Мелания подскочила, а потом успокоилась, с асфальта поднимался слегка расквашенный "разбойник" - на этот раз кстати оказался. Упал Кот. Как и полагается коту, он Совершил мягкую посадку. Вслед за ним полез и Сфинкс, выбирая себе площадку для приземления. Один глаз у него вывалился и висел на проводке, из глазницы лезла всякая труха. Что-то повредилось у любителя загадок, уж больно он хотел рискнуть. Этого зрелища Мелания не могла выдержать и бросилась к стоянке, где оставила роллер.
- Куда? А я? - увязался за ней экс-разбойник, а ныне спаситель женщины.
- Ну, спасибо, спасибо, поцарапанный. Только доверять тебе не хочется.
- Не надо на стоянку, - пытался предупредить спасатель. - Тот урод уже растрынделся, ведь от него струны тянутся и в ментовку, и куда хочешь. Если оперативники выехали, они первым делом тебе транспорт перекроют.
Мелания застопорила, и мужик проскочил еще несколько метров с разгона.
- Кто растрынделся?
- Кто, кто, дед Пихто. Полюбовник твой, из железяк сляпанный.
- Понятно, на понт берешь. Сейчас скажешь, давай, девонька, спрячу в хороший дом, а в ближайшем парадняке твой приятель с кирпичом дежурит - лелеет месть.
- Ага, понятно, почему у тебя коты да петухи в друзьях-товарищах. Сидела бы на жердочке, курица, и ждала бы, пока тебя общипывать начнут. Через полквартала дом новый растет, там с десятого этажа все будет видно в упор. Убедительно я говорю? А обиду я забыл, ты ж холопкой была, когда меня мучила.
- Ладно, только свое лассо отдашь мне.
Мужик послушно выбрал веревку, волочившуюся за ним, и вручил Мелании моток, как букет цветов.
Действительно, с крыши было видно то, что нужно. "Скорая", "ментовка" и замаскированная под мусоровоз машина групзаха. И у ворот автостоянки какие-то личности, переминающиеся среди ночи с ноги на ногу.
На носилках значительно прошествовало прикрытое простыней тело. Следом появился завязанный в сетку Сфинкс, конечности его беспомощно болтались. Сержант торжественно нес исполненную в стиле супрематизма голову "конструктора" с застывшей улыбкой; одно положили в скорую, второе в ментовку, с головой залезли в мусорный фургон групзахи.
- Вот и поделили, чтоб никому не обидно было. Видно, душевный разговор с уродом зеленорылым не получился. Оно и понятно, он уже с дырой в мозгах, был, - прокомментировал вынос тел и членов дядя Витя. Потом как-то засмущался, задымил выуженным из кармана хабариком. - Ты… я… я это самое, в вас. В общем, ты мне нравишься.
- Ага, ты торчал под окном, чтобы произнести эту маловразумительную фразу, - с подозрением откликнулась Мелания. - От побоев в тебе чувство затеплилось? Может, тебя еще раз по физиономии угостить, чтобы страсть разгорелась?
- У меня возвышенное, - принялся объясняться дядя Витя. - Ты в моей башке отштамповалась, потому что ты самостоятельная, совсем не похожа на камень. Наверное, думаешь на меня, что не ровня тебе. Дескать, я такая шикарная дамочка, а тут ко мне какое-то село привязалось. Могу тебя утешить, я уже не село, и тебе далеко до шикарной дамочки. Ну как, убедил я, ощущаешь ответное чувство?
- Ты все-таки скажи, как здесь оказался, почему до того не проявлялся с букетом цветов? Даже если ты финансово несовершеннолетен, насобирал бы по могилкам, да и пришел.
- Проявился бы я. Твоей ведьме только этого и надо было. А сегодня робполотер, штука такая самоходящая, про тебя напомнила. Давай, говорит, иди, спасай девку-богатырку, от тебя не отломится. Я в нем "К2" распознал, зануду, ну и изничтожил устройство, провода оборвал, под кровать запихал, чтоб не командовал тут. Но пошел. Потому что все подчинено большой задаче стать большим и сильным.
