вкус! – Ей Мбогу Мбаве поднял янтарный палец, причмокнул и облизнулся.– Объясню для тех, кто имеет извилины, как при этом будет соблюдаться принцип безвкусности нуклонов, аналогичный их бесцветности и беззапаховости. Вспомним, какие ароматы мы приписываем кваркам: и – благоуханный, d – приятный, s – нейт ральный, с – противный и b – зловонный. Если их все смешать, то в нуклоне все запахи уничтожатся и выйдет, что частица не пахнет. Что мы и знаем: как тик на так, так и так на тик – все равно выйдет и так, и сяк, и не так, и не сяк! (Аплодисменты). Мблагодарю. Так и со вкусом. Четыре основных вкуса: сладкий, горький, кислый и соленый – суть четыре новые "каки". Если смешать сахар с солью, кислоту – с горечью, а потом все вместе, то у смеси никакого вкуса не будет – или, выражаясь математически, вкус будет нулевой. Таким образом, те, кто еще не впал в кретинизм, согласятся, что для нуклонов – комбинаций кварков – соблюдается интегральная безвкусица. При упоминании в литературе все, кто еще не потерял совесть, должны писать так: принцип безвкусицы Ей Мбогу Мбаве-так. Я кончил! Прошу вопросы.
– А... У пятого кварка какой вкус? – спросил кто-то из дальнего ряда, когда стихли овации.
– М-м... Это будет зависеть от его заряда, странности, цвета, спина и беспардонности, – ответил Мбогу.-По моим расчетам, он будет кисленький и чуть пряный.
Спрашивавший рухнул на пол. Медики поспешили к нему.
– Три кварка для мистера Кларка! – снова беспечно возгласил академик Полундра.– Три равно пяти, запах равен очарованию, вкус равен цвету. Хочу – я человек, хочу – я чайник! – Он свесил голову и пустил нитку слюны.
Затем слово взял контрдокладчик. Как ни значительны были идеи доктора Мбаве, но в сравнении с высказанными доном Самуэлем из Эдессы они выглядели просто детским лепетом. Дон Швайбель-старший продал осмеянию и отверг не только "кулинарные рецепты" предыдущего докладчика, но и все термины,– по его словам, из лексикона благородных девиц,– в которых погрязла физика кварков.
– Все эти "шармы", "ароматы", "цветы" и "красоты", уважаемые коллеги,– говорилон резким голосом,– не для мужчин. То, что есть и еще понадобится для описания кварков, находится здесь! – И дон Швайбель жестом фокусника извлек – непонятно откуда – и с треском развернул в веер колоду игральных карт.– Смотрите: главная степень свободы – масть. Бубны, пики, трефы и черви. В каждой масти кварки распределяются от шестерки до туза. И, наконец, третья, "кака", самая важная, чего в "шармах-вкусах-ароматах" не сыщешь: козыри! Козырный кварк, будь он даже шестерка, кроет всех!..
Дальше в докладе уверенно замелькали термины для взаимодействий и комбинаций микрочастиц: "взятка", "сдача", "перебор", "нас", "очко", "большой шлем из бубновых кварков" и так далее. Чувствовалось, что дон Самуэль свое дело знает туго.
Впечатление от доклада было таким, что Имельдин с помощниками просто сбились с ног. Когда же начался третий пункт программы, обсуждение, то они и вовсе перестали оттаскивать инсультных, а ходили по рядам, перешагивая через тела, и на месте делали инъекции. "Вы не теоретик, вы карточный шулер! – кричал на Швайбеля академик Мбаве, выставив извилины и махая Руками.– Вас в гостинице били!" – "А вы поваришка,– Резал в ответ тот,– ваше место в харчевне, а не лаборатории! Все паши опусы – стряпня на тухлом масле!" – "Три кварка для мистера Кларка!" -в последний раз воскликнул Полундраминуссигмагипероии, склонившись к соседу, укусил его за ухо. Тот завизжал, вскочил; в президиуме началась свалка.
Должен признать, что мне нравилась живая творческая обстановка дискуссии: чувствовалось, что люди вкладывают душу в решение проблем. Правда, кусать за уши – это, пожалуй, слишком, но в средневековых диспутах случалось и не такое. Концепция Самуэля Швайбеля-старшего о внедрении картежной терминологии в науку меня, человека строгих правил, конечно, увлечь не могла. Но вот идеи доктора Ей Мбогу... Я почувствовал тягу высказаться но этому поводу, повернулся к двоим, сидящим позади:
– Послушайте, но ведь все зависит от созревания этих овощей: их цвет, запах, вкус... и даже вес. Это должно быть главной характеристикой, степень созревания!
