В рассказе Григория Адамова "Кораблекрушение на Ангаре" писатель объединил три истории, каждая из которых открывает читателю новые сведения о возможностях новых видов получения электроэнергии - главного направления индустриализации молодой Советской Республики начала 30-х годов.
В первой истории "Сильная вода", служащей как бы эпилогом ко всему рассказу, шестнадцать человек терпят крушение суденышка на бурной реке Ангаре, и, высадившись на берегу, слушают у костра историю строительства большой электростанции на Ангаре, которая к этому времени (пятая пятилетка, 1951 год), была одной из самых мощных в мире.
Вторая история - "Рассказ Диего" - о приливной электростанции в капиталистической Аргентине, где работал Диего, сидящий сейчас у костра и рассказывающий об этом слушателям. Он поведал о своей нелегкой судьбе в буржуазной стране, и о том как чуть не погиб из-за того, что в его стране работу машин ставят гораздо выше жизни человека.
Третью же история - "Электростанция на морозе" - рассказал французский инженер Жан Кларетон, работавший теперь в СССР на острове Диксон на берегу Карского моря, где располагалась самая необычная электростанция в мире. Она могла работать только зимой, когда морозы не меньше 18 градусов по Цельсию, на ней вместо топлива служит вода из-под льда, а турбины вертит пар бутана - жидкого углеводорода.
Содержание:
1. Сильная вода 1
2. Рассказ Диего 2
3. Электростанция на морозе 5
Григорий Борисович Адамов
Кораблекрушение на Ангаре
1. Сильная вода
Удар был настолько сильным и неожиданным, что никто не удержался на месте, все повалились на палубу.
Через десять минут все было кончено: моторная лодка, получив огромную пробоину в носовой части, погрузилась в воду. Река несла на себе, по дрожащей лунной дорожке, около десятка человеческих голов - темных и круглых, как арбузы, - и небольшую лодку с задранным носом - "шитик" поместному - с остальными пассажирами.
Еще через десять минут люди вылезли из воды и из лодки на усыпанный галькой берег. Темной густой стеной, немного отступая от воды, тихо стояла тайга.
Небольшая экскурсия молодежи - студентов и работников местных заводов - сделала здесь, на берегу Ангары, не предусмотренную планом остановку.
На лужайке, у одинокой старой ели, вскоре весело постреливал искрами огромный костер. На треноге из палок закипала вода в котелке.
Люди сидели у костра полуобнаженные и сушили одежду.
Лоцман Евсей Иванович (по старой памяти все водители мелких судов на Ангаре назывались еще лоцманами), кряжистый старик с кругло подстриженной седой бородой, перетаскивал из шитика на берег припасы, которые были захвачены с мотолодки.
Профессор гидрологии Мочагин, высокий толстый человек со старомодными круглыми очками на носу, держа у огня на распяленных руках косоворотку (при выходе из шитика он упал в воду и искупался), гудел, обращаясь к соседу, Жану Кларетону:
- Мы теперь в бедственном положении, и нужно назначить настоящего начальника экспедиции…
Жан Кларетон, французский коммунист, инженер, уже немолодой, ответил с сильным акцентом:
- Не стоит! Пошлем лодку в Новобратск, и дня через два за нами придет катер… Евсей Иванович, - обратился он к лоцману, - сколько надо плыть в нашей лодке до Новобратска?
Евсей Иванович сложил под елью мешок с консервами и ответил:
- Не больно пылко несет теперь, а все же завтра к вечеру шитик там будет. Раньше бы часов за пять слетали…
- Почему такая разница? - спросил Жан Кларетон, поправляя хворост в костре.
Но надо было, однако, решить, что делать, и разгорелся спор. Предлагали разные проекты. Наконец согласились, что лучше всего все-таки послать шитик в Новобратск.
Из темноты показалась группа молодежи с охапками валежника и хвороста.
Спотыкаясь и натыкаясь друг на друга, они со смехом и шутками подошли к костру и свалили топливо в огромную кучу.
