Набегающий справа противник взмахнул палицей. Семен понял, что уходить поздно, и подставил древко… Удар чужака пошел, но уже независимо от автора - рука с оружием отделилась от тела. Еще один короткий посвист, и высокий широкоплечий воин, лихо отбивавшийся от двух женщин сразу, дрогнул и остановился - из его бока торчал край метательной пластины. Это было, конечно, лишним, но "в капусту" его изрубили немедленно. Семен оглянулся и увидел желтозубый оскал неандертальца: Хью расстался с "бумерангами" и начал работать короткой тяжелой пальмой. Пожалуй, нельзя было сказать, что он дрался с противниками. Он просто убивал их - одного за другим…
Глава 10. Воплощение
Это была победа. Со всеми вытекающими последствиями…
Остановить добивание раненых, снятие скальпов и отрубание голов Семен даже не пытался: ясно, что никто не обратит на приказ внимания, а если и обратит, то не поймет - люди сейчас невменяемы. Чтобы самому хоть немного успокоиться, он стал считать: "Трое женщин убиты, хьюгги… пятеро. А этих? Десять… тринадцать… пятнадцать, шестнадцать…"
Он не закончил: главная воительница Сухая Ветка вдруг бросила нож, бросила окровавленный пучок чужих волос, опустилась на колени и завыла. Уцелевшие члены ее команды… Нет, утешать ее они не стали - они к ней присоединились на разные голоса. Одна другой громче.
"Это надо просто пережить, - сказал Семен сам себе. - Через полчаса или через час все устаканится, можно будет перевязать раненых и… сматываться отсюда. А до тех пор чем заняться? Посмотреть, что у местных в шатрах? Никто ведь этого не сделает - эпоха грабежей еще не наступила. Здесь и сейчас к чужому никто не прикоснется - чтоб не подцепить мистическую скверну". Он занялся осмотром жилищ и вскоре убедился, что на трофеи рассчитывать не приходится: "Спальные и кухонные принадлежности, лошадиная упряжь, кое-где недоделанное оружие. Встречаются костяные фигурки животных и мелкие предметы из кости и дерева непонятного назначения. Брать тут нечего и незачем. А это что?"
На дальнем краю стойбища располагалась низкая широкая палатка, крытая хорошо выделанной кожей и разрисованная странными красно-черными узорами. Линии скрещивались, переплетались, как бы образуя контуры животных, только ни одно из них внятно не читалось. "Походное святилище, что ли? Обитель духов?" - усмехнулся Семен и поинтересовался вслух:
- Есть кто живой?
Ответ (точнее, его отсутствие) следовало бы трактовать как отрицательный, однако Семен усомнился: откидывающаяся на входе часть покрышки была прикрыта аккуратно и, похоже, закреплена изнутри. "Ну что ж, тогда будем действовать по законам военного времени!"
Двумя взмахами пальмы он вспорол кожу крест-накрест, откинул лезвием края и заглянул внутрь. Как раз напротив дыры на застланном шкурами полу сидел человек: ноги скрещены по-турецки, руки лежат ладонями вниз на бедрах, спина прямая, голова поднята, глаза… "Нет, глаза не закрыты, а опущены вниз - мужик как бы смотрит на собственные ноги в замшевых штанах. И при этом не двигается. Кисти рук довольно изящные - на лапы воина непохожие. Лицо морщинистое с жидкой белесой бороденкой, но на старца, пожалуй, не тянет. Одежка из замши, вся в узорах и к тому же увешана какими-то хреновинами и фигульками. Надо полагать, что это амулеты и обереги. Дело, конечно, хорошее, но зачем же столько?!"
- Так, - сказал Семен по-русски, - первобытный йог или маг, значит. Люди тут режутся, воюют, а он, понимаешь, посиживает!
- И ты садись.
Никакого движения или звука, но ответ явно был - что-то похожее на "мыслефразу", как это бывает при общении с животными. "Становится все интересней и интересней, - признал Семен. - Мужик довольно хилый и голыми руками со мной, пожалуй, не справится. Наверное, он колдун вроде меня, так что особой опасности не представляет. Поболтать с ним, что ли? Ничего страшного, наверное, не случиться, зато, может быть, ихний язык освою. Что положено говорить в приличном обществе в подобных случаях?"
