Все началось с того, что Балкина с этапа сразу доставили в Нагорное отделение, населенное почти исключительно женщинами. Он никого в Норильске не знал, но лагерное начальство имело о нем исчерпывающие сведения строитель по специальности, сидит седьмой год, осталось три, трудился на многих объектах и был энергичен и деловит. А в бараке его предупредили, что он должен опасаться начальника зоны Брычникова - хам по поведению, зверь по жестокости, дубина по интеллекту.
Два дня Балкин вкалывал на общих работах, а утром третьего предстал пред грозные подслеповатые очи Ефима Брычникова.
Даже среди вохровских офицеров Брычников числился "здоровилой" и "железякой". Несколько незаурядных дел, совершенных незадолго до того, как его выбросили из партии и уволили с комбината, прославили имя Брычникова и в блатном мире. Знаменитого Моньку Прокурора, наотрез отказавшегося выходить на работу, Брычников самолично перевоспитывал в своем кабинете - Моньку после этого разговора на руках доставили в ОПП - местный Оздоровительно-профилактический пункт, более, впрочем, известный под скептическим наименованием "Отдел подготовки покойников". А когда "постельный шарик" Катька Крыса, вызванная для уточнения анкетных записей в личном деле, крикнула в качестве последнего аргумента: "Не трожь, говору, я же сифилисом больная!", Брычников бодро ответил, наращивая усилия: "Поделим пополам, нехорошо жадничать!" Если же к этому добавить, что язык старшего лейтенанта Ефима Брычникова исчерпывался несколькими словами, обслуживающими единственный глагол "дать", и сводился к неприхотливой вариации фразы: "Давай, а то дам!", то облик начальника Нагорного отделения станет ясен. Балкин не был человеком робкого десятка, но на рожон не лез. Он почтительно стоял перед Брычниковым и старательно придавал своему насмешливому от природы лицу идеологически выдержанный вид.
- Контрик? - прохрипел Брычников, не удовлетворившись внешним осмотром.
- Статья пятьдесят восьмая, пункт восьмой, через семнадцатую уголовного кодекса РСФСР, - мягко уточнил Балкин.
- Я тебе дам, контра! - завопил Брычников, стукнув кулаком по столу. Вредил, гад! Вредить не дам, понял?
Борису Балкину, закончившему кроме Харьковского Строительного института еще Военно-Строительную Академию, удалось сравнительно просто разобраться в "крикописи" начальника Нагорного отделения, как ее называл старик Никифорыч, дневальный конторы Рудстрой, в прошлом профессор-ассириолог, специалист по клинописным таблицам. Балкин на лету переводил в уме крики Брычникова на более привычный ему русский язык. В результате беглой расшифровки получилось следующее. Ему, Брычникову, начхать на дипломы Балкина, он готов сегодня же сгноить его, Балкина, на тяжелых работах, затаскать по штрафным изоляторам, натянуть ему на плечи деревянный бушлат. Он, Брычников, считает, что только так и следует обращаться с террористом, шпионом и диверсантом Балкиным. На время это придется отложить, но не радуйся, инженер, расправа от тебя не уйдет! Обстоятельства не во всем подчиняются Брычникову. На строительстве рудника - прорыв, нужно принимать срочные меры, а то всем достанется - кому по шапке, кому по заднице. Начальник строительства полковник Волохов уверен, что Балкин сможет добиться перелома. Для этого его и перебросили сразу в Нагорное. Сегодня же примешь самый отстающий десятый участок. Рабочие на участке - одни бабы, так чтоб все было в ажуре, понятно? Каждый вечер докладывай выполнение. А не дашь выполнения, пеняй на маму, что родила, больше винить некого! Чего стоишь, выпучив глаза?
- Разрешите идти выполнять, гражданин начальник? - почтительно осведомился Балкин. Он никак не мог отделаться от военной привычки стоять прямо и говорить четко.
- Давай! - разрешил Брычников, несколько смягчаясь оттого, что инженер, видимо, неплохо понял его технические указания по части строительства.
