- Ах да, конечно, конечно… Я постоянно забываю, что вы прибыли из иного мира. Но вы, разумеется, никогда об этом не забываете. Хотя, несомненно, ваша жизнь здесь, в Эргенранге, была бы значительно более содержательной, более легкой и более безопасной, если бы вы смогли об этом забыть, не так ли? Да, да. Но вот и мой автомобиль, я велел водителю подождать здесь, в боковой улочке. Охотно бы подвез вас к вашему острову, но я вынужден отказать себе в этом удовольствии, потому что мне необходимо сейчас явиться к королю, а бедные родственники, как говорит пословица, обязаны быть пунктуальными. Да, да! - сказал кузен короля, усаживаясь в маленький черный электрический автомобиль, еще раз, уже через плечо, показав мне в улыбке длинные желтые зубы и пряча глаза в густой сетке морщин.
Я направился на свой остров. Сейчас, когда сошел последний снег, из-под него показался палисадник, и зимние двери, находящиеся на высоте трех метров от уровня земли, останутся закрыты на протяжении нескольких месяцев, пока осенью не вернутся глубокие снега. Около боковой стены дома, среди грязи, остатков льда и торопливой мягкой и пышной весенней зелени, беседовали двое молодых людей. Они стояли, держась за руки. Находились они в первой фазе кеммера. Большие мягкие хлопья снега кружились вокруг них, а они стояли босиком в ледяной грязи, с крепко сплетенными руками, поглощенные собой. Весна на Зиме.
Я пообедал на своем острове, и, когда гонги на башне Реммы пробили четыре, я уже был во Дворце, вполне готовый поужинать. Кархидцы едят четыре раза в день: завтрак, второй завтрак, обед и ужин, и кроме того, беспрестанно что-нибудь жуют и грызут в перерывах между едой. На Зиме не водятся достаточно крупные животные, которые поставляли бы мясо или молочные продукты.
Продукты, содержащие в большом количестве белки и углеводы, - это всевозможные яйца, рыба, орехи и хай некое зерно. Низкокалорийная диета при очень суровом климате; следовательно, нужно часто пополнять запасы горючего. Я привык уже, что здесь едят постоянно, чуть ли не через каждые несколько минут. Еще до завершения этого года мне предстояло убедиться, что гетенцы довели до совершенства не только технологию набивания желудков, но и технологию длительного существования на грани голодной смерти.
Снег все еще падал. Ласковая снежная метель, гораздо более приятная, чем безжалостные ливни недавней оттепели. Я добрел до Дворца в тихом белом сумраке, всего лишь один раз сбившись с дороги. Дворец в Эргенранге, в сущности, представляет собой внутренний город, город в городе, окруженный стенами; это лабиринт дворцов, садов, башен, внутренних двориков, монастырей, воздушных галерей, подземных ходов и казематов - творение многовековой паранойи, воплощенное с большим размахом. И над всем этим возвышаются красноватые мрачные затейливые стены Королевского Дома. Этот дом всегда обитаем, но живет там один-единственный человек - сам король. Все остальные: челядь, чиновники, конторщики, князья, министры, послы, стража и кто там еще - живут в других дворцах, фортах, крепостях, бараках или домах в пределах дворцовых стен. Дом Эстравена, символ особого королевского расположения и милости, - это Угловой Красный Дом, построенный четыреста сорок лет тому назад для Хармеса, самого любимого коммеринга Эмрана III, чья необычайная красота вошла в легенды и который был похищен, изуродован и доведен до помешательства наемниками Патриотической Партии. Эмран III умер через сорок лет, ни на миг не прекращая вымещать свое горе на своей стране, - Эмран Несчастный. Трагедия эта так стара, что ее ужасные подробности стерлись в памяти кархидцев, оставив лишь определенную атмосферу подозрительности и меланхолии, таящуюся в стенах и сумрачных тенях этого дома. Сад был невелик и окружен стеной. Над небольшим прудом склоняли свои ветви деревья серем. В тусклых снопах света, падающих из окон, я видел хлопья снега и нитевидные мешочки спор этих деревьев, падающие вместе с ним в черную воду. Эстравен ожидал меня на морозе с непокрытой головой и без плаща, с интересом наблюдая тайну ночного вторжения снега и спор. Он негромко приветствовал меня и пригласил войти. Я был единственным гостем.
Меня это несколько удивило, но мы сразу же сели за стол, а за едой не принято разговаривать о делах. Впрочем, мое удивление сразу же переключил на себя стол, который был великолепен. Даже непременные хлебные яблоки подверглись волшебным превращениям в руках повара, искусством которого я не мог нахвалиться. После ужина мы пили у камина подогретое пиво. На планете, где самым необходимым столовым прибором является приспособление для разбивания льда, образующегося на поверхности напитков за время еды, начинаешь по достоинству ценить подогретое пиво.
