Лебедева с надеждой смотрела на неторопливо приближающегося арата с арканом на длинном шесте. Ей ещё не приходилось встречаться со столь доподлинным, можно даже сказать, образцово-показательным сыном степей. Коричневое от загара лицо пожилого монгола, его зорко прищуренные глаза и удивительно симпатичные морщинки понравились Анастасии Михайловне чрезвычайно. Отметила она и синее, тронутое копотью костров дэли, и сапоги с загнутыми кверху носками, и богатую, украшенную чеканным серебром сбрую. Под стать ей было и огниво, подвешенное к наборному поясу, и длинная с серебряным запальником трубка.
Прислушиваясь к степенной беседе, которая завязалась между Сандыгом и пастухом, когда его послушная лошадка вошла по брюхо в ручей, Лебедева уже представляла себе, как сядет, поддерживаемая железной рукой, на круп и сказочной принцессой, с достоинством ступит на спасительный берег. Но ничего подобного не случилось. Поговорив минут десять с Сандыгом, словно они встретились где-нибудь на улице, странствующий рыцарь столь же медлительно и невозмутимо удалился.
- Куда это он? - обеспокоенно спросила Анастасия Михайловна, провожая всадника долгим взглядом.
- Машину искать, надо думать, поехал, - ответил Лобсан.
"Как всё просто в нашем мире, - мимолетно подумала Лебедева. - Персиваль отправился за тягачом".
Через полчаса их вытащил за задний бампер присланный пастухом "газик".
- Мы спаслись, - коверкая слова, возвестил Сандыг. - Выпить надо за это. У тебя есть чего?
Лебедева развела руками.
- Очень жалко, - осуждающе поцокал языком неунывающий шофёр.
Сбросив одежду, он расстелил её под горячим солнцем и занялся двигателем. "Волга" ещё продолжала изливать мутные ручьи. Анастасия Михайловна была уверена, что после подобной бани машина ни за что не тронется с места. Но, к её удивлению, мотор прочихался и завёлся.
- Теперь совсем спаслись, - подытожил Сандыг, энергично прогазовывая.
- Поедем кружным путём, - сказал Лобсан, устраиваясь рядом с Лебедевой.
- Как знаете, Дугэрсурэн, вам виднее.
- Вы же хотели посмотреть керекссуры , Анастасия Михайловна?
- Да, очень.
- Теперь это можно будет сделать. В урочище Цаган-Убеген есть такие. Нам почти по дороге.
Мысленно разбирая пережитое приключение, Лебедева подумала о том, что воспринимала происходящее как бы со стороны, не ощущая непосредственно нависшей угрозы, и потому, наверное, не ведала страха. Очевидно, в глубине души она столь безоглядно полагалась на своих внешне беспечных, но таких чутких и доброжелательных спутников, что ни разу не усомнилась в благополучном завершении небольшого дорожного инцидента.
- Скажите, Дугэрсурэн, вы, если не ошибаюсь, выполняли дипломную работу как раз по этому региону? - внезапно спросила Анастасия Михайловна, перескочив в мыслях на занимавшую её проблему. - Вы, конечно, привлекали данные гидрогеологии?
- А как же иначе?
- И помните особенности?
- В точных цифрах едва ли, но общую характеристику хорошо помню. Воды в основном гидрокарбонатнатриевые, высоко минерализованные, горячие…
- А как насчёт растворённой органики? Фенолы, например?.. Меня очень интересуют фенолы.
- Нет, насчёт фенолов ничего сказать не могу, Анастасия Михайловна, - ответил после продолжительного раздумья Лобсан Дугэрсурэн. - Извините.
- И радиоактивность не помните?
- Радиоактивность повышенная.
- Крайне интересно, как любит выражаться наш вождь и учитель Корват, крайне… Жаль только, что насчёт фенолов у нас с вами некоторая неясность.
- Можно запросить материал, Анастасия Михайловна. Как прибудем на место, я сразу же…
- Разумеется. - Она задумчиво опустила веки. - Но мне сейчас интересно. Идея, знаете ли, наклёвывается. И, на мой взгляд, вполне конструктивная.