Балкин прежде всего направился в вещевую каптерку - он был опытный лагерник и знал, что никакое добро, как бы мало оно ни было, нельзя выпускать из рук, тем более такое богатство, как обмундирование первого срока, полагавшееся ему по новому чину. В скрипучей - от свежести - черной телогрейке и ватных брюках, в кирзовых сапогах, с начальственной папкой под мышкой, он прибыл на свой десятый участок и вступил в командование. Это событие было отмечено лихим матом трех девиц, разравнивавших площадку перед конторой.
- Начальничек! - кричали они. - Подженимся на крылечке. Не пожалеешь! Такое чудо покажем - сроду не видел! Или неверующий?
Балкин пробежал в свой новый кабинет, бросив на ходу:
- Я от праведной веры в женские чудеса до святости дошел! Каждый раз крещусь, как стаскиваю штанишки. Но сейчас некогда, хорошенькие, потерпите до другого случая.
Теперь уже не мат, а хохот несся ему вслед. Повеселевшие девицы снова взялись за лопаты, а Балкин вызвал бригадиров и открыл совещание. Отчаянное положение десятого участка вскоре стало ему ясно во всех подробностях.
- Мужиков на нашем объекте нет, а что с женщин спросишь? - сказал один из бригадиров. - Еле-еле по полнормы наворачивают.
- Хахаля мешают, вот причина, - мрачно добавил второй.
- Какие хахаля? - не понял Балкин.
- Расконвоированные, - пояснил бригадир. - Мужики из других зон. Лбы. Им бы спать после своих ночных и вечерних смен, а они, взамен сна, на горе по кусточкам и поджидают марух. А те только об этом и болтают, как бы выскочить к ним. Не до работы…
Слово взял третий бригадир:
- Погубит нас любовь! В производстве нет вреднее любви. Я считаю так: нагнать комендантов и свернуть любви шею.
- А штрафы не применяете? - поинтересовался Балкин.
- Штрафуем! - отозвались бригадиры хором. - Бригада на уменьшенном питании, как злостно невыполняющая нормы. А толку нет. Хахаля сами недоедают, а притащат своим марухам пайку-другую.
- Понятно! - бодро сказал Балкин. - Ситуация нелегкая. Ничего, как-нибудь перебедуем. Теперь попрошу вас пробежаться со мной по рабочим точкам.
На участке работало около ста женщин. При виде нового начальника, окруженного бригадирами, они торопливо хватались за лопаты, кирки и носилки. Но Балкин наметанным глазом строителя легко определил, что усердие показное. Уже один вид ржавого инструмента свидетельствовал, что пользуются им без особого старания.
- Нелегкая ситуация! - повторил Балкин еще веселее и повернулся к бригадирам. - Где тут у вас парк культуры и отдыха со спальными местами для влюбленных?
Его провели по склону горы - на вершине ее шло строительство рудника и находился балкинский десятый участок. Склон был густо прикрыт карликовой ольхой и рахитичными березками. Далеко внизу, вдоль ручья, тянулись проволочные заборы, отделявшие производственную зону от остального мира. Горный лесок казался пустым, только на некоторых кустиках позвякивали тундровые синички.
- Это самое! - хмуро сказали Балкину бригадиры. - Прячутся здесь, подлюги!
Неплохое местечко! - одобрил Балкин. - В солнечную погоду загорать можно!
- Или мы ее, или она нас! - повторил один из бригадиров. - Столько зла от любви, просто не поверишь!
Пока они разговаривали, осматривая гору, в воздухе потемнело и над строительными участками рудника вспыхнули прожекторы. У конторы гулко ударили в подвешенный рельс - дневная смена закончила работу.
И тотчас же мертвый лес ожил. Из кустов, из-под березок, из лощинок выползали парни в бушлатах и телогрейках, с котелками в руках, с буханками подмышками. А навстречу им с вершины посыпались кричащие, визжащие и хохочущие женщины. В общий гам ворвались пронзительные голоса неизвестно откуда возникших комендантов, с усердием разгонявших парочки. Теперь вся гора гремела, ругалась и целовалась, и ликовала. Потом прогудели новые удары по рельсу - приказ строиться в колонны к разводу. Неистовые голоса комендантов стали покрывать прочие звуки. Женщины пробегали мимо Балкина с дарами возлюбленных, сверкая на него веселыми глазами.