Эстравен, который за едой вел учтивую беседу, сейчас, сидя напротив меня у окна, умолк. Хотя я и провел на Зиме уже почти два года, я был все еще далек от возможности смотреть на жителей Зимы их собственными глазами. Я пытался это делать, но мои усилия приобретали форму окончательного взгляда на гетенца вначале как на мужчину, а потом - как на женщину, чем втискивал его в рамки, совершенно несущественные для его природы, но такие существенные для меня. Поэтому, потягивая дымящееся, изысканное на вкус пиво, я думал о том, что манера держаться за столом у Эстравена была явно женской, - это обаяние, такт и непринужденность, проворство и обольстительность. Может быть, именно эта мягкая, податливая женственность вызывала во мне антипатию и подозрительность к нему? Ведь совершенно невозможно было воспринимать как женщину это темное, ироническое, излучающее силу существо, сидящее рядом со мной в полумраке, слегка рассеиваемом огнем; и в то же время, сколько бы раз я ни подумал о нем как о мужчине, всякий раз чувствовал в этом какую-то фальшь, - в нем, а может, в моем отношении к нему? Голос у него был мягкий, довольно звучный, но не глубокий; это не был мужской голос, но не был это и женский голос… Но что же он говорил?
- Мне очень жаль, - говорил он, - что я был вынужден так долго лишать себя удовольствия принимать вас у себя, но я рад, что между нами уже не будет существовать вопроса о покровительстве.
Это меня насторожило. Без всякого сомнения, до сегодняшнего дня он был моим покровителем при дворе. Не хотел ли он этими словами дать мне понять, что аудиенция, которую он испросил у короля для меня на завтра, завершает наши счеты?
- Я не очень хорошо понимаю вас, - сказал я. На этот раз заметно удивился он.
- Дело в том, - сказал он, помолчав, - что с этого момента я перестаю действовать в ваших интересах у короля.
Сказал он это так, будто ему было неловко за меня - не за себя. По-видимому, факт, что он пригласил меня к себе, а я это приглашение принял, имел какое-то значение, которого я не понимал. Но я нарушал лишь этикет, он же - этику. Сначала я думал только о том, что был прав с самого начала, не доверяя ему. Эстравен был не только хитроумен и могуществен, он был еще и коварен. На протяжении всего времени, что я провел в Эргенранге, именно он меня выслушивал, отвечал на мои вопросы, присылал врачей и инженеров, чтобы они подтвердили, что я и мой король происходят из иного мира, представлял меня людям, с которыми я хотел познакомиться, и людям, с которыми мне нужно было познакомиться, до тех пор, пока постепенно я не продвинулся от роли диковинного существа с неумеренной фантазией до моей теперешней роли таинственного посланца, который должен быть принят королем. А теперь, вознеся меня на эту опасную высоту, он абсолютно невозмутимо сообщает мне, что лишает меня своей поддержки.
- Вы меня уже приучили к тому, что я могу рассчитывать…
- Это плохо.
- Не следует ли это понимать таким образом, что, организуя нашу встречу, вы ничего не сказали королю относительно моей миссии, как вы… - спохватился я вовремя и не договорил слова "обещали".
- Я не мог.
Я был взбешен, но на его лице не было заметно ни гнева, ни желания извиниться. - Могу ли я узнать, почему?
- Да, - ответил он через минуту и снова умолк.
А я подумал, что некомпетентный и безоружный пришелец из другого мира не должен требовать объяснений от канцлера королевства, особенно если он, пришелец, не понимает и, похоже, никогда не поймет изначальной сущности власти и принципов ее функционирования в этом королевстве. Несомненно, это был вопрос шифгреттора - престижа, достоинства, чести и позиции, непереводимого обозначения основополагающего принципа общественного авторитета в Кархиде и во всех остальных обществах на Гетене. А если это так, то мне его никогда не понять.
- Слышали ли вы, что сказал мне король во время сегодняшней церемонии?
- Нет.
Эстравен нагнулся над очагом, достал жбан с пивом и наполнил мою кружку. Поскольку он продолжал молчать, я добавил:
- Я не слышал, чтобы король вообще к вам обращался.
- Я тоже не слышал, - сказал он.
Наконец-то я понял, что я не получу другого знака. Махнув рукой на его бабское интриганство, я выпалил:
- Не хотите ли вы, князь, дать мне понять, что вы лишились королевского расположения?
Думаю, что мне удалось вывести его из равновесия, но он ничем этого не выдал и сказал только:
- Я ничего не хочу дать вам понять, господин Ай.
- Очень жаль.
Он посмотрел на меня как-то странно.
- Что ж, сформулируем это таким образом. Во дворце есть лица, которые, пользуясь вашим определением, пользуются королевским расположением и благосклонностью и отнюдь не благосклонно смотрят на ваше присутствие здесь и на вашу миссию.
