- Дисковидных видимо-невидимо в бухте с малоприятным названием Холерная, - навёл её на цель Беркут. - Видите вон ту сопку? - спросил он, показывая на зелёный гребень, поросший скрюченными дубками. - К ней ведёт тропинка. Она огибает сопку, спускается в небольшой распадок и вновь забирается на гору, ту, дальнюю, голубую. Оттуда видна бухта. Спускайтесь прямо по склону. Так выйдет короче. Только снимайте с себя клещей…
Об этих клещах - переносчиках энцефалита - Светлана слышала ещё в Москве. Дело, конечно, не очень весёлое. Но случаи энцефалита были довольно редки, и она особенно не беспокоилась, хотя чувствовала к клещам понятное отвращение. Она пошла в сопки, взяв лишь кусок хлеба с солью, флягу с водой и неизменный "комплект номер один": ласты и маску со шноркелем . Сначала дорога была ясно видна. Чёрная колея со следами протекторов и оленьих копыт вела в рощу широколистного маньчжурского дуба. Мутное небо неожиданно прояснилось, и зелёный распадок ожил. В папоротниках и высокой полыни заскрипели цикады, затрещали кузнечики и сверчки. Всё засверкало, запахло буйно и остро, как в день творения. Радужными нитями обозначались фермы хитроумных паучьих конструкций. Огромные мохнатые крестовики живее стали укутывать в серебристые коконы пёстрых бабочек.
В тени прохладной рощи её одолела мошка и какие-то рыжие широколапые мушки с недоразвитыми крыльями. Сначала Светлана приняла их за клещей и стала отдирать от шеи обеими руками. Это даже вынудило её остановиться. Но борьба была явно неравной. Успокоившись и сообразив, что мелкие мушки всё же существенно отличаются от клещей, она перестала обращать на них внимание. Дорога пошла по болотцу. В чёрных жирных ямках тускло блестела мазутоподобная вода. Прыгая с кочки на кочку, Светлана поняла, что заблудилась. Кроме оленей, тут вряд ли кто до неё проходил. Очевидно, тропа осталась слева. Но олений путь вёл на вершину сопки самым коротким путём, и она не придумала ничего лучше, как полезть прямо в гору. Потом ей объяснили, что так ходят либо люди, всю жизнь проведшие в горах, либо беспросветные невежды. Песенку "умный в гору не пойдёт, умный гору обойдёт" следовало рассматривать в качестве прямого наставления для путешествия в сопках, где котловины и седловины чередуются по закону апериодической синусоиды. Избрав путь бывалого горца и часто припадая на четвереньки, Светлана добралась, наконец, до самого верха. Те искореженные ветрами дубки, которые виднелись снизу, росли, как оказалось, на узкой террасе, метрах в пятидесяти от верхней точки. Если, конечно, она не перепутала сопку…
Ветер дул здесь с неистовой силой. Волокна тумана неслись мимо и гибкими прядями струились над плоскими, как на японских картинах, верхушками деревьев.
Море зеленело далеко внизу. Памятуя наставление Беркута, Светлана осторожно стала спускаться почти по отвесному склону. Ветер постепенно утих, облачный туман остался вверху, да и спуск сделался более пологим. Но тут она вновь обнаружила, что окружавшее великолепное разнотравье очень напоминает болото. Огромные осокори чередовались с невидимыми ямами неизвестной глубины. Под ногами журчал ручей, который тоже никак не удавалось разглядеть.
На кочках росла гигантская осока, тускло-золотые лилии и невиданные ирисы: синие, фиолетовые, чёрно-лиловые.