- Начальничек! - кричали они задорно. - Чего бельмы вылупил? Завидки не берут?
- Как вам это нравится? - безнадежно сказали бригадиры, когда все опять стихло. - Попробуй в этих немыслимых условиях выгнать запланированную производительность…
- А высокая производительность есть решающее условие победы нашего общественного строя, - насмешливо пробормотал Балкин. И добавил решительно: - Считаю, что вами допущен коренной ляпсус в толковании высочайших философских категорий бытия, и именно от этого проистекают производственные беды. Покорить природу можно, лишь покоряясь ей!
И, громко расхохотавшись - к большому смущению бригадиров - Балкин торжественно провозгласил в качестве директивы к действию удивительную формулу повышения выработки на участке: "Основой производства сделаем любовь!"
На следующий день, после полудня, Балкин отправился опять - уже один на склон горы. Он переходил от кусточка к кусточку, вскоре наткнулся на паренька, пристроившегося под березкой. Тот мирно спал, положив голову на свежую буханку хлеба - чтобы услышать, когда ее будут утаскивать. Балкин потолкал его ногой, и паренек испуганно вскочил. Приняв Балкина за нового коменданта, он сгоряча хотел драпануть, но Балкин остановил его.
- Дело есть, нужно побеседовать, - сказал он. - Зови всех прибывших своячков на производственное совещание по вопросу любви. - И заметив, что паренек колеблется, поспешно добавил: - Я серьезно, чудак! Ищите меня вон под теми кусточками, там коменданты не помешают.
Около него собралось шестеро хахалей - здоровые парни, типичные лагерные лбы.
- Плохо, ребята, - вздохнул Балкин, убедившись, что, по случаю раннего времени, основной актив не собрался. - Производственная программа срывается из-за ваших встреч. Есть решение - усилить охрану. Еще комендантов нагонят. Кого поймают, потащут в штрафной изолятор.
Лбы дружно забушевали:
- Сволочь! Падло! Гадюка! Твое что-ли забираем! Иди, знаешь, куда!
А один пригрозил:
- Встретим вечером около барака, все припомним - жаловаться не придется!
Балкин сокрушенно развел руками.
- Да разве это я придумал, ребята? От меня самого требуют - выполняй программу! Кому охота новый срок зарабатывать? Войдите в мое положение.
Ему кричали еще яростней:
- А ты входишь в положение? На десять минуток не отпускаешь баб с объекта. Словечком не перемолвишься. Одно знаете, гады, - работай, работай! От работы кони дохнут, а это же женщина. Что она может?
Балкин снова вздохнул.
- Вот-вот, и я это говорю - не справляются ваши девчата с нормами. И сосредоточиться не могут, все о вас думают. Вам бы помочь им, пожалеть бедных, а вы еще усугубляете. Не сочувствуете своим марухам.
Озадаченные лбы стали защищаться.
- Почему не сочувствуем? Очень даже сочувствуем. Помогаем, сколько можем.
Балкин презрительно покривился.
- Помощь - притащил кусок хлеба! - Он повернулся к пареньку. - Ты, например, дрыхнешь под кусточком, а твоя деваха седьмым потом исходит. А мог бы подойти и подсобить - никто не прогонит. И она бы раньше освободилась, поговорили всласть - не по-собачьи! Нет, на это силенок не хватает!
Лбы быстро посовещались между собой.
- Слушай, начальник! - сказал один. - Котелок у тебя варит, точно. Договариваемся - мы поможем девчатам схватить норму, а ты после сразу их отпускай. Разбегаться далеко не будем. К разводу все явятся, как штык!