Дядя Витя положил одну свою руку на лопатку Мелании, а другую на ее ребра. Возникало чувство. Когда он трогал Настьку, было совсем другое чувство. А нынешнее похоже на то, что появляется в мясном отделе при виде замороженного цыпленка. Он послал немного тепла к своим рукам, и ему показалось, что она чуть-чуть оттаяла. И в самом деле, Мелания положила голову на мятое плечо дяди Вити. Он вытащил из кармана несколько конфет с алкоголем внутри, которые прибрал из холодильничка в своем номере. Он сказал: "Накося", одну конфету положил ей в рот и одну себе. Они стали жевать. Дядя Витя погладил ее по взлохмаченной голове, ощутил плечом, как ходят тонкие косточки ее челюстей и чуть не заплакал. "Надо тебе хрящики жирком закрыть, - растроганно пробормотал он и продолжил уже по теме. - Как раз удачное сочетание получилось, и любовь, и производственная необходимость. По простому говоря, ты мне нравишься вместе с браслетом, гармония называется… С одной стороны твой облик меня радует, с другой стороны без браслета владычного я как бы бью наотмашь, нет точности в движениях. А мне надо, я на серебряное облако забраться хочу, подальше от камней. Я, наверное, как-то не так выразился?", - вдруг спохватился дядя Витя.
- Нет уж, иди туда, откуда пришел, и там выражайся, - сказала быстро очнувшаяся Мелания.
- А культура-то где? - сокрушенно сказал обиженный разбойник. - Э-эх, культура, сдохла ты до ее рождения.
- Тебя как звать? - спросила Мелания.
- Для человеческого обхождения зови меня дядей, то есть Витей.
- Так вот, Витя. Культурные люди если сделают какое одолжение, то через минуту не просят чего-нибудь взамен. Иначе поступок не засчитывается. Любовь с производственной необходимостью не сочетается, поверь мне.
- Ты ж петуха пленила, и он жизнь за тебя положил. Ты ж умеешь быть не только смотрящей в прицел, но и вежливой, ласковой, - начал увещевать дядя Витя, но он уже был на десятом этаже совсем один.
Блок 13
"Оболочка способна к самостоятельному поведению? Не побоимся сказать "Да". Искусственный ли ее интеллект? Пусть обижаются гордецы - но естественный, как у нас. Ведь мышление такого качества не закладывалось проектировщиками, а появилось в результате внутреннего развития. А естественное и самостоятельное не может действовать без различения: "приемлемо - неприемлемо", "хорошо - плохо", даже "приятно - неприятно". И оболочки любить умеют, как объявил бы классик".
За пазухой бибикнул терминал. Только надо было вводить мысли в нормативное русло, как опять остановка. Освальд недовольно посмотрел на экранчик. Там сновал проклятый мужичонка. "Чего уставился пупырышками? Сейчас твоего дружка повяжут", - известил экранный деятель. Атас, модуль-ниндзя "К2"! Вот союзничек-то прилепился сомнительный. Освальд нервно заерзал. Ведь он секретный агент. Однако спокойно вычислен, как обычный аспирант. Но Освальд вспомнил то, о чем думал-гадал в последнее время, и лицо его обрело обычное снисходительное выражение. Просто показался перед ним главный консультант оболочек по аномальной информации и, по совместительству, друг человека. Зачем удивляться наклонностям "Кулибина-2", такую уж тот нашел экологическую нишу.
Освальд покинул стены из мореного дуба университетской библиотеки, по дороге в гостиницу постарался видоизмениться. Лицо скрыли смоляная борода и нос типа "руль", глаза, с помощью контактных линз, стали как сливы. Светлый чуб скрыла розовая чалма. На этакую живописную физиономию у него и документ имелся со времен охоты на сикхского электронного террориста, который уничтожал в базах данных всякие упоминания об индуистах. "Поезжай по Восьмой Храмовой", - опять проявилась программа-ниндзя. Ну, на это его можно уговорить. Освальд заметил: Восьмая Храмовая характерна тем, что по ней газует автомобиль с групзахами, ничем не отличимый от катафалка. Агент Фалько раскрутил турбину своей "Рашн-тройки" и обошел бодрую "похоронную команду". На ближайшем перекрестке он метким выстрелом расколол зеленую лампочку у светофора, отчего позади выросла тяжелая пробка, поглотившая групзахов. Те выбегали из машин, играли погребальные мелодии, грозились гробом, но никто не собирался их пропускать.