Лебедева умолкла, шлифуя и совершенствуя мелькнувшую в голове мысль. Определённо ей удалось нащупать какую-то, пусть даже второстепенную, но всё-таки связь между флюидами и вмещающей их железосодержащей породой. Красноцветные глины, подземные воды, нефть, газ - всё это была единая система, которую следовало брать лишь в комплексе. Иначе всё распадалось на разрозненные элементы, замыкалось в непроницаемую скорлупку.
Захваченная внутренней напряжённой работой, она не заметила, как машина, махнув прямиком через степь, осторожно вползла в плоскодонную котловину, поросшую жёсткой выгоревшей травой.
- Здесь, Анастасия Михайловна, - благоговейно понизив голос, промолвил Лобсан.
Лебедева приблизилась к окружённому торчащими из земли глыбами, грубо обтесанному гранитному обелиску. Густая, неровная тень от него муаровой лентой пересекала поле, далеко забежав за окружность, отмеченную гранитными зубьями. Это было похоже на циклопические солнечные часы. Но, проникаясь непостижимым мгновенным озарением, Анастасия Михайловна уже знала, что истинное предназначение каменного сооружения неизмеримо обширнее и глубже. Она что-то такое читала о Стоунхендже, о прочих менее знаменитых обсерваториях каменного века и приблизительно догадывалась, что видит перед собой не только храм, где справлялись загадочные мистерии, но некую вычислительную машину, календарь, по которому отсчитывали свои вехи светила.
Её волновала не историческая загадка сама по себе, а скорее личная причастность к всеохватному мировому процессу, который всякий раз проявлял себя по-иному: звёздами в непроглядной ночи, трепещущей радугой, кованой медью заката. Смыкавшие суровый круг зубья как бы вобрали в себя и ширь небес, и таинство Зодиака, вернув им терпкий забытый привкус языческих тризн. Каждый камень здесь был самоцелен, и каждый камень походил на надгробье.
- Что это? - едва слышно спросила она, хоть и не ждала ответа, потрясённая до глубины души.
- Великий батыр и его дружина, - вполне буднично разъяснил Сандыг. - Так старики говорят.
Анастасия Михайловна только головой покачала.
Подойдя к обелиску, она увидела высеченные на нём рунические письмена. Почти такие же, как ей открылись однажды на замшелой скале возле каменных лабиринтов Карелии. И здесь, и там ощущалась ускользавшая от сознания глубинная суть, беспощадная, вещая… При мысли о том, что никто и никогда не сумеет прочесть эти тайные глубоко процарапанные знаки, становилось как-то не по себе.
Плотное облако, холодно вспыхнув окрайкой, наползло на солнце и погрузило долину в густую тень. Повеял холодный пронзительный ветер, погнав через степь вырванную с корнем верблюжью колючку. Обелиск почернел, погасли его непрочитанные руны, а выбеленная сухая трава засветилась голубоватым, нежным, как пух, свечением. И так тихо сделалось в мире, что Анастасия Михайловна услышала взволнованный стук своего сердца. Ей настолько захотелось вдруг увидеть мужа, прижаться губами к головкам детей, что даже слёзы навернулись.
- Поедем, - прошептала она, пряча переполненные глаза.
На другой день, трясясь на вездеходе, Лебедева рассказывала, разумеется с юмором, о своих похождениях Северьянову.
- Зачем тебя туда понесло? - возмутился Дмитрий Васильевич, когда она поведала ему о некоторых подробностях переправы. - Ты отдаёшь себе отчёт в своих поступках? Вас могло перевернуть к чёртовой матери!.. И машину жаль.
- Но ведь обошлось без инцидентов. - Анастасия Михайловна благонравно потупилась. - Я, конечно, ужасно перепугалась, но не показала и вида. Ты меня хвалишь?
- Мы о чём с тобой договорились, Тася? - непривычно менторским тоном осведомился Дмитрий Васильевич, постукивая пальцем по откидному столику с картой. - О чём, я тебя спрашиваю? - Он закусил губу и прикрыл глаза.
