Грозный генерал выстроил в столовой уйму людей - наряд по кухне, дежурного по столовой, начальника столовой, санинструктора, командира хозвзвода, зампотыла части и пр. - и мрачным требовательным басом спросил:
- Кто видел мышь?
Народ испуганно молчал.
Шеин стал еще мрачнее и еще багровее.
- Я спрашиваю: кто видел мышь?!
Пауза длилась минуты четыре, пока наконец не сдали подорванные алкоголем прапорщицкие нервы начальника столовой.
- Я видел, - выпалил он, предчувствуя беду.
- Ну и как она - большая? - спросил Шеин, слегка смягчившись.
- Да нет. Нормальная. - И прапорщик пальцами показал размер.
- Ясно, - сказал генерал весомо.
И удалился.
И все.
Хотя, если бы я, например, имел такую возможность - слетать на самолете за тридевять земель, чтобы узнать размер некоей дохлой мыши, я, возможно, поступал бы точно так же. Но в тот момент все это показалось мне по меньшей мере странным.
Ну, да, хватит, пожалуй, о наших боевых монстрах. Разминка окончена. Пора перейти к сути.
А что это за суть? Суть - это ты, Элли. Сегодня мне, пожалуй, сложнее, чем было семь лет назад. Тогда, фантазируя и мечтая, я отдавался без опаски волнам интуиции. И я был полностью свободен. Теперь же я вынужден писать с натуры. А тут - и опыт, и мастерство значат много больше, чем интуиция.
Я бы мог сказать себе: "Не обманывайся, Элли придумал ты; продолжай грезить и не беспокойся ни о чем. Та, с кого ты собираешься писать сейчас - живая женщина, она - совсем иное, ее и зовут-то по-другому…" Да, я мог бы так сказать себе. Так мне было бы проще. Но не ложь ли это? Как тогда быть с пятном на левой груди, которое ты называешь "родинкой"? Совпадение? Игра природы? Я готов был бы поверить в такую глупую вероятность, если бы женщины вокруг меня ходили хороводами и менялись еженощно. Но ведь это не так. Ведь я понял, что ты - Элли, только взглянув на тебя. Ты помнишь? Помнишь наш вечерний танец, "танец ломкой слюды" в окружении фосфоресцирующих стен крохотной комнатушки, не имеющей границ? Помнишь "Клуб одиноких сердец сержанта Пеппера", кричащий в межзвездное пространство о Люси с калейдоскопическими глазами? А стук соседа снизу? Жаждущего сна. И как ты удивлялась моей манере говорить с тобой вслух, к тебе не обращаясь (я привык так разговаривать с тобой задолго до нашей встречи); и как я был напуган и обрадован, но больше все-таки напуган, когда увидел это грозовое пятно…
А на улице был снег. Такой, как сегодня. Но я, не выдержав удушья, распахнул окно… и впервые увидел двух белых ангелов, расположившихся на заиндивевших ветках старого тополя напротив. И один из них плакал, другой же, смеясь, точнее, кудахча, успокаивал первого и пытался развеселить его шуткой. И не было больше ни суток, ни секунд. Были льняные покрывала вечера и изумрудное свечение безмерных стен. И я стал бессмертным; ты же оставалась столь юной, столь далекой от рубежа, что практически была бессмертной тоже… И было острое, как лук в глазах, ощущение невозможности удержать все это.
Невозможно?
Почти.
Хотя, в конце-то концов, любая сложность является таковой только при условии конечности нашего бытия. А конечно ли оно - бытие? Или что-то есть потом? За?
Но если поверить в это, придется поверить и в существование Его. Что Он вылепил нас из праха отсутствия чего-либо и из собственного желания…
А почему бы и нет? Ведь создал же я тебя. Я помню, как испугался я, осознав это.
А ты так и не поняла, отчего я вдруг стал другим, ведь ты не знала, что я - твой Он.
Где ты? Думаешь ли обо мне?
Возвращайся скорее, и я дам прочесть тебе этот кокетливый опус. Но ты, пожалуй, заявишь, что мое занудное умничание мешает тебе вволю посмеяться. Ведь ты - дитя удовольствия.
Что ж. Ладно. Специально для твоей забавы я снова отвлекусь и поведаю что-нибудь сугубо… сугубо… пусть так и будет - "сугубое".
Расскажу-ка я о своем вечном верном собрате Юрике. Во-первых, он, по-моему, "дослужился" уже до индивидуального куска повествования, а во-вторых, о нем, слава аллаху, рассказывать без смеха невозможно.
Юрик, как он есть.
Человек он - творческий. Трудно, правда, сказать, в каком именно виде творчества он силен, но дело-то не в этом, правда? Дело в двух основных составляющих гениальности - беспорядочном образе жизни и склонности к парадоксам. Что касается первого, прошу поверить мне на слово: образ его жизни крайне беспорядочен; что же касается второго…
Однажды мы с Юриком купили кальмаров - решили совершенствовать свои кулинарные способности. И вот идем мы по Университетской роще, несем нашу покупку в полиэтиленовом пакете. Вдруг видим: с ветки на ветку прыгает белка. Мне пришла в голову странная мысль, и я поделился ею с Юриком:
- Прикинь, что будет, если белке - рыженькой, воздушной и пушистой показать кальмара - голого, бледного, скользкого и холодного? Наверное еще ни одна белка в мире такого не видела.
Юрик, задумчиво помолчав, ответил:
- Думаю произойдет вот что: от нелепости и нереальности увиденного, белка, в шоке, примется рожать металлические цилиндрики.
В другой раз своеобразная и яркая образность его мышления выразилась так. Мы ехали в трамвае, и я вдруг увидел, что у человека, стоящего рядом, какое-то печально-растерянное и в то же время крайне глупое выражение лица; при чем, задумавшись, он, с этим самым выражением, уставился выпученными глазами в некую абстрактную точку и открыл при этом рот.
Я толкнул Юрика в бок и показал глазами на соседа. Юрик внимательно оглядел его, после чего сказал мне вполголоса:
- Знаешь какое у него выражение лица?
- ?
- Как у птицы, которая наблюдает, как кукушка запихивает ей в гнездо свое яйцо.
Кстати, о трамваях и юриковской бесцеремонности в оных. Однажды он, входя в вышеназванный транспорт, узрел своего старого знакомого. Тот стоял к двери в профиль.
- Ты ли это?! - вскричал обрадованный Юрик. Тот, к кому он обращался, удивленно повернулся в фас, и Юрик обнаружил, что обознался. И тогда он не нашел ничего более уместного, нежели самому ответить на собственный вопрос:
- Нет, не ты! - почему-то злобно процедил он прямо в лицо бедняге-пассажиру и, гордо вскинув голову, прошествовал в другой конец вагона.
А вот и еще один случай, подтверждающий тот факт, что талант Юрика попадать в щекотливо-идиотские ситуации - феноменален.
Прошел сильный дождь, и у Юрика испортился телефон: по-видимому, в кабель попала вода, и произошло замыкание между телефонной и радиотрансляционной проводками. И телефон принялся вещать. Выходило черт знает что. Когда, например, Юрик позвонил мне, чтобы сообщить о случившимся, разговор наш выглядел так:
- Привет, - сказал мне голос из трубки.
- Салют, Юрик; я правильно узнал? - попытался я угадать.
- Ну да, - ответил голос, слушай… наш технический перерыв подошел к концу, и сейчас Иннокентий Смоктуновский продолжит чтение романа Альбера Камю "Чума"… Ладно, я потом позвоню, потому что… были в нашем городе и другие лагеря, и в немалом количестве, но рассказчик не будет о них говорить по вполне понятным причинам…
Короткие гудки.
И вот, после десятка подобных "разговоров", Юрик, совершенно невменяемый от ярости, решил вызвать мастера, кинулся на улицу, нашел автомат и, набрав двузначный номер, поимел следующую беседу:
Приятный женский голос. - Слушаю.
Юрик. - У меня говорит радио.
Голос. - Так. Ну и что?
Юрик. - Как это "ну и что"?! Радио!
Голос. - Вы разговаривать будете или нет?
Юрик (крайне язвительно). - Да я-то поговорил бы. Но у меня уже говорит. Радио.
Голос. - Какое, к черту, радио?!!
Юрик. - Вам лучше знать, какое. Оно говорит и говорит.
Пауза.
Голос. - Молодой человек, вы позвонили на междугороднюю станцию. Вы будете заказывать разговор?
И тут только Юрик сообразил, что в яростных попыхах вместо "08" набрал "07".
Юрик рассказывает о себе: "Всегда терпеть не мог певца, моего тезку Антонова. А тут как-то напился с ребятами, сижу, руки - на столе, голова - на руках. И вдруг слышу - по радио Антонов поет: "…вот как бывает!.." И тут как меня разобрало, как я заплачу, вот ведь, сука, думаю, действительно, как бывает…"
Одна из шуточек Юрика. На пляже подходит к девушкам:
- Девочки, соли не найдется?
