Папа вдруг страшно удивился. Вот человечки-то были нарисованы не детской рукой. Фигурки застыли в самых разнообразных позах. Вот женщина, развешивающая занавески на окнах потешного домика. Садовник, поливающий клумбу. Бабушка в окружении внучат. Мужчины, собравшиеся в кружочек. Выписана была каждая морщинка на лице, каждая складка одежды. Выражения лиц были схвачены предельно реалистично. И хотя фигурки напоминали сказочные персонажи, в их изображении чувствовалась рука художника.
- Да, я вижу, - вымолвил наконец папа. - Город у вас получился красивый. Хороший город. А кто рисовал маленьких человечков?
- А ведь действительно красиво! - воскликнул Чичурин. - По такой красоте ездить колесами было бы как-то неудобно. Чего только не навыдумывает подрастающее поколение.
- Папа, ну а цветы-то хоть ты видишь? - спросила Оля, глядя исподлобья. Видно было, что она уже начинает сердиться на непонятливость взрослых. Ведь их за последнее время столько распустилось на асфальте.
- Постойте! - перебил Чичурин. - Я что-то припоминаю. Что-то мне последнее время мешает ездить по дорогам. Какое-то препятствие. Красное, синее, белое. В общем, цветное. Приходится руль чуть вправо, руль чуть влево поворачивать. Ну а что это такое, разглядеть нет времени.
- Это и есть цветы, - радостно сказала Ира.
- Папа, тут кругом цветочки. - Танечка снова вцепилась в локоть отца.
- Где уж взрослым обратить внимание на цветы! Они и другую-то цивилизацию не видят, - с гордым видом сказала Марина. Недаром ее называли энциклопедическим умом. Детским еще, конечно.
Папа оглянулся, заставил себя на несколько секунд забыть и свою комиссию, и совещания, и подготовку материалов к отчету, и всю эту ежедневную суету. Суету, необходимую, нужную, но все же не позволяющую ему вот так взять и просто оглядеться.
Что-то делалось вокруг!
Асфальт во многих местах горел, переливался, сверкал, искрился цветами. Самых разнообразных форм и линий. Все цвета радуги, казалось, собрались на асфальте.
Глядя на Игнатьева, повернулся на месте и Чичурин. Вдруг он заторопился, поспешно распрощался с Игнатьевым и его дочерьми и бросился к автомобилю.
- Поехал я! Через пять минут не выберешься отсюда! А дочери твои не дадут смять ни одного цветка. Что делается…
Его автомобиль осторожно развернулся и на самой маленькой скорости, делая зигзаги и иногда даже сдавая назад, выкатился из переулка на автостраду.
- Эти цветы нельзя мять, - голосом учителя, сказала Марина.
- Ну, конечно, конечно, - поспешно согласился папа.
- Папка, - сказала Оля, - мы ведь серьезно говорим.
- Этот цветок можно срезать и унести домой, но на его месте тотчас же вырастет другой, - сказала Ира.
- Это волшебные цветочки, - объяснила Танечка. Для нее еще многое было волшебным.
- Папа, ведь уже все, все ребятишки знают, что на Землю прилетели маленькие человечки, - сказала Ира.
- Встретились две цивилизации, а взрослые ничего не замечают. Ну надо же, - удивилась Марина.
- Они добрые, веселые, они любят музыку! А как они танцуют! - с восторгом выпалила Оля.
- Только им негде жить, - огорченно заметила Танечка.
- Постойте, постойте, - остановил их папа. - Давайте не все сразу, а по очереди. Ну хоть ты, Ира.
- Уже целую неделю на Землю прилетают корабли маленьких человечков. Когда они летят, их нельзя видеть. Только вот такие стрелы, как молнии.
Папа зажмурился, потому что в метре от него пронеслась огненная стрела, и на асфальте распустился ярко-оранжевый цветок.
- Это их корабли, - продолжала Ира. - Так мы думаем. Когда они выходят из корабля, он превращается в цветок. Они хорошие, эти человечки. Они как будто нарисованные. А как они радовались, когда мы нарисовали им домики!
- Это рисунки и есть, - заикнулся было папа.
- Нет, нет, папочка, - перебила его Оля. - Они живые. Они двигаются, они разговаривают с нами. Это все они сами рассказали нам. А прилетели они с другой звезды, потому что там им негде стало жить. Их города раздавили автомобилями.
- Так они еще и двигаются? - удивился папа.