Вездеход покачивало, всё вокруг дребезжало, и Лебедевой показалось на миг, что Дима не просто переигрывает подобающую случаю роль, но совершенно всерьёз клокочет от злости. Она не знала, что его жестоко терзает боль в желчном пузыре, расходившемся от постоянной тряски.
- Что с тобой? - Она отчуждённо взглянула на него.
- Сильных ощущений захотелось на старости лет? - Он задержал вдох, видимо совсем её не слушая. - Беда мне с тобой, больше никуда не поедешь.
- Опомнись, Дима, - нахмурясь, предостерегла Анастасия Михайловна. - Не перегибай. Проявил трогательную заботу, и ладно. Давай лучше о деле поговорим.
- Прости, мать. - Он шумно выдохнул и облегчённо помотал головой. - Схватило чегой-то… Так о чём мы с тобой ведём речь?
- Тебе плохо?
- С тобой мне всегда хорошо. - Северьянов отёр со лба холодный пот. - Значит, вытянули вас за одно место на берег? Считай, что тебе повезло и, ради бога, не лезь во всякие дыры. Договорились?
- Я учту твои пожелания, Дмитрий Васильевич.
- Вот и прекрасно. А дальше что было?
- Дальше ни-че-го, - отчеканила Лебедева. Рассказывать о потрясении, испытанном при виде рунических мегалитов, окончательно расхотелось.
- Ни-че-го, - повторил за ней Дмитрий Васильевич. - Это ты верно сказала. Иногда я сам удивляюсь, до чего у нас, бродячих людей, странная жизнь. Вечно в дороге, всегда в пути. Всё остальное лишь промежутки. Ни нормальной семьи у нас по существу нет, ни налаженного быта. Едим всухомятку, живём мечтами о возвращении. Даже подумать как следует и то некогда. Всё мимолётом. Отсюда и вечное наше верхоглядство, пристрастие к авантюрам, инфантилизм.
- Это что-то новое, - Лебедева с удивлением взглянула на Дмитрия Васильевича. Она знала его много лет, но таким, как сейчас, видела впервые. - Насчёт дороги я, быть может, с тобой и соглашусь. Мы, если хочешь, даже думать привыкли от одного телеграфного столба до другого. Что же касается всего остального - извини, не понимаю. Инфантилизм какой-то ещё выдумал!
- Скажешь, нет? - он хитро прищурил глаз. - Взять хоть тебя. О возрасте деликатно умалчиваю.
- И правильно делаешь.
- Но ведь ты до неприличия инфантильна!
- Чушь.
- Генеральша, доцент, а всё Тася! - Северьянов засмеялся. - И через тридцать лет такой останешься. Как вас зовут, бабушка? - прошепелявил он, скорчив смешную рожу. - Тася!
- Так это для тебя, - не выдержав, фыркнула Анастасия Михайловна и добавила со значением: - Ди-ма!.. Надеюсь, мы всегда будем друг для друга Димами и Тасями? - подчеркнула она, согнав улыбку. - Сколько бы нам ни было лет.
- Да, конечно… Как там Светка? Ты давно её не видела?
- Ужасно! - Лебедева виновато всплеснула руками. - Всё дела, понимаешь, дела, наша вечная московская закрученность… Она, конечно, совершенно правильно сделала, что ушла от этого скобаря, но, по-моему, это здорово её подкосило.
- Ничего, - Северьянов успокоительно покачал головой. - Перемелется - мука будет, надо дать ей время зализать раны. Вы, девочки, живучи, как кошки.
- И не стыдно?
- Ни капельки. А всё потому, что я, мать, всегда обо всех помню. Я, да будет тебе известно, Светке сюрприз приготовил.
- Какой?
- Не скажу. Это пока тайна.
- Даже от меня?
- Просто сглазить боюсь, Тася.
- Тогда и вправду лучше молчи.
- Ты когда хочешь улететь?
- Первым же самолётом.
- Отчего так торопишься? Мы ведь даже с тобой и не загуляли как следует. В пятницу будет приём на правительственном, так сказать, уровне. Оставайся.
- В Москве догуляем, у меня дети, семья… Соскучилась, понимаешь. А работу свою я, Дмитрий Васильевич, выполнила, теперь слово за твоими геологами.