Среди общего шума послышался протест Веры. Она стояла в багровом свете костра, стройная, небольшого роста, в коротких шароварах и легкой майке, с голыми икрами тренированной альпинистки.
- Виктор, - громко обратилась она к молодому человеку, высокому, плечистому, с бритой головой, - мы больше не пойдем… Пусть эти лодыри теперь идут, - она указала на ребят, сидевших у костра.
- Правильно! - послышались крики. - Правильно!
- Гони феодалов! Очищай место у костра!
Пришедшие стали тащить сидевших, те сопротивлялись:
- Ведь хватит пока топлива! Дайте обсушиться! Потом пойдем!
Виктор, Вера и весь их отряд были неумолимы.
- Именем пятой пятилетки! - рычал Виктор среди шума, смеха, криков, таща за шиворот тщедушного Гаврика.
…Ушли. Пришедшие уселись вокруг костра и вскоре затихли, энергично взявшись за консервы.
Жан Кларетон опять спросил:
- Так почему же такая разница, Евсей Иванович?
- А как же? Братская плотина Ангару подняла во как! И пылкости в ней не стало. Раньше летит, бывало, шитик через шиверы и падуны, инда дух захватывает. Сильная была вода! А нынче на спокое, словно ребенка на руках несет - не колыхнет.
- Девяносто метров высоты, батенька, плотина-то, - прогудел профессор Мочагин. - Немного таких плотин во всем мире найдете. Она подпирает Ангару на пятьсот километров, до самого Черемхова. Не только все перекаты и пороги, по-старому, по-местному шиверы и падуны, перекрыты, а даже такие города, как Братск, Балаганск, ушли под воду. Теперь-то Ангара - тихоня по сравнению с тем, что было. Ведь у нее на тысячу восемьсот километров протяжения общее падение - исток выше устья - четыреста восемьдесят метров! Были места, где на каждый километр - тридцать-сорок сантиметров падения. Такое было стремительное течение, что до тридцатиградусных морозов река не замерзала.
Только пар, бывало, стоит над ней густым туманом, дымится река, в теснинах клокочет, как кипяток.
- Очень жалею, что не удастся теперь осмотреть эту гидростанцию, - сокрушался Жан Кларетон. - Ах, как жаль! Ведь это самая крупная установка в мире - на два миллиона шестьсот тысяч киловатт!
- Да почему же не сможете? - спросил Виктор, поедая с аппетитом консервы из дичи. - Куда вам так торопиться?
- Мы потеряем с этой печальной аварией не менее чем три дня, - ответил Жан Кларетон, - а я должен как можно скорее вернуться на работу. Директор нашей электростанции заболел, и я должен заменить его. А вы бывали на Братской гидростанции? - обратился он к профессору Мочагину.
- Ну как же! Я работал на ее стройке. Да… Вы много потеряете, не осмотрев ее!
Вера подбросила хвороста в костер.
- Вы знаете, - сказала она, усаживаясь на место, - когда я думаю о том, что мы сделали с Ангарой и вокруг Ангары, у меня от восторга дрожь по телу пробегает. Мечта первой пятилетки - я тогда была еще ребенком - стала теперь, в пятьдесят первом году, в конце пятой пятилетки, реальностью. Я химик, работаю на Гандюхинском металлургическом заводе. Там применяются совершенно новые методы работы…
- Это ты про бездоменное получение железа? - спросил Веру Игнат, коренастый парень с огромной шевелюрой. - Она мне уши прожужжала сегодня на мотолодке об этой диковине.
- Да, - кивнула ему Вера, - и об электроплавке. Раз вся Ангара со своих гидростанций дает ток по три-четыре десятых копейки за киловатт-час работы, то почему не применять эту баснословно дешевую, почти даровую электроэнергию и для электроплавки сталей вместо древнего доменного процесса с его низким коэффициентом полезного действия?
