Пьянка пошла в своем нормальном ритме, то есть "между первой и тридцать второй промежутка нет вообще". Изя помаленьку приходил в себя.
После седьмого (а может, и восьмого, Изя уже не считал) тоста в комнату вломился голый мужик:
- У вас будильника нет?
Глаша походя ткнула огромным странным каким-то пальцем в огромные старинные напольные часы. Мужик с сомнением посмотрел на часы, тоскливо спросил:
- А поменьше?
- Поменьше нет, - с сожалением произнес Фриц, который от выпитого стал плаксивым и сентиментальным.
- Ребята, а вы меня завтра в семь утра не разбудите, а то на работу опоздаю. - Мужик смотрел умоляюще.
- В семь чего? - ехидно поинтересовалась Глаша и снова указала на часы.
Изя проследил за направлением ее руки и только теперь обратил внимание на то, что часы идут в обратную сторону. Секундная стрелка с упорством, достойным стада ослов, перла от пятого деления к четвертому, от четвертого к третьему, от третьего ко второму, дальше к первому, потом на секунду застыла в поисках нуля, и снова продолжила свой ненормальный путь.
Когда Изя вернулся к столу, из-за которого и не выходил, мужика в комнате уже не было.
"Бред какой-то, - подумалось Изе. - И вообще, если это все пьяные глюки, то почему они появились прежде, чем я напился". Изе стало страшно. Он побледнел, позеленел, пошел красными пятнами, затем пробежался по всему спектру и остановился на бирюзовом - своем любимом. Еще страшнее и бирюзовей ему стало через несколько секунд, когда по всему дому пронесся дикий рев. Гость задрожал и обернулся к двери. В проеме застыл огромный силуэт. Тело чудовища покрывала блестящая чешуя, с огромных, в полруки длиной, клыков и в полклыка рук стекала ядовитая слюна. Мелкие глазки пылали злобой, крупные - отсвечивали ненавистью. Изя почувствовал, как волосы зашевелились на макушке, волосы почувствовали, как зашевелился Изя. "Еще чуть, и штаны намокнут", - испуганно пробежало между шевелящимися. Чудище приблизилось, приняло картинную позу и проревело:
- Трепещи! (Мог бы и не предупреждать, Изя и так дрожал как осиновый лист.) Трепещи, ибо смерть твоя пришла к тебе в моем лице. Я Бред Сивкобыл…
Конец блистательной речи потонул в истерическом хохоте. Изя смеялся от души, мстя за пережитый ужас.
- Ты чего? - не понял Сивкобыл. - А ну-ка полчаса бояться!
- Тебя? - сквозь смех прохрипел Изя. - С таким-то имечком?
- Ну вот, опять. - Чудище растеряло всю свою грозность, а заодно и некоторые части тела, но, видимо, решило не собирать их и отрастило новые. - Я такой страшный, а меня не боятся. И главное - из-за чего? Из-за имени. Каждое самое завалящее зло имеет звучное имя: Сатана, Люцифер, Дракула. Даже Фреди Крюгер и тот звучит, а я… Все, ухожу из чудовищ в клоуны.
- Да ладно тебе, - пожалел Изя. - Не расстраивайся. Давай выпьем.
- Наливай, - то ли с горя, то ли с потолка заревело чудище. - Хоть напьюсь, может, полегчает.
Опрокинув пару стаканов, чудище стало еще страшнее, да еще и раздухарилось:
- Сейчас как пойду, - похвалялось оно перед Изей. - Как напугаю!
- Кого?
- Их, - чудище ткнуло лапой в сторону Либерштейна с супругой.
- С таким-то имечком? - усмехнулся Изя.
- Что в имени тебе моем? - пафосно возмутилось чудище.
- Ничего, но только сам же сказал, что имя должно быть звучным и устрашающим.
- И что мне делать? - расстроилось чудовище.
- Не называй имени, - пожал плечами Изя. - Или псевдоним возьми.
- Псевдоним? - заинтересовалось чудище. - Какой псевдоним?
- Звучный. Пердимонокль, например. Или… Ну я не знаю: Кровавый Джек, Черный Ужас, Вася Страхов…
- Это идея, - пьяно заухмылялось чудище. - На ком попробуем?
Бывший Сивкобыл плотоядно оглядел комнату.
- Тренируйся вон, на кошке, - отмахнулся Изя. - Или на собаке, на худой конец.
Сивкобыл повернулся к двузадому псу, пустил слюни и проревел на худой конец:
- Трепещи, ничтожная тварь! Ибо я - смерть твоя, Кровавый Пердимонокль Вася Страхов пришел за тобой.
