Ее волосы сбились на затылок и обнажили мертвенно бледное лицо, с кровавой ссадиной на левой щеке. С плеча свешивались остатки шкурки гиплихксиниса и раздвинутые ноги волочились по стекломилметолу.
Офицер стоял тут же, повернувшись в профиль, и ярко сверкал на предплечье выпуклый шеврон с изображением сжатой кисти. Жизнерадостный вояка наступил резной подошвой ботинка на разутую, бесчувственную ногу и вновь закатился диким хохотом. И добывала же Академия Порядка и Нравственности (АПН) где-то таких весельчаков.
– Ну и стерва, Мятая луна меня забери, – вещал он, продолжая покатываться, – под благородную подделывается. Ну, мы тебе покажем.
– Вот же дерьмо, – проговорил один из полицейских и сплюнул, прямо на едва прикрытую грудь.
Лумис, глядя на все это, лихорадочно обдумывал дальнейшие действия. Их всего трое. Как просто. Нет, вон еще один – у будки кристаллофона. Что он там делает, у них ведь должна быть рация? Ладно, это не важно. Вначале, разумеется, начальника патруля: прямо в нос с горбинкой, с прыжка. Эти двое только и успеют, что бросить ее. И сразу левого – ногой, он ближе. Правый, тоже не проблема. Остается тот, у камеры связи. Интересно, кто быстрей? Пока будет отстегиваться игломет кого-то из упавших, этот тип уже нырнет за будку, и пучок ядовитых игл продырявит тело в нескольких местах, или полицейский побоится открыть огонь, чтобы не задеть своих, а будет просто держать нападающего на мушке до прихода подкрепления. Что же делать?
– Чего надо? – глядя на Лумиса звериным взглядом, осведомился лейтенант первого ранга.
Пора, подумал Лумис, и тут она открыла глаза. Их взгляды: ее, полный боли и отчаяния, и его, исполненный сострадания, встретились. Она попыталась улыбнуться, но это было слишком больно. В его взгляде она увидела и поняла все его намерения и отрицательно, чуть заметно, или как могла, мотнула головой. Лицо ее скривилось в какой-то страшной гримасе, и глаза заблестели от набегающих слезинок. Затем веки закрылись.
– Вот же дерьмо, – снова повторил рядовой полицейский и харкнул себе под ноги.
У Лумиса пересохло в горле, и он расфокусированным взглядом уставился на офицера.
– Чего надо, клоун?! Мятая луна тебя забери! – опять рявкнул тот.
Значит, она поняла всю бесполезность плана раньше, чем он сам, и спасла его от верной бессмысленной гибели. Она хочет, чтобы он жил. И пока мысли Лумиса вертелись беспорядочной чередой, другая часть его я ответила:
– Извините, господин лейтенант, – Лумис сам не узнал своего голоса, столько в нем было подхалимства и лести. – Разрешите пройти? Вижу, вы захватили врага Империи. Я просто восхищен вашей четкой работой. Вот так и мы, бывало, в старые времена, выискивали предателей. Тогда их хватало. А вот сейчас уж – на пенсии, здоровье подвело.
– Ну, ладно, дядя, проходи, а то мне недосуг тебя слушать, – произнес полицейский и самодовольно хмыкнул.
Лумис двинулся вперед, только через несколько шагов обернулся, выражая лицом само восхищение. Офицер теперь не смотрел на него – был занят, он наклонился над Магриитой и, со всего размаху, влепил пощечину по окровавленной щеке. Лумис пошел дальше, уже не оглядываясь. Сзади что-то заревело. Он скосил глаза: из-за поворота вырулил шестиколесный бронетранспортер и, визжа тормозами, остановился. Лумис ускорил шаги. Она знала, – крутилось в мозгу, – знала, что сейчас придет машина и что он не успеет, а если и успеет, то все равно, их возьмут через один, два квартала и тогда в лапы "патриотов" попадут сразу оба. Сзади слышалась какая-то бессвязная речь и возня, и вдруг голос, от которого все похолодело внутри, крикнул:
– Зачем ты отпустил этого парня? Ну-ка, давай его сюда.