Девочки поднимают головы и приходят в ужас от того, какое огромное нечто выпячивается у этого парня из под плавок. Они торопливо копаются в пакетах, протягивают соль.
- Спасибо, - говорит Юрик, вытаскивает из плавок здоровенный огурец, макает его в соль и, хрумкая, величественно удаляется.
Да. Он, конечно, кадр. Но кто не кадр? Так что, хватит, пожалуй, о нем… Хотя, нет. Вот еще два очень коротких рассказика объединенных следующим тематическим триединством: Юрик-зубы-водка.
История первая.
Юрик приглашен на свадьбу. Проистекает она в столовой, на первом этаже, а запасы провианта и спиртного - на втором. В разгаре Юрика попросили принести две бутылки водки. Держа в каждой руке по бутылке, уже изрядно датый Юрик спускался по лестнице, и вдруг, запнувшись, повалился лицом вперед. Что сделал бы в подобной ситуации нормальный человек? Повинуясь инстинкту самосохранения, он вытянул бы руки вперед… Но, не таков наш Юрик! "Ведь водка-то тогда разобьется" - озаряет его, и он поступает так: уже в полете закидывает руки с бутылками за голову…
Бутылки уцелели.
Все без исключения передние зубы Юрика остались на этой лестнице.
История вторая.
Юрик явился к врачу вырвать больной коренной зуб. Врач хотел было сделать ему обезболивающий укол, однако пациент вышел со встречным предложением: "Доктор, давайте, я лучше - по-своему" и вынул из дипломата бутылку.
Доктор поколебался, но, в конце концов, махнул рукой: "Валяйте". И дал Юрику стакан. Тот наполняет его, но не пьет. "В чем еще дело?", - спрашивает врач. "А я, доктор, один не употребляю…" Стоматолог колеблется, затем, приняв, видно, некое решение, смягчается, запирает дверь кабинета и достает второй стакан…
Когда, минут через двадцать, бутылка опустела, врач обратился к пациенту: "Ну как, готовы?" "Готов", - ответил пациент и двинулся к двери. "А зуб?!" - вскричал пораженный врач. "Да ладно, - выходя, бросил Юрик в ответ, - не болит уже…"
Но все, все, все. Больше ни слова о моем бедном друге. Теперь - только о деле.
А о каком деле-то?
Вопрос актуален. В чем-то все же на сей раз "дело" мое проще, чем давеча, хотя и ответственнее. Если в прошлый раз я создавал тебя, то нынче - просто раздаю долги и балуюсь. А под конец обязан показать-таки тебя. Тебя - реальную. И - никаких чудесных превращений. Ибо, как показывает опыт, в мире нет ничего невероятного.
"Динь-Дон-н-н!.." - это звонок в дверь. Это, наверное, ты. Тогда все еще проще. Войдешь, и комната наполнится золотистым мерцанием. И если ты улыбнешься, я напрочь забуду заоконный холод.
Я нетерпеливо распахиваю дверь и… Это еще кто? На пороге - высокий бородатый мужчина с грубым толстогубым лицом, одетый в роскошную волчью шубу.
- Вы кто? - довольно глупо спрашиваю я.
- Я - снежный человек, - отвечает он не менее глупо.
Началось. В прошлый раз - космический пришелец, теперь - снежный человек. Ну что за напасть?! Отчего, стоит мне начать писать о тебе, меня вечно посещают научно-фантастические персонажи? При чем - наибанальнейшие. И наипротивнейшие?
- Ну и чем могу служить? - спрашиваю я как могу неприязненно.
- Стаканчиком не выручишь? - вместо ответа клянчит он. Тьфу ты! Тоже мне, брат по разуму… Представитель затерянной цивилизации…
Я нехотя плетусь на кухню, а когда возвращаюсь, вижу, что мой незванный гость уже восседает в кресле за моим столом. Шубу клочковатую сбросил, и теперь на нем - грубый серый свитер, галифе и яловые сапоги.
- Пишем, значить, - говорит он, похлопывая лапой по листам бумаги на моем столе.
- Слушай, вали-ка ты отсюда, - сразу начинаю я злиться, вертя в руках стакан, который, по-видимому, никому тут и не был нужен, - работать мне надо…
- Э-э, нет, - отвечает "гость", - так у нас разговор не пойдет. Давай-ка сразу определимся. Ты у нас кто будешь? Человек. Человек обыкновенный. Гомо, так сказать, вульгарис. А я вот - человек снежный. Ваши-то с ног сбились, меня ищут. А я к тебе сам пришел. Так какое же моральное право ты имеешь меня выгонять? Не подумал ты это, вульгарис, не подумал. Однако ж, не серчаю я. Так вот, учти: наша с тобой встреча в тысячу раз дороже чем вся эта писанина.
