– Ну и хорошо.
Я промолчал. Она все еще была слишком могущественна для меня. Ее сила подавляла.
Помолчав, я сказал:
– Как ты меня назвала только что?
– Гильгамеш.
– Но это не мое имя.
– Оно будет твоим, – ответила она. – Гильгамеш – Тот, Кто Избран. Ты будешь править под этим именем. Это имя древних, которые населяли землю давным-давно. Это знание пришло ко мне во сне, когда богиня впервые вошла в меня. Скажи: Гильгамеш, Гильгамеш.
– Гильгамеш.
– Царь Гильгамеш.
– Это безбожно так говорить, ведь царь – Думузи.
– Царь Гильгамеш! Скажи это! Скажи.
Я поежился.
– Оставь меня, Инанна, я молю тебя. Если боги соблаговолят сделать меня царем, это случится в свое время. Но троном ныне владеет Думузи. Я не назову себя царем перед тобой, здесь, в жилище богини.
Гнев возвратился в ее глаза: ей не нравилось, когда ей перечили. Потом она пожала плечами, и в следующий миг словно выкинула из головы все, о чем мы говорили. Уже другим голосом, бесцветным и деловым, она спросила:
– Почему ты от меня столько скрываешь?
Это меня поразило.
– Скрываю?
– Ты знаешь что.
Я почувствовал в душе что-то понял – это предупреждение.
Так вот, что она хотела от меня услышать! Я побоялся сказать ей это. Я ничего не ответил. Разговаривать с ней было все равно что переходить бурную реку с каменистым дном: в любую секунду нога может соскользнуть, и тебя унесет течением.
– Почему ты многое скрываешь от меня, Гильгамеш?
– Не зови меня этим именем.
– Да, наверное, не надо. Пока не надо. Но тебе не уйти от меня.
– Почему ты думаешь, что я от тебя что-то скрываю?
– Потому что знаю, что так оно и есть.
– Ты можешь заглянуть в мои мысли?
Она загадочно улыбнулась.
– Возможно.
Я заставил себя упрямо сопротивляться ей и сказал:
– Тогда у меня от тебя нет секретов. Ты и так все знаешь.
– Я хочу услышать это из твоих собственных уст. Я думала, что ты придешь ко мне сам и скажешь. Когда ты не пришел, я сама позвала тебя. Ты переменился. В тебе появилось что-то новое.
– Нет, – сказал я. – Это ты переменилась.
– И ты тоже, – сказала Инанна. – Разве я не просила тебя прийти и сказать мне, когда какой-нибудь бог выберет тебя? Какой это бог?
Я в изумлении уставился на нее.
– Ты это знаешь?
– Это так легко увидеть!
– Как? Это видно по лицу?
– Я это почувствовала через пространство, разделявшее нас. Теперь в тебе божество. Ты не можешь этого отрицать.
Я покачал головой.
– Я и не отрицаю.
– Ты обещал мне сказать, когда тебя выберут. Выполни обещание.
– Это очень личное, когда тебя выбирают, – сказал я, потупив глаза.
– Выполни обещание, – сказала она.
– Я думал, тебе не до меня… Праздник, похороны старой Инанны.
– Выполни обещание, – сказала она.
В голове у меня пульсировала боль. Перед ней я был беспомощен.
Лугальбанда, молил я, наставь меня, помоги!
Кроме пульсирующей боли, я ничего не чувствовал.
Она сказала:
– Назови мне имя бога, который теперь защищает тебя.
– Ты все на свете знаешь, – дерзнул я сказать. – Зачем мне говорить тебе то, что ты и так знаешь?
Это ее и позабавило и разгневало. Она отвернулась от меня и стала расхаживать по комнате. Потом схватила связки тростника и крепко сжала их.
На меня она не смотрела. Молчание сковывало меня бронзовыми обручами. Я задыхался. Шутка ли – открыть имя своего личного бога! Это значит потерять частичку той защитной силы, которую бог тебе дает. А я еще далеко не был уверен в собственной силе, чтобы принести эту жертву. Но точно так же мне не хватало сил противостоять Инанне, скрывая от нее то, что она требовала.