И сразу, две пары ног застучали по стекломилметолу. Он продолжал идти не оглядываясь. Кто-то схватил его за руку. Можно было ударить и сбить с ног, затем бежать, не оборачиваясь, в течение времени, которое необходимо маленькой иголочке, чтобы пролететь тридцать метров. Но он не ударил, только поинтересовался:
– Что угодно "вашей безопасности"?
– Иди, иди, – нервно сказал молодой загорелый парень с нашивкой "патриотической полиции" и, для порядка, подтолкнул его прикладом.
И он молча пошел, тупо уставясь вперед, и перед глазами у него стояло лицо Магрииты, на котором была выражена ужасная тоска и боль, и он знал, что очень скоро у него будет такое же лицо. И когда его подвели к чьему-то мощному покатому затылку, все окружающее стало казаться совершенно нелепым и не имеющим к нему никакого отношения сном. Он слышал их грубую ругань и как кто-то спросил:
– Бас-капитан, грузить ее в машину?
И как, почему-то знакомый, голос приказал:
– Нет, Маклаин, допросить здесь. Если ее дружки где-то поблизости, то пока мы будем кататься, они успеют улизнуть, – и затем дружеским тоном добавил. – Да, лейтенант, как же ты ее распознал?
Начальник патруля раскатисто захохотал и весело ответил:
– Да вот, давеча, выходим мы из блей-бара. (Не-не, мы там просто перекусили, бас-капитан, что-то другое – ни-ни). Ну, глядь бабенка идет – ничего бабенка: по заду ведь не видно, что старовата, правильно? Обгоняем мы ее, она на нас нуль внимания. В лицо я ей глянул – да так и обмер... Не может, думаю, быть таких похожих людей. Забери меня луна Мятая, если не так. Узнал я ее стерву, – он снова дико заржал, обнажив два ряда ровных здоровых зубов. – Это еще в цикл Обезьяньей стадии Эрр случилось. Был тогда налет "мангустов" на Перомст – "Санаторий для умных" – специальную тюрьму, знаете, капитан?
Мощный затылок кивнул.
– Вот же дерьмо, – на заднем фоне, снова повторил давешний полицейский.
– Так вот, я и говорю, была она там. Хотели они тогда своих дружков, от ума излечиваемых, освободить. Но мы, не лыком шиты. Выбили мы их тогда из тюрьмы, эти скоты только первую ограду преодолели. Сколько мы их тогда взяли... Но не всех. Смылась она тогда, ну ничего, теперь попрыгает.
На Лумиса не обращали никакого внимания, как будто он стал пустым местом: наверное, так и было. И только загорелый полицейский все еще держал его за руку. Ну, вот и все. Разумеется, он будет молчать, но это уже не имеет значения. Сейчас они вытряхнут содержание его карманов и найдут жетон от номера, копию того, который имелся у Магрииты, и все станет ясным, как и его дальнейшая судьба. И будет "камера Гринсэтера" – из которой никто не выходил, "лошадка Бликс-Крис-Ру" – с которой никто не вставал, и много других веселеньких вещиц, и будет счастливый хохот вот таких вот лейтенантов, и напоследок, в конце этого неминуемого туннеля, "резервуар Тоу-Пена", превосходно превращающий человеческий материал в тонкую пленку биомассы.
Покатый затылок впереди повернулся и тот же знакомый голос воскликнул:
– Вот так сюрприз! Лумис Диностарио!
У него все оборвалось внутри, но внешне он остался совершенно невозмутимым. Он молча взглянул в широкое грубоватое лицо и узнал...
– Здравствуй, Бэк, – выговорил он одним дыханием, когда огромные лапищи уже тискали его в объятиях.
В других обстоятельствах, он, наверняка, обрадовался бы этой встрече.
– Ну, как живешь? Сколько мы не виделись? – вопросы сыпались один за другим, но они не требовали ответа. – Не могу поверить. Да ты ничуть не изменился. Звезда-Мать Фиоль милостива, раз мы встретились. Двенадцать циклов, с ума сойти, – он, наконец, отпустил Лумиса.
Тот только и выдавил из себя:
– А ты теперь в "патриотической полиции"?