- Конечно, - сказала Марина. - Как они могут не двигаться, если они живые. Только они очень боятся взрослых и особенно автомобилей и замирают сразу.
- Сказка какая-то, - прошептал папа. - Скажите же им, чтобы они меня не боялись.
- Улиас, Мелла, Эльва! - крикнула Танечка. - Не бойтесь! Это наш папа!
И маленький городок ожил, наполнился движением, веселым шумом, какими-то непонятными звуками и восклицаниями. Плоские, двумерные маленькие человечки ожили в разноцветном сказочном двумерном городке.
- Они спрашивают, - перевела Ира, - позволят ли им жить здесь. Не раздавят ли их, как случилось с ними уже однажды?
- Я думаю, что не раздавят. Ведь вы не позволите?
- Нет, нет! - в один голос закричали девочки.
- А еще они просят нас устроить им концерт, - сказала Оля. - Так мы возьмем большой аккордеон?
- А донесете? - усомнился папа.
- Донесем! - снова хором закричали они.
А Танечка добавила:
- Мы же вчера донесли.
Папа только покачал головой.
- Мы над ними шефствуем, - сказала Марина. - Все девочки и мальчики рисуют им города. А потом мы посмотрим, чей будет лучше.
- Почему я ничего не понимаю из их разговоров?
- О! Этому и мы не сразу научились, - сказала Ира. - С час, наверное, времени ушло.
- Ну так мы пойдем за аккордеоном? - нетерпеливо спросила Оля.
- Пойдем. Ну и чудеса!
- Ура! Сейчас концерт для вас будет!
В двумерном городе бурно радовались маленькие плоские человечки.
Папа и его четыре дочери помахали человечкам руками и направились Домой. Ребятишки всего двора рисовали смешные домики. А взрослые, не особенно вникая, отчего так тихо во дворе, просто радовались этой вечерней тишине.
Все пятеро с шумом ввалились в квартиру.
- Тише вы! - крикнула им из комнаты мама. - Тут по телевизору экстренное сообщение передают.
Папа приложил палец к губам.
- Передаем экстренное сообщение, - взволнованно говорил диктор. - Многие радиостанции Земли приняли сообщение от неизвестных разумных существ. Разумные существа, именующие себя двумерцами, просят разрешения поселиться на нашей планете и предоставить в их распоряжение города, в которых они могли бы жить. Двумерцы откровенно заявляют, что несколько планет их уже не приняло, и в случае отказа они немедленно покинут солнечную систему. В настоящее время создается комиссия, которая вступит с пришельцами в контакт и представит на рассмотрение всему человечеству проект. Просим всех высказывать свои мысли через радио, газеты и телевидение. Предполагается, что комиссия закончит работу через пять месяцев.
- А вы носитесь бог знает где, - сказала мама. - Тут такие события происходят. Садитесь есть живо, а то вдруг еще что-нибудь передадут интересное.
- А мы уже… - начала было Танечка, но три сестры и папа так на нее посмотрели, что Танечка замолчала.
- Берите аккордеон, барабан, маленький аккордеон и пошли гулять, - скомандовал папа.
- Это еще что такое! А есть кто будет?
- Потом. Успеем, - успокоил ее папа.
- Пошли! Там интересно!
И мама согласилась.
Они стали собираться. Диктор снова начал читать экстренное сообщение, повторяя его в который уже раз. Взрослые во всем мире прильнули к телевизорам. А дети во всем мире, не слыша сообщения диктора, рисовали на асфальте города. Маленькие и большие, цветные и одноцветные, многоэтажные, каменные и из тростника. С клумбами, лесами, холмами и реками.
И короткие белые молнии время от времени разрезали небо, и тогда на асфальте расцветали фантастические цветы.
Но ребячьи города на асфальте все же были еще фантастичнее.
Сентябрь
Каждый год в конце сентября я беру отпуск. Меня не влечет бархатный сезон на юге, я остаюсь в Усть-Манске. Рано утром я выхожу из квартиры и спешу в лес. Что тянет меня туда? Три пыльных квартала, перезвон трамвайчиков - и город остается позади. И вот я среди берез. Они стоят наполовину голые, и ветер ежесекундно срывает с них трепетные живые листочки, которые, описывая замысловатые траектории, мягко падают на землю. Ласковый золотой дождь, золотая земля, золотое солнце и воздух. И лишь стройные молнии белых как снег берез.
Я не останавливаюсь, я иду дальше, я почти бегу, спускаюсь в Бабий лог. Ноги пружинят на болотистой почве, я продираюсь сквозь кусты. Они еще совсем зеленые. Грязноватый, замусоренный ручей. Домики мичуринских участков на другом берегу, огороженные колючей проволокой. Мимо, мимо. К реке. Я скатываюсь с бугра, подхожу к реке, зачерпываю пригоршню воды. Рыбаки в резиновых сапогах, стоящие чуть ли не по пояс в воде, косо смотрят на меня. Я могу распугать рыбу. Тишина кругом. Только чуть слышный шепот реки, да далекий гудок теплохода, да мягкий шелест ветра в ветвях берез.
Пусть не волнуются рыбаки. Я ухожу. Пожухлый Потапов луг остается позади с пустой теперь лодочной станцией, с грибками, под которыми сейчас скрываются от солнца только их собственные тени. Закрытые пионерские лагеря и случайная дворняга, которая все еще живет здесь, хотя дети давно в городе. Огромные лапы кедров, которых не страшит скорый приход зимы.
Кедровый бор выводит меня к Басандайке. За лето она почти совсем обмелела, и я перехожу ее вброд. Я с удивлением смотрю на странное смешение красок: золота и густой зелени, белых полос и могучих коричневых тонов. Они стоят вперемежку. Березы и кедры. Как юноши и девушки, приготовившиеся к танцу. Но я лишь на мгновение могу задержаться здесь. Я лезу в гору. Здесь снова пионерские лагеря. Асфальтированная дорожка над обрывом. Людей нет. Молчание. Говорит только лес. Вперед, вперед. Через поле не скошенной еще пшеницы, через овраги и разбросанные стометровыми пятнами березовые островки. Рябины, сползающие вниз по оврагу. Странные и родные, будоражащие душу. Мне легко, мне не терпится, я бегу все дальше и дальше.
Цель моего утра - Синий утес. Он возвышается стометровой стеной над грустной Маной. Серо-синий, кое-где изъеденный ветрами, размытый дождями.
Я пришел.
И я снова встречаю ее.
Она появляется среди берез, словно ждала моего прихода. Сегодня она не машет мне рукой. И не поймешь, веселая она или грустная. Она словно плывет по желтому ковру из сухих березовых листьев. Она останавливается в пяти метрах и смотрит на меня долгим взглядом.
- Здравствуй, - говорю я.
- Здравствуй, - отвечает она.
- Значит, я увижу их?
- Ты не передумал? Еще есть время.
- Нет. Я все решил.
Она подходит ко мне и треплет волосы на макушке.
…Так было и в первый раз.
Я встретил ее здесь же. Много лет я прихожу сюда в конце сентября. Она, как и сегодня, словно возникла среди деревьев, черноволосая, в белом платье. Я посмотрел на нее. Нельзя было не посмотреть на нее хоть раз. Все равно она пройдет мимо. Все равно пройдет стороной. А она подошла ко мне.
- Тебе не холодно в таком легком платье? - спросил я. Ведь было действительно прохладно, сентябрьское солнце уже не так греет.
- Нет, - ответила она.
Мы замолчали. Да и о чем было говорить? Желтый дождь шелестел вокруг. Я и знал и не знал ее. Она была похожа на женщину, которую я любил когда-то. Только это было давным-давно.
Она пошла, и я пошел рядом с ней.
- Хорошо здесь, - сказала она.
- Хорошо.
Мы подошли к обрыву. Противоположный берег Маны был низкий, заливной, весь в озерах и старицах. Горизонт отстоял от нас километров на двадцать и терялся в сероватой дымке. Я не хотел уходить, не уходила и она. Стоять с ней рядом было радостью, и я сказал:
- Ты очень похожа на одну женщину.
- Я знаю, - ответила она.
- Ты не можешь этого знать. Это было очень давно.
- Я все знаю.
- Ты колдунья?
- Нет, нет, - испугалась она. - Просто я все знаю.
- Тогда скажи, как ее звали.
Она назвала ее имя. Назвала правильно и добавила:
- Это и мое имя. Спроси еще что-нибудь.
Я не стал спрашивать, повернулся и пошел прочь от обрыва. Мне не хотелось ее ни о чем спрашивать. Она все знала. Я поверил в это. Я не хотел вспоминать то, что каждый день старался забыть. Но она догнала меня, остановила и потрепала рукой по макушке.