- Еще бы не дешевая энергия! - проворчал профессор Мочагин. - Нигде в мире не найти такого на редкость крепкого кулака, как здесь, на Ангаре: двенадцать с лишним миллионов киловатт установленной мощности в районе одной реки! Сколько это Днепровских гидростанций? Двадцать! Девяносто миллионов киловатт-часов изумительно ровной отдачи в год! То есть столько же, сколько было выработано в Североамериканских Соединенных Штатах - тогда, когда Ангара еще только проектировалась!
- Неслыханно! Невероятно! - бормотал Жан Кларетон, задумчиво глядя на ярко пылающий костер. - Меня много трепало по свету, я много жил и работал в буржуазных странах и много видел там замечательного в области техники. Но такого я не видел нигде… По какой цене отпускают отдельные ангарские электростанции ток потребителям?
- Самая небольшая - Удинская, - ответил Мочагин, - на притоке Ангары Уде, мощностью в триста тысяч киловатт, отпускает ток по восемь десятых копейки за киловатт-час работы, а самые крупные: Братская - в два миллиона шестьсот тысяч киловатт, Шаманская - в два миллиона киловатт - по две десятых копейки за киловатт-час.
Виктор встал и потянулся:
- Спать хочется, товарищи!.. А ведь только благодаря этой дешевке мы можем здесь, и только здесь, на Ангаре, производить искусственный каучук. Две десятых копейки за киловатт-час работы! Киловатт-час электроработы - это два-три восьмичасовых рабочих дня человека. Значит, выходит, что за две десятых копейки мы получаем работу двух-трех человек в течение целого дня!
От этих цифр может и спать расхотеться… Понятно, почему на Ангаре с ее дешевой электроэнергией сосредоточены самые дорогие энергоемкие производства: бездоменное получение железа и стали на электроплавке, производство искусственного каучука, производство искусственного шелка из еловой древесины, производство алюминия из алунита - все такие производства, которые на дорогом топливе невыгодны.
Из темноты вынырнула белая борода, а потом и вся коренастая фигура Евсея Ивановича. Он подошел к костру и уселся на земле возле молчаливого человека с сухим бронзовым лицом, тонким горбатым носом и черными вьющимися волосами.
- Ну что, Евсей Иванович? - спросил бронзоволицый человек.
- Да вот, значит, товарищ Диего, погнал я шитик-то с Егоровым и Степановым в Новобратск. Эх, жаль, не успели захватить с мотолодки радио… Скорее бы отсюда освободились… Еще нам не повезло, что мы на этом берегу высадились.
На этой протоке посуда не ходит. И пароходы, и баржи, и катера - все по главной протоке, вон за тем островом, ходят. Были бы мы на другом берегу - живо сняли бы нас… Что это ребят-то наших не видать? Невелика штука - хворосту набрать… Не случилось ли чего с ними? Края-то наши еще необжитые, и медведи в тайге, бывает, пошаливают.
Костер трещал, пламя высоко взвивалось кверху. Широкие тяжелые лапы старой ели, покрытые местами серой паутиной, отливали старой бронзой. И все кругом было бронзовое: и полуобнаженные тела людей, и борода Евсея Ивановича, и круглые камни на земле, и густая трава на лужайке.
Было тепло и тихо. Луна давно скрылась, и темнота сторожко стояла кругом стеной, оттесняемая пламенем костра, точно выжидая, когда можно будет надвинуться на кучку людей и поглотить ее.
Евсей Иванович встал, вставил два пальца в рот и пронзительно, по-разбойничьи свистнул, так, что у всех холодок по спине прошел.
Потом он оглушительно бросил в темноту:
- Го-го-го! До-омо-о-ой!
Все прислушались. Скоро, как будто пробиваясь сквозь темноту, донеслись далекие крики и свист.
- Идут, - сказал успокоенно Евсей Иванович, усаживаясь на место.
- А скажите, товарищ Диего, - опять обратился он к бронзоволицему молчаливому человеку, - как это вы после такой раны живы остались? Кто это вас так угостил?