Я дал обещание жрице, а выполнить обещание требовала богиня.
Я сказал очень тихо:
– Бог, вошедший в меня, это мой отец, герой Лугальбанда.
– Вот, значит, как, – сказала она.
Больше она ничего не сказала, и пугающее молчание снова повисло в воздухе.
– Не говори об этом никому, – сказал я.
– Я – Инанна! – в гневе вскричала она. – Никто мне не указ!
– Я тебя прошу никому не говорить. Разве это большое одолжение?
– Ты не смеешь ни о чем меня просить!
– Просто обещай…
– Никаких обещаний! Я – Инанна.
Сила богини заполнила зал. Подлинное присутствие божества наполняет вас леденящим холодом, потому что оно притягивает к себе все тепло жизни. В этот момент я почувствовал, как Инанна забирает мое тепло, высасывает его из меня, оставляя только пустую заледенелую оболочку. Я не мог шевельнуться, не мог говорить. Я остро чувствовал, как я молод, глуп и неискушен. Я видел, что передо мной стоит богиня, чьи желтые глаза горят, как у дикого зверя в ночи.
8
Несколько дней спустя, когда я вернулся домой с поля для метания дротиков, я обнаружил запечатанную табличку на постели. Это было, как сейчас помню, в девятнадцатый день месяца: это всегда самый неудачный день. Я поспешно разбил обертку из коричневой глины и прочел сообщение, потом еще и еще раз. Эти несколько слов, написанные на глине в один миг вырвали меня из уюта моего родного города и ввергли в странную жизнь изгнанника, словно это были не слова, а буйное дыхание самого бога Энлиля.
Табличка гласила: "Немедленно беги из Урука. Думузи покушается на твою жизнь".
Внизу стояла печать Инанны.
Моя первая реакция – чувство протеста. Сердце мое грохотало в груди, руки сжимались в кулаки. Кто такой Думузи, как он смеет угрожать сыну Лугальбанды? Мне ли бояться такого ленивого слизняка, как он? А еще я подумал: власть богини выше власти царя, значит, мне незачем бежать из города, Инанна защитит меня.
Когда я шагал из угла в угол, охваченный гневом и яростью, вошел один из моих слуг. Он тут же попятился назад, но я велел ему остаться.
– В чем дело? – требовательно спросил я.
– Двое. Господин, два человека были здесь…
– Кто такие?
Какое-то время он не мог сказать ни слова. Потом с трудом выдавил из себя:
– Рабы Думузи. На руках у них были красные повязки царя.
В глазах у него был страх.
– У них в руках были ножи, мой господин. Они было спрятали их в одежду, но я заметил их блеск. Мой господин…
– Они тебе сказали, что им надо?
– Поговорить с тобой, мой господин, – он запинался.
Страх сделал его лицо серым.
– Я с-с-сказал, что ты у б-б-богини, и они сказали, что вернутся…
С-с-сегодня вечером вернутся…
– Хорошо, – тихо сказал я. – Значит, это правда.
Я взял его за край одежды, притянул к себе и прошептал:
– Будь начеку! Если увидишь их поблизости, немедленно сообщи мне.
– Непременно, мой господин!
– И никому не говори, где я!
– Ни слова, мой господин!
Я отпустил его и снова начал ходить по комнате. В горле у меня пересохло, я весь дрожал. Не от страха, а от ярости и негодования. Что мне оставалось делать, как не бежать? Я видел, как нелепо все складывается.
Да, можно быть дерзким и смелым. Но за это я заплачу жизнью. Как же я был заносчив! Как был уверен, что Думузи не может угрожать сыну Лугальбанды, забыв, что Думузи царь, и моя жизнь находится в его руках. Если бы у Инанны была хоть единственная возможность меня защитить, разве она послала бы письмо, приказывая бежать? Я уставился в пустоту. Нельзя медлить ни минуты. Я это знал, даже не пытаясь искать объяснений. В мгновение ока Урук был потерян для меня. Я должен бежать, и как можно скорее. Я не смею задерживаться, чтобы попрощаться с матерью или преклонить колена у святилища Лугальбанды. В эту самую секунду двое убийц по приказу Думузи направляются сюда Промедление смерти подобно.