- Почему это?
- Да потому, что человек не желает чувствовать себя во вселенной одиноким.
- А я и не чувствую.
- Не о тебе лично речь, темное ты создание, о народе твоем.
- А может мне на это глубоко плевать?
- Не лги, вульгарис, - укоризненно произнес он, доставая из галифе мутную бутыль, - а стаканчик-то сюда давай. А себе-то, себе? Неси, давай.
- Не желаю я с вами пить, - ответил я, раздражаясь все сильнее.
- Не желаешь, значить? На брудершафт даже не желаешь? Ничего, мы - не гордые. Ежели не хочет вульгарис с представителем иной цивилизации на брудершафт выпить, тот и один выпьет. А ты ведь, между прочем, приглянулся мне. Хочу я тебя сделать посредником меж мирами. Озолотишься! Ведь мы-то - снежные люди - народ великий, не ровня твоему, и недра земные мы насквозь видим. Я вот: приму ледяновки грамм двести и сквозь кору земную - как через стеклышко. С точностью до сантиметра сказать могу - где под нами алмазы, а где и жила золотая… Так что, давай-ка, - закончил он, наполняя стакан, - не бузи, а емкость тащи. Не кочевряжься.
Вот тут-то я и рявкнул на него злобно:
- Пошел вон!
- …Не понял?
- Я сказал: "Убирайся вон".
- То есть, шанс свой ты реализовать не хочешь?..
- Вон.
- Ладно, вульгарис, бывай здоров. Учти только: пожалеешь ты еще об этом.
И, надменно вздернув свой картофельный сизый нос, он удалился из моей квартиры.
Я с удовольствием захлопнул за ним дверь.
Вот так. Хватит уже. Со злости я хапнул стакан ледянки, и непривычный, но приятный холодок растекся по всему моему нутру.
И вдруг я увидел тебя. Увидел через стену своей квартиры, через стены разделяющих нас домов, через обшивку троллейбуса, в котором ты стоишь (садиться - холодно).
Эх, снежный человек, снежный человек! Не зря я почувствовал сразу, что ты - хам и обманщик. Оказывается, весь особый талант твоего "великого народа" - единственно в этой жидкости.
Стоп. Но почему же, в таком случае, я вижу не золото через земные недра, а тебя, Элли?..
Понятно, все понятно. Каждый видит то, что он любит… И мне стало жалко этого снежного беднягу. А, да черт с ним, я потряс головой и, стараясь не отвлекаться, стал внимательно разглядывать тебя. И вдруг обнаружил, что при желании, способен видеть тебя и через пальто, и через блузку… Вот они - те самые "пятна грозы"… Правда, сама ты, вопреки очевидности, утверждаешь, что, де, я вписал их в рукопись уже после нашего знакомства. Да как это может быть, если она даже опубликована до того, как мы встретились?! А?
Кроме того, как быть с сувениром? Я полез в стол. Действие "ледянки", по-видимому заканчивалось, так как я видел тебя все менее четко. А к тому моменту, когда извлек из стола, смахивающий на кусок фирменного мыла небольшой прямоугольный предмет, ты и вовсе исчезла. Но я еще успел увидеть, что троллейбус подошел к нашей остановке, и ты вышла из него.
Ну вот как объяснить его существование? - думал я, вертя "космический трофей" в руках, а потом потряс его. И услышал: "…вот как… снить… сущест… ние?"
Так-то!
Динь-дон-н-н!!!
Сейчас-то уже точно - ты. Я торопливо прячу удивительный предмет обратно в стол. В конце концов, если честно, я вовсе не хочу, чтобы ты всерьез поверила в то, что тебя создал я. Да и вообще - это дело темное.
Я спешу к двери.
И я распахиваю ее.
Ты, светясь удивительными сказочными лучами, входишь в комнату.
И вдруг начинают тикать поломанные лет пять стоявшие часы.
И как всегда после разлуки, хотя бы и недолгой, я явственно чувствую в воздухе запах предгрозовой озоновой свежести. И мне кажется, что с минуту на минуту грянет раскатистый переливчатый гром, и в окно ко мне заглянет молния с такими же как у тебя электрическими глазами, хотя я и знаю, что это - бред, что за окном - пурга…
И ты говоришь мне:
- Привет.