Он показал пальцем на ярко освещенный пламенем костра глубокий и широкий шрам на лице Диего. Шрам шел от правого виска мимо уха, вниз, через челюсть и терялся под нею, уже на шее. Он уродовал лицо Диего, как будто раскрывая свежее кровавое мясо его, и все избегали прямо смотреть на эту часть его лица.
- Это давно… - глухо ответил Диего, - еще в Аргентине…
- Что же это вас - саблей или как? - простодушно допытывался Евсей Иванович. - За революцию небось?
- Нет. Это на производстве… Но эта рана сделала меня революционером.
- Ишь ты! - покачал головой Евсей Иванович. - А по-русски говоришь чисто, как по-родному.
Когда Евсей Иванович в разговоре переходил на "ты", это означало его явное сочувствие и сердечность к собеседнику.
- Я уже пять лет в Советском Союзе, - сказал Диего. - Очень усердно изучал ваш язык… и я очень полюбил его, он теперь мой родной язык.
- Да, - понимающе кивнул головой Евсей Иванович, взяв бороду в кулак, - это ты правильно…
- Как же вы получили эту рану? - спросила Вера. Она лежала у костра на груди, подпирая подбородок обеими руками. Ее серые большие глаза тепло и внимательно смотрели снизу вверх на Диего, и тот не мог удержаться от встречной улыбки.
2. Рассказ Диего
- Это было семь лет назад, - начал Диего. - Я работал тогда в Аргентине на приливной электростанции в бухте Сен-Хозе… Вы, вероятно, слышали о ней…
По ее образцу в прошлом году окончена постройка электростанции у нас на Мурмане. Я там теперь и работаю…
Из чащи послышались голоса людей, треск сучьев. Возвращалась вторая партия с топливом. Теперь его должно было хватить на весь остаток ночи. Ребята с шумом начали рассаживаться, требовать места и еды. Вера прикрикнула на них:
- Ну, будет вам… утихомирьтесь… Товарищ Диего рассказывает интересную историю.
Скоро наступила тишина, прерываемая иногда лишь тихим погромыхиванием опустошаемых консервных банок.
- Принцип работы приливных станций вам, конечно, известен… - начал Диего.
- Известен, - подтвердил с полным ртом Гаврюшка.
- Не говори за других, - оборвала его Вера, - не все ведь энергетики, как ты… Товарищ Диего, расскажите поподробнее об этой станции. У большинства из нас очень смутное представление о ней.
- Мне все равно придется коснуться некоторых технических деталей, - сказал Диего, - иначе вам трудно будет понять эту историю, которая чуть не окончилась для меня так трагически.
Я попал на эту станцию двадцати трех лет. До того я работал на главной электростанции в городе Розарио помощником машиниста при одной из ее паровых турбин. По вечерам, после тяжелого десятичасового рабочего дня, я слушал лекции в вечернем техникуме. Вопросы гидроэлектротехники меня очень интересовали. Я собирался специализироваться в этой области, мечтал из техникума перейти в университет и сделаться инженером-гидроэлектриком.
Вышло, однако, иначе…
Из-за возросшей конкуренции наша электростанция остановила три агрегата. Я очутился на улице. Несколько месяцев, голодая, в безуспешных поисках работы, я продолжал еще заниматься. Но потом пришлось расстаться и с учебой, и со своей мечтой…
Диего замолчал, пристально глядя на огонь костра. Через минуту он опять заговорил:
- Вы, счастливые, не знаете всего этого. Ваша молодость протекает совсем по-другому… Да… Одним словом, скоро я очутился в Буэнос-Айресе. Там через знакомого инженера, который знал меня как развитого и грамотного рабочего, я попал на станцию в Сен-Хозе. Об этой станции очень много писали в газетах, говорили, что с ее пуском Аргентина, бедная углем, избавляется от его ввоза, делается независимой от заграницы… Это действительно очень интересная проблема.
