Непонятная отбеленная широкая рубаха опускалась ниже его колен, и даже не было перепоясана, хотя бы веревкой. Эта рубаха имела сзади разрез во всю длину, который был соединен несколькими завязками. Такие же отбеленные порты были на ногах и свободно болтались, не заправленные в сапоги, которых не было, а была, какая-то странная кожаная обувь. Дьяк с сыном во все глаза смотрели на идущего к ним паренька, а рядом хмыкал монах, довольный удивлением пришедших.
- У нас опять новик? - с улыбкой спросил молодой парень, - это хорошо, мне как раз нужен в группу еще один ученик.
- Куда, куда нужен!? - встревожился дьяк. - ты говори, да не завирайся, что словами кидаешься, группа какая-то.
- Ну, мы так называет несколько учеников, которые будут вместе учиться, только и всего, - ответил парень, - я, по-простому, чтобы понятно было, еще подмастерье у Сергия Аникитовича, и буду заниматься с десятью учениками. Ты что думаешь, он - царский лекарь и боярин думный, сам будет сопли твоему сыну вытирать? - с неожиданной серьезностью спросил будущий лекарь.
- Да нет, я ничего такого и не думал, прости Господь, вот те крест я же со всем уважением к тебе, - заюлил дьяк, думая, что его слова отзовутся на сыне.
- Короче, - с удовольствием вставил лекарь словцо, неоднократно слышанное от Щепотнева, - иди себе домой, устрою я твоего сына сам. А тебе здесь делать больше нечего. Теперь до сочельника домой парня не жди, и сам сюда не ходи. А на сочельник десять ден отпуск домой будет, потом снова за дело. Нечего казенные деньги даром проедать, должен будет учиться усердно отпрыск твой, а ежели тупость выкажет, уж извиняй, вскорости дома окажется.
Акинф поцеловал сына, троекратно перекрестил его и с вздохом вышел в дверь, которая тут же захлопнулась за ним.
Никита, неожиданно почувствовал себя брошенным и одиноким и на его глаза сами собой поползли слезы.
Лекарь, который сразу заметил его состояние, успокаивающе сказал:
- Не боись, все будет хорошо. Я вот вижу у тебя с ногой что-то не так, хромлешь ты сильно. Вот ежели себя покажешь учеником достойным, Сергий Аникитович посмотрит, может, что-то с твоей ногой сможет сделать. Я у него в учениках уже два года обретаюсь, а до сих пор всю глубину его знаний не постиг. Ну, ладно, давай пошли, покажу тебе, где обитель твоя на два следующих года будет. Да, меня будешь звать учитель, а зовут меня Георгий.
И учитель пошел, не торопясь, к дверям школы, чтобы его прихрамывающий ученик мог за ним поспеть. Никита зашел в двери и остановился, разглядывая окружающее. Ничего особенного вокруг не было они стояли в большой комнате освещенной двумя окнами, два коридора уходили вперед, а на второй этаж вела широкая лестница. Посреди комнаты стояла странная вытянутая вверх четырехугольная печь, от которой несло жаром. Никита в свои пятнадцать лет кроме своего дома и церкви нигде не бывал, и для него и этой, достаточно скромной картины, хватило, чтобы застыть в восхищении. Но учитель нетерпеливо похлопал его по плечу.
- Давай, идем, нечего глазеть по сторонам, еще насмотришься.
И они пошли по коридору, в стенах которого было несколько дверей с надписями незнакомыми буквами. Но внимательный глаз Никиты быстро выделил привычные очертания, и когда они подходили к концу коридора первое слово - аудитория, было уже им прочитано. В коридоре стоял странный запах, не то, чтобы неприятный, но чем-то он ему не нравился. Каменный пол коридора блестел чистотой, на полу не было ни соринки.
Пройдя этот длинный коридор, они уперлись в старую дубовую дверь, когда Георгий ее открыл, Никита увидел низкие сводчатые потолки палат монастыря. В палату выходило несколько дверей, Георгий открыл первую и они зашли в небольшую монашескую келью, в которой только-только хватало места для трех топчанов, большого стола, табуретов, и трех каких-то деревянных ящиков. На стене висела длинная вешалка с деревянными сучками для одежды. Здесь, в отличие от коридора, было довольно холодно.
