Дорога вывела Тобора к сопке, над которой не спеша курился синий дымок. Неповоротливые клубы подсвечивались снизу языками пламени – издали оно казалось мирным и неопасным.
Время от времени Тобор останавливался, производил рекогносцировку, включая круговое наблюдение, затем двигался дальше, и следом неуклюже прыгала тень, огромная и угловатая.
Продвигаясь, Тобор собирал информацию о пройденном пути. Людям, которые пойдут за ним, будет легче…
Спиралевидный путь загибался все круче. На сопке ничего не росло, только сухие неприхотливые кустики кое-где умудрялись удерживаться в мельчайших трещинах породы.
– Марсианский вереск. Обстановка чужой планеты, – пояснил старший инженер полигона, перехватив вопросительный взгляд альпиниста.
За перевалом открылся прямой путь к кратеру вулкана.
Экран изнутри налился светом.
В глубине жерла перекатывались тяжелые волны лавы, и Суровцеву на миг почудилось, что в лицо пахяуло зноем, словно он находился там, рядом с Тобором.
Робот шагнул еще, и два передних щупальца повисли над пропастью. Мелкая базальтовая крошка, потревоженная тяжелым Тобором, двумя тоненькими струйками потекла вниз. Достигнув поверхности лавы, струйки мгновенно превратились в два облачка пара. Тобор внимательно наблюдал, как, вспухая, два облачка постепенно сливаются в одно.
– Остановите Тобора! – нарушил хрупкую тишину зала взволнованный тенорок альпиниста. – Разве вы не видите, что в таком состоянии кратер ему не перепрыгнуть?!
– Я не имею права и не собираюсь вмешиваться в ход испытания, – подал неожиданно голос представитель Космосовета, но считаю, что товарищ прав: Тобор может погибнуть.
Раздался шум голосов.
– Тобор не сможет как следует оттолкнуться – у него щупальце повреждено! – выделился голос вестибулярника.
У Суровцева перехватило горло. Ерзая в кресле, словно оно было утыкано шипами, на одно из которых напоролся Тобор, Иван с ужасом чувствовал, что сейчас свершится непоправимое. Если Тобор, не сумев перепрыгнуть кратер, свалится в лаву, он неминуемо погибнет.
Но дать Тобору команду, снестись с ним по радио – значит автоматически аннулировать результаты испытаний, целиком перечеркнуть их.
Тобор уже изготовился к прыжку. Он мог прыгнуть в любое мгновение.
Теперь все смотрели не на экран, а на Петрашевского: от него одного зависело решение.
– Испытание продолжается, – спокойно сказал Аким Ксенофонтович и пожал плечами.
– Послушайте, Аксен! Ой, извините, Аким Ксенофонтович, как мальчишка смешался на мгновение вестибулярник. – Неужели вы не видите? Тобор же еле на щупальцах держится. В таком состоянии он и до середины пропасти не допрыгнет!..
Петрашевский пожевал губами.
– Видите ли, товарищи… – начал он. – Вы понимаете не хуже моего: если я сейчас дам команду Тобору не прыгать, сойти с дистанции, это будет означать нулевую оценку испытаний. Скажите, положа руку на сердце: неужели наша многолетняя работа – на такую оценку? Я считаю, она заслуживает большего.
– При чем тут рука, при чем сердце? – загорячился вестибулярник, и, как всегда в минуты сильного волнения, у него сильнее обычного прорезался кавказский акцент. – Речь о том, что Тобор погибнуть может!..
– Ну, нет! Тобор не погибнет. Я верю в Тобора! – веско, с расстановкой произнес Аким Ксенофонтович.
Слушая в эту критическую минуту шефа, Суровцев поражался не столько тому, что он говорит, сколько тому, как он это делает: спокойно, невозмутимо, вроде бы даже нарочито медлительно. Будто дело происходит не на автономных решающих испытаниях, когда Тобор подчиняется только командам собственного мозга и в любую секунду может произойти непоправимое, а на очередном институтском семинаре.
Только по тому, как побелели пальцы Петрашевского, сжимавшие поручень кресла, можно было догадаться, что сейчас происходит в душе старого ученого. И тут же Суровцев – бог весть по какой ассоциации – представил себе, какую боль сейчас испытывает Тобор в поврежденном щупальце: отключать болевые ощущения робот, естественно, не имел права до окончания испытаний.
Между тем Тобор будто очнулся от забытья, в которое привело его созерцание пропасти. Видимо, прежде чем ее форсировать, он решил исследовать окружающую местность.
Сопка мерно подрагивала – это хорошо было видно на экране. Тяжелые серные испарения просачивались сквозь мельчайшие трещины и расщелины в породе, они вырывались наружу, словно перегретый пар из прохудившегося котла.
"Недурная иллюстрация к Дантову аду", – не к месту мелькнуло у Суровцева.
Кратер вулкана походил на ствол гигантской допотопной пушки, которая вот-вот готова выстрелить.
Отойдя на несколько метров от кратера, Тобор приблизился к одиночной скале, которая торчала, словно зуб, посреди озерца застывшей магмы.
Дальнейшие действия Тобора отличались загадочностью. Он потрогал зачем-то верхушку скалы, затем обхватил ее щупальцем и с силой рванул, выломив изрядный кусок базальтовой породы. После этого Тобор, примерившись, точно рассчитанным ударом о скалу разбил обломок выломленной породы на две примерно равные части. В каждой половине было, машинально прикинул на глазок недоумевающий Суровцев, килограммов по полтораста, никак не меньше.
– Чего это он, Ваня? – спросил альпинист, схватив Суровцева за руку. – Спятил, что ли?
Но ни Суровцев, ни кто-либо другой из ученых, сидящих в сферозале, не мог бы ответить на вопрос альпиниста.
Впрочем, у Суровцева через несколько секунд мелькнула догадка, но она показалась старшему воспитателю Тобора настолько дикой, что он не решился поделиться с коллегами своими соображениями.
Верхушка сопки, на которую дорога вывела Тобора, представляла собой небольшое овальное плато, продырявленное посредине жерлом вулкана.
Тобор зажал в каждом из передних щупалец по только что добытому увесистому обломку и начал пятиться назад, к самому краю площадки, прочь от огнедышащего, беспокойно клокочущего вулкана.
– Неужто спасовал Тобор? – спросил разочарованно альпинист.
Суровцев покачал головой:
– Не думаю.
– Почему же он уходит от пропасти?
– Наверно, чтобы набрать пространство для разгона.
– А обломки для чего ему? – продолжал допытываться альпинист.
– Видимо, для прыжка.
– Нашел, Ваня, время шутить!.. – обиделся альпинист. Камни ведь мешают Тобору… Вес увеличивают…
– Гляди, гляди!.. Сейчас сам поймешь, – схватив альпиниста за руку, быстро прошептал Суровцев. – Если только моя догадка верна…
Тяжело разогнавшись на щупальцах, свободных от груза, Тобор оттолкнулся от края кратера и взвился в воздух. Уже в полете он вытянул оба щупальца с обломками далеко вперед. Так вытягивает руки пловец, прыгая с вышки.
– Что сей сон значит, коллега? – спросил Аким Ксенофонтович. – Камень на шею – и в пруд? Эффектный способ самоубийства?..
Суровцев не успел ответить.
В прыжке Тобор стал медленно заводить щупальца с грузом назад.
– Теперь понял, – буркнул Петрашевский. – Молодчина!..
Тобор с силой отбросил прочь от себя оба обломка. При этом увеличились и скорость, и крутизна параболы, которую он описывал. Это ясно было видно при замедленном воспроизведении прыжка.
Альпинист вскрикнул: распластанный осьминог не дотянул нескольких сантиметров до края пропасти. Однако он сумел дотянуться до нее освободившимися от груза щупальцами и намертво присосался к горной породе.
– Уф! – выдохнул представитель Космосовета, судорожно комкая блокнот.
Пока Тобор висел, раскачиваясь над пропастью на двух передних щупальцах, камеры проследили путь обломков скалы, которые в прыжке отбросил робот. Камни рухнули в бурлящую лаву, подняв два огненных всплеска.
Наконец, собравшись с духом, Тобор подтянулся на щупальцах и выполз на слегка приподнятую, словно бруствер окопа, кромку жерла…
Экран погас, но еще несколько секунд люди сидели молча, под впечатлением увиденного. Затем повскакивали с мест, загомонили, обмениваясь впечатлениями, обсуждая странное поведение Тобора на последних этапах испытания, и в особенности финальную сцену.
Представитель Космосовета протиснулся к Петрашевскому и крепко пожал ему руку.
– Поздравляю, Аким Ксенофонтович! – сказал он, свободной рукой засовывая блокнот в карман.
– Благодарю, – ответил устало Петрашевский. – Только поздравлять нас, собственно, не с чем.
– Не нужно скромничать, – ободряюще улыбнулся представитель Космосовета. – Сегодняшние испытания были для Тобора не из легких. Быть может, вы перенасытили их? Один вулкан чего стоит… Понимаю, конечно, вы блеснуть хотели. Что делать? Все мы люди, все человеки. Но начинать, видимо, следовало с меньшего…
– Тобор на учебном полигоне и не такие препятствия брал, произнес Суровцев срывающимся голосом. – У нас есть, в конце концов, кинопленка…
– Миленький Иван Васильевич! – обернулся к нему представитель Космосовета. – Можно подумать, что мы не просматривали ее… Да не будь этой кинопленки, разве Космический совет пошел бы на нынешние испытания? С тем, что было, никто ведь не спорит. Мы говорим только о том, что есть. Лично я думаю, – обратился он к Петрашевскому, – что у Тобора имеются какие-то конструктивные недоработки. Они-то и сыграли свою роль в сегодняшних испытаниях.
Петрашевский и представитель Космосовета медленно продвигались к выходу, окруженные группой людей. Ученые подавленно молчали. Каждый ждал, что представитель Космосовета произнесет роковые слова…
– Не ждал, не ждал, друзья, Совет такого афронта от вас, – вздохнул представитель Космосовета. – Вы только на штрафное табло посмотрите!..
– Уважаемый коллега прав, – неожиданно поддержал его Аким Ксенофонтович. – Счет на штрафном табло явно не в нашу пользу.
– Прибедняться вам нечего, – сказал представитель Космосовета. – Институт проделал определенную работу, и немалую. Это видно невооруженным глазом. Даже с конструктивными недостатками, в которых вам предстоит еще разобраться, он сумел дотянуть до конца сегодняшних испытаний…
– На троечку, – вставил Аким Ксенофонтович. Казалось, ему начало доставлять какое-то горькое удовольствие хаять собственное детище.
– Всяко бывает, ничего не попишешь, – сказал представитель Космосовета. – Я провел не один десяток испытаний белковых систем и могу засвидетельствовать: на решающем экзамене случаются самые необъяснимые казусы. Что поделаешь, слишком сложные это системы. А уж ваш Тобор в особенности. В практике синтеза живой материи такого еще не бывало.
Они вышли из сферозала и расположились в фойе.
– Каковы же ваши выводы, уважаемый коллега, учитывая все неполадки в пробирной палатке? – спросил Аким Ксенофонтович подозрительно спокойным тоном.
Суровцев, знавший старика, понимал, сколько стоит ему деланное спокойствие.
Собеседник Петрашевского потер массивный подбородок.
– Лично я думаю, – осторожно начал он, словно ступая по тонкому льду, – что модель "Тобор Первый" задумана институтом интересно. Видимо, есть смысл продолжать начатую работу. Обо всем увиденном я доложу Большому космическому совету. Думаю, товарищи со мной согласятся.
Альпинист оказался расторопнее всех. Он взял стопку бумажных стаканчиков, наполнил их из автомата кофе и теперь оделял каждого ароматным напитком. Суть происходящих разговоров он не очень-то понимал. Ему казалось, что с Тобором все в порядке: худо-бедно, но препятствия он все преодолел, а коли так, есть ли смысл вникать в детали? И еще он подумал, что за несколько дней разлуки успел здорово соскучиться по Тобору, огромному, плотному и в то же время легкому – то ли существу, то ли машине. С Тобором он крепко сдружился на Тянь-Шане, во время альпинистской практики, которую белковый завершил столь успешно.
– Значит, Тобор не полетит на Бета Лиры? – упавшим голосом спросил вестибулярник.
– Пустой разговор, – сказал представитель Космосовета, сделав глоток кофе. – Экспедиция на Лиру, как вы знаете, почти сформирована, корабль принят технической комиссией, так что счет до старта идет, можно сказать, на часы и минуты. Конечно, подвели вы их со своим Тобором, но что делать? Будем искать другой выход.
– У меня есть все протоколы учебных испытаний, – шагнул к нему Суровцев. – Я могу доставить их к вам в гостиницу сегодня же.
По тону своего друга альпинист понял, что происходит что-то неладное, и, опустив поднос со стаканчиками на кресло, начал напряженно прислушиваться к разговору, который все более накалялся.
– Протоколы учебных испытаний? – недоуменно заморгал представитель Космосовета.
– Да, все протоколы, – упрямо мотнул головой Суровцев, – а также микропленки, и данные аэрофотосъемки учебных поисков, и…
– Простите, Иван Васильевич, – перебил его представитель Космосовета, – я не совсем понимаю, зачем мне все это нужно.
– Из этих данных вы увидите, что даже в самом сложном поиске, двенадцатой степени трудности, который проводился накануне нынешних злосчастных испытаний, Тобор не набирал и десятой доли штрафных очков, которые нахватал сегодня.
– Когда мы проводили последнюю прикидку, Тобор превзошел самого себя, – добавил вестибулярник.
– В эти протоколы можете селедки заворачивать, – отрезал представитель Космосовета. Он резким движением поставил недопитый стаканчик кофе на подоконник, так что коричневая жидкость выплеснулась на розовый пластик. – Вы ведь сами видели, как проходили сегодняшние испытания. С каждым часом Тобор вел себя все хуже, все неувереннее.
– Но он преодолел все препятствия, – напомнил Суровцев.
Представитель Космосовета кивнул.
– Преодолел, вы правы, – согласился он, – но сделал это на пределе своих возможностей. А если он загубит звездную экспедицию, в которую его пошлют, тогда что? В комнате воцарилось тяжелое молчание. Помрачневший альпинист подумал, что, как ни крути, логика на стороне представителя Космического совета. Но, пожалуй, уж слишком они приуныли, зеленогородцы. Испытания-то ведь еще не закончены. Завтра третий, заключительный день. Тобор соберется, как говорится, с духом и все наверстает…
– Что ж, нам остается, товарищи, подвести итоги, – нарушил паузу представитель Космосовета.
Словно подслушав мысли альпиниста, Аким Ксенофонтович произнес:
– Не слишком ли рано, уважаемый коллега, итоги подводить? У нас еще сутки в резерве.
– Ну, вот мы и подошли к главному, – сказал представитель Космосовета. – Нужны ли они, завтрашние испытания? Я лично думаю, что нет. Он обвел взглядом погрустневшие лица ученых и продолжал: – По-моему, счастье, что Тобор не погиб сегодня, свалившись в вулкан. А завтра испытания еще похлеще. Так следует ли подвергать его ненужному риску? Вы не хуже моего знаете стоимость этой белковой системы.
– Я категорически против прекращения испытаний, – негромко, но веско произнес Петрашевский.
– А если Тобор погибнет? – сощурился представитель Космосовета. – Вы представляете, чем рискуете?
– Знаете, уважаемый коллега, без риска не было бы прогресса, – сказал Аким Ксенофонтович. – Землю до сих пор населяли бы стаи обезьян, перепрыгивающие с ветки на ветку. Да и при таких прыжках приходится рисковать, вот ведь какая штука получается-то!..
– Ценю ваше остроумие, академик, но мне кажется, в данном случае оно неуместно, – сказал представитель Космосовета и побарабанил пальцами по подоконнику.
– Ну, почему же неуместно? – возразил Петрашевский. – Между прочим, без риска Юрий Гагарин не взлетел бы в космос 12 апреля 1961 года.
– Я требую прекратить демагогию!.. – покраснев, высоким фальцетом прокричал представитель Космосовета. – Властью, данной мне, я прекращаю дальнейшее проведение испытаний!
– Хочу вам напомнить, коллега, что мне тоже дана кое-какая власть, – сказал Петрашевский.
Они стояли друг против друга, словно два петуха, готовые к бою.
Первым опомнился оппонент Петрашевского.
– Ох, Аксен, Аксен, горячая головушка, – произнес представитель Космосовета, и в его устах прозвище, данное академику изобретательным Тобором, прозвучало настолько неожиданно, что Суровцеву показалось, будто он ослышался. – Мы сколько с вами знакомы, Аким Ксенофонтович? – продолжал представитель Космосовета. – Лет тридцать? Да, пожалуй, никак не меньше.
– Пожалуй, – согласился Петрашевский.
– И всегда, сколько помню, вы голову готовы сунуть под топор.
– Готов, если этого требуют интересы дела, – упрямо боднул воздух Аким Ксенофонтович.
– Интересы дела! – повторил представитель Космосовета. Можно подумать, что я, – ткнул он себя пальцем в грудь, только о собственном благе пекусь.
– Не знаю, не знаю, дорогой коллега, – пробурчал Аким Ксенофонтович.
– Кстати сказать, зря вы меня, милый мой Аксен, "дорогим коллегой" честите. Право, я этого не заслужил.
– Зря так зря, – охотно согласился Петрашевский. – Так что, проводим завтра завершающее испытание Тобора?
– Боже, ну до чего вы настырны, академик, – досадливо поморщился представитель Космосовета. Он уже не казался Суровцеву таким моложавым, как в полутьме сферозала, а выглядел постаревшим и обрюзгшим.
– Под мою ответственность, – сказал Петрашевский.
– Господи, ну до чего человек неразумный, – покачал головой представитель Космосовета и величаво оглянулся, словно призывая в свидетели всех, кто безмолвно слушал их спор. Мне ли говорить, во сколько обошелся государству Тобор? Его стоимости достаточно, чтобы выстроить целый городок в пустыне… Ну зачем вам, друзья, горячку пороть? Разберетесь сообща, в чем там дело, устраните неполадки, доработаете модель и тогда выходите снова на испытания, милости просим!
– Тобор конструктивно исправен, и мы завтра же докажем это, – отрезал Петрашевский.
– Слова, слова… – протянул представитель Космосовета. А знаете что, друзья мои? Давайте-ка оставим вопрос открытым до утра. Я вновь просмотрю все материалы, прикину… Вы уж мне все материальчики подкиньте, – обратился он к Петрашевскому. Тот кивнул с озабоченно-просветлевшим лицом.
На улице было сыро. Осенний ветер гнал по асфальту опавшие листья. Вечерело, и разноцветные пластиковые дорожки, бегущие к дальним куполам зданий, начинали наливаться светом.
– Какая роскошь – открытый мир!.. – пробормотал вестибулярник, плотнее запахиваясь в плащ.
Люди двигались плотной озабоченной гурьбой, над которой, казалось, незримо витало облако усталости, разочарования и недоумения.
Суровцеву асфальта не хватило, и он шагал прямо по увядшей траве, влажной от поздней свинцовой росы.
Альпинист шел молча, не вступая в разговор, временами становившийся общим. Наконец, улучив момент, он нарушил внезапно возникшую паузу:
– Прошу извинить… Я, конечно, не специалист, в биокибернетике мало чего смыслю… Но, по-моему, никто еще не сказал о главном в сегодняшних испытаниях!
Все обернулись к говорившему, и альпинист, преодолевая смущение, пояснил:
– Вы только о недостатках Тобора толкуете… А как он через вулкан перепрыгнул?! Это ж додуматься только!
– Такая уж наша доля, молодой человек, изъяны выискивать, – вздохнул представитель Космосовета.
– А Тобор и впрямь интересно прыгнул, – вступил в разговор молчавший до сих пор инженер. – Вы так запрограммировали его, Иван Васильевич? – обернулся он к Суровцеву.
– Отнюдь, – покачал тот головой.