- Да знаю я, как ты работала, - отмахнулся он с обычной небрежностью. - Все уши прожужжали: "Анастасия Михайловна", "Анастасия Михайловна"… Венгры от неё без ума, чеха она очаровала. Суперзвезда, а не женщина.
- Да, я такая.
- Но твоему Дугэрсурэну я выдам по первое число. Голову откручу прохиндею!
- Не смей, Дима! Он ни в чём не виноват. Я сама напросилась.
- Но зачем? Зачем тебя туда понесло? Там же ещё конь не валялся. Даже буровую не завезли.
- Если честно, не знаю. Дурацкая любознательность. Хотелось порасспросить на месте, самой во всём разобраться. А если уж быть до конца честной, я поехала из-за керекссуров. Иной возможности увидеть их у меня не было.
- Так ведь не твоё это дело, Анастасия Михайловна! Не твоё. Ишь туристка выискалась на мою голову.
- Ты целиком и полностью прав, Дима, но так уж вышло, прости. К тому же во всей этой кутерьме есть и своя хорошая сторона. У меня появилась идея.
- В самом деле? Ещё до анализов, до всего? - Северьянов заинтересованно поднял брови, но вездеход в это время опять крепко тряхнуло, и он опять сжался, обозначив желваки, не думая ни о чём, кроме чашки горячего сладкого чая. Термос, перекатывавшийся в железном желобе, был безнадёжно пуст.
- Думаю, что кое-что смогу сказать тебе ещё до анализов, - твёрдо пообещала Лебедева. - Подниму материал, проверю как следует, посоветуюсь с Игнатием Сергеевичем. Если всё действительно пойдёт так, как мне кажется, то я выдам тебе диагностический признак. По крайней мере косвенный.
- И на том спасибо.
- Значит, мы обо всём договорились?
- Конечно, все материалы будут направлять на кафедру на твоё имя… У меня к тебе ещё одна маленькая просьба, Тася… В конце лета мы устраиваем у себя в СЭВ совещание по известной тебе проблеме. Я бы хотел, чтобы ты выступила.
- Если будет с чем.
- А это уж от тебя зависит, золотце. Одним словом, я на тебя крепко рассчитываю.
XVI
Над Приморским кружил устойчивый антициклон, и солнце палило немилосердно. Проплавав около двух часов в маске в подводных "цехах" комбината, Светлана Рунова не заметила, как сожгла спину. Пришлось занять у заводских водолазов тельняшку. Она хоть и стесняла с непривычки движения, зато согревала в холодных слоях, вклинившихся узкими полосами.
Все нужные ей пробы диатомовых и планктона Светлана взяла, но Юра предложил осмотреть мидиевые садки, и она, преодолевая озноб, снова полезла в море. Отказать "водяному человеку" было никак невозможно, да и самолюбие не позволяло. Юра чутко страховал её снизу, каждый раз поднимаясь навстречу, когда она чётким заученным движением шла в глубину. Забрав очередную пробу, он провожал ныряльщицу дружелюбным взмахом руки и зорко следил, пока не исчезало за трепещущим зеркалом золотистое пламя волос. Плавала Светлана Андреевна виртуозно, и Юра прощал ей пренебрежительное отношение к аквалангу.
В воде обросшие гроздями мидий канаты напоминали обугленные столбы. Светлане казалось, что она скользит вдоль запутанных ходов сгоревшего лабиринта, где остались одни искореженные колонны, ещё поддерживающие эфемерную, отмеченную точками поплавков кровлю, откуда струился неверный раздробленный свет. Призраки завладели затопленным пепелищем. Где-то в тёмных углах клубились, подобрав осыпанные бляшками щупальца, спруты, растворяясь в мутном сиянии, всплывали пульсирующие купола медуз. Даже суетливые жадные рыбки, сновавшие вдоль ракушечных друз, казались похожими на рогатых химер.
Светлана попробовала было поиграть с крохотным чудовищем, да жаль - не хватило дыхания.
Конечно, с аквалангом было бы куда сподручнее, но утром сжатый в баллонах воздух чуть не довёл её до дурноты. Явственно примешивался запашок палёной резины. