- А что ты сделал?
- Да уж сделал… Уверяю тебя, второй раз на Саулу я полечу уже не классным звездолётчиком, а плохим врачом–энтузиастом.
Вадим удивился. А что мы сделали? Делали всё, что могли, и всё, что должны были делать. Как же иначе? Нас было–то всего трое. Будь нас человек двадцать, мы бы просто разоружили охрану, и конец делу. Во всяком случае, ругать нас не за что. Нехорошо, правда, получилось с теми ребятами, которые везли Хайру. Но откуда нам было знать? Да нет, что там говорить, разведку мы провели отлично. С честью. Теперь надо засучить рукава и собирать ребят. Сначала - комитет. Ну, я, Антон, несомненно. Саула я уломаю. Без Саула нельзя, нужен скептик. И человек он боевой и решительный, весь в двадцатом веке. Потом Самсон. Отличный инженер, при всей его ядовитости. Нели, артистка, пусть пленяет. Гриша Барабанов необходим: во–первых, он сам учитель; во–вторых, он знает бездну других учителей, судя по всему, людей настоящих… Врач! Врач нужен… Не может быть, чтобы в бездне учителей не нашлось ни одного врача. И охотников нужно. Вот что нужно, так нужно. Выбить клювастых птичек–самсончиков. Вадим хихикнул. А потом мы всем комитетом выступим перед Землёй, бросим клич…
У Вадима сладостно замерло сердце, когда он представил себе весь размах этой новой ослепительной затеи. Эскадры рейсовых Д–звездолётов, битком набитых удалыми добровольцами, синтезаторами, медикаментами… Целые тонны эмбриомеханических яиц, из которых в полчаса вырастут дома, глайдеры, синоптические установки… и двадцать тысяч, тридцать тысяч, сто тысяч новых знакомств!
- Весь космофлот в разгоне, - сказал Антон.
- Что?
- Я говорю, весь космофлот в разгоне. Я прикинул: для начала нужно хотя бы десяток рейсовых "призраков", А их всего сто пятьдесят четыре, и все сейчас у ЕН 117 для броска за Слепое Пятно.
- Построим новые, - решил Вадим.
Антон покосился на него.
- Опять у тебя в голове сверкающая каша… Ты, Димка, имей в виду, что на Саулу тебя, скорее всего, больше не пустят.
- Как это так - не пустят?
- Очень просто. Там нужны не двадцатилетние рубаки, а профессионалы в самом серьёзном смысле слова. Я вот представить себе не могу, чтобы столько настоящих профессионалов можно было оторвать от планеты. И это ещё полбеды.
- Ну–ну, - поощрил Вадим. - А вторая половина?
- А вторая половина, голубчик ты мой… - Антон вздохнул. - Существует уже два века такая незаметная организация - Комиссия по контактам. И что для неё характерно: во–первых, без её разрешения ни один звездолётчик не сядет в кресло пилота, а во–вторых, в её составе нет ни одного рубаки, а люди все, как на подбор, серьёзные, умные и видящие последствия.
Антон говорил серьёзно, но Вадим всё–таки спросил его:
- Ты что, серьёзно?
- Совершенно серьёзно. - Антон пробежал пальцами по контактам и сказал: - Дать тебе, что ли, снизиться в утешение… нет, не дам. Хватит с меня мертвецов.
"Корабль" мягко и бесшумно приземлился на поляне почти на том же месте, откуда взлетел тридцать девять часов назад. Антон выключил двигатель и немного посидел, гладя рукой пульт.
- Значит так, - сказал он. - Сначала - Саул.
Вадим, надувшись, смотрел перед собой. Антон включил бортовой радиофон и настроился на волну скорой помощи.
- Пункт одиннадцать–одиннадцать, - сказал спокойный женский голос.
- Требуется врач–эпидемиолог, - попросил Антон. - Заболел человек, вернувшийся с новой планеты земного типа.
Некоторое время приёмник молчал. Затем голос удивлённо переспросил:
- Простите, как вы сказали?
- Видите ли, - объяснил Антон, - у него не была привита биоблокада.
- Странно. Хорошо… Ваш пеленг?
- Даю.
- Благодарю, приняла. Ждите через десять минут.
Антон поглядел на Вадима.
- Не дуйся, структуральнейший, обойдётся. Пойдём к Саулу.
Вадим медленно выбрался из кресла. Они сошли в зал и сразу увидели, что дверь в каюту Саула открыта. Саула в каюте не было. Не было и его портфеля и бумаг, а на столике лежал скорчер.
- Где же он? - спросил Антон.
Вадим бросился к выходу. Люк был вскрыт, снаружи стояла тёплая звёздная ночь. Громко кричали цикады.
- Саул! - позвал Вадим.
Никто не отозвался. Вадим в растерянности сделал несколько шагов по мягкой траве. "Куда же он ушёл, больной" - подумал он и снова крикнул:
- Саул!
И снова никто не отозвался. Налетел тёплый ветерок и нежно погладил Вадима по лицу.
- Димка, - негромко позвал Антон. - Поди сюда…
Вадим вернулся к освещённому люку. Антон протянул ему листок бумаги.
- Саул оставил записку, - сказал он. - Положил под скорчер.
Это был обрывок грубой серой бумаги, захватанной грязными пальцами. Вадим прочёл:
"Дорогие мальчики! Простите меня за обман. Я не историк. Я просто дезертир. Я сбежал к вам, потому что хотел спастись. Вы этого не поймёте. У меня осталась всего одна обойма, и меня взяла тоска. А теперь мне стыдно, и я возвращаюсь. А вы возвращайтесь на Саулу и делайте своё дело, а я уж доделаю своё. У меня ещё целая обойма. Иду. Прощайте. Ваш С. Репнин"
- Слушай, он совсем больной, - сказал Вадим растерянно. Бежим его искать!
- Посмотри на обороте, - сказал Антон.
Вадим перевернул листок. На обороте большими корявыми буквами было написано:
"Господину рапортфюреру обершарфюреру СС господину Вирту от блокфризера шестого блока заключённого N 658617
Донесение
Настоящим доношу, что по собранным мною наблюдениям, заключённый N819360 не является уголовным по кличке "Саул", а есть бывший бронетанковый командир Красной Армии Савел Петрович Репнин, взятый в плен немецкой армией ещё под Ржевом в бессознательном состоянии. Указанный N819360 есть скрытый коммунист и безусловно, вредный для порядка человек. Он мною уличён, что готовит побег и участвует в той группе, про которую я вам доносил в донесении от июля сего 1943. И ещё настоящим доношу, что они готовятся…"
На этом текст обрывался. Вадим уставился на Антона.
- Не понимаю, - сказал он.
- Я тоже, - тихо сказал Антон.
Яркий свет упал на поляну. Над "Кораблём" Медленно снижался санитарный "Огонёк".
- Объясняйся с врачом, - сказал Антон с неопределённой усмешкой, - а я пойду и свяжусь с Советом.
- Что же я ему объясню? - пробормотал Вадим, глядя на клочок бумаги.
* * *
Заключённый N819360 лежал ничком, уткнувшись лицом в липкую грязь, у обочины шоссе. Правая рука его ещё цеплялась за рукоятку "шмайссера".
- Кажется, готов, - с сожалением сказал Эрнст Брандт. Он был ещё бледен. - Мой бог, стёкла так и брызнули мне в лицо…
- Этот мерзавец подстерегал нас, - сказал оберштурмфюрер Дейбель.
Они оглянулись на шоссе. Поперёк шоссе стоял размалёванный камуфляжной краской вездеход. Ветровое стекло его было разбито, с переднего сиденья, зацепившись шинелью, свисал убитый водитель. Двое солдат волокли под мышки раненого. Раненый громко вскрикивал.
- Это, наверное, один из тех, что убили Рудольфа, - сказал Эрнст. Он упёрся сапогом в плечо трупа и перевернул его на спину.
- Крайценхагельдоннерветтернохайнмаль, - сказал он. - Это же портфель Рудольфа!
Дейбель, перекосив жирное лицо, нагнулся, оттопырив необъятный зад. Дряблые щёки его затряслись.
- Да, это его портфель, - пробормотал он. - Бедный Рудольф! Вырваться из–под Москвы и погибнуть от пули вшивого заключённого…
Он выпрямился и посмотрел на Эрнста. У Эрнста Брандта было румяное глупое лицо и чёрные блестящие глаза. Дейбель отвернулся.
- Возьми портфель, - буркнул он, и горестно уставился вдаль, где над лесом торчали толстые трубы лагерных печей, из которых валил отвратительный жирный дым.
А заключённый N819360 широко открытыми мёртвыми глазами глядел в низкое серое небо.