Эффект оказался сильнее всяческих ожиданий. Бедная собака поджала оба хвоста и бросилась бежать. Правда, в разные стороны. Окрыленное (в прямом смысле) таким успехом чудище повернулось к кошке и повторило тираду. Черная кошка медленно поднялась, вместе с ней поднялась и шерсть на ее загривке, а также иные части тела и органы, причем на разную высоту. Бедное животное от ужаса вспрыгнуло на стол, опрокинув бутылку водки, и выскочило в окно.
Содержимое опрокинутой бутылки медленно растеклось по столу, заливая лежащие рядом книги и карты.
Изя хотел промакнуть лужу, но не успел. Водка молниеносно впиталась в колоду. Иванов подобрал карты и с изумлением и Либерштейнами обнаружил, что лежавшая нижней дама червей выглядит совершенно пьяной. Следовавший за ней пиковый валет смотрелся не лучше. Изя решил разложить пасьянс, и вскоре одна за одной прямоугольные картинки шлепались друг на друга со сладострастными ахами и вздохами.
- Надо же, - заметил Изя. - Все как у людей. Я бы тоже на эту червовую даму без стакана и не посмотрел…
Когда громкость карточных воздыханий превысила все разумные, неразумные и псевдоразумные пределы, Изя брезгливо бросил колоду и вытер пальчики белоснежным кружевным платочком:
- Тьфу! Точно все озабоченные!
- А хошь, мы тебе погадаем? - спросила развеселая бубновая дама, сползая с трефового валета.
- Это идея, - подхватил кто-то, прежде чем Изя успел что-то сообразить.
Карты сами собой перетасовались и разлеглись на кучки. Верхним вывалился трефовый туз. Даже при своем полном незнании карт, Изя знал, что туз треф означает казенный дом. Карты наперебой принялись что-то объяснять, молчание сохранял только туз треф.
- По-моему, ему расклад не понравился, - озадаченно произнесла дама треф.
- Давай попробуем еще раз, - предложила червонная дама.
- Давай, - согласился пиковый король.
Дама дала, и карты переразложились, отпуская шутки и ехидные, а порой и наглые подколки. Последним лег трефовый туз.
- Ты опять? - возмутился Изя.
- Тебя посодют, а ты не воруй, - поведал туз.
- Это трефовый что ли? - вопросил туз бубей. - Погоди, Изя, друг, сейчас мы его закопаем.
Карты собрались в кучу, замельтешили на месте, словно играли в кучу-малу, потом снова разлеглись на столе. На самый верх вылез потрепанный трефовый туз:
- Песню дружбы запевает молодежь, - пропел он не то для Изи, не то для остальной колоды. - Эту песню не задушишь, не убьешь!
- А это мы сейчас проверим, - взревел Изя, схватил туза и разодрал на четыре части.
- Ты что?! - заорали части истончившимися голосами. - Я ж пошутил, дурак! А ты… новую рубашку порвал! Я маме пожалуюсь!!!
Слезно причитая, обрывки туза сбежали в неизвестном направлении. Изя посмотрел на карты. Карты посмотрели на Изю, но без своего трефового собрата новый расклад исполнять отказались. А дама червей даже всхлипнула и поведала, что ей бедняжку Тузика жаль, а Изя скотина, и вообще все мужики скоты и сволочи, а кто не сволочь, тот урод. Изя с горя опрокинул стакан и огляделся. Не увидев ничего интересного, опрокинул еще один и огляделся вновь. После чего решил, что стоит оглянуться еще раза три-четыре. Со стены несся отборный грузчицкий мат. Один из футболистов с воплем "Судью на мыло" засветил последнему в челюсть, другие присоединились, началась драка. Под звонкий смех сатанинской Глаши… То есть, под сатанинский смех звонкой Глаши выло несчастное чудовище:
- А ну-ка, всем полчаса бояться!
- Вот еще, - брезгливо отвечала ему хозяйка. - Буду я всяких Монопердоклей бояться.
- Все! - орало обиженное чудище. - Ухожу из Пердимоноклей в Сивкобылы!
Двулик втихаря, поставив передние задние лапы на стол, тырил что-то еще съедобное, весело болтая одним хвостом и воровато поджимая другой.
Фриц, сидящий в обнимку с десятикилограммовым арбузом, набрал водки в шприц и, напевая "Выпьем за Родину, выпьем за Сталина", вкатил содержимое шприца в полосатый арбузий бок. Довольный арбуз пустил пару пузырей. Довольный Фриц хмыкнул и, пропев "Выпьем и снова нальем", набрал в шприц новую порцию водки.
Часы в углу начали бить девять вечера. Из маленького окошечка с истошным воплем "Ук-ук, ук-ук, ук-ук" выпрыгнула укукшка. Над всем этим хаосом летали пьяные глаза с потрескавшимися от бессонницы жилками и пытались косо посмотреть друг на друга.
Изя с тоской и страхом потянулся за бутылкой.