– Каких овощей? – спросил один.
– Ну, кварков.
У обоих лбы предельно побагровели, глаза подернулись пленкой и закатились – и они осели на пол.
Уходил я из академии под большим впечатлением. Впоследствии до конца дней багрово-сизый цвет у меня никогда более не ассоциировался с носами пьяниц. Теперь я знал, что таков цвет напряженной теоретической мысли.
Глава шестая
Описание общественной жизни тикитаков. Парламент, партии. Король и его политика. Иерархия внутренностей. Театр. Украшения изнутри и моды. Здравоохранение и педагогика по-тикитакски
Поглощенный повседневной жизнью и своими проблемами, я первое время мало интересовался общественным устройством у тикитаков (хотя и догадывался, что здесь тоже должны быть свои особенности). Да и возможностей познакомиться с ним у меня было маловато: ведь до визита в АН меня почти не выпускали со двора, разве что брали на охоту. Но в город – ни в какую. Все ждали (и я ждал), когда от тиктакола у меня начнут янтарно просвечивать кости, обнаружатся извилины во лбу – словом, Я буду выглядеть прилично. Хватит и того, что сорванцы нашей окраины прибегали дразнить меня: "Гули-гули демихом!" – зачем еще искать неприятностей? Но мой скелет все не поддавался.
Наконец Имельдина осенила мысль: я должен выдавать себя за старика. С шаркающей походкой. С палочкой – неплохой, кстати, острасткой для мальчишек. Ведь тело у глубоких старцев теряет прозрачность, начиная именно с костяка; да и динамика внутреннего вида, "инто", у них слабая, вялая – что будет соответствовать моему никудышному внутреннему произношению.
...И жену свою Агату, носившую первенца, я сопровождал в Сквер Будущих Мам в центре под видом ее дедушки, а что поделаешь! В этом сквере, в тени тиквой, будущие мамы рассматривали друг друга, у кого как лежит, знакомились, советовались, тревожились и попутно готовили приданое младенцам, единственную допускаемую на острове одежду. Особым уважением пользовались носящие двойню или тройню.
В том же виде я выполнял хозяйственные поручения Барбариты, даже, случалось, подторговывал на рынке овощами с огорода, яйцами, битой птицей. Тикитак на пенсии.
Город Грондтики, в котором мы жили, был столицей; кроме него, на острове имелись и другие, например, упоминавшаяся выше Эдесса. Все они находились вдали от моря и были защищены лесом и горами. Ни портов, ни флота тикитаки не имели. Не существовало у них и законов, запрещающих покидать остров,– но все равно его никто не покидал, не стремился в страны, населенные темнотиками, оплакиваемыми за их вид "заморскими братьями". Больше того, читатель уже познакомился с тем, как островитяне приветили заморский корабль; думаю, что не один он покоится на дне у берегов Тикитакии. Отдельных же темнотиков, потерпевших бедствие на море, они подбирают единственно для проведения на них пробы на прозрачность, смысл которой, как я постепенно понял, выходит далеко за пределы того, чтобы просто убедиться в соответствующем действии тиктакола на них; для этого, собственно, достаточно поймать и остричь собаку.
По государственному устройству Тикитакия, как и моя страна, является конституционной монархией. Но вот зачем им это все: король, правительство, парламент, чиновники – я так до конца и не понял. Сложность государственного устройства есть мера взаимного недоверия сограждан и недоверия правителей к своим подданным. У тикитаков же в этом отношении все более чем благополучно: даже если бы кто и захотел сжулить, словчить, объегорить ближнего, он не сможет это сделать – все на виду, каждый человек – открытая книга. В силу этой открытости, ясности отношений им всегда легко договориться, прийти ко взаимопониманию, даже организоваться для коллективных действий; взять хотя бы тот же отряд самообороны – зеркала свои, лошади свои... и вдовы свои. Или вспомнить их способ дальней взаимосвязи, который далеко превосходит почту и не нуждается в попечении государства, Тем не менее существует (в силу того, что существовала раньше) деятельность, состоящая в том, чтобы возвыситься и набить себе цену. Общая схема такова: правительство запрещает, король запреты отменяет, парламент то и другое обсуждает (и нередко осуждает); народ относится ко всему этому благодушно и делает свое.