Приливная электростанция в бухте Сен-Хозе была запроектирована, в общем, на принципе работы приливов и отливов. Аргентинские берега Атлантического океана очень выгодные в отношении высоты приливной волны. Она достигает в некоторых местах побережья двенадцати метров. Кроме того, берег изрезан массой небольших заливов, бухт, устьями рек. Самым удобным местом оказалась бухта Сен-Хозе площадью в семьсот восемьдесят квадратных километров. Бухта соединяется с океаном проливом шириной около семи километров. Минимальная высота прилива в ней составляет четыре с половиной метра, а максимальная - весной - больше восьми метров.
Проект станции был разработан еще в 1929 году комиссией инженеров, назначенной аргентинским правительством, которое искало способы сократить импорт дорогого угля. Небольшая опытная станция на тысячу киловатт, построенная в соседней бухте Десеадо, подтвердила правильность проекта. Но вскоре наступил самый разрушительный в истории экономический кризис.
Капиталистам и правительствам капиталистических стран было уже не до новых строек, тем более таких гигантских. Проект оставался нереализованным.
К этому времени кризис немного смягчился, и к проекту вернулись. Но обанкротившееся правительство не смогло взять в свои руки постройку станции и решило передать ее частным лицам. Различные группы капиталистов - и свои, и английские, и американские - стремились захватить себе эту лакомую концессию. Обманы, подлоги, взятки и подкупы чиновников, ученых экспертов, министров, газет, кража документов, угрозы и даже убийства - все было пущено в ход в этой бешеной свалке и грызне стаи хищников. Победа досталась английской группе, которая объединилась с аргентинским капиталом, предоставив и ему кусок пирога. Через несколько месяцев после пуска станции мне посчастливилось попасть туда на работу.
Когда я впервые появился у станции Сен-Хозе, меня поразила странная картина.
Я думал найти здесь огромное здание электростанции из стекла и бетона, различные подсобные здания и сооружения. Оказалось совсем другое.
При свете утреннего солнца я увидел огромную зеркальную гладь бухты. Пролив, соединяющий бухту с океаном, был наглухо заперт гигантской плотиной, которая серой стеной, прямой, как стрела, уходила вдаль и терялась в утренней дымке тумана. Спина плотины сверкала на солнце, как серебристая чешуя чудовищной рыбы, уснувшей на поверхности океана. Это были стеклянные крыши над теми помещениями, которые были спрятаны в теле плотины.
Меня отвели в барак, где жили холостые рабочие. Это было большое общежитие казарменного типа, где мне предоставили койку. Я оставил там свой тощий чемодан и отправился в контору.
Инженер по найму рабочих коротко расспросил меня о предыдущей работе, об образовании, о политических убеждениях, об отношении к революционному профсоюзу.
Я старался, чтобы мои ответы удовлетворили его, хотя, правду говоря, они были вполне искренни. Я больше думал тогда о куске хлеба, чем о революции.
Меня поставили на ремонтную работу в пятьдесят второй группе агрегатов.
Инженер объяснил мне, что в мои обязанности входит наблюдение за состоянием этих агрегатов - турбин, питающих и выводных каналов, валов, генераторов, щитов. После этого он поручил курьеру проводить меня к месту работы.
Мы подходили к плотине со стороны бухты. Плотина начиналась у ее высокого скалистого берега, сливаясь с ним, и подымалась над уровнем воды на десять-одиннадцать метров. У самого начала плотины был широкий вход с колоннами из розового мрамора. Внутри открывался обширный сводчатый вестибюль с двумя пролетами прекрасно отделанных лестниц. Солнечный свет через стеклянную крышу заливал вестибюль.
- Тебе повезло, - усмехнулся курьер, - ты проходишь на станцию как почетный гость, через парадный подъезд.
- Почему же мне устроили такой торжественный прием? - спросил я.
- Просто теперь идет ремонт рабочей проходной - разобрали лестницу, меняют полы.