- Взгляните, вот новая. Это Топазная Королева, та, что правила в дни Императора Тампора и считалась красивейшей из всех женщин, носивших в то время корону. Или вот забавная вещица, Равинга сама придумала её… - я указала на миниатюрную фигурку песчаного кота, почти как живую, с изумрудными глазами и ожерельем из рубинов и опаловых агатов. Кот сидел на задних лапах, а в передних держал арфу-кифонг. Я открыла футляр, вынула это создание, прельстившее бы любого знатока, и коснулась крошечной кнопки у него на спине. Кот тут же заиграл, зазвучала негромкая, но приятная мелодия.
Фрейлина завороженно уставилась на куклу. Когда я поставила это чудо на прилавок, она потрогала пальцем его голову. Кукла была покрыта настоящей шёрсткой и от этого казалась ещё живее.
Затем она отдёрнула руку, словно спохватившись, и лицо её снова скрылось под сердитой маской.
- Полюбуйся, - фыркнула она, вытряхивая из свёртка на прилавок куклу с отломленной головой. Голова выкатилась вместе с туловищем.
Хотя эта кукла была далеко не столь совершенным повторением Шанк-дзи, как та, которую я только что видела в руках Равинги, она достаточно верно изображала этого высокомерного молодого воина в парадном облачении, начиная от пышного серебристого парика и заканчивая крошечной, искусно сделанной саблей.
- Сломалась. Всего три дня, как моя леди получила куклу, и когда она пожелала представить игрушку его светлости, она нашла её сломанной! Дурное знамение, а если его светлость узнает об этом… - фрейлина глубоко вздохнула. - Моя леди не из тех, кто позволяет выставлять себя на посмешище… или того хуже. И Шесть Семей знают, как решать такие вопросы.
Тут она покосилась на сопровождавших её стражников.
Эти слова были открытым намёком. Те, кто помнят кое-какие события прошлого, могли бы догадаться, на что способны такие, как Леди Йевена. Родовитые семейства, уходящие корнями в старину, ревностно оберегали своё достоинство и власть, которой они обладали в городе. Иногда они почитали себя - за древность и благородство рода - даже выше императора, которого, как ни крути, выбирал случай.
- Фрейлина, я немедленно отнесу это моей хозяйке и попрошу её…
- Попроси эту кукольницу выйти ко мне! - фрейлина чуть не сорвалась на крик. В ней тоже поселилось это с трудом скрываемое, почти болезненное желание хоть чем-то выделяться над другими, рождавшееся почти у каждого приближённого к Шести Семьям.
- Я здесь, - Равинга не стала утруждать себя приветствиями и изъявлениями почтения. Внешне она выглядела как обычно, и я надеялась, что и внутренне она тоже оправилась после ритуала.
Я отодвинулась, чтобы показать ей лежавшую на прилавке куклу. Я знала Равингу давно, чутко следила за малейшими изменениями её лица, замечала мельчайшие движения рук, когда она была чем-то взволнована. Только благодаря этому сейчас я заметила, насколько та удивлена.
Она коснулась головы куклы, взяла её в руку и внимательно осмотрела место излома. Затем так же тщательно осмотрела туловище.
- Леди Йевена знала, что с ней нужно обращаться осторожно. Это не детская игрушка, - тут Равинга показала на футляр с котом. - Каждое из этих созданий - единственное в своём роде, и к ним следует относиться с уважением. Я не могу исправить эту куклу - однажды сломанное сокровище навсегда теряет свою ценность. Леди Йевена знает в этом толк и не пожелает держать в своём собрании чиненую куклу. Мы можем сделать для неё другую…
- Она желает лично поговорить с вами! Она приказала, чтобы вы явились к ней в четвертый час!
И притопнув ножкой, насколько позволяли её сандалии, фрейлина удалилась.
Равинга кивнула Манколу, и тот поспешил захлопнуть дверь. А хозяйка уже склонилась над куклой, провела пальцем по обломанным краям шеи, затем подхватила куклу с прилавка и заторопилась в мастерскую.