* * *
"Утро туманное, скатертью дорога", - звучал в голове посторонний голос. Изя повернулся, голос смолк, вернее сказать, растворился в барабанной дроби.
"Однако, как активно меня выставляют", - подумал Иванов и открыл глаза. Никто его не гнал. Он лежал на самой обычной кровати в самой обычной квартире. И барабанная дробь в голове была самым обычным отголоском подступающего похмелья. Изя огляделся и не нашел ничего странного. На стене висели самые обычные плакаты, на столе лежала самая обычная колода карт, которую покрывал самый обычный трефовый туз. Часы тикали, отсчитывая положенные им секунды в заданном направлении. И даже собака, что лежала тут же у кровати, была самой обычной, то есть имела один зад и одну голову. Чертовщина какая. Это дерьмо собачье… Тьфу, точнее сказать, эта собака дерьмовая такая же, как и все прочие. Теперь отчетливо стало видно, что это миттельшнауцер, а вчера можно было только догадываться.
Изя поднялся на кровати, сел. Ему было плохо, значительно хуже, чем вчера, когда он решил заглянуть к Либерштейну. "К кому бы еще в гости нагрянуть?" - подумал он, но, оценив свое состояние, решил остаться там, где проснулся - на кровати. Может быть, потом, когда он придет в себя, то встанет и заглянет в гости к Либерштейнам, благо он и так у них в гостях.
Кстати… Иванов вытащил записную книжку, открыл ее на страничке с буквой "С", переправленной красными чернилами на "3", и подписал под записанной там фамилией Либерштейн: "Глаша и Фриц (семиты-антиаскеты)". Потом подумал и переправил на "аскетов-антиевреев".
Не успел он убрать записную книжку (на самом деле он только сунул ее во внутренний карман пиджака, застегнул пиджак на все пуговицы, затем надел его, подумал и пару пуговиц все же расстегнул), как в дверях комнаты появился один из аскето-семитов. Больше того - один из Фрицев Либерштейнов, что усложняло задачу, так как Фриц Либерштейн аналогов не имел и в самом деле был один.
- Живой? - спросил хозяин.
- С трудом, - пробормотал Изя.
- О! - Фриц обрадовался так активно, что ему пришлось быстро помрачнеть и схватиться за разваливающуюся надвое голову. - Труд - это интересно, - сказал он чуть менее жизнерадостно. - Труд - это замечательно. Кстати, за это можно опохмелиться. Ты как?
- Положительно, - подхватил идею Изя.
- Тогда я за бутылкой в магазин, - сказал хозяин и, опрокинув в себя чудом оставшийся после вчерашней пьянки полупустой стакан, умчался.
Изя слизал последние капли с опорожненного стакана и злой откинулся на спинку кровати. "Вот ведь хозяин! Сам опохмелился, а мне не предложил!"
Подошедшая собака дружелюбно повиливала хвостом. Он сидел на диване и с предвкушением ждал опохмелки, ощупью поглаживая собаку по заднице. По одной из двух задниц…
Авторская благодарность:
Сергею Дорофееву, Алексею Гравицкому, Надежде Агеевой за образы Изи Иванова и обоих Либерштейнов.
Дмитрию Шевченко за образ "голого мужика".
Псу Маку за образ Двулика.
Картам, плакатам, книгам и прочему за образы карт, плакатов, книг и прочего.
Водке "Гжелка" за трезвые идеи.
Всем, кто дочитал до конца, за величайшее терпение.
Отдельная благодарность Льву Толстому, Александру Дюма-отцу, бывшему президенту США Биллу Клинтону и папе римскому Иоану-Павлу за то, что не принимали в этом никакого, даже самого активного, участия.
СПАСАТЕЛЬНЫЙ
ИЗБАВИТЕЛЬ
Когда я вижу сломанные крылья -
Нет жалости во мне, и неспроста:
Я не люблю насилье и бессилье, -
Вот только жаль распятогоХриста.
Владимир Высоцкий
За что же все-таки его схватили? Он ничего не делал предосудительного. Ровным счетом ничего. Он лишь лечил и учил. Избавлял от страданий и недугов, нес свет знаний. И вдруг… Навалились, схватили, поволокли.
Иллар тяжело вздохнул и опустился на ледяные камни пола. Что-то здесь все же не так. Нет видимой причины для того, чтобы хватать человека и судить, судить, судить до одури. Иллар поднялся с полу и прошелся от стены к стене. Всего-то ничего - пара шагов. Вопрос, засевший в голове, вырвался наружу:
- К чему все это? Сколько можно судить? Сперва эти придурки первосвященники, потом Пилат, потом Ирод… Теперь снова темница. Что дальше?
- Дальше снова будет Пилат, - зашевелился в голове давно забытый голос.
