- Хорошо. Переключаю.
Начальник службы безопасности, тоже в мундире, оказался лет на десять старше передавшего вызов пограничника.
- Кто из вас Даблью-си? - спросил он с экрана.
- Я.
- А остальные двое?
- Рабочие рудников Лоусона. Поскольку оба в скафандрах, отличить их нельзя. Помогали мне в исполнении приказа Центра и просят политического убежища в нашей зоне.
- Что можете сообщить дополнительно?
- Со мной брусок "икс-металла", добываемого на рудниках Лоусона. Брусок окрашен в золотой цвет, но это не золото. Металл сильно излучает, и касаться его или находиться поблизости можно только в скафандрах с антирадиационной пропиткой. Если таковых нет, изолируйте электроль до отправки бруска на Планету. И еще одно… - Я помялся.
- Говорите. Нас никто не слушает.
- Надо срочно передать лазерограмму на Планету. Я продиктую ее сейчас в зашифрованном виде.
И я продиктовал длинный ряд колонок с пятизначными цифрами.
- Будет сделано, - сказал начальник службы безопасности. - Скафандры у нас есть, брусок выгрузим и изолируем до отправки. Если поручитесь за ваших спутников, можете передать им, что после необходимой проверки право убежища будет им предоставлено.
Когда экран отключился, Айк спросил:
- Ты говорил о нас. Что он ответил?
- Что вам обоим будет и кров и работа.
На горизонте показался сверкающий на солнце, как гигантский алмаз, прозрачный купол большого города.
- Это их город? - взволнованно спросил Айк.
- Это больше, чем город, - сказал я. - Это свобода.
Глава 25
в которой Лайк убеждается, что его профессия еще нужна
Световой сигнал на двери приглашает войти.
Я медлю, оценивая ситуацию. Вторая Планета позади, Айк и Род посланы на курсы механиков, мой брусок и документация - микрозаписи и микросъемки - ушли на Планету на два месяца раньше меня. А я вынужден был отлеживаться в госпитале, избавляясь от остаточной радиации, которая все-таки доконала меня, должно быть из-за плохой пропитки скафандра.
И вот я прибыл домой, как говорится, к шапочному разбору. Что же я узнаю, прочту или услышу? Отворяю дверь и вхожу в кабинет, в котором неоднократно бывал. За последнее время события нагромождались кучно и вразбивку, создавая мелодию суетливой, напряженной, путаной, тревожной и радостной жизни, где все служило победе, на которую "был запрограммирован хитроумный и удачливый Чабби Лайк.
За столом сидел тот же Дибитц, может быть, в той же поношенной замшевой куртке, и высокий белый лоб его так же морщился над умными глазами, которые могли заморозить или согреть. Тот же Дибитц, придумавший Чабби Лайка, вдохнувший в него жизнь и бросивший ее в океанские и космические дали, как ракету, не промахнувшуюся до цели. Только вены на руках его чуть-чуть набухли да поредели, пожалуй, прядки в каштановом хохолке на лбу.
- И ты не помолодел, мальчик, - сказал он, привстав и подвинув кресло вплотную к столу.
- Вы научились уже и мысли читать, - откликнулся я.
- Нетрудно. Ты взглянул на мои руки и волосы - они первыми свидетельствуют об утраченной молодости. Здоров?
- Уже.
- Могу поздравить тебя с возвращением и победой. Правда, пока еще подспудно, втайне, для окружающих ты по-прежнему Чабби Лайк.
- Чабби Лайк умер.
Дибитц вздохнул:
- И рад и жалею, Рад потому, что Лайк сделал невозможное, а все-таки жаль, что он уже полностью рассекречен. Портреты твои, милок, обошли все газеты мира - увы! Но кто, в сущности, помешает тебе воскреснуть?
- Так меня же каждая собака узнает.
- Собака, может быть, и узнает, а человек - нет. Есть средства, неузнаваемо меняющие внешность, есть биографии, которые ждут воплощения, и дела, требующие твоего ума и таланта. Но о будущих делах потом. Поговорим о сделанном. Ты уже знаешь результатах?
- Кое-что из газет.
- Дополню штрихами, так сказать, закулисными Твой блистон был расшифрован сразу. И нашими лаборантами, и международной комиссией физико-химиков. В СВК заартачились: лабораторные анализы, мол, проведены без их участия. В скафандрах работать отказались, потребовали специальной изоляционной камеры с манипуляторами. Только не помогли уловки. Блистон чистенький, беспримесный. Состоялась встреча на высшем уровне. Ну и согласились: с золотой маскировкой покончить, излишки добытого блистона изъять на потребу мирного строительства, рудники в Лоусоне взять под международный контроль. Расписались под документом, пожали руки и признали инцидент исчерпанным. В кулуарах похвалили тебя за ум и хитрость - еще бы, переиграл начисто их гроссмейстеров контрразведки! Гроссмейстерам, конечно, дали по шапке - Уоррена перевели куда-то пониже, Тейлора подобрали промышленники - где-то командует у них сыском и черными списками, ну а Бигль пока не у дел. Ждет назначения.