Звук ручья говорил о том, что он прыгает по камням. Она нащупывала эти камни ногой и перескакивала с них на ближайшие кочки, которые, как её когда-то учили, были единственно надёжными на болотах. К этому времени иллюзии, что именно этот путь ведёт к Холерной бухте, начали рассеиваться. Спуск опять сделался почти отвесным. Идти сразу стало легче, потому что на такой крутизне не удержится ни одно болото. Действительно, вскоре ручей обнажился во всей каменной красе, а кочки сменились привычными папоротниками и лещиной. С трёх сторон высились синие горы, а впереди бухали ещё невидимые сверху валы. Это тоже внушало подозрение. На широкой песчаной полосе волны должны ласково и полого накатываться. Только теперь Светлане стало окончательно ясно, что она ушла в сторону от бухты, где, по отзывам, был самый лучший на земле пляж. Против ожидания, она не огорчилась. Полной грудью вдыхала ветер с моря, пила глазами очарование волнистых далей.
Зелёные склоны казались совершенно плюшевыми. Местами этот плюш, как и положено, лоснился, кое-где был вытерт до белизны. Стали попадаться гранитные валуны, поросшие золотистыми, как засохшие чернила, лишайниками и сухим мхом. Иногда серые гранитные глыбы казались обтёсанными и сложенными в простейшие фигуры. Тогда они напоминали дольмены. Небо над головой клубилось мощными, крутого замеса облаками, прорезываясь вдруг бездонной синевой холодного и пронзительного оттенка. В довершение картины в небе парила на воздушных потоках какая-то чёрная царственная птица, а качающиеся травы поглаживали выбеленный на солнце олений скелет. Это напоминало одновременно и Рериха, и Васнецова. Северная мощь, друиды и викинги. Рунова радовалась, что забрела в этот странный распадок, столь непохожий на почти тропическое великолепие окружающей природы.
За мёртвым, искореженным дубом пошли каменные нагромождения. Ручей тут вырывался на волю и как-то боком стекал в море. Гранитная стена в этом месте была чёрной и влажной. В трещинах росли какие-то причудливые создания с холодными мясистыми листьями голубого и розового цвета.
Две сопки сближались здесь и каменным хаосом обрывались вниз. Это там бухали и свистели волны. Карабкаясь среди гранитных, сглаженных временем валунов, она смогла наконец увидеть то, что творилось внизу.
А творилось там нечто несусветное. Настоящая дьявольская круговерть. Только тот, кто знает, что такое каменные гроты на конце выдающегося в океан мыса, может представить себе эту дикую и страшную красоту. Волны врывались в открытый всем ветрам грот. С пушечным грохотом разбивались они об осклизлые камни и опадали в базальтовую ловушку, сгущаясь из тумана и пены, в малахитовую воронку, которая со свистом разглаживалась, превращаясь в смиренную чёрно-серебряную воду. Но не успевала эта вода просочиться сквозь каменные нагромождения и заплеснуть в сумрак базальтовых арок, как налетала другая, курящаяся холодным туманом, ещё более яростная волна. И всё опять повторялось. От начала мира и до скончания веков.
Лишь в отлив море отступало, обнажая широкую полосу отмели, и мелкие крабы с шелестом падали в каменные трещины.
В камнях Светлана нашла ещё один олений скелет. Солнце и солёная вода сделали его невесомым и хрупким. Он рассыпался при первом прикосновении.
Светлана с жадностью съела хлеб, запила водой, показавшейся упоительно сладкой, и попыталась определиться.
Очевидно, желанная бухта лежала или справа, или слева от грота. По воде туда ничего бы не стоило добраться. Разумеется, в отлив. Теперь же подобная попытка могла кончиться весьма плачевно.
Однажды её мытарило в море в таком же каменном мешке. Она вырвалась оттуда с закрытыми глазами, так как маску разбило о скалы и острые осколки комариными жалами прилипли к лицу. Было то на Чёрном море, на фоне куда менее величественных декораций. Вспоминался и ещё один случай на берегу Аравийского моря, когда ей едва удалось вырваться из подводного каньона.
Оставался только один путь - через сопки.
Рассудив так и этак, Светлана решила пойти направо. Тому были свои причины. С горы она заметила там бухту с белой окантовкой пены и серой полосой песка. И вообще, ей казалось, что так будет ближе к станции. Умопомрачительно захотелось есть. К обеду она явно не поспевала, но голодного человека совершенно инстинктивно тянет к дому, даже если он знает, что ничего там не получит. Поэтому Рунова вновь выбрала самый короткий путь и, вместо того чтобы подняться прежней дорогой по заболоченному распадку, как муха на небоскрёб, полезла через седловину. Временами она совершенно распластывалась на этом обдуваемом с моря склоне, обеими руками вцепляясь в траву. Боясь, что её унесёт в океан, она старалась держаться гранитных валунов, где можно было надёжно зацепиться.