– Да, уже третий цикл. Воюю с врагами Империи, как говорится.
– Вот как, – Лумис сразу забыл, что хотел спросить, потому что сзади послышался хлесткий удар – пытали Магрииту.
Пауза затягивалась.
– Ну, а ты где? – снова осведомился Бэк, бывший сослуживец по кличке Точило.
– Фирма "Эйрафт-Инджиран", – ляпнул Лумис первое, что пришло на ум, и поспешил перевести разговор на другую тему. – Воюешь, значит?
Он переборол себя, повернулся и глянул на Магрииту.
– И это твои враги? – сказал он с презрением – так было задумано.
– Да они только на вид овечки, а зубы такие... – произнес капитан не совсем дружелюбно. – Капуцины с брашами им в подметки не годятся. Тех можно понять, они чужаки и им нужна стратегическая территория, а эти, – он мотнул подбородком в сторону Магрииты, – лезут в самую душу. Дай им волю, они сотрут в порошок всех нас, а кого оставят, превратят в покорных им скотов. А сколько в них самоуверенности, одни названия чего стоят: "потрясатели основ", "обратимцы", – Бэк даже плюнул, чтобы показать, как это глупо звучит. – Работка не сахар, но если бы не мы? Как говорится: "Если не я, то кто же?" Да, ты и сам знаешь. А вот ты, наверное, давно забыл наше старое ремесло? Или, все-таки, посматриваешь иногда на медальки? Пыль протираешь? Признайся? – он жизнерадостно посмотрел на Лумиса.
– С тобой мне, конечно, не сравниться, – заявил Лумис, чувствуя, что уже наметил окончательный план, – у тебя, все же, постоянная практика, но кое-что я еще помню.
Он быстро повернулся и, с наслаждением, ударил коленом ниже пояса ничего не ожидающего парня, все еще держащего его за руку, и когда тот, скрутившись калачиком, рухнул на тротуар, оружие было уже в руках Лумиса. Краем глаза он заметил застывшее во взгляде Бэка удивление, и смотревший на него сквозь прицельную планку глаз второго сопровождающего, и услышал, как клацнула ручка кистевого игломета, входя в ладонь Бэка.
– Мельчает народ, – тоскливо сообщил он, отдавая оружие Бэку и никак не реагируя на вдвинувшийся обратно в рукав желтой форменной рубахи миниатюрный игломет, и на то, как тяжело перевел дух бас-капитан спецполиции.
– Это что – допрос? – спросил Лумис, оборачиваясь, с таким удивлением, как будто только что это увидел. – Милосердие, только вредит нашему делу.
Он вплотную подошел к Магриите, не глядя на совершенно сбитого с толку лейтенанта, удивленно лупающего глазами.
– Ты же помнишь, Бэк, как это делали мы? – он сделал ударение на последнем слове и глазами строгого преподавателя глянул на младшего офицера "стражи безопасности".
Тот снова часто заморгал и ничего не ответил.
– Эй, мразь! – гаркнул Лумис на не подающую признаков жизни Магрииту. – Она что, откинулась? – справился он у держащих ее за руки полицейских.
Правый сплюнул, тряхнул женщину за плечо и хрипло ответил:
– Не должна. Вот же дерьмо с Мятой луны.
Они уже почти повиновались, он явно производил впечатлением своей наглостью и панибратством с большими шишками.
– Угу, – неопределенно промычал Лумис и шлепнул ее по щеке, раскрытой ладонью, не слишком больно, но эффектно.
Она открыла слезящиеся глаза и что-то прошептала, но он не расслышал. Можно было убить ее одним, точно рассчитанным, ударом, но тогда бы, он сам оказался на ее месте, и поэтому он только оскалился и заорал:
– Ну, гадюка, ты будешь говорить?!