- Мак-Брайт уцелел?
- К счастью. До него так и не добрались - не оставил следов. А Док у нас.
- Слышал.
- Такому трудно в подполье - слишком заметен. Но рвется назад. Не знаю, может быть, согласимся - пошлем.
- А Даблью-эй?
Генерал прищурился и помолчал, как-то странно помолчал, сквозь улыбку, не то чтобы насмешливую, но с предвкушением явного удовольствия. Потом вызвал по видео приемную, всмотрелся во что-то на экране и сказал:
- Просите.
И в комнату вошел - у меня рука не подымается написать кто…
Бигль!
Разведчик привык к неожиданностям, ему не положено открыто выражать свои эмоции - удивление, страх или радость, он всегда собран и готов к самому удивительному, чего и предположить не мог. Но я так и застыл с открытым ртом, как школьник в кинотеатре. Все, что угодно, только не это, но Бигль вошел, чудной и непривычный, в штатском, такой же грузный, седой и величавый, каким я привык его видеть на фотографиях или в тех редких случаях, когда он появлялся публично - на юниэкранах.
Бигль, кряхтя, уселся напротив, молча, с какой-то хитринкой подмигнул шефу, а тот сказал:
- Теперь закрой глаза, бывший Лайк. На минуточку. Только по-честному.
Я повиновался и вдруг услышал до жути знакомый голос:
- Ну вот мы и снова встретились, сынок. Первый!
Я онемел.
Бигль - Первый?!
Бигль - Даблью-эй?!
И Бигль - душа Сопротивления - "слама", впитавшего в себя все оппозиционные группы и партии, всю ненависть народа к последней олигархии на Планете! Чудеса!
- Обалдел, - усмехнулся Дибитц. - А еще разведчик.
- Классный разведчик, - сказал Бигль. - Не смейся. Первого он знает по голосу, а по кодовому обозначению я был для него невидимкой.
- Если кодовое обозначение открыто, значит, больше не встретимся, - вздохнул я.
- Как знать, сынок. Твоя профессия еще ну^, на. Пока нужна. Мы уже с тобой говорили об этом СВК - как гнилое яблоко: снаружи румянится внутри - труха. Слам становится силой, с которой уже трудно совладать. А партия, сынок, наша партия знает, как и куда направить эту силу и как умножить ее. Не помешали старые Тейлоры и Уоррены, не помешают и новые.
- А где же будет старый Бигль?
- Найдется работенка. Пока я им тоже еще нужен.
- Как же вы рискнули приехать сюда? А если хватятся?
- Не хватятся. Для них я где-то отдыхаю. А где именно - у меня еще есть привилегия не сообщать о своих маршрутах.
Шеф вынул из сейфа папку в черной обложке. Я понял, что разговор окончен, и встал.
- Тебе бы отдохнуть, - сказал Дибитц, - воспользоваться передышкой. Месяц-другой. Где-нибудь на море.
- У тебя и спутница есть для отдыха, - добавил Бигль. - Я привез с собой Линнет. Ей тоже нужно отдохнуть и сменить перышки.
С крутого берега мы глядели на море. Стальное с белыми гребешками зыби, оно не ласкало и не манило. И гул прибоя не взывал к курортной расслабленности.
Высоко над головой тянулись электрические провода к белой санаторной вилле между пиками деревьев. По проводу, тихонько пересвистываясь, прогуливались две крохотные птахи, именно прогуливались, не падая и не взлетая.
- Пернатые канатоходцы, - сказал я.
- Как в цирке, - улыбнулась Линнет.
- Там сетка. А на земле ее нет.
- Ты имеешь в виду - в жизни?
- Конечно. Мы же канатоходцы. Только без страховочного троса и без баланса. И уж конечно без предохранительной сетки вот так. А пока мы просто в отпуску.
- Отпуск кончился, Чабби, - вздохнула Линнет. - Возвращаюсь к канату.
- Получила вызов?
- Еще утром. А вечером улетаю.
- Завидую, - сказал я.
- Равнодушно завидуешь.
- Почему равнодушно - уверенно. С надеждой, что и я получу такой же завтра или послезавтра.
- Грустно, не правда ли?
- Профессия.
Перерыв, который и отпуском-то назвать нельзя было, подходил к концу.
И у Линнет и у меня.
Встретимся ли?
Эпилог
- Директора Бигля просят обождать три минуты в приемной, - пропел мелодичный невидимый голос. - Следите за световым табло.