- Чо, мужик: знакомиться будем или сразу тебя мочкануть?
Движения век вроде бы и не было, но теперь на Семена смотрели узкие прорези глаз. Он тоже сощурился, вглядываясь в эти щели, и вдруг обнаружил, что находится в состоянии ментального контакта. Причем инициатива исходит не от него. Однако…
Рука человека шевельнулась и медленно пошла вверх. Оказалось, что к среднему пальцу на ремешке подвешена маленькая костяная фигурка, изображающая непонятно что. Раскрытая ладонь застыла на уровне лица, а фигурка на фоне ладони продолжала раскачиваться, словно сама по себе. "Это как же у него получается?" - заинтересовался Семен и стал всматриваться, пытаясь различить движение пальца незнакомца. Различить не смог, зато почувствовал, что именно это ему по-настоящему интересно, именно это для него важно, а не какая-то там война, неандертальцы и лоурины, потому что их нет в этом единственно настоящем, бескрайне-туманном мире, где страдают в поисках воссоединения Адда, Укитса и Иму…
"А вот не выйдет, - успел спохватиться Семен и мысленно усмехнулся: - Знаем мы эти штучки!"
И в туманном, размытом мифическом мире, с которым он чуть слился, появился вполне конкретный зверь - серый волк. Этот волк осмотрелся, принюхался, да и кинулся в погоню за ближайшим призраком. А потом и за дальним. Нет, он не пожирал их одного за другим, а как бы втягивал, воплощал их в себя, лишая собственного бытия. Он, значит, их лишал, а они прорезывались обратно, высвечивались вновь. Продолжалось это целую вечность - мнимую, конечно.
Все кончилось резко - словно и не было. Тыльной стороной ладони незнакомец вытер пот со лба.
- Твои духи сильны, - устало признал он.
- Не жалуюсь, - усмехнулся Семен. - Имя?
- Ващуг.
- Колдун, небось? - устало зевнул Семен.
- Говорящий с духами.
- Ясное дело… Только что-то они плохо помогали твоим людям.
- Как сказать, как сказать… - осклабилось в улыбке морщинистое лицо.
- Это ты на что намекаешь? - вяло удивился Семен.
- Воины моей семьи остались среди живых, а сыновья Ненчича ушли.
- Надо же, как интересно! - попытался изобразить любопытство победитель. - И кто же он - этот Ненчич?
- Глава клана имазров.
"Знакомая ситуация,- ухмыльнулся Семен.- Каждый говорит по-своему, но собеседника понимает. Его "лингва" от лоуринской отличается, пожалуй, не сильнее, чем украинский язык от русского. По-видимому, происходят они из одного корня и разошлись недавно - меньше тысячи лет назад. Надо попробовать сохранить ее в памяти после контакта - это же не другой язык, а как бы искаженный прежний. Только вот грузит он меня мистической чушью напрасно: в миропонимание лоуринов пришлось врубаться потом и кровью, а у этих система не хуже, но другая. Так что же, все начинать с начала?! Да пошел он куда подальше!!!"
Для "внутреннего" перевода последних фраз колдуна Семен использовал термины "семья" и "клан", хотя они были не очень подходящими. Ему было не до лингвистических тонкостей: смысл в том, что эти общности отличаются от "рода" и "племени" у лоуринов. А еще он отчетливо ощутил волну тяжелой застарелой ненависти, которая плеснула при произнесении имени главы клана.
- А почему бы этим самым имазрам, вместе с их главой, не убраться туда, откуда они пришли? - поинтересовался Семен. - Это - земля нашей охоты, и на ней мы вас уничтожим.
- Вряд ли, - сморщился в улыбке Ващуг. - Колдовством можно выиграть битву, но не войну. Я видел…
- Что ты видел?! Нашу битву? И как тебе понравилось?