Она не подыграла ему, не затрясла головой и не плюнула в него, может, просто не поняла, и это было к лучшему, потому что он держался на пределе, он мог сорвать весь спектакль, с на ходу разрабатываемым сценарием. Она все еще смотрела на него своими красивыми поблекшими глазами, когда он ударил ее в живот. Ее разбитые губы скривились в страшной гримасе и он, чувствуя, что все окружающее тускнеет и расплывается, ляскнул прямо по окровавленной щеке еще одну увесистую пощечину. Ему хотелось обнять ее и крикнуть: "Магриита, девочка, это все для тебя, чтобы тебе не было во сто крат больнее, чтобы тебе не пришлось беззубым ртом шептать бессмысленные проклятия и корчиться в "постели новобрачных" под дрессированным шигримиарским леопардом". Но он не проронил не слова, а только с каменным лицом продолжал избивать ее и прежде чем Бэк выкрикнул: "Прекрати, Лумис, черт тебя дери вместе с Мятой луной! Что ты делаешь?", – он уже нанес тщательно взвешенный удар.
– Вот так, ребята, – подвел итог Лумис, хлопая кого-то по плечу, и отошел в сторону, потому что знал: у него в глазах блестели слезы. А в мозгу почему-то вертелась глупая песенка, которую он недавно слышал в блей-баре, когда они были там вдвоем, и откуда-то издалека доносились голоса.
– Жива?
– Жива, бас-капитан, – ответил удивленный голос. – Вот же дерьмо с Мятой, – и опять последовал смачный плевок.
– Слава богу Эрр, – проговорил Бэк и подойдя к Лумису положил ему руку на плечо. – Что это ты? Все-таки, время меняет людей. Я уж, по глупости, подумал, что ты ее того, – он сделал выразительный жест, словно отправляя рукой нечто невидимое в небесную высь. (Жест этот пришел из древних, неизвестной давности времен, когда мудрые кочевники рассудили, что души всех нехороших людей после грешной жизни отправляются на вечную каторгу-искупление, в сторону Мятой луны). – Какой-то ты странный. Извини, я сейчас занят, а то зашли бы в кристаллотеку. У нас в курортном городе удовольствия с электро-наркотиками не запрещены. (Правда, на дому ни-ни). Или, в крайнем случае, бары всегда открыты. Сегодня, вечером я думаю быстро освобожусь: с этой, я надеюсь, большой канители не предвидится, – добавил он. – Тряхнем стариной. Ты как?
– Идет, – кивнул Лумис.
– Где тебя искать? – натурально обрадовано, спросил Бэк. – Посидим, поболтаем, вспомним былое.
– Отель "Бриллиантовая корона"... – он чуть не взболтнул лишнее.
– О, – присвистнул Бэк, – недурно.
– Но, лучше я найду тебя, – присовокупил Лумис, глядя в сторону. – Где это?
Бэк назвал код своего рабочего кристаллофона:
– Так договорились?
– Разумеется.
Лумис пошел по переулку, ничего не видя перед собой, потому что голубой туман застилал глаза и потому, что он знал: Магриита будет умирать еще некоторое время, но когда они довезут ее до тюрьмы, она уже будет холодным трупом. И зря бас-капитан надеется раскрутить сегодня новое дельце, и освободится он гораздо раньше, чем хотел, если, конечно, убедительно объяснит причину досрочного укокошивания арестованной, а нет, так появятся у него дополнительные проблемы. Лумис обогнул спиралогрит и, зная, что его не могли больше видеть с бронетранспортера, молча прислонился горячим лбом к холодному полированному пластику, но глаза его уже были сухими.
23. Исторический срез по живому
Двенадцать циклов в прошлое
Имперские парашютисты
Малиновое солнце стремительно падало к горизонту. Они сегодня были довольны, довольны как никогда, наконец-то Чистюля оставил их в покое. Хотя, честно говоря, с чего бы это быть довольными? Разве лишь с того, что живы и никому до них нет никакого дела, и весь этот сумасшедший, тоталитарный кавардак, где-то далеко и, временами кажется, что его нет вообще. Они даже успели облениться за эти дни, по крайней мере раньше, они бы вряд ли позволили себе вот-так спокойно лежать на драных соломенных подстилках и ничегошеньки не делать. Вот, только Бобр портил умильную картину бестолкового наблюдения заката своим постоянным хождением из угла в угол, цель которого, особенно вкупе с бесконечными причитаниями, была безусловно одна: испортить идиллию сегодняшнего вечера.