Дядя Витя открылся пытливому взгляду в пивзале тридцатого этажа отеля. Элегантные усы-щеточки намокли и опять стали сосульками, под носом было мокро, глаза порозовели. В подавленном состоянии дядя Витя отхлебывал одним глотком по пол кружки.
- Ты что ль, Фан Фаныч? Или Хан-Султан какой? - произнес дядя Витя, промокнув рот рукавом, и тяжело икнул.
- Ну, я, я.
- Пришел администратор, - сказал тот, сдувая пену с пива, - совсем вдруг. И еще кто-то. Должно быть, бесы меня ущучили. Я администратора не трогал, вначале. Только плюнул ему в блюдце. Тому, второму, дал папахой по зенкам - и тикать. А вот коробочку твою выронил, когда размахивался. Стал большим, из пасти крылатая змея вылетела и полетела тебя искать. Покуда она тебя из камня выволакивала, администратор за мной увязался. Кажется, я ему, горемыке, сапогом промеж ног впаял. Я вроде не очень сильно.
- Ты при встрече у него спроси, что ему "кажется".
Агент и поднадзорный сели в лифт, спустились на первый этаж. Двери кабины раскрылись еще чуть-чуть, а они увидели, что здесь им делать нечего. Групзахи все же пробили пробку своим катафалком и теперь входили через главный, а возможно, и через другие входы, снова сильные, уверенные в себе. Их пиджаки топорщились от приспособлений для знакомства с интересными людьми.
- Нет, пожалуй, на улице плохая погода, - Освальд торопливо нажал на кнопку двадцать восьмого этажа, а затем лезвием ножа сковырнул кнопочную панель. На ней в гнезде сидела управляющая кристаллосхема, которую он переложил в свой карман. Оставалось только пристегнуть терминал и ввести давно знакомый код доступа.
- Кощей приказал каменному лесу сомкнуть ряды и нас расплющить, - "порадовал" дядя Витя.
- А мы подпрыгнем, - профессионально усмехнулся Освальд и, прощупав коды движения кабины, загнал два других подъемника на последний этаж. Он вложил в быструю память системы модуль "кукушка" и остался доволен операцией. Теперь эти лифты каждые шестнадцать миллисекунд посылались наверх, и буфер обращений к ним заполнился на ближайшие полчаса.
- Сейчас начинается высший пилотаж, - предупредил Освальд и начал управлять единственным оставшимся на ходу экипажем. Всякий раз, когда лифт тормозил на каком-нибудь этаже и в кабину заглядывали посторонние люди, дядя Витя их быстро отваживал. Кому плюнет в рот, кому пригрозит "козой" в глаза. Люди отшатывались в позорном испуге, женщины визжали, а лифт с пассажирами, нанеся травму нервной системе, следовал намеченным курсом. Внезапно кабина замерла, "штурман" дал полный вперед, но по молчанию машины понял - приплыли:
- Твой Кощей прибег к последнему лекарству от нас, питание вырубил.
- Где мы? - тревожно прислушиваясь, спросил пассажир дядя Витя, внезапно ставший узником.
- Висим между сороковым и сорок первым этажом, - разъяснил Освальд, все больше расстраиваясь.
- Эх, был бы парашют, - протянул сельский мечтатель. - А Кощей вон высунулся, смотрит.
- Помаши ему ручкой, скоро свидишься, - Освальд погладил руками стенки кабины и сказал для передышки. - Говорят, сейчас в моде просторные гробы. Заставляем ждать катафалк, нехорошо, Виктор Васильевич.
- А у нас в деревне Пахомыч вначале помер, а потом ожил, когда Петька догадался ему пятки прижечь, - с готовностью поддержал тему дядя Витя.