По гребню седловины уже не росли дубы. Только каменные клыки да молочные плёнки летучего тумана. Был он очень узок, этот гребень, и быстро переходил в такой же, как и подъём, крутой спуск. Зато по правую руку виднелась станция, а по левую - дубовая поросль, лиловый дым болотных трав над широкой луговиной и, очевидно, желанная песчаная бухта.
Лишь теперь Рунова решилась прибавить шагу. Спустившись по склону несколько вкось, она обошла стороной значительную часть болота.
Те тридцать-сорок метров заболоченного луга, что пришлось всё же преодолеть, в расчёт не шли. Уж что-что, а болота Светлана знала отлично. И все эти лютики, хвощи, водосборы и осоки были для неё открытой книгой. Не так уж сложно научиться выбирать путь по характеру растительности. Если хорошо знать, где что растёт, можно пройти почти любое болото. Может быть, только за исключением чарусы. Но чарус на Дальнем Востоке нет. Они встречаются лишь в средней полосе.
Продравшись сквозь последнюю заградительную полосу осоки, Светлана спустилась в совершенно пустынную бухту. Только след от чьей-то палатки, какой-то обгорелый столб и раковины от печёных мидий напоминали о том, что на земле есть люди. В море широко и лениво вливался ручей. Справа от него берег был каменистый, слева - песчаный. Вдоль линии прибоя тянулась тёмная полоса выбросов. Чего только там не было! Скрюченные ленты высохшей морской капусты, рыжие мочалки саргассов, филигранные, как купола мусульманских мавзолеев, скелеты ежей и до неузнаваемости преображённый морем хлам - следы цивилизации.
Из любопытства она разгребла кедами кучу, обнаружив самые разнообразные предметы. Здесь были высушенные морские животные, стреляные гильзы, деревянные, источенные червями обломки, обрывки сетей. Всё перемалывало, всё нивелировало море. При желании за какой-нибудь час можно было собрать целую коллекцию поплавков. Вот правильные прямоугольники легчайшего дерева с чёрными японскими иероглифами (слова молитвы о рыбацком счастье), вот окисленный в морской воде пенопласт со словами "Made in…" (творение высокомолекулярной химии), вот скреплённые деревянными колышками пластины драгоценного пробкового дуба (древнейший продукт цивилизации, который, как и сотни лет назад, изготовил какой-нибудь бедняк, а вот и кухтыль из бутылочного стекла, сработанный стеклодувом Владивостока. Где-то в открытом океане разыгрались тайфуны и штормы. Порвали сети. Разнесли по волнам эти поплавки бог знает куда. Нет, наверное, такой песчаной полоски, где бы не валялись они в гниющих кучах. Не просто достаётся человеку рыба! Трудное это дело - лов в океане, наверное.
Пористые куски пенопласта и белые ноздреватые камни столь живо напомнили Светлане Андреевне буханку хлеба, что горячая спазма больно сдавила горло. До станции отсюда было часа полтора ходу, не меньше. Зато в камнях вдали устья ручья находилась колония морских ежей. Недолго думая, Светлана вошла в воду и набрала полный полиэтиленовый мешочек. Добрую половину она выпотрошила, вылизывая оранжевые мазки. Остальных, сделав соскоб, выбросила обратно. Микроскопические порции икры голода не укротили. Поплавав немного в маске, Светлана вынесла на берег с полдюжины мидий Грэя. Это был уже провиант посолидней. Если черноморская мидия весит обычно граммов пятьдесят, то эти исполины бывают и в два и в три килограмма.
Недаром мидия - важный промысловый объект. Конечно, дальневосточные гиганты грубее и жёстче черноморских. Но за количество часто приходится платить качеством. В огромную консервную банку едва влезает пара небольших мидий. Они довольно вкусны, эти консервы, не хуже копчёных мидий, которых подают во владивостокских ресторанах. Но их не сравнить с нежной черноморской мидией, которую знатоки едят сырой прямо у моря.
Светлана всегда ела мидии сырыми и не собиралась делать исключений для моллюсков Грэя. За это ей и пришлось изведать всю горечь познания, причём в самом прямом смысле слова. Чёрное море наполовину опреснено. Его солёность редко превышает восемнадцать промилле. Солёность Японского моря в два раза выше. Это средняя солёность Мирового океана. Поэтому содержащаяся в черноморской ракушке вода лишь подчёркивает пикантность блюда, тогда как теперь после первой же съеденной гигантской мидии Светлана ощутила пожар в груди. Бросившись к ручью и рухнув перед ним на колени, она погрузилась с головой в холодную, кристально чистую воду, но, сколько ни пила, сколько ни полоскала горло, жжение не проходило. Недаром в старинных романах о потерпевших крушение моряках рассказывается, что страдающие от жажды люди принимались пить морскую воду - и сходили с ума. К сожалению, поучительные эти рассказы вспомнились ей слишком поздно.
Нет, решила она, очнувшись после очередного полоскания, в Японском море мидии надо печь или варить, на худой конец промывать в пресной воде.
Морскими ежами и мидиями сыт не будешь. Голод властно звал возвратиться на станцию. Обед там с двух до трёх. В десять минут четвёртого кухня пустеет. Шёл уже шестой час, и поэтому Рунова могла надеяться лишь на чашку кофе у себя в бунгало и, конечно, на ужин в восемь часов.
Оставалось одно - поскорее отправиться в путь, причём по кратчайшей линии. Благо оставалось перевалить лишь одну невысокую сопку. Невесомая от голода, она достигла вершины гораздо раньше, чем рассчитывала.
До биостанции Светлана добралась к самому ужину. Она еле держалась на ногах и мечтала только о том, чтобы поскорее залезть в спальный мешок. Острота голода притупилась, и можно было ограничиться стаканом сладкого кипятка. Но когда она, миновав столовую и лаборатории, поднималась на свою сопку, её окликнул Серёжа Астахов:
- А я вас поджидаю, Светлана Андреевна! Секретарь райкома приехал, - указал он на стоявший на дороге "газик". - По вашу душу. Будет разговор.
- А откуда он узнал про меня? - удивилась Светлана.
- Я ему позвонил… Вы, конечно, не ужинали?
- И не обедала тоже.
- Вот и хорошо, - обрадовался Астахов. - Слегка перекусим, поговорим. Пётр Фёдорович с гостинцем приехал…
На веранде их встретил плотный мужчина с красным, обветренным лицом и выгоревшими волосами.
- Наливайко, - представился он, крепко пожав Светлане руку. - Вы уж извините, что мы тут без вас распорядились.
- Превосходно распорядились! - засмеялась Светлана, с удовольствием озирая накрытый стол, увенчанный горой дымящегося чилима на дюралевом подносе. - Я не заставлю ждать…
Обрушив на себя весь запас нагревшейся за день воды из душевого бака, она наскоро причесалась, не прибегая к косметике, облачилась в хризолитовое вечернее платье, которое на всякий случай захватила с собой из Москвы, и с показной скромностью явила себя гостям.
- Это я понимаю! - оценил Пётр Фёдорович. - Что скажешь, профессор? - обратился он к припоздавшему Неймарку. - Кинозвезда! - И уже совершенно будничным тоном объявил: - Значит, план такой. Завтра вы все прибываете ко мне, и мы отправляемся в Приморский. Потом переночуем и с утра поедем по району.
- Спасибо, это очень заманчиво, но меня ждут на острове Попова, - отказался Неймарк.
- А чего там ты не видал, на Попове? Рыбокомбинат? Так у нас их здесь много. И в Приморском, и тут, рядом.
Действительно, с того берега бухты доносилась музыка. На рыбокомбинате справляли День рыбака. Пётр Фёдорович приехал прямо оттуда.