– Это же надо, – заявил он уже по пятнадцатому или двадцать пятому разу, – крапс-виски – неслыханное дело. Эти вшивые капы даже не докумекали до такой простой штуки. А вокруг сплошной сушняк крапорбена.
Бобр обвел всех тоскливо-скучающим взглядом. Он явно ждал возражений – возражений не было. Но просто так Бобр, конечно, отступать не мог, может, он встал не с той ноги, а может, просто переспал (за долгие годы военных баталий он привык спать не более двух часов за раз), и ему очень хотелось переброситься с кем-нибудь парой соленых словечек.
Лумис механически отслеживал зрачками фигуру Бобра, озаренную малиновым нимбом заходящего солнца. Посасывая пыльную соломинку, выковырянную из подстилки, Лумис лениво ждал новых тщетных попыток Бобра завязать разговор. В комнате их было шестеро: Бобр, Лумис, Точило-Бэк, малютка Таракан, Бельмо и Крэпстон, ровно половина команды. Всем было скучно, и говорить было не о чем, особенно с Бобром, все популярные темы разговоров: о женщинах, попойках и поножевщинах, были исчерпаны до дна.
– Нет, как все-таки эти капы обходятся без крапс-виски, а? – еще раз спросил Бобр.
– А, по-моему, крапс годится только слабым бабам, – внезапно отозвался Бельмо. – Лично я не уважаю его абсолютно, – Бельмо обвел комнату своим единственным глазом, с видом явного превосходства, этим он показал, что ему наплевать на мнение штурм-капрала по кличке Бобр. Принижения своего "я" Бобр, обычно, не прощал и хотя, наконец-то, выдалась возможность поругаться, он был не очень доволен, с Бельмом было опасно связываться. Поэтому, он не осыпал его с налету грязными выражениями, а смолчал.
– Лично я предпочитаю мирандольский соус и ничто другое, – заявил Бельмо и снова осмотрел всех зрячим глазом.
– От этой слизи мозги выкручиваются шиворот-навыворот и так и остаются, – ответил Бобр, – а вот крапс-виски действительно можно насладиться, правда, Таракан?
Бобр переменил тактику, выбрав другую жертву. Таракан не любил беседы о выпивке и все это прекрасно знали. Его подтрунивали этим, но он не мог ничего с собой поделать, он ненавидел алкоголь лютой ненавистью, по вполне понятной причине: что-то в его желудке было устроено не так, как у всех, его тошнило даже от разговоров, Таракан очень мучился своей неполноценностью.
– Однако, это ты зря, – очень спокойно молвил Бельмо, – крапс-виски это помои и, как я сказал, годны только для тупого бабского организма.
Он опять отсканировал всех взглядом, уперся им в Лумиса и оскалился. Лумис не уважал Бельмо, потому что тот постоянно цеплялся к нему, похоже, завидовал его внешности и молодости, поскольку не имел ни того, ни другого. Он уставился на Лумиса своим правым немигающим глазом, без век и ресниц. Левый глаз отсутствовал вовсе, на его месте была какая-то большая, вся в трещинах бородавка величиной с монету, а вокруг нее громоздились несколько коротких, с четверть пальца, выростов самой неопределенной формы. Лумиса всегда подмывало спросить, как Бельмо лишился глаза. Но он этого не делал, не сделает и теперь. Он отвернулся, ему было наплевать на этот дурацкий спор, ткнулся лицом в солому, вдохнул запах раздавленного клопа и попытался задремать.
– Крапс-виски величайшее достижение цивилизации, – выдал Бобр давно задуманный им аргумент, по его мнению очень веский и стоящий.
Лумису было искренне жаль Таракана, желудок которого уже, наверное, начинал возмущаться. Спор достигал своего апогея и с обеих сторон уже слышались отборные словечки, когда внезапно раздался стук за стеной. Посыпалась доисторически старая штукатурка и ослабленный кирпичной кладкой рык парашют-мастера Босли проревел:
– Эй, говоруны! Двести сорок тарантулов вам в глотку, дадите мне вздремнуть или как?
Все были рады неожиданной развязке.