Я не собирался надолго. Я найду прибежище в каком-нибудь городе на несколько дней, если понадобится, то на несколько недель, пока не узнаю, в чем моя вина, чтобы нажить себе врага в лице самого царя, и как можно исправить положение. Я не мог даже предположить, что отправляюсь в четырехлетнее изгнание.
Онемев, дрожащими руками я собрал кое-какие пожитки. Я связал одежду в узел, взял лук и меч, амулет пазузу, который моя мать дала мне еще в детстве, маленькую статуэтку богини, которую я получил от Инанны, когда она была жрицей. Я взял табличку, на которой были написаны заклинания средство на случай ранения или болезни, и кожаный мешочек с травами, которые можно зажечь, чтобы прогнать духов в пустыне. Я взял небольшой нож древней работы, в рукоять которого были вделаны драгоценные камни, не очень острый, но нежно хранимый, ибо его привез мне Лугальбанда с одной из своих войн.
В первую стражу ночи, когда восходят звезды, я выскользнул из дома и, крадучись, направился к Северным Воротам. Шел мелкий дождь. Легкий дым поднимался от крыш домов к темнеющим небесам. Сердце мое разрывалось.
Никогда прежде я не покидал Урук. Я был в руках богов.
Я решил отправиться в город Киш. Эриду или Ниппур были ближе и добраться туда было легче, но Киш казался безопаснее. Влияние Думузи в Эриду и Ниппуре было гораздо сильнее, а Киш был ему враждебен. Мне не хотелось появиться в таком месте, где меня бы скрутили и немедленно отправили обратно в Урук из любезного отношения к царю Урука. Акка, царь Киша, вряд ли считал себя обязанным оказывать какие-либо услуги Думузи. И Лугальбанда часто говорил о нем, как о добром воине, достойном противнике и человеке чести. Значит, в Киш. Кинуться в ноги Акке и просить о милосердии.
Киш лежал на севере, на расстоянии многодневного перехода. По воде пути не было. Не было проверенного пути для маленького плота или лодки, чтобы плыть против течения по бурной Буранну, и не было смысла рисковать и пытаться пробраться на один из больших царских кораблей, плывущих вверх по реке. Я знал, что по восточному берегу вьется караванная тропа. Если идти по ней на север и поживее переставлять ноги, рано или поздно, я оказался бы в Кише.
Я шел быстро, временами бежал рысцой, и скоро Урук скрылся во тьме. Я шагал до полуночи. У меня возникло чувство, что я очень далеко от дома, что я отправился в далекое путешествие, которое приведет меня в самые отдаленные уголки земли, путешествие, которое никогда не окончится. Это путешествие и впрямь не окончено по сей день.
В эту ночь я спал на свежевспаханном поле, закутавшись в плащ, и дождь падал мне в лицо. Я спал, и спал крепко. На заре я встал, выкупался в илистом канале какого-то крестьянина и там же подкрепился фигами и огурцами. Затем я снова двинулся на север. Я чувствовал, что я неутомим, полон сил, и меня не пугает необходимость шагать весь день. Это бог был во мне, он вел меня, как всегда, к большим деяниям, нежели доступны смертному.
Земля была прекрасна. Небо было огромным и сияющим, оно трепетало от присутствия богов. На обширной пойменной равнине пробивалась первая нежная осенняя трава, после летней засухи. Вдоль каналов мимозы, ивы и тополя, тростники и камыши – все покрывалось свежей зеленой порослью. Темная река Буранну бежала по равнине слева от меня в русле собственного ила. Где-то далеко к востоку была еще одна река – быстрая и дикая Идигна. Она была второй границей земли, ибо, когда мы говорим о земле, мы имеем в виду пространство между двумя реками. Все, что лежит за этими пределами, для нас чужое; то, что лежит внутри двух рек, дано нам богами.