"И теперь ты спешишь к ним присоединиться и бросаешь меня ради спасения собственной шкуры", - подумал я, но не сказал этого вслух. Эстравен был придворным и политиком, а я был глупцом, что ему доверился. Даже в раздельнополых обществах политики иногда меняют свои политические взгляды. Уж если он пригласил меня на ужин, то, по-видимому, надеялся, что я так же легко проглочу его предательство, как он его совершил. Сохранение лица, возможность с достоинством выйти из этого положения было гораздо важнее, чем искренность, поэтому я заставил себя сказать:
- Мне очень жаль, что ваша благосклонность ко мне причинила вам неприятности.
Раскаленные угли. Я почувствовал некоторое моральное удовлетворение от своего превосходства, но только на мгновение, Эстравен был слишком непредсказуем.
Он откинулся на спинку кресла, и красноватый отблеск огня упал на его колени, на сильные, красивой формы, хотя и маленькие ладони, на серебряную кружку, в то время как лицо его оставалось в тени; темное лицо, затененное густыми, низко спадающими на лоб волосами, густыми бровями и ресницами, а кроме того, еще и холодной маской учтивости. Можно ли понять выражение, написанное на мордочке кота, тюленя или выдры? Некоторые гетенцы - совсем как эти животные, думал я, - с глубокими ясными глазами, не меняющими выражения при звуках человеческой речи.
- Я сам навлек на себя неприятности, - ответил он, - действиями, ничего общего с вами, господин Ай, не имеющими. Вам, наверное, известно, что у Кархида и Оргорейна есть спорная территория в гористой части Северной Возвышенности, недалеко от Сассинот. Дед Аргавена захватил долину Синот для Кархида, но жители ее с этим не примирились. Много снега из маленькой тучи - и чем дальше, тем его больше. Я оказывал содействие кархидским фермерам, живущим в долине, в переселении за пределы старой границы, считая, что вся эта проблема разрешится, если долину оставить жителям Оргорейна, которые заселяют ее уже более тысячи лет. Несколько лет тому назад я работал в Управлении Северной Возвышенности и познакомился с некоторыми из этих фермеров. Мне не хотелось, чтобы они гибли в пограничных стычках либо были высланы в добровольные земледельческие фермы в Оргорейне. Почему бы тогда не устранить причину спора? Но это, оказывается, была непатриотическая идея. Наоборот, это было проявление трусости, бросающим тень на шифгреттор самого короля.
Его иронические замечания и подробности пограничного конфликта с Оргорейном не интересовали меня. Я вернулся к вопросу наших взаимоотношений. Доверяя или не доверяя ему, я все еще мог чем-нибудь воспользоваться.
- Мне очень жаль, - сказал я, - но это большая неудача, что дело горстки фермеров может лишить всяких шансов на успех мою миссию в глазах короля. В игру входят предметы гораздо более важные, чем несколько миль границ.
- Да, гораздо более важные. Но, может быть, Экумен, раскинувшийся на протяжении ста световых лет от границы до границы, проявит к нам некоторое терпение.
- Стабили Экумена - люди очень терпеливые. Они будут ждать еще сто или пятьсот лет, пока Кархид и весь остальной Гетен не обсудят и не взвесят вопрос о присоединении их к остальному человечеству. Я сам выражаю исключительно мою личную надежду. И личное разочарование. Я думал, что при поддержке князя…
- Я тоже так думал. Ну что ж, ледник не вырастает за одну ночь. - У него, как всегда, наготове была подходящая поговорка, но мыслями он был где-то далеко. Я представил себе, как он манипулирует мной, как пешкой, всего лишь одной из многих, в игре за власть.
- Вы прибыли в мою страну, - произнес он наконец, - в довольно странный момент. Наступают перемены, мы выбираем новое направление. Нет, скорее, мы продвигаемся слишком далеко в том направлении, в котором мы двигались. Я полагал, что ваше присутствие, ваша миссия удержат нас от ошибок, дадут нам совершенно новые возможности. Но в соответствующее время и в соответствующем месте. Все это необычайно деликатное дело, господин Ай.
Окончательно потеряв терпение, выслушивая общие места, я спросил напрямик:
- Вы хотите внушить мне, что сейчас как раз неподходящий момент, несоответствующее время. Может быть, вы советуете мне отменить эту аудиенцию?
По-кархидски моя бестактность прозвучала еще хуже, но Эстравен не улыбнулся и не поморщился.
- Боюсь, что только король обладает этой привилегией, - сказал он спокойно.