- Ну нет! - твердо сказал Балкин. - Тоже дурака нашли! У моего участка жуткая задолженность еще за тот квартал. Кто мне такую нехватку покроет Пушкин? Тридцать процентов сверх дневной нормы наворочаете - пожалуйста, никого не держу. Целуйтесь хоть у вышки, под носом у стрелка. От себя порекомендую комендантам не попадаться.
- Ладно, - сказали парни после нового совещания. - Выбьем тебе тридцать процентов сверх нормы. А свободное время, что останется от рабочего дня, наше. Так что ли?
- Какие сомнения? - заверил их Балкин. - За час свернете задание, уходите через час.
Посмеиваясь, он неторопливо выбирался из кустарника - лбы, летя на вершину, как на крыльях, далеко опередили его.
Уже к вечеру этого дня выполнение норм скакнуло вверх. А когда слухи о новых порядках на десятом участке дошли, до всех, посещавших лесок на склоне горы, Балкин по производственным показателям заметно обогнал соседей. Начальник лагеря полковник Волохов по телефону поздравил Балкина, похвалил его отличное техническое руководство и пообещал исхлопотать награду - два года снижения срока.
- Только не сбрасывать темпов! - кричал в трубку полковник. - Так держать! Верю в твои инженерные знания, Балкин!
- Есть, гражданин начальник! - отрапортовал Балкин. - Доверие оправдаем!
Но сразу же после телефонного звонка Волохова в контору прибежал растерянный старший комендант и потащил Балкина в кандей. Балкин расписался в десяти сутках штрафного изолятора с одновременным исполнением служебных обязанностей и весело - по обыкновению - задумался над нелегкой судьбой тех, кто устраивает перевороты в таких устоявшихся областях, как любовь и промышленное строительство. Среди размышлений он не услыхал, как в камеру вошел Ефим Брычников. Прославленный начальник Нагорного лаготделения долго пронзал взглядом опустившего голову Балкина.
- Даешь? - прохрипел Брычников.
- Работаю помаленьку, - скромно согласился Балкин.
Брычников сел рядом с Балкиным и достал из внутреннего кармана шинели бутылку, два стакана и коробку консервов.
- Чтоб не скучал в карцере, - пояснил он. - И я с тобой пропущу стаканчик. Ну, будем здоровы!
Когда спирт был выпит и консервы съедены, Брычников заговорил опять:
- Ну, дал, ну, дал - за неделю на первое место вымахнул! Голова у тебя, гад! А что лагерный режим нарушаешь, за это придется отсидеть. Не могу дать спуску, понимаешь? Комендатуре дал указание: вылавливать все парочки, которые в рабочее время, ясно?
Он встал и запахнул шинель.
- Пусть коменданты не свирепствуют, - осторожно заметил Балкин. Упадут снова производственные показатели, вас тоже по волосам не погладят.
Брычников ответил, не глядя на Балкина:
- Было у нас в зоне пять комендантов. Ну, мы помозговали, четырех временно перекинули в другие зоны. Боюсь, не справится один, как по-твоему?
- Вот так и совершилась производственная революция на самом отстающем участке Рудостроя, - закончил свой рассказ Балкин. - И как многие великие революции в истории, она вышла за свои законные пределы, перемахнула свои достижимые цели. Мы слишком уж перевыполнили производственные нормы, к нам кинулись перенимать опыт. И обнаружили, каким способом мы рвем производственные рекорды. И придушили нашу замечательную инициативу, как не раз в истории душили великие начинания.
- Как это отразилось на вас? - спросил я.
- Никак не отразилось - ведь из списка на досрочное освобождение не вычеркнули. А Брычникову не везло. На него уже давно сыпались жалобы, стали разбираться. С работы его сняли, не знаю, где он сейчас. Парень он, в общем, неплохой - такой же бандит, как и те, над которыми начальствовал.
Я уже писал, что после двух-трех месяцев житья у Виктора переехал в гостиницу. И, кажется, уже не встречался с Балкиным. В конце навигации 1945 года он выехал на "материк", больше я о нем не слышал. Совершенную им революцию в методах повышения производительности труда погубил ее слишком большой успех. О'Генри назвал один из своих рассказов: "Трест, который взорвал себя" - название вполне подходит и к производственным достижениям замечательного строителя Бориса Балкина.
Виктор Лунев вскоре тоже уехал из Норильска. Раз уж я заговорил о нем, скажу, что судьба в дальнейшем ему не улыбалась. Когда он появился в Норильске, мы все - кто втайне, кто открыто - завидовали ему. Он был из счастливчиков - получил всего пять лет, навесили легчайший десятый пункт пятьдесят восьмой статьи: болтовня, анекдотики. И вышел на волю в сорок третьем, война переломилась в победу - и в лагере, и в обществе наметилось что-то вроде посвежения. Даже причина, по которой ему пришлось покинуть Север, не казалась очень уж зловещей: заныли легкие, надо было сменить климат, получил на отъезд письменные благодарности и добрые пожелания. А после войны в стране задули опять холодные ветры. Бывших заключенных только "пятьдесят восьмую", естественно, - массами возвращали в тюрьмы. Правда, особенно не усердствовали, давали новый срок, если легко к тому подбирались поводы, а если поводов быстро не находилось, выпускали в беспаспортное ссыльное бытие. Мы в Норильске в этом смысле оказались в привилегированных условиях, нас не сажали вновь в тюрьму, а просто вызывали в комендатуру, отбирали паспорта и, оставляя на прежних должностях, объявляли бессрочную, на всю остальную жизнь ссылку. Делались такие поблажки в интересах Норильской промышленности, все же среди примерно шестидесяти тысяч вольных жителей поселка в те годы тысяч пятьдесят составляли бывшие заключенные, а добрая четверть их - наша "пятьдесят восьмая". Мы называли милостивое обращение с нами печально-веселой формулой: "Отрыв от свободы без отрыва от производства".
Виктору Евгеньевичу Луневу счастье "отрыва от свободы без отрыва от производства" не выпало. Он промаялся в тюрьме, получил новый срок и воротился в лагерное существование. Лишь после смерти Сталина он узнал вторичную свободу. И она уже была не веселой. Он жил в Усть-Каменогорске, снедаемый болезнью легких. В начале шестидесятых годов, лишь немного перевалив за пятидесятилетие, он скончался.
Побег с коровой
1
Мой друг Виктор Лунев, дежурный диспетчер управления Норильского Комбината, явился по делам на Металлургический завод и нашел время заглянуть в организованную мной лабораторию теплоконтроля.
- Плохо твое дело, Сергей, - дружески информировал он меня, после осмотра двух комнат лаборатории и склада приборов. Инженером-исследователем в Опытном цехе ты еще был на месте, а в начальники солидного предприятия решительно не годишься.
- Не предприятие, только лаборатория, - пытался я оправдаться. - И не начальник, лишь старший инженер. Название старшего тоже взял для солидности и дополнительной десятки премвознаграждения, так как других инженеров у меня нет и пока не предвидится. Нету над кем старшить.
- Один черт, - категорически установил Виктор. - Дело не в квалификации, а количестве работников. Сколько числится под тобой?
- Не считал точно, но человек тридцать будет. Слесаря, газоаналитчики, дежурные пирометристы, два мастера по ремонту приборов, уборщица, она же дневальная…
- Вот, вот, тридцать сотрудников да две комнаты и уборщица? А где уборщица? Почему комнаты не подметены? Их когда-нибудь мыли? Пищевое и вещевое довольствие ей выписываешь?
- Выписываю. Но где она - понятия не имею! - признался я сокрушенно. Приходит с общим разводом, но до лаборатории добирается не каждый день. Пропадает по цеховым закоулкам, девка молодая - хахаля тянут к себе.
- О чем и говорю - никудышний ты руководитель! Разве можно в промзоне брать женщину в дневальные? Десяток заводов, вольняшек сотни, зеков тысячи, все мужчины, а баб? Наберешь полсотни - и точка. Будут с метлами носиться! Самого главного начальнического задания не осилил.