Реки приносят страшные наводнения, убийственные потоки, сметающие все на своем пути, реки приносят и плодородный ил. Великие знаки этого священного дара я видел повсюду на своем пути. Этим обязаны мы великому отцу Энки. Легенда о великом и мудром боге рассказывает, что он принял вид дикого быка и вонзил свой огромный фаллос в сухие русла двух рек и излил в них свое семя мощными потоками, чтобы наполнить их сияющей водой жизни.
Так оно и повелось: воды отца дают плодородие земле – нашей матери. Когда реки наполнились его плодородными потоками, великий и мудрый Энки придумал каналы, что переносят воду рек на поля, и породил рыбу и тростник, болота и зеленую траву холмов, злаки, плоды, скот на пастбищах, вручив опеку над всем этим особому богу.
Все это я слышал от арфиста Ур-Кунунны и от отца-наставника в классе.
Мне это все казалось только словами. Теперь это стало реальностью. Я видел на полях злаки, клонящиеся под тяжестью зерен пшеницы и ячменя. Я видел финиковые пальмы, отягощенные плодами. Я видел кипарисы и виноградники, полные виноградных кистей, сады миндаля и грецких орехов, всюду паслись стада быков, волов и овец. Земля кипела жизнью. В лагунах возле каналов я видел отдыхающих буйволов, большие стаи птиц с ярким оперением, множество черепах и змей. Однажды я увидел черногривого льва. Мне хотелось увидеть слона, о котором я слышал потрясающие истории, но слоны в это время года куда-то уходят. Однако других существ – кабанов, гиен, шакалов, волков, орлов и стервятников, антилоп и газелей было великое множество.
Все это время я охотился на зайцев и гусей, находил орехи и ягоды. В селениях крестьяне охотно приглашали меня разделить с ними трапезу: горох, чечевица, бобы, пиво, золотистые дыни. Я никому не говорил ни своего имени, ни откуда я родом. Знали ли они, что я не простой смертный, а молодой царевич? Почему они так радушно меня принимали? Хотя, по обычаю, прогнать мирного странника считается оскорблением богам. Девушки этих крестьянских селений согревали меня по ночам, и я сожалел, что мне надо идти. Иногда я раздумывал, а не взять ли с собой в путь кого-нибудь из этих нежных подружек? Но я шел все дальше и всегда один. Я был один, когда наконец пришел в великий град Киш.
Мой отец всегда с теплотой отзывался о Кише. "Если и есть где град, который может по праву равняться с Уруком, – говаривал он, – то это конечно Киш". По-моему, так оно и есть.
Как и Урук, Киш лежит на реке Буранну, которая связывает город с морем, поэтому он богатеет от речной и морской торговли между городами. Как и Урук, он окружен стенами и поэтому надежно защищен. Там живет довольно много народу, хотя и не так много, как в Уруке, который, наверное, величайший город в мире. Мои сборщики податей на пятом году моего правления насчитали девяносто тысяч жителей, включая рабов. На мой взгляд, в Кише живет примерно на треть меньше, что тоже впечатляет.
Задолго до того, как возвысился Урук, Киш достиг большого могущества.
Это было давно, когда царская власть во второй раз была дарована с небес, после того, как Потоп разрушил прежние города. Тогда Киш стал царской столицей, а Урук был тогда только деревней. Я помню, как арфист Ур-Кунунна пел нам об Этане, царе Киша, который собрал под своей властью все земли.
Его славили как царя над царями. Это Этана взмыл на орле в небо, когда, по причине своего бесплодия, искал для рождения наследника зелье, растущее только на небесах.
Поразительное чудесное путешествие Этаны из Киша на небеса даровало ему желанного наследника, но все равно Этана пребывает сегодня в Доме Праха и Тьмы, а Киш не имеет более власти над всеми землями. К тому времени как царем Киша стал Энмебарагеси, величие Урука возросло. Мескингашер, сын солнца, стал нашим царем, когда Урук еще не был Уруком, а двумя деревнями – Эанной и Куллабом. После него царем был мой дед, герой Энмеркар, который создал Урук из двух деревень. А после него – Лугальбанда. При этих двух героях мы завоевали нашу независимость и достигли расцвета и величия, хранителем которых я был все эти долгие годы.