- О Боже, ну конечно. Я не то имел в виду. - Я на мгновение закрыл лицо ладонями. Я вырос в открытом, лишенном всяческих барьеров обществе Земли и никак не мог обучиться ни протоколу, ни сдержанности, так высоко ценимой кархидцами. Я знал, что значит король для своих подданных; история Земли битком набита королями, но у меня не было ни малейшего чувства непреложности их привилегий, ни чувства такта впридачу. Я поднял кружку и сделал большой глоток горячего напитка.
- Ну что ж, я скажу королю меньше, чем намеревался сказать, когда рассчитывал на вашу помощь.
- Это хорошо.
- Почему хорошо?
- Вы ведь не безумны, господин Ай. И я не безумен. Но ни один из нас не является королем. Я полагаю, что у вас было намерение с помощью разумных доводов убедить Аргавена в том, что вы прибыли сюда для того, чтобы обеспечить заключение союза между Гетеном и Экуменом. И с разумной точки зрения он об этом уже знает, потому что я ему об этом сообщил. Я изложил ему ваше дело, пытался пробудить в нем интерес к вашей личности. Но делал я это, неудачно выбрав момент. Будучи сам слишком увлечен этим делом, я забыл, что он король и не смотрит на проблемы разумно, а смотрит на них как король. Все, что я ему говорил, по его мнению, означало только одно: что его владычество находится под угрозой, что его королевство - всего лишь пылинка в пространстве, а его величие - пустяк в глазах кого-то, кто правит сотнями миров.
- Но Экумен не правит, он только контролирует. Его могущество - это могущество отдельных государств и планет. Вступив в союз с Экуменом, Кархид будет в такой безопасности и будет иметь такое значение, каких не имел никогда ранее.
Некоторое время Эстравен молчал. Он сидел, вглядываясь в огонь, отражение которого поблескивало на его кружке и на широкой серебряной цепи - знаке его высокого положения. В старом доме царила тишина. Был еще только слуга, который подавал к столу, но, так как у кархидцев не существует ни рабства, ни какой-либо иной формы личной зависимости, людей не покупают, а покупают лишь их услуги, поэтому уже вся прислуга разошлась по своим домам. Такая персона, как Эстравен, должна была иметь где-то поблизости личную охрану, потому что покушения на государственных деятелей в Кархиде весьма популярны, но я никого из охранников не увидел и не услышал. Мы были одни.
Я находился наедине с чужим человеком в стенах мрачного дворца, в чужом, заваленном снегом городе, в самом сердце ледникового периода на чужой планете.
Все то, что я сказал в тот вечер, и вообще, все, что я говорил, прибыв на планету Зима, вдруг показалось мне глупым и неправдоподобным. Как я мог рассчитывать на то, что этот либо какой-нибудь другой человек поверит моим рассказам об иных мирах и иных человеческих расах, о каком-то добродушном правлении, сверхвласти с неопределенными прерогативами, существующей где-то там, в космосе? Все это было нонсенсом, бессмыслицей, абсурдом. Я прибыл в Кархид в странном транспортном средстве и определенным образом отличался от гетенцев физически - да, это требовало объяснения. Но те объяснения, которые я давал, были нелепы и бессмысленны. Сейчас я и сам им не верил.
- Я вам верю, - произнес обитатель чужой планеты, с которым я был наедине, и, казалось, так глубоко погрузился в свою чуждость, что я посмотрел на него с изумлением.
- Боюсь, что Аргавен тоже вам верит. Но не доверяет вам. Отчасти потому, что потерял доверие ко мне. Я ошибся, был неосторожен… Я тоже не имею права на ваше доверие, потому что подвергаю вас опасности. Я забыл, кто такой король, забыл, что в глазах короля Кархид и он - нечто единое и неделимое; забыл, что такое патриотизм и что именно он, король, по определению является совершенным, безупречным идеальным патриотом. Скажите мне, господин Ай, знаете ли вы по своему личному опыту, что такое патриотизм?
- Нет, - ответил я, пораженный силой проявления этой незаурядной личности, внезапно сосредоточившейся на мне. - Не думаю, разве что под патриотизмом вы понимаете любовь к родному краю. Это чувство знакомо.
- Нет, когда я говорю о патриотизме, я не подразумеваю такое чувство, как любовь. Я думаю о страхе. О страхе перед тем, что чуждо. О страхе, который выражается политикой, а не поэзией. Ненависть, соперничество, агрессия. Этот страх растет в нас, он разрастается год от года. Мы зашли по нашему пути слишком далеко. И вы, пришелец из мира, возвысившегося над понятием национальности сотни лет тому назад, пришелец, который не совсем понимает, что я имею в виду, и который указывает нам новый путь… - Он замолчал и через минуту продолжил, снова спокойный, прекрасно владеющий собой, любезный.
- Это из страха я отказываюсь поддерживать ваше дело перед королем. Но не из страха за себя, господин Ай. Я не действую из патриотических побуждений. Есть ведь на Гетене и другие народы.