- Очень понравилось! Ты заставил воевать женщин, нелюдей и дикого человека! Может быть, и волки рыщут вокруг стойбища по твоей воле? Наверное, ты великий колдун!
- Конечно! - охотно согласился Семен. - А еще у меня была мысль напустить на вас табун мамонтов, чтоб растоптали к чертовой матери. Или хотя бы пригнать стаю ворон, чтоб гадили на головы вашим воинам во время битвы. Только я решил, что это будет уже лишним. Чему ты смеешься?
- Я не смеюсь. Разве можно смеяться над такой силой?! Просто мне кажется, что в твоей власти нет… воинов-мужчин.
"Прямо как удар поддых, - признал Семен. - И что ответить? Сказать, что у нас полно воинов? Но мы же, в основном, ментально общаемся - фальшь он сразу почувствует, поскольку у меня сейчас не хватит сил притвориться как следует. И вообще, куда это он клонит?! Что-то не похоже, чтобы он "грузил" меня со страху. Первобытный народ - особенно колдуны - к смерти относится иначе, чем их далекие потомки. Хотя, в большинстве своем, никто к ней специально не стремится, а старается по мере возможности, избежать".
- Да, - насмешливо сказал Семен, - у Союза Пяти племен остались лишь женщины и дети. Мы слабы и ничтожны - одним колдовством держимся! Ну да ничего: перебили этих, перебьем и остальных.
- Ты так хочешь этого? А ведь мир часто полезнее войны.
- Во-он оно что! - немного растерялся Семен. - Предлагаешь договориться о мире?! Во-первых: кто ты такой и на что годен? Кто за тобой стоит? А во-вторых, даже если ты крупная шишка и крутой бугор, не больно удачное место и время ты выбрал для переговоров! Скажи уж честно - жить хочешь!
- Жить хотят все, - улыбнулся колдун, - но не все могут.
- Это точно, - признал очевидное Семен. - Те, кого ты называешь "нелюдями", умеют делать из живых людей прекрасное жаркое - медленно и долго. И пока они будут его из тебя делать, ты расскажешь все, что меня интересует.
Чужой колдун усмехнулся - спокойно и почти снисходительно:
- Во-первых, покинуть этот мир я могу по своей воле - хоть сейчас. И никто не в силах мне помешать. А во-вторых, разве я отказываюсь что-то рассказывать?
Семен тяжко вздохнул: после бессонной ночи, после кровавой драки голова его гудела, руки дрожали, и, вообще, ему было тошно. Понятно, конечно, что ковать железо нужно, пока оно горячо, вот только не наделать бы впопыхах ошибок. С другой стороны, скоро у него наступит нервная и физическая разрядка, он раскиснет и будет вообще ни на что не способен.
- Ладно, давай рассказывай! Про имазров, Ненчича, кланы, семьи и все остальное. А для начала объясни мне, зачем вы бьете столько мамонтов?
Колдун откликнулся, и пошел поток информации - прямо как загрузка компьютера. Осмыслить все сразу Семен, конечно, не мог и просто впитывал сведения, как губка воду. Опыт подобной закачки памяти у него уже был, так что изобретать новые структуры распределения, классификации и консервации не пришлось. Впрочем, вопрос о мамонтах - как ключевой и базовый - он попытался "разжевать" сразу. Удивительно, но колдун смог довольно внятно объяснить ситуацию.
У этого народа (или как его назвать?), разделенного на кланы, довольно много колдунов или шаманов. Точнее, таких "должностей" в чистом виде нет, а все "начальники" в той или иной мере являются колдунами или шаманами. Причем каждый тянет одеяло на себя, стараясь доказать, что он сильнее других. Две зимы назад предки, воля которых определяет бытие мира живых, оголодали и обрушили свой гнев на потомков - бураны, ураганы, землетрясения. Все приносимые жертвы были напрасны. В лихую годину люди, естественно, потребовали у своих лидеров средства спасения. Таковые средства, конечно, были предоставлены, только они не помогали. В итоге чуть не возникла гражданская война: каждый колдун в своей неудаче обвинял другого. В конце концов в результате перебора вариантов правильный обряд был найден - жертвоприношение мамонта. На самом деле термин "жертвоприношение" здесь не вполне уместен, но ничего более близкого Семен подобрать не смог. "Убить" - значит передать, переправить животное в мир мертвых. А то, что его плоть остается в этом мире, значения не имеет, поскольку человеческие трупы тоже исчезают не сразу.