- Ну, вот, - сказал он, - тут будешь жить. Я поселил тебя сюда потому, что здесь живут два ученика тоже сыновья дьяков, так, что вам будет, о чем поговорить. Вот этот ларь, - он показал на деревянный ящик, - называется тумбочка, в нем будешь держать свои вещи и письменные принадлежности.
Никита с интересом разглядывал келью, в которой ему придется жить целых два года. Он не допускал даже мысли, что его с позором выставят отсюда за тупость.
- Ночами буду сидеть, с лучиной, но одолею все науки, - решил он для себя. Неожиданно, его внимание привлек бронзовый светильник, стоявший на столе. Он сразу понял назначение этого странного предмета, потому, что из него немного торчал обгоревший фитиль. Он взял в руки светильник и понял, что внутри есть какая-то жидкость, от фитиля пахло странным запахом, которого он не знал.
Георгий, наблюдавший за ним, спросил:
- Ты, что не видел никогда лампы керосиновой?
- Так вот это что, - понял Никита.
- Нет, - ответил он учителю, - я только слыхал как отец говорил, что в лавках, которые боярину Щепотневу принадлежат, такие начали продавать, но нам не по деньгам, - добавил он серьезно, - а здесь, неужто у нас в келье такая лампа будет гореть?
- Конечно, - кивнул Георгий, - ты, что думаешь, учиться только при дневном свете будешь. Вот уж нет, придется и при лампе сидеть. А к лампе еще стекло полагается, но пока, вам его не дали, вначале научитесь с ним обращаться, а то мигом все поломаете. Сейчас темнеет уже в три часа пополудни, вот занятия окончатся, пойдете по кельям делами своими неотложными займетесь, у кого что, потом, как все на молитву, трапеза вечерняя, а потом учить будете, что днем вам рассказывали. В воскресный же день вам монахи скучать не дадут, вместе с ними будете службу стоять. Архимандрит Кирилл, особо внимание свое обращает на усердие ваше в молитве.
Учитель, - робко обратился Никита к лекарю, - батюшка, меня на долгие службы не брал никогда, млею я там, долго стоять не могу.
Георгий привычно почесал вихры на затылке, - Н-да, это вопрос, ну да ладно, Сергий Аникитович, что-нибудь придумает, может, скамеечку для увечного архимандрит разрешит поставить. Ну, ладно, давай устраивайся, вот твой топчан, на нем спать будешь. Завтра получишь одежу для учебы, в том, в чем ты пришел, здесь ходить нельзя. Твои соседи придут вскоре, может, ты их знаешь, Мишка Протвин здесь обитает и Семен Крупин, - с этими словами Георгий вышел и аккуратно закрыл за собой дверь. А Никита, как будто из него выпустили воздух, хлопнулся на топчан.
- Ну, вот почему так не везет, почему его злейший на улице враг - Семка Рыжий тоже оказался здесь, да еще в одной с ним келье?
Посетовав некоторое время на судьбу, он все же решил разложить свои вещи. Теплый мятель и новый кафтан он повесил на вешалку, где уже висела одежда его соседей по келье. Затем убрал в тумбочку свои вещи. То ли от работы, то ли от переживаний ужасно захотелось поесть и он, усевшись за стол, расстелил на нем тряпицу, в которой были завернуты пироги, и начал их поглощать, выбирая рыбники. Когда он уже доедал последний рыбник, в келью вошли оба его соседа. Они оживленно переговаривались, держа подмышками какие-то странные предметы. Увидев Никиту, оба остановились, а Семен, радостно завопил, замахал руками, чуть не уронив свою ношу:
- Кого я вижу! Хромой Никитка будет тебе битка!
Но тут же скривился и уже осторожно доковылял до топчана и медленно уселся на него.