"Пока еще директор, - внутренне усмехнулся Бигль, - только интересно, какого ведомства. Санитарного или кладбищенского? И всего три минуты. Что ж, обождем".
В приемной, как всегда, было пусто. Шеф СВК принимал лишь в крайних, исключительных случаях - обычно разговаривал только по видео. Но случай с Биглем был исключительным. Он уже не занимал никакого поста, и видео у него не было.
Нескрываемо ухмыляясь - пусть Снимают хоть все закамуфлированные телепередатчики, - Бигль подошел к стене-окну, откуда открывалась панорама города. Новые улицы и площади вытеснили старые уголки: сохранившиеся еще с прошлого столетия здания казались старомодными провинциалами среди изысканных светских львов - причудливых сооружений, капризных геометрических форм, пересеченных садами и парками, вмонтированными в стальной или пластиковый каркас этажей. Все знакомо до мелочей. Родной город, родной дом. Даже в этой приемной все памятно - и масштабы манежа, и сверкающая эмалью и никелем пустота. А сердце сжимается от гнева и горечи за это издевательство над словом родной. Третий десяток лет он здесь, в чужой шкуре, в чужом стане, и все приглядевшееся, привычное, примелькавшееся не могло стать и не стало близким. Мир этот не отмылся оттого, что он, Бигль, живет по кодексу его законов, традиций и правил, и даже поношенный мундир свой надевает с утра с ненавистью, подавить которую бессилен, несмотря на все ухищрения мимикрии. И сейчас после потаенной поездки домой эта ненависть оборачивается физической тошнотой, перехватывающей горло. Три минуты! Что ж, он подождет эти три минуты, хотя они и кажутся ему часами, как в хирургической палате перед операцией.
Световое табло заиграло всеми красками спектра. Бигль подтянул мундир, поправил сбившиеся волосы и шагнул к неотличимой от стены двери.
- Я жду, Бигль, - сказала она знакомым голосом.
Над столом, как желтый фонарь, сияло одутловатое лицо шефа.
- Садитесь, Бигль.
Бигль сел, сохраняя почтительную неподвижность.
- Мне бы очень не хотелось, Бигль, чтобы вы затаили обиду.
- На что? - пожал плечами Бигль. - За то, что я упустил Дока и прозевал связи слама с разведчиком? Грубейшие ошибки и, естественно, закономерные последствия.
- Я уважаю строгость вашей самооценки, Бигль, - сказал шеф, - но вы преувеличиваете. Последствия не столь уж трагичны. Вы просто возвращаетесь к своим сомниферам. Чему вы улыбаетесь?
- Вспомнил ваши слова: "Вы переросли их, Бигль". Значит, не перерос.
- Вернее, мы их недооценили. Они помогут не только выявлять сопротивляющихся, но и воспитывать подчинявшихся. Есть новые модели с гипноэффектом, запрограммированные на воспитание поощряемых навыков - не мысли самостоятельно, доверяй ведущим тебя, пресекай крамолу даже у себя дома и не жди, когда на тебя донесут, - доноси первым.
- Это эксперимент? - спросил Бигль.
- Пока да. Но мы надеемся на его успех.
Надейтесь, подумал Бигль. Во-первых, сомнифер, как и любой механизм, можно реконструировать. Снять гипноэффект или заменить программу. Во-вторых, электронное воздействие требует электронного же контроля - новых массовых серий машин, способных проверить программную направленность сомниферов. Таких машин еще нет. И будут ли? Эксперимент явно строился на песке, но Бигль перехватил восторженный взгляд шефа и сразу понял, что от него хотят.
- Полезный эксперимент, - сказал он. - Попробуем. - И встал.
Шеф тоже встал.
- Кстати, - добавил он, - ваше ходатайство о возвращении Ли Джексона на работу удовлетворено. Перебежчик, вкусивший сладости слама, может оказаться полезным. Возьмете его к себе с организацией тщательной проверки и наблюдения.
- Будет исполнено, - заключил Бигль.
Ему очень хотелось взглянуть на преображенного Ли, и он не разочаровался. Ли похудел, вырос и научился скрывать свои чувства. Ничего не отразилось на лице его при виде Бигля.
- Младший блок-инспектор Ли Джексон к смене готов, - отчеканил он.
- Не будем ворошить прошлого, сынок, - сказал Бигль. - Приступай. Работа знакомая, рутина.
Мальчишка уже многому научился - не только чувства скрывать. Ретив. Вдумчив. Нацелен. Хорошо. Сколько таких Ли пройдет через Бигля, одинаково его презирающих и готовых отдать жизнь по приказу Первого. Метаморфозы Бигля им неизвестны.
Но в этом и состоит своеобразие его пока еще нужной профессии.