Мамонты же, как и люди, живут семейными группами, а разлучать семью нельзя - жестоко это. Поэтому "правильное" жертвоприношение - это когда выбивается вся семья до последнего. Тут, правда, некоторая тонкость: с одной стороны, люди как бы "заботятся" о своих жертвах, а с другой - опасаются их мести, поскольку считают, что у мамонтов она существует так же, как и у людей. То есть убив человека из другого клана, убийца обрекает собственный клан на бесконечную месть. Поэтому самое надежное - это вырезать до кучи всех родственников погибшего. Для себя Семен отметил, что, как это ни цинично, рациональный смысл в этом есть - мамонты способны передавать и накапливать опыт, а такие массовые убийства это сильно затрудняют. Тем не менее живые свидетели все-таки иногда остаются, и мамонты постепенно перестают "ловиться" на людские подлянки. Что делать? Идти, конечно… Печально, но факт: жизнь в режиме постоянного "жертвоприношения" требует движения.
С точки зрения охоты на мамонтов это очень эффективно - и Семен знал почему. В отличие от большинства травоядных, у волосатых слонов в природе никогда не было "своего" хищника. Человек сделался таковым совсем недавно, и поэтому он не встроен в инстинктивную программу самозащиты. Способ "мышления" у мамонтов таков, что каждое событие они воспринимают сразу во всей совокупности обстоятельств: вот при таком-то сочетании форм, запахов, звуков возникла опасность, значит, его (этого сочетания) надо избегать или быть при нем очень осторожным. В местах гибели "своих" часто присутствуют двуногие - их запах и внешний облик. Только это один из признаков опасности, а не сама опасность, ведь здоровому взрослому мамонту никто из живых существ угрожать не может.
Под всем этим просматривался еще один пласт. Какой-то колдун получил всеобщее признание и, не будучи дураком, поторопился это признание закрепить, чтоб более не зависеть от случайностей. Довольно размытое и редко вспоминаемое божество (главный дух?) Умбул проявился, конкретизировался и направил в мир живых своего личного представителя - великого колдуна и главу клана укитсов по имени Нишав. Все, кто с этим не согласен, могут быть свободны - где угодно, только не в мире живых. Ситуация, конечно, банальная, но такая централизация власти, вероятно, отвечала глубинным потребностям народа в условиях экологического кризиса и серьезного сопротивления не встретила.
- У нас другая вера, - сказал Семен. - Мы не договоримся.
- Только если ты сам этого не захочешь. Вера ведь дело такое…
- Лоурины иначе понимают роль и значение мамонта. Он является воплощением Творца Вседержителя в Среднем мире. Никто не имеет права поднять на него оружие ради каких-то там предков или тем более ради еды. Если говорить твоими словами, то мы - клан Мамонта. Он важнее и значительнее всяких ваших Иму и Укитс. Это вы верите в какого-то дурацкого Умбула, а мы-то знаем, кому принадлежит Средний мир!
- Конечно, - неожиданно легко согласился Ващуг. - Почему бы и нет? Духи предков капризны и изменчивы. Да и Умбул не лучше - сегодня так, завтра эдак…
- Не понял?!
- Лучшие воины имазров - из моей семьи. Против них и твоего колдовства не устоять и аддокам, не то что Ненчичу, у которого и "сыновей"-то почти не осталось.
- Что-то ты интересное говоришь… - почесал затылок Семен. - Чувствую, что вроде как не врешь. Остается понять, зачем тебе это нужно, что от меня требуется и что я буду с этого иметь?
- Для начала нужно заставить имазров поверить в новое воплощение Умбула, - хитро улыбнулся Ващуг. - Я думаю, у нас получится.