Его спутник высокий здоровенный парень, гулким басом сказал:
- Семка, как тебе не совестно, побойся бога, ты вчерашнего дня столько розог получил, всю спину конюх исполосовал, а тебе все неймется. Ты хоть помнишь, что про драки и обзывки Сергей Аникитович говорил.
- Да помню я все, - отмахнулся Семен и, повернувшись к Никите, произнес:
- Никита, Христа ради прости меня, грешного, я тут за седмицу уже второй раз на розги попадаю, и все из-за языка своего. Вот и сейчас не удержался. Очень ты уж ловко последний раз мне кулаком под глаз заехал, потом дома братовья проходу не давали, все просили:
- похвастай Семка, как хромой тебе глаз подбил.
Мищка захохотал, - так, что Никита, ты действительно ему глаз подбил?
- Да было дело, - нехотя ответил тот, может, не будем про драки боле говорить, лучше объясните, что за штуки у вас в руках?
Пока Семен с вздохами устраивался на топчане, Мишка положил на стол грубую кожаную папку и вытащил из нее две тонкие книжицы.
- Это называется папка для книжиц. И для тетрадей наших, в которые мы будем записывать, все, что нам будут говорить.
Тут он хихикнул, - только это будет на морковкино заговенье, потому, как, окромя нас троих, никто ни читать ни писать не может.
Но тут же стал серьезным, сообщил, - но и мы напрасно обрадовались, писать то сейчас надо будет другими буквами, Сергий Аникитович сказал, что это будет наш особый язык - лекарский, чтобы мы все, что нового узнавать будет по новому и записывали. Вот и книжицы по две нам выдали на каждую келью, одна букварь, вторая арифметика называется, но мы по-простому, как раньше ее цифирью называем. Они здесь в друкарне монастырской напечатаны, специально для учебы нашей.
- Сколько же денег государь наш в это дело вложил, - вслух высказал свои мысли Никита.
- Это, так, мы тут уже не раз об этом говорили, два десятка новиков на государев кошт взято, - со своего топчана сказал Семен, - мой батюшка дома говорил, что государь советы своего лекаря во многом исполняет. Насмотрелся он милостей Иоанна Васильевича к боярину и восхотел, чтобы и я лекарем стал, все говорил, что ежели знатным лекарем выучусь без копейки не останусь.
Никита молча слушал похвальбу Семена, он в своих мечтах никогда не заходит так высоко, ему просто хотелось лечить больных людей, так же страдающих, как и он. Ведь в глубине души, он надеялся, что царский лекарь приметит его за усердие и, как сегодня сказал Георгий, вылечит его недуг.
В коридоре послышались шаги, Мишка Протвин встал, Семен тоже с кряхтением поднялся с топчана.
- Ну, вот и вечерня скоро, давай тоже собирайся с нами. Отстоим вечерню с монахами, а потом трапеза, а пожрать уже сейчас охота.
Никита протянул голодающему оставшийся пирог с кашей, тот, поломавшись для вида, в два укуса проглотил предложенную еду, и они вышли в коридор и вместе с другими учениками отправились на вечерню.
Когда троица вернулась к себе в келью, уже стемнело, и там почти ничего не было видно.
- Ну вот, - огорченно протянул Семка, - опять в темнотище будем сидеть. А учитель обещал, что через три дня, нам лампы разрешат зажигать.
И почти сразу после его слов в келью без стука зашли два монаха. Первый, шедший с озабоченным лицом держал в руке подсвечник с горящей толстой сальной свечкой. Это был келарь монастыря, а за ним, небольшой тщедушный монашек нес корзину со стружками.
С ворчанием келарь поставил подсвечник на стол и обратился к ребятам.
- Сейчас отроки я вас научу, как лампу разжигать, смотрите внимательно.
Он взял лампу стоявшую на столе и вытащил из ее корпуса протягивающее устройство вместе с фитилем.
- Вот видите, сюда будете заливать эту жидкость, керосин называется, вот вам бутылка, это на седмицу, ежели керосин будет быстрее уходить, мало вам не покажется. Теперь смотрите далее.