- Не обижайся. Мне очень хотелось побывать здесь.
- Пожалуйста. Я не буду мешать.
- Всегда ты так. Разве дело в том, чтобы только не мешать?
- Что же еще?
Она покачала головой. И грусть была в ее глазах.
- Нарви мне букет. Я возьму его с собой.
- Сейчас уже нет цветов.
- Цветов нет, но есть листья. Разве они менее красивы, чем цветы?.. Я помешала тебе? Ты хочешь остаться один? Скажи тогда, зачем ты приходишь сюда?
Я не ответил.
- Я приду сюда завтра, - сказала она. - А ты?
- А я - нет.
- Не верю. - Она повернулась и ушла, и растворилась среди берез. И тогда я бросился за ней, но не догнал, потому что некого было догонять. Только ветер вздымал маленькие вихри листьев и бежал дорожкой среди деревьев, словно это был ее след.
На следующий день я встретил ее с букетом листьев. Я излазил все овраги, стараясь найти красивые. Красные, оранжевые, темно-желтые и светло-серые. Букет ей понравился.
- Почему ты не захотел сделать этого вчера?
- Я боялся, - честно признался я. - Боялся, что не уйду от тебя.
- Ты и тогда боялся, - тихо сказала она.
- Когда тогда?
- Когда у тебя должен был родиться сын.
- Кто может знать, сын или дочь?
- Но я знаю. У тебя родился сын.
- Нет! Ты ничего не можешь знать. Это было давно. Тебя и самой-то еще, наверное, не было тогда… Да. У меня должен был быть ребенок. Но я не захотел этого. Струсил? Возможно. Тогда было слишком трудное время, чтобы рождались дети…
- У других все равно рождались.
- Ну и пусть. Я ни о чем не жалею.
- А ты совсем не изменился.
- Ты говоришь так, словно знала меня раньше.
- Знала.
В тот день мы больше не говорили об этом. Просто бродили по лесу, загребая ногами листья, разглядывая муравейники, смеясь и радуясь солнцу и прозрачному воздуху. Я помогал ей перепрыгивать через ручьи, переносил через маленькие болотца, потому что она была в летних туфлях. Я разглядывал ее украдкой. Да, Она была очень похожа на ту женщину, только той сейчас было бы не двадцать лет.
- Хороший был сегодня день? - спросила она.
- День был самый лучший, - искренне ответил я.
- Ты однажды уже говорил это, - погрозила она мне пальцем.
- Значит, сегодня еще лучше.
- Мне пора. Я ухожу. А завтра снова буду здесь.
- Где ты живешь?
- Там же, где и ты. - И она ушла и снова затерялась среди берез, и маленькие смерчи побежали за ней, но не догнали и успокоились, улеглись желтыми полосами.
На следующий день я сказал:
- Ты и есть та женщина, которую я когда-то любил.
- Конечно, - согласилась она. - Я - это она.
- Как можно поверить в возможность этого?
- Но ты же сам пришел к этой мысли.
- Значит, это возможно?
- У нас стало возможным. А у вас нет.
- У вас, у нас. Как это понять?
- Я расскажу. Помнишь, в вашем классе учился один мальчишка? Белобрысый, худой. Он любил стихи и плохо справлялся с физикой.
- Помню! Мы же с ним потом в одной роте служили.
- Так вот. Он стал великим физиком. Он разработал теорию возможных миров.
- Неправда. Его убили. Я был с ним рядом, когда он упал. Я вынес его, но он был уже мертв.
- Расскажи…
- Что рассказать?
- Почему его убили, почему ты остался жить…
- В разведке. Мы неожиданно увидели трех автоматчиков. Он встал передо мной. Он заслонил меня.
- Вы увидели их одновременно?
- Нет. Я чуть раньше. Он смотрел в другую сторону. Надо было нам упасть.
- Ты и сейчас так думаешь?
- Я часто думал, что мог бы заслонить его прежде, чем это сделал он.
- Почему же ты этого не сделал?
- Не знаю.
- Так вот, ты успел это сделать. Он вынес тебя к своим, но ты был уже мертв. Ты умер, а он остался жить.
- Нет. Все было наоборот. Ведь я стою перед тобой.
- Это здесь. А в мире, который является для вас только возможным, тебя нет.
Я поверил ей, хотя не мог себе представить этого странного мира. Мира Возможного. И отсутствие себя в этом мире я не мог представить.