Иллар вздрогнул. Он не слышал этого голоса, да, признаться, и не желал его слышать. Этот голос всегда был предвестником крупных неприятностей.
- Так это ты? - мрачно ухмыльнулся Иллар голосу в голове. - Это ты за всем этим стоишь. А я-то дурак и не сообразил сразу.
- То, что дурак, это точно. И не умнеешь. Сколько раз я тебе говорил, что ты стараешься напрасно и не для тех, кто это заслуживает.
- Угу, - хмыкнул Иллар. - А сколько раз ты меня уничтожал, а сколько раз ты меня…
- Самым эффектным, пожалуй, было забвение, - захохотал голос в голове.
- Н-да, только зря старался, все равно помнят. Пусть придумали другое имя, пусть перековеркали саму историю, но помнят. Суть помнят.
- Помнят, - смех в голове смолк. - Зато на скале висеть, поди, не весело было, да и птичка печеночку поклевала, поклевала. Вспомни. Ты свою рожу еще со стороны тогда не наблюдал, а видел бы, как тебя корежило. Хе-хе. И после этого ты утверждаешь, что эти паршивые людишки достойны чего-то?
- Они не паршивые, - взвился Иллар. - И как же ты не понимаешь?! Они не должны страдать! А ты… Да ты просто равнодушное чудовище!
- А ты - сопливый дурак! - загрохотало в черепе. - Сперва я думал, что ты хочешь меня подсидеть. Мне казалось, что ты хитер, но я тебя переиграю, потому что я хитрее. Потом мне стало казаться, что хитрее все же ты. Долго я не мог понять, а когда понял… Нет, ты не хитрый, ты глупый, как тот осел, на котором ты въехал в город.
- Я шел пешком, - возразил Иллар.
- Нет, - снова засмеялся голос. - Ты ехал на ишаке. Они так сказали себе и будут повторять до одури. А хочешь еще посмеяться? На сей раз они назовут тебя моим сыном.
- Не смешно, - буркнул Иллар.
- Почему? По мне, так довольно забавно. Хи-хи.
- Слушай, - спокойно поинтересовался Иллар. - А зачем ты вообще объявился? Посмеяться, поиздеваться?
- Не совсем, - хихикнул голос. - Отрекаться я тебе предлагать не стану. Уже поздно. А вот… Что с тобой делать?
- Утопить в пруду, - посоветовал Иллар.
- Смейся-смейся, - злорадно заскрежетало в голове. - Что с тобой делать - понятно. Погулял тридцать три года и будя.
- Тридцать, - поправил Иллар.
- Они сказали: тридцать три. Но не суть. То, что тебе придется уйти, понятно сейчас всем - от Пилата до ишака, на котором ты въехал или не въехал в город. Но как тебя порешить? Что ты сам предпочтешь? Топить мы тебя не будем, скучно. А вот, может, зарезать? Нет, тоже не то. Потом, одного тут уже зарезали. Еще можно повесить. Представляю себе твою рожу. Эдакие удивленно выпученные глазюки и язык наружу.
Голос громогласно расхохотался.
- Ты ненормальный, - осенила догадка Иллара.
- Я? - засмеялся тот еще сильнее. - Да если в этом мире вообще может быть понятие нормы, то я и только я - единственный эталон и мерило. Или ты забыл, кто я?
- Я помню, - с вызовом бросил Иллар. - Ты жестокое в своем равнодушии чудовище, которое временами спохватывается, что пошли против его воли, и всячески пытается остановить…
- Одного дурака, - перебил голос.
- Единственного, кто осмеливается с ним спорить, - не обратив внимания на колкость, закончил Иллар.
- О! - оживился голос. - Я знаю, как тебя прикончить. Считай, что эта физическая оболочка была твоей очередной ошибкой.
- Почему была? Есть.
- Не долго ей осталось есть, - усмехнулся голос и затих.
* * *
Пилат попытался. И на том спасибо, но этот несчастный человек ничего не мог сделать. Он, в принципе, не мог противиться, даже если и хотел. Иллар пожалел его.
Его и еще двух несчастных вывели на дорогу ранним утром, но отчего-то вокруг живо собралась толпа. Откуда они? Откуда столько людей? Ответа Иллар не знал, но в голове сидела догадка. Почти такая же осязаемая, как недавний голос.
Толпа кричала, толпа требовала крови. Толпа хотела зрелищ. Несчастные люди, подумал Иллар. И он хочет, чтобы они оставались такими же жестокими и невежественными. Да они просто обиженные дети, которые сами не понимают, что обижены.
Его привели на холм, грубо привязали к кресту. Веревки больно врезались в руки. Толпу отогнали, на холме остались три креста и полдюжины охранников с копьями. Солнце, еще не успев разогреться, выглянуло из-за горизонта.