Он зажег от свечки фитиль лампы, и поставил ее на стол. В это время монашек порылся в стружках, вытащил стекло для лампы и подал келарю. Тот подышал вовнутрь и рукавом протер запотевшее стекло.
- А теперь самое главное, вот я одеваю стекло на лампу, видите у меня фитиль прикручен и горит чуть - чуть, если сразу прибавить огонь, то стекло закоптится и его снова придется протирать, и кроме того оно просто может треснуть. Так что прибавляйте огонь потихоньку, - он говорил и сам потихоньку подкручивал фитиль, В келье стало намного светлей, по сравнению с тусклым светом единственной свечи.
- Ну что, все уразумели, - обратился он к будущим лекарям.
- Уразумели батюшка, спаси тебя Господь, дружно с поклоном ответили они. Но неугомонный рыжий Семка все-таки спросил:
- Отец келарь, а ежели мы этакую вещь дорогую разобьем?
Келарь нехорошо усмехнулся и сказал:
- Это будет вельми тяжко для ваших задниц, вы ведь лекарями тщитесь стать, а они должны хорошо руками и разумом своим владеть, которым нас одарил Господь в его неизреченной милости. А посему, ежели стекло разобьется, виновник будет наказан, потому, как стекла сами не бьются.
С этими словами он покинул келью. Выйдя в коридор, он вновь дал волю чувствам.
- И вольно же боярину так легко своим добром распоряжаться, сорванцам, еще только от титьки мамкиной отлипшим, этакую драгоценность дает. Моя воля, они бы у меня сейчас в темноте до сна в молитвах время проводили.
Монашек, шедший с ним, успокаивающе сказал:
- Так ведь по молитвам все было обговорено, что ученики, по мирскому уставу должны жить и только в воскресный день вместе с братией будут все службы стоять. И потом, Сергий то Аникитыч, еще пять ламп таких монастырю в дар преподнес, да еще керосином задарма обещался снабжать.
- Только посему и хожу тут вечор, да еще распинаюсь перед недорослями, - проворчал келарь, - Как господь послал нам боярина сего, не нарадуюсь я на хозяйство монастырское, Ныне Сретенский монастырь наш в известность входить стал, людей на богомолье и в трудники не пример больше пошло. Ну, ладно, что там у нас дальше?
- Еще в одну келью, отец Онисим, зайти осталось, и закончим с божьей помощью, ответил его спутник, и они двинулись дальше.
В келье, из которой они ушли, царила тишина, три будущих лекаря сидели за столом и при свете керосиновой лампы, внимательно разбирали свои сегодняшние записи, одновременно знакомя своего нового приятеля с тем, что они сами успели узнать за совсем недолгое пребывание в лекарской школе.
На следующее утро после завтрака школяры недружной толпой отправились на учебу. Никита, как и его товарищи, также облачился в странный балахон, который его товарищи называли халатом. Когда же он спросил, для чего этот халат нужен, они, только, что с гордым видом объяснявшие, что это одежда лекарей, засмущались.
- Понимаешь, - наконец, сказал Семен, - мы тоже спрашивали, а учитель нам сказал, что это просто одежда, чтобы лекаря издалека было видно. Но сейчас для нас главное, что халат белый и на нем грязь вся видна, а лекарь должен в чистоте себя держать, так, что сразу будет видно, кому из нас трубочистом быть суждено. Халат этот на десять дней дается, и пока к порядку не приучимся, через десять дней у кого халат самый грязный, будет его сам стирать, а остальные прачкам унесут. Притом мы должны будем сами выбрать, чей халат самый грязный.
- Никита, который постоянно помогал своим сестрам таскать белье на Яузу, и сам частенько колотил вальком по своей отмокающей одежонке, не понял в чем тут суть, о чем и сообщил своим спутникам. Семен засмеялся, а Мишка своим басом на весь коридор сказал:
- Это нам не честь, конечно, но мы то люди негордые, а вот тут у нас дети боярские имеются, они сами то голь перекатная, - добавил он, понизив голос, - а гордыня, впору епитимью накладывать. Для них халат свой стирать на виду у всех, как нож острый. Я так понимаю, что Сергий Аникитович это с тем умыслом делает, чтобы мы без слов за любую работу могли браться, ну и конечно, чтобы в чистоте себя блюли.