Энмебарагеси давно умер, и его сын Акка стал царем Киша. В один прекрасный день, при ярком зимнем солнце я впервые увидел этот город, высоко вздымающийся на плоской равнине Буранну, за стеной со многими башнями, выкрашенными в ослепительный белый цвет. На башнях развевались длинные флаги багряного и изумрудного цветов. Киш похож на двугорбого верблюда: на западе и востоке два центра-близнеца и низинный район посередине. Храмы Киша возвышались на очень высоких помостах, выше, чем Белый Помост Урука. Ступени к ним поднимались высоко в небо, словно вели к самим богам. Это показалось мне величественным и прекрасным и когда я перестраивал храмы Урука, то имел ввиду высокие помосты Киша. Но это было много лет спустя.
Город Киш был великолепен. Казалось, все в нем кричало: "Я могущественный, я непобедимый город!" Я почувствовал себя мальчишкой, первый раз покинувший родной дом, но в сердце моем не было места страху.
Я предстал пред стенами Киша, и мрачный длиннобородый привратник вышел, небрежно помахивая своим бронзовым скипетром, знаком его должности. Он оглядел меня с ног до головы, словно я был каким-то ничтожеством, мясом, ходившим на двух ногах. Я ответил на его взгляд таким же наглым взглядом.
Слегка касаясь рукояти своего меча, я сказал ему:
– Доложи своему господину, что сын Лугальбанды пришел из Урука приветствовать его.
9
В ту ночь я ел с золотых блюд во дворце царя Акки. Так началось мое четырехлетнее пребывание в Кише.
Акка тепло принял меня то ли из уважения к моему отцу, то ли от мысли как-то использовать меня потом против Думузи. Может быть, было в его радушии немного и того и другого. Он был человеком чести, как мне и говорили, но в то же время Акка до мозга костей был монархом, который обращал все на пользу своего города.
Это был розовокожий здоровяк с большим брюхом. Он обожал мясо и пиво.
Голова у него была совершенно безволосая. Ему брили ее каждое утро в присутствии его придворных и сановников. Лезвия, которыми пользовались цирюльники, были из белого металла, которого я никогда не видел прежде, и чрезвычайно острые. Акка сказал, что они из железа. Это удивило меня, поскольку я считал, что железо темнее и не годится к употреблению – оно мягкое и его по-настоящему не наточить. Управляющий объяснил мне, что это особое железо. Оно упало с неба в земле Дильмун, и его сплавляли с другим металлом, которому не было названия, он то и давал сплаву белый цвет и особую твердость. Много раз с тех пор я мечтал о таком металле для выделки оружия и о тайне его выплавки.
Как бы там ни было, я никогда не видел никого, выбритого более чисто, чем Акка. Все высшие сановники тоже ходили бритыми, кроме тех, предки которых были люди пустыни, так как их волосы слишком густые и брить их нелегкая задача. Я это понимаю, потому что мои волосы точно такие же, как у Лугальбанды. Во мне тоже течет кровь людей пустыни: мой рост, мои густые волосы и борода говорят об этом, хотя нос у меня не острый и загнутый, как у них. В любом городе страны живет немало детей пустыни, но в Кише их больше, чем в любом другом месте. В Кише их было, наверное, больше половины населения, и на улицах мне приходилось слышать их речь так же часто, как и нашу собственную. Акка знал, что я убежал от Думузи.
Казалось, он знал много из того, что происходит в Уруке, куда больше, чем я. Нет ничего удивительного в том, что такой могущественный царь, как Акка, держит широкую и мощную сеть лазутчиков в городе, который считается соперником Киша. Что меня удивило, так это источник, откуда пришли эти сведения. Эта истина открылась мне позже.
– Что же ты натворил, – спросил Акка, – что заставило царя так поступить с тобой?