Они договорились. Со стороны Семена, наверное, это было дикой авантюрой, но… Но он понимал, что военный успех надо развивать, иначе победа превратится в поражение. Если есть хоть малейшая возможность сделать это политическими, так сказать, средствами, просто грех этим не воспользоваться. Риск, конечно, огромный, но все-таки не больший, чем при атаке "с ходу" вражеского стойбища. И самый главный аргумент "за": этот Ващуг рискует значительно сильнее.
Семен совсем не был уверен, что все рассказанное колдуном является чистой правдой. Принимая решение, он исходил из основной посылки, что в данном обществе колдуны-шаманы несут ответственность за результаты своего колдовства. Такое бывает далеко не всегда и не у всех, но раз здесь дела обстоят именно таким образом (а сомневаться в этом не приходится), то этот Ващуг хорошо "попал". Военной неудачи такого масштаба ему не простят - должен был предвидеть и предупредить, лишить противника силы, добавить силы своим и так далее. Пожалуй, можно и довериться союзнику, не имеющему возможности предать - о желании речь пока не идет.
В разработанный план пришлось внести крупное изменение - Варю. Бродить возле реки, где в кустах шныряют незнакомые неандертальцы, ей стало скучно, и она прибрела по следу Семеновой армии к месту побоища.
Глава клана имазров с такой силой рванул в сторону шкуру, закрывающую вход, что вся конструкция из жердей, поддерживающая стены и крышу, заходила ходуном. Войти без зова и разрешения в обиталище колдуна (и, соответственно, всех его духовных помощников) было почти святотатством, однако хозяин остался сидеть у очага неподвижно, словно закаменев.
- Где мои сыновья? Почему ты вернулся один? - вместо приветствия зарычал Ненчич. Свисающие с кровли на ремешках костяные фигурки цепляли его за лицо, и он грубо отпихнул их в сторону. - Ты обещал им успех на тропе войны - где он?!
- Ты считаешь себя в праве задавать мне вопросы? - медленно поднял веки шаман. - Я не звал тебя!
- Мне плевать! На моей семье неотмщенная кровь, а ты увел своих воинов! - костяные фигурки вновь ударили его по лицу. Вождь схватил их, рванул и злобно бросил на пол. - Почему пришли две пустые лошади?! Что молчишь, колдун? Если удача вновь отвернулась, ты будешь петь у пыточного столба!
- Святотатство, - достаточно громко прошипел Ващуг в спину Ненчича. - Эта ночь будет ужасной!
Так, конечно, и случилось: что-что, а нагонять страху колдун умел. Тем более что каким-то странным образом все стойбище вскоре узнало, что вождь растоптал фигурки, в которых обитают духи Умба и Тро. Вечер был пасмурным и хмурым - низкие, темные тучи на небе с просветом далеко на западе и кроваво-красный закат. Потом стемнело, люди легли спать, но среди ночи начали просыпаться. Привязанные собаки скулили и выли, за стенами палаток слышались шорохи - казалось, духи этой чужой земли слетелись и бродят теперь среди жилищ. Находиться внутри было невыносимо, но выходить наружу никто не решался. То здесь, то там начинал плакать ребенок, и его торопливо успокаивали.
Ближе к рассвету послышался тихий голос шаманского бубна. Ващуг камлал в одиночестве - сам для себя. Люди, затаив дыхание, вслушивались в слова песни-заклинания. Те, кто понимал их, пугались еще больше - шаман жаловался духам-покровителям на имазров, и они поднимали его все выше и выше - чуть ли не к самому обиталищу Умбула. Никогда еще на их памяти Ващуг не поднимался так высоко. Неужели он собирается просить защиты и помощи там, где говорить смеет лишь величайший колдун и пророк Нишав?!
Ночь длилась и длилась, бубен гремел громче и громче. Песня шамана становилась все более неистовой и неразборчивой - казалось, Ващуг уже не поет, а воет в безысходном ужасе. Наконец песня оборвалась - неожиданно, на высокой неустойчивой ноте. Наступившая тишина казалась страшнее, опаснее, чем эти вопли и звуки бубна. А снаружи было действительно тихо - даже собаки почему-то молчали.