- Не в том дело. На острове приступают к изучению воспроизводства морских объектов…
- Они там только приступают, а мы уже давным-давно делаем.
- Да, наши ребята там давно работают. Хотя и без особого успеха, - сказал Сергей. - Ведь в плане института искусственное разведение какой-то там мидии занимает скромное место.
- Во! Он знает, - оживился секретарь райкома, - мы же были там в тот год. Ты, конечно, само собой, поедешь, - кивнул он Астахову.
- Ты когда на Попов собирался? - обратился Пётр Фёдорович к Неймарку.
- Дня через два, но завтра я хотел начать с ежами…
- Да подождут твои ежи! Разве они быстро ходят или плавают? Сидят ведь на месте.
Неймарк, таким образом, был обезврежен.
- Мне некого оставить вместо себя на станции, - покачал головой Сергей. - Мой заместитель уехал, а…
- Зато приехал твой научный руководитель Гуськовский. Он и останется. Мы уже обо всём договорились. И вообще, как вам не совестно, гусары? Дама согласна, а вы чего-то мнётесь. Ну как, устроилось? - хитро прищурился секретарь.
- Как будто у тебя когда-нибудь что-то не устраивалось, - проворчал Неймарк, выбирая себе чилим покрупнее.
- А уж чилимами угостим тебя, Александр Матвеевич, каких ты и не видел! С ладонь! Вопросы есть? - теперь он обращался только к Светлане.
- Я бы всей душой, - смутилась она, - но ведь едва в работу влезла. Так много надо ещё увидеть.
- Где же ещё смотреть, как не у нас? Во-первых, олени. Одного молодняка двести тысяч голов. А сколько пантачей? Кроме того, норка. Белая, чёрная, каштановая. Это же красота, норка! Я уж не говорю про море. Недаром они здесь свою станцию построили. Знали, где строить, хитрецы. Через год-другой её и не узнаешь. Вон новый корпус, красота!
- Окна застеклить не можем, - пожаловался Астахов, - стекла нет.
- После поездки обсудим это дело, - кивнул ему Пётр Фёдорович. - Будет стекло, хитрюга.
- Вот теперь у меня есть все основания ехать, - рассмеялся Сергей.
- Я считаю, что вам просто необходимо ехать, - сказал Неймарк.
- Я очень рассчитываю на вас, товарищи, - секретарь райкома умоляюще прижал руки к груди. - У нас же обширные планы: гребешок, мидия, устрицы, о возрождении трепангового промысла подумываем… А ребята какие? Энтузиасты, герои, одно слово - марикультурщики!
- Как-как? - улыбнулась Светлана. - Марикультурщики?
- Что? - подмигнул ей Петр Фёдорович. - Переиначили на свой лад иностранное слово! Ничего! Главное, что они очень гордятся новой своей профессией. Требуют даже создать свой отраслевой профсоюз… И ведь будет когда-нибудь такой, непременно будет!.. Пока же им нужно помочь, дорогие мои учёные. Они ж в собственном соку варятся, своим умом до всего доходят. Вы уж подскажите им, что к чему.
- Это прямая наша обязанность, - сказал Неймарк.
- Вам у нас понравится, - гнул свою линию Петр Фёдорович. - Условия просто уникальные. Одна беда - людей не хватает. Считаем каждую семью. И строительство ведём медленнее, чем хотелось бы. Вот даже пришлось поставить корабль, "Азия" называется, на прикол под общежитие. Много надо строить. И здесь, в Троице, нужна стоянка судов на сто. Незамерзающая же глубоководная бухта. Судоремонтный завод нужен, техникум для подготовки кадров, плавучий док для современных судов. Всё это у нас запланировано. Завод по сушке кальмара уже строится. Такой сушёный полуфабрикат не теряет своих качеств, и приготовить его легко. Будем выпускать в красных целлофановых мешочках, как жареную картошку у вас в Москве. А то, я погляжу, замороженный кальмар не очень покупают.
- Не привыкли, не знают, как приготовить, - сказал Неймарк.