- И мы прижгем пятки, только не Пахомычу, - вдруг обрадовался Освальд. Он выдернул несколько листиков из записной книжки, свернул в трубочку и, запалив, поднес к пожарному датчику. Сразу заблестела надпись на потолке: "Аварийный выход".
- Мой костер в тумане светит, - заголосил дядя Витя.
Освальд действовал, как всегда, единственно правильным образом. Сигнал с обратным адресом кабины уже возбудил в гостиничной кибероболочке блок борьбы с огнем. Но это пока не тянуло на изображение всенародного бедствия. Агент пытался наскрести еще хоть пару адресов, а дядя Витя тем временем понимающе теребил усы. Потом вдруг стал махать руками и вертеться, как балерун. Он и хрипел, и радостно вскрикивал. Уже несколько раз Освальд собирался вырубить своего попутчика, вернее, беса, который в нем сидел, ударом по основанию черепа. Но делал все-таки скидку на то, что дядя Витя особенный. Наконец, тот закончил свой танец и утих в углу кабины.
- Хорошо порезвился, плясун? - неодобрительно спросил Освальд.
- Лес поджигал, - кратко ответствовал дядя Витя.
И с последним его непонятным словом вой сирен просквозил шахту и проник в печенку. На головы полилась пенистая жидкость с резким запахом.
- Три десятка прерываний от пожарной сигнализации, - определил, несколько смущаясь, агент Фалько. На экранчике его карманного терминала баловался со спичками "Кулибин". - А приятель твой тут как тут, спорый на дурное дело.
- Тамбовский волк мне приятель, - спокойно заметил дядя Витя и поинтересовался. - Что это, шампуня течет? Банный день?
Пена прибывала живо, она уже подбиралась к дяди Витиным усам и не давала ему возможности нести околесицу. Освальду все никак было не выбить аварийный люк.
- У нас или недолив, или перелив. Или болтается на сорванных петлях, или закручено на десять болтов, - пытался философствовать он для успокоения.
- Как в этом плыть? Научи, Фан Фаныч, - пытался узнать дядя Витя, выпрыгивая из пены, которая была ему уже выше кепки.
Наконец, люк поддался и вылетел от удара лбом в прыжке - опять дядя Витя постарался. Освальд выскочил на крышу лифта, потом с трудом выудил напарника из мокрой могилы, умоляя его не дрыгать ногами в помощь движению: "Останови пропеллер, по-хорошему останови".
- Радуешь ты меня, дядя Витя, - сказал Освальд, начиная подъем по скобам, прихваченным к бетонной стене шахты, - лишь в порядке исключения.
Они добрались до ближайшего этажа, там Освальд аварийным рычагом отжал дверь и открыл выход к людям. А люди бегали, причем во всех направлениях, "пахло" адреналином. Изо всех сил старались системы пено-, паро- и порошкового тушения. Мгла застила воздух, как при Бородино. Неупорядоченное стадо сотрясало пол. Руки людей устали цепляться за чужие пиджаки и платья. Пока Освальд разбирался, куда бежит большинство, послышался возмущенный голос дяди Вити:
- Чего хватаешься, ой, рука, больно, ой, голова отваливается… чтоб вас понос навеки пробрал! - Освальд обернулся и понял, что дядю Витю замели. Двое крепких ребят работали над ним с ответственными сосредоточенными лицами: выламывали назад руки, били кулаком по шее. Освальд знаком показал дяде Вите, чтобы он не очень пялился на него, а набирался мужества. Пока тот пытался выполнить указание, Освальд для маскировки опустился на четвереньки и обогнул с фланга сцену грубого насилия над представителем трудового крестьянства. По дороге агент задел низко идущим носом использованный огнетушитель и прихватил его с собой. Того, кто преимущественно ломал руки, Освальд сбил с пола подсечкой; кто специализировался на ударах по шее, получил локтем в печень и по затылку, отчего ноги у него совсем разъехались. Освальд еще тюкнул обоих групзахов баллоном, и дядя Витя освободился от них окончательно. После этого он гордо прошелся по телам поверженных врагов к пожарному спуску, куда и стремились наиболее сознательные, слабо подверженные обалдению постояльцы гостиницы. Но даже такие граждане застывали в робости там, где надо было, наоборот, активничать. Пожарный спуск представлял собой балку до земли. За эту балку предстояло зацепиться страховочным поясом и с соловьиными трелями несмазанного самохвата заскользить вниз, чуть медленнее, чем при обычном падении. При этом наблюдать, чтобы скользящий сверху не наступил тебе грязными башмаками на голову. Несколько отчаянных доверились такому вот спуску и упали вниз с ревом подбитого самолета. Это не ободрило оставшихся наверху, напротив, некоторые лишились чувств и теперь их валяющиеся тела мешали броуновскому движению постояльцев. Даже у Освальда немножко защемило где-то внутри. Единственное, к чему он относился с недоверием, так это к высоте. Эх, если бы нырять надо было, подумалось ему. Но дядя Витя потянул его за рукав.