Двое идущих почти рядом с ними школяров слышали все, что сказал Мишка, но будучи ниже его чуть ли не на голову, только злобно сверкали глазами, но ссору на виду затеять не посмели.
За окном было еще темно, но в большой аудитории, где за столами должны сидеть десять школяров горели керосиновые лампы и было вполне светло.
Взгляд Никиты, когда он зашел вслед за Мишкой Протвиным в двери, сразу остановился на человеческом скелете, который стоял на подставке рядом с странным предметом. Когда он посмотрел в пустые глазницы черепа, по спине побежали мурашки. Никите показалось, что сейчас скелет сойдет с места и накажет их всех за такое богохульство. На стене висело множество картин, на которых были разрисованы кишки, кости и прочие части тела. Никиту замутило и он, под смешки товарищей, выскочил обратно в коридор. Там он постоял немного, глубоко дыша, ему стало стыдно, щеки горели, наконец, он решился и снова зашел в аудиторию. Его появление было встречено громким смехом. Но он, стиснув зубы, упрямо пошел вперед и сел за стол, рядом с Семкой, который сам показал его место.
- Не бойся, ты здесь не первый такой, ты еще быстро обратно зашел. Вон видишь, сидит белоголовый парень, так он только на следующий день смог себя перебороть, и то, после того, как учитель сказал, что придется ему домой отправляться. А покойника ты зря испужался, ха-ха, кости то не настоящие!
- Как это так, - шепотом спросил Никита.
- Нам учитель рассказал, что Сергий Аникитович все эти косточки самолично из гипса отлил. А знаешь, сколько косточек надо было сделать?
- Нее, откуда я знаю?
- Так, вот две сотни костей. А когда ребенок родится, у него все три сотни есть.
- А куда же потом девается сотня? - спросил озадаченный Никита.
Мишка сидевший за Семеном, язвительно прошептал:
- А он сам не знает, вчерась на этом мы остановились, Семка, перестань всезнайку корчить, всего то два дня учителя слушали.
- А что это за штука рядом со скелетом этим?
- Эта штука - кафедра называется по-гречески, за ней учитель наш стоит, когда нам урок рассказывает. Но сегодня у нас будет занятие Сергия Аникитовича, Он обещал, что, когда будет присутствовать полный набор школяров, он проведет занятие, где расскажет о том, как и чему нам предстоит учиться И еще много всего другого. Вон видишь даже все наши учителя пришли, обычно они заняты в больнице монастырской, а сейчас ожидают, когда сам Щепотнев прибудет.
За окном понемногу светало, и лампы вскоре были потушены. Щепотнева все не было и разговоры за столами становились все громче. Когда же открылись двери и в них вошли два человека разговоры мгновенно смолкли и все с грохотом отодвигаемых табуретов вскочили на ноги.
В полной тишине вошедшие внимательно разглядывали, стоявших на вытяжку школяров и их учителей, отличающихся от своих воспитанников лишь жидковатыми бородками да усиками.
Надо сказать, что один из вошедших тоже, собственно, не отличался от них. Но молодое лицо высокого широкоплечего мужчины, несмотря на юность, хранило выражение особой значимости, а глаза смотрели слегка снисходительно, как будто им было намного больше лет чем, их хозяину. Одет он был почти в такой же балахон, как и школяры, вот только тот не был на завязках, а застегивался спереди на резные костяные пуговицы и был с отложным воротником. Никита, сразу же представил себя сидящим, одетым в такой же халат и зеленые сафьяновые сапоги, как у Щепотнева, и принимающим очередь больных, почтительно кланяющихся ему.
Рядом со Щепотневым стоял крепкий полный старец с окладистой бородой - архимандрит Кирилл, который также внимательно смотрел на собравшихся. После небольшой паузы он вопросительно взглянул на своего спутника и тот утвердительно кивнул ему.