ВОЛЧОК ДЛЯ ГУЛЛИВЕРА
Глава 1
СЕДЬМОЕ ЧУДО ВЕКА
Когда Майк Харди, старший конструктор фирмы электронных приборов, двадцатидевятилетний холостяк, вернулся с работы много позже обычного, он устало плюхнулся в кресло, вытянув ноги к электрообогревательному камину, горящему, несмотря на летний угасший день. Летним, впрочем, он был только по времени года - с утра в Лондоне лил мелкий осенний дождь и зловеще протяжно, как в романах Анны Рэдклифф, завывал ветер за рассохшимися от старости створками окон - ох уж эти мне древние английские дома, не желающие умирать даже к самому концу века! Но комната все же хранила тепло и уют: не вставая, можно было взять сигару или сигарету, виски и лед из висячего бара с морозильником и даже просмотреть программу миниатюрного телевизора, укрепленного на ручке кресла под линзой с прогрессирующим увеличением. Но Майку не хотелось ни есть, ни пить - он поужинал по дороге домой в баре напротив, - не хотелось курить и даже просто думать о чем-нибудь занимательном. Идея нового изобретения, терзавшая его уже два с лишним месяца, наконец оформилась, и он чувствовал себя опустошенным, как кухонный холодильник после очередного налета гостей.
В этот момент и проник в полусонную тишину вечера чуть приглушенный зуммер видеофона. Майк не включил экрана - не захотелось.
- Ну? - сказал он лениво.
- Харди? - спросила трубка.
- Мистер Харди, - поправил Майк.
- Говорит представитель "Хаус Оушен компани", - властно сказала трубка, игнорируя назидательность реплики. - Почему не включаете видео?
- Не хочется.
- Ваше дело. Пока мы не имеем права настаивать, - "мы" и "пока" прозвучали явно подчеркнуто, и Хард тотчас же это учел, - но мне бы хотелось встретиться с вами не откладывая. Встреча может быть интересной и для нас и для вас.
Майк, не очень довольный своими делами в фирме, оживился. Неожиданный разговор что-то обещал.
- Где и когда? - спросил он.
- Скажем, завтра. Позавтракаем вместе в двенадцать.
- Невозможно, - вздохнул Харди, - завтраки доставляют нам из бара "Думсдей". Шеф не любит, чтобы мы покидали лаборатории.
- Плюньте на вашего шефа. До завтрака он будет уволен.
- Не понимаю…
- Поймете. Вы любите французскую кухню?
- Люблю, - растерянно откликнулся Майк, - но…
- Включите экран.
На экране возник холеный седовласый джентльмен с модными в этот сезон викторианскими бачками.
- В двенадцать в Сохо, - сказал он. - У Жюля Леметра. Третий стол у окна.
Экран погас.
Майк встал и прошелся по комнате, нервно потирая руки. Предстоявшая встреча с "Хаус Оушен компани" взволновала бы каждого. Ведь само название это было производным от слова "Хаус" - "Дом" с большой бук-вЬ1 - седьмого чуда света в последние десятилетия двадцатого века. До рождения Дома таких чудес было тесть. Туннель под Ла-Маншем, накрепко привязавший Британию к континенту, и пластмассовый мост через Каспийское море, соединивший Баку с Красноводском; пятикилометровая вонзившаяся в небо игла - парижская телебашня, сменившая старенькую игрушку Эйфеля, и свободно плавающий остров-курорт Майами Флай-Айленд; международный космопорт на Луне и постоянно действующая советская автоматическая беспилотная станция на Венере. Дом был седьмым. Седьмым чудом уходившего века, воздвигнутым инженерным гением Доминика Лабарда за шесть лет до начала третьего тысячелетия живущего по григорианскому календарю человечества.
Майк знал о Доме все или почти все, о чем буквально вопили мировая печать и радио, видел Дом на кино- и телеэкранах, на рекламных плакатах и журнальных фото. Двухкилометровой высоты, полтора километра в диаметре поперечного сечения, он походил на гигантский волчок, поставленный на крохотном островке-рифе в Атлантическом океане этаким космическим Гулливером, сошедшим со звезд к земным лилипутам. "Волчок" вращался, не прекращая движения ни днем ни ночью, и, говорили, именно это и обеспечивало ему устойчивость и недоступность для ветров и бурь. Построенный за пределами американских территориальных вод, этот дом-город в 450 этажей, с трехмиллионным населением и собственной индустрией был не государственным, не национальным, а частным владением, личной собственностью миллиардеров Грэгга и Хенесси, контролирующих две крупнейшие и перспективнейшие отрасли американской промышленности - электронную и автотранспортную на воздушных подушках, вытеснившую к конце века почти все виды морского и сухопутного транспорта.