- Давай скорее пикировать, Фан Фаныч. Через пару минут здесь будет такой завал, что бульдозером не разровнять.
Он уже хотел сигануть вниз, пришлось Освальду побеспокоиться, надеть ему и себе хлипкие страховочные пояса, защелкнуть самохваты.
- Ты же не бомба, дядя Витя, - усовестил он прыгуна, но того уже рядом не было, донесся только вопль: "Иду на ты!" Пришлось и Освальду сделать шаг в пропасть.
На улице у подножия небоскреба уже сновали красные и белые машины, в белые укладывали соскользнувших с высоты. Судачили бабы и мужики, рассказывали об ужасах огненного ада спустившиеся с нижних этажей. Кто-то липкий опять хотел зацепить дядю Витю, но селянин своевременно обратился к публике, указывая пальцем на групзаха.
- Вот этот вот курил, стряхивая пепел на ковер, паскуда неаккуратная.
Толпа плотным кольцом окружила оболганного человека и искала момент, чтоб поделикатнее приступить к линчеванию.
Освальду удалось своевременно изъять дядю Витю из списка обвинителей и утащить с места происшествия.
- Не мельтеши так, дядя Витя, не надо. Твои таланты за тобой не поспевают. Хотя воздушная стихия тебе всегда подвластна, это есть. Ты, случаем, не пилотировал ли когда-нибудь летательный аппарат? Не прыгал ли с парашютом?
- Без парашюта прыгал. С кровати на горшок. Да и то травму заработал, - хихикнул дядя Витя.
- Ладно, пока оставим. Ну а зачем тебе все эти кощеи с воинствами, троны, дворцы? Меня небось Серым Волком кличешь. Кто ты с такими делами: кладезь непреходящей дурости, народный мудрец или чемодан с двойным дном, набитый дрянными кодами? Не мумукай, а членораздельно изъясняйся.
- Ну, не имел я с террористами вась-вась, в диверсиях не разбираюсь! Я как в художественной самодеятельности, надел ходули на ноги и стал вдвое выше. Врубаешься? Вроде умным-то выглядишь на большом расстоянии.
- Ну где, где ты видел Кощея, где вас с ним познакомили?
- Жизнь познакомила, боец. А словами такими бабкиными называю для понятности и чтоб не так страшно было. Ладно, не дворец Кощея, а спица, острием упирающаяся в небо и высасывающая из него силу. Не кощеево воинство, а хищные камни, которые вертятся вокруг спицы и глотают людей и всякую такую живность.
- Грамотно объяснил! Ну, проглотили, и что дальше?
- Дальше кайф заслуженный. Кого камни усвоили; тот уже до небесной силы не доберется. А что такое камень? Это то, как нас - людей, улицы, дома - представляет дворец. Какие мы должны быть. Когда мы в камень, в кристалл упорядоченный забиты - тогда порядок в полку. Может, тут вообще оболочки замешаны, но теорию развести не могу, потому как учился понемногу и незнамо чему.
- Жалко, если ты мне соврал, дядя Витя. Учти, обижусь. И будет тебе небо в единообразном узоре и дворец огороженный.
- Жалко у пчелки в попке. А я еще одну четверть окаменелого царства проскочил. Скоро в небо стучаться буду, - в порядке самоутешения произнес дядя Витя.
- Смотри лучше, как бы на тебя не стукнули, юродивый.