Я хотела пойти вслед за ней, помочь, чем смогу, может быть, даже утешить - для Равинги куклы всегда были драгоценными созданиями. Однако она быстрым жестом приказала мне остаться.
В самом деле, у нас никогда не бывало двух одинаковых кукол-портретов. Некоторые из них изображали умерших членов семьи. Во дворце даже были выставлены несколько кукол старых Императоров. А некоторые заказывались как любовный дар. Может быть, леди Йевена заказала куклу как раз для этого?
Они почти все делались на заказ, за исключением знаменитых личностей, как эти Королевы на полке, или просто выдуманных фигурок, вроде песчаного кота, играющего на арфе.
Я спрятала его в футляр и захлопнула крышку. Я думала о Равинге и понимала, что история случилась неприятная. Такие мелочи могут закончиться ужасным горем, как это случилось со мной, когда я ещё была такой маленькой, что не дотянулась бы до этого прилавка. Тогда меня спасла Равинга. Но будет ли кому заступиться за нас, если Леди Дома решит разделаться с нами? Вряд ли где найдётся место для торговца, о котором пройдёт слух, что он торгует фальшивым товаром.
Глава седьмая
Над камнями мелькнуло вытянувшееся в прыжке мохнатое тело, и кошка приземлилась прямо рядом со мной. Очередная атака, которой я всё это время ждал, так и не наступила. Кошка не ушла в темноту в поисках врага, она вернулась к своему коту, ещё немного поворчала и затихла. Шороха её лап по камню больше не было слышно. Зато раздался ещё один кошачий боевой клич - и кричали не "мои" коты.
Отдалённый шум схватки… и клич стих. Самка заворчала и принялась вылизывать самца за ушами, словно успокаивая. Тот рычал гортанным басом, выглядывал наружу и всё хотел встать на ноги, но самка протянула свою огромную лапу и лёгким толчком уложила его на место, как какого-нибудь непослушного котёнка. Она негромко замяукала, похоже на то, как "переговариваются" котти, будто утихомиривая непоседу.
Затем сама посмотрела наружу. Наверное, я ошибся, решив, что на сегодня наши испытания закончены, потому что и кот и кошка явно насторожились. Я потянулся за пращой и камнями, решив уложить одну или Двух крыс, пока они не подойдут достаточно близко, чтобы достать их посохом.
Но из-за камней перед нами появилась вовсе не лавина крыс. Ещё один песчаный кот. Самец, открытая пасть, один из клыков сломан, шерсть песчаного цвета висит клочьями. На боку кровоточащая рана, должно быть, одна из крыс укусила его.
Самец рядом со мной вызывающе взревел и попытался встать на ноги. Теперь я понял, что перед нами стоит "бродяга", изгнанный из своих собственных владений и теперь собирающийся драться за этот остров и за самку. В бою против моего спутника он вполне мог оказаться победителем, потому что хотя бы твёрдо стоял на всех четырёх лапах, а владелец острова ещё не оправился от раны.
Кот рядом со мной снова зарычал. Ему ответил глубокий рёв, полный истинной ярости. Я взмахнул пращой и послал в чужака камень, нацелившись, как мог, точно.
Мой снаряд попал не совсем туда, куда я целился, потому что бродяга присел, собираясь прыгнуть. Камень ударил зверя в плечо, тот взревел и укусил себя там, куда пришёлся удар.
А потом бросился вперёд. Самка двинулась ему навстречу, спина дугой, громкое шипение, переходящее в угрожающий вопль. Чужак зашипел в ответ. И тут самка, прыгнув, опрокинула его на спину и отбросила к скале. Грохнувшись о камни, чужак взвыл от боли и ярости. Должно быть, для него это было большой неожиданностью, ведь у котов самки обычно не дерутся с самцами. Но эта, кажется, всерьёз собиралась сражаться вместо своего раненого самца.
Бродяга заскулил и, кажется, собрался покинуть поле боя. Самка снова кинулась на него, рванула когтями, он вырвался и бросился бежать, самка за ним. Её кот рычал, не переставая, и всё-таки поднялся на ноги, словно собираясь броситься следом. Повязка, которую я наложил на лапу, сдвинулась.
- О Великий, о Могучий Воин, - я опустился рядом со своим подопечным на одно колено, - твои раны ещё не исцелились настолько, чтобы сражаться. Позволь, я перевяжу твою лапу.
Кот, словно понимая всё, что я ему сказал, улёгся и вытянул раненую лапу, так что я тут же принялся за дело.
Остаток ночи я провёл в карауле. Оттащил в сторону крысиные туши, валявшиеся рядом. Воздух изрядно портил неприятный запах, запах крови, смешанный с присущей этим тварям вонью. Однако я не решался убрать их с глаз долой, опасаясь, что кто-нибудь из их сородичей притаился меж камней, выжидая минуту, когда мы ослабим бдительность.
Самка никак не возвращалась, и я начал беспокоиться. Не могло ли случиться так, что бродяга, опомнившись от потрясения, накинулся на неё со всей свирепостью, на которую был способен? Оставалось только надеяться, что она вернётся, и вернётся скоро.
Уже светало. Я снова спустился к озеру, набрал еды на день и стал устанавливать свою палатку. Примочки, которыми я пользовал собственную ободранную песком кожу, сделали своё дело. Напоследок я накормил кота и приволок ему ещё две туши, оставшиеся от ночной битвы, мясо гораздо быстрее восстановит его силы. Но перед этим снял и выскоблил шкуры.
Я, конечно, не собирался поселиться на этом острове, но не мог и уйти просто так, пока не увижу, что кот в состоянии сам о себе позаботиться. Хорошо, что рядом с ним оказалась самка - но сейчас поблизости бродил ещё и бездомный чужак.
Большую часть дня я проспал. А прежде чем проснулся на закате солнца, мне снова приснился сон. Говорят, что в глубокой древности, ещё до того, как пять королевств объединились под властью императора, рождались люди, обладавшие странными силами и умениями. На таких охотились, и в последней великой битве и они сами, и кланы, из которых они вышли, были стёрты с лица земли, чтобы дар - или проклятие - этих родов не мог больше служить ничьим целям.
Последний и самый могучий из них был изгнан на Бесплодные Равнины, и было это так много поколений назад, что только хранители архивов могут сосчитать это. Записи же об этих древних событиях хранятся за семью печатями, и никому не разрешают даже взглянуть на них.
Сохранились только неясные предания об этих событиях, о странных силах и странных снах, но даже об этих преданиях не смели упоминать ни наставники, ни барды.
И всё-таки в эту ночь мне приснился такой сон.
Тёмная комната, единственная лампа освещает стол. Из сумрака комнаты в яркий круг света, отбрасываемый лампой, протянулись руки. В ярком свете было прекрасно видно, что за предмет осторожно сжимают пальцы. Кукла, сломанная кукла, голова отломлена с плеч.
Руки отложили туловище куклы в сторону и взялись за голову. Крошечным ножом, едва ли толще обыкновенной большой иголки, пышный серебристый парик был снят, обнажив аккуратно уложенные волосы. Под нажимом лезвия поддались и они, и верх черепа - если это можно было так назвать - отделился.
Теперь нож был отложен в сторону, и в ход пошёл крошечный пинцет, такой, каким пользовалась моя сестра, работая с самыми мелкими камнями. Пинцет скользнул внутрь головы и вернулся с малюсеньким шариком, блестевшим под светом, как бриллиант. Одна из рук исчезла, чтобы через мгновение вернуться с небольшой металлической коробочкой, бусинка света упала туда, и крышка коробочки захлопнулась так плотно, словно эта бусинка была очень ценной вещью, которую следовало хранить в глубокой тайне.
Голова куклы была быстро собрана, как прежде, и руки исчезли, оставив в круге света только обезглавленное туловище воина.
Когда же я открыл глаза и обнаружил, что лежу под моим навесом, то был несказанно удивлён - это странное видение было настолько ярким, что всё ещё стояло передо мной. Что это значило? Я никогда не имел дел с куклами - этим занималась Равинга. Но среди тех, что она привозила на рынок, я никогда не видел столь искусно сделанной куклы, как эта, даже разбитая. Когда пальцы повернули крошечную голову, и я увидел её лицо - это было вовсе не безжизненное лицо куклы. Нет, на меня смотрело маленькое живое существо. Тут я припомнил другой, недавний сон, с Равингой, её ученицей и ещё одной куклой.
Я обхватил голову руками и попытался сосредоточиться. Несомненно, я был втянут в нечто, чего не мог понять. Чего стоило одно то, что я смог поладить с песчаным котом и его подругой! Я ни разу о таком не слышал, а на рынках всегда с охотой рассказывают и с охотой слушают подобные небылицы. Коты всегда были нашими смертельными врагами - но я так больше не считал. В прошлую ночь я испытал даже нечто вроде сожаления к тому бродяге - ведь он, как и я, был изгнан из своих родных мест и тосковал по старой жизни. А я? Стоит ли мне возвращаться домой, если я выберусь отсюда? Я тут же отбросил прочь раздумья об этом и полез из-под навеса наружу, вдохнуть долгожданную ночную прохладу и заняться делами.
Меня приветствовал короткий рык кота, который, видимо, проснулся раньше. Самка до сих пор не появилась, хотя я ожидал, что она уже вернётся. Мне стало не по себе. Обычно самцы не нападают на самок, но здесь-то она сама набросилась на бродягу… Очень может быть, что он всё-таки собрался с силами, и теперь она лежит где-то там, на камнях, мучаясь от боли, как несколько дней назад её самец.
- О Великий, - я подошёл к своему соседу, чтобы проверить повязку. - Не случилось ли беды там, куда ушла твоя госпожа?
Я попробовал раскрыть свой разум, попытался уловить, не беспокоится ли он. Я делал так раньше, когда приходилось пасти стада и нужно было узнать, не случилось ли среди скотины какой беды.
Но в нём не чувствовалось никакой тревоги. Когда я снял повязку с закрывшейся, но всё ещё болезненной раны, он принялся вылизывать лапу, как это принято у котов. Я оставил его, а сам в который уже раз спустился к озеру.
По берегу скользила чья-то тень. Не крыса. Бродяга, одно ухо наполовину оторвано, кровоточащая рана на плече. Он спускался к озеру с другой стороны. Я заметил, как он оскалился, услышал раскатистое ворчание. Затем он умолк и, не глядя на меня, подполз к озеру. Он набросился на водоросли так, словно не ел несколько дней.
Увидев это, я понял, что он нам не страшен. Он приполз сюда, несомненно, с трудом, за тем пропитанием, которое можно было найти в озере, он не станет оспаривать его у нас и постарается держаться подальше.
Он наелся и двинулся прочь, но ушёл недалеко. Он еле передвигал ноги, и я решил, что он тяжело ранен. Втащив наверх копну водорослей, я подхватил две крысиных туши, отволок их к тому месту, где пряталось животное, и сбросил их вниз с обрыва. Туши упали недалеко от его убежища, он поднял испачканную в крови морду и посмотрел на меня. В его глазах я не смог прочесть ничего.
Я снова взялся свежевать крыс и раскладывать вялиться мясо. Соскребаемые с кожи ошмётки я бросал в узкую и, казалось, бездонную расщелину в скале. Те куски кожи, которые я разложил сушиться раньше, обветрились и заскорузли, и я неумело попытался залатать сапоги.
Опустились сумерки. За работой я разговаривал вслух, в этой безлюдной тишине мне очень важно было слышать хоть чей-то голос, пусть даже свой.
- О Великий, в этом мире много такого, что недоступно нашему пониманию. Почему это обрушилось на меня, почему именно я стал частью того, что… - тут я отложил нож, которым прокалывал дырки в шкуре, и прислушался.
Что-то шевельнулось среди камней. Я рванулся к посоху, который лежал под рукой. Из сумрака выскользнула кошка, и я облегчённо вздохнул, узнав нашу.
- О Великая, твой господин почти здоров, - приветствовал я её. Она улеглась рядом с супругом, обнюхала и лизнула рану, которую я просто закрыл примочкой из водорослей и не стал завязывать.
Потом подняла голову, на мгновение пристально посмотрела на меня и снова принялась за рану. Самец мурлыкал, и мне показалось, что это довольное урчание звучит в удивительном согласии с ночным покоем, каким бы обманчивым и кратким он ни оказался.
Вероятно, в эту ночь мы показались крысам чересчур крепким орешком. Они напали не на нас; их визг донёсся с другой стороны котловины, вместе с рёвом отбивающегося бродяги.
Самка мгновенно вскочила на ноги, её кот попытался встать рядом. Я с посохом и пращой в руках бросился к тому месту, с которого сбросил бродяге мясо. На закате небо ещё светилось, и я разглядел больше, чем ожидал. Я дважды взмахнул пращой и увидел, как две из тварей упали. Затем я принялся просто сбрасывать на них камни.
Я немного побаивался, что они повернут против нас, но не мог и оставить им на растерзание чужого кота, каким бы он нам ни был врагом. Быстрая смерть от ножа или копья охотника - это другое дело, а глядеть, как беспомощного зверя поедают заживо, было выше моих сил. Теперь я бросал камни руками, наземь покатилась третья из нападавших. Рядом со мной что-то прошуршало, и в бой бросилась самка. Одним прыжком она соскочила вниз, приземлившись прямо в гущу стаи и закружила там смертоносным ураганом клыков и когтей.
Визг крыс достиг своей высшей точки, и сквозь это верещание внезапно прорезался тот же самый странный вой, который я услышал, когда убил ту огромную крысу со скалы.
Бродяга катился по земле, стиснув челюсти на загривке крысы, почти не уступавшей ему размером.
Я поднял большой камень обеими руками и, подбежав к самому краю скалы, нависшей над местом сражения, метнул мой примитивный снаряд вниз. Каким-то чудом он действительно угодил в крысу, как раз вырвавшуюся из зубов бродяги, угодил вскользь, но этого вполне хватило, чтобы отвратительное существо зашаталось. В этот самый момент бродяга прыгнул на неё сзади, сомкнул свои могучие челюсти на шее и встряхнул. За визгом стаи щелчка ломающейся шеи не расслышишь, но я увидел, как обмякла эта страшная тварь.
И опять после смерти предводителя стая отступила, крысы бросились наутёк, кто куда, даже вброд через озеро. Наступила тишина, словно опустившаяся ночь бесследно поглотила всех этих тварей.
Бродяга тяжело дышал, почти стонал от боли. Он попытался выползти из водорослей, куда скатился, и даже сумел сделать это, но бой стоил ему таких усилий, что он тут же рухнул на берегу.
Теперь он не обращал никакого внимания на самку, которая сидела рядом, вылизываясь. Насколько мне было видно в этом слабом свете, она не понесла тяжёлых ран, и это предположение подтвердилось, когда она вскарабкалась к нам обратно по склону.
Я прислушался, не слышно ли возвращающихся крыс. Меня беспокоил израненный бродяга. Я прекрасно понимал, что он, скорее всего, оторвёт руку любому, кто попытается его коснуться. Но и не мог оставить его без помощи. Кроме того, я должен был осмотреть ту тварь, которую он убил последней, чтобы узнать, похожа ли она на мою первую жертву.
Потому я спустился к озеру и со всей осторожностью приблизился к животному. Слабое ворчание, он приподнял голову, оскалив единственный клык, красный от крови.
- О Великий, - я протянул ему руки. В дрожащем свете медальона он должен был разглядеть, что в них нет оружия.
Его глаза на мгновение замерли, уловив сияние маски.
- О Великий, в этой битве тебе не было равных. Но сейчас ты ранен, потерпи же немного, и я исцелю тебя.
Оставшееся ухо прижалось к голове. Он пошевелился в безнадёжной попытке встать на ноги. Затем снова обмяк, и я увидел у него на спине огромную рану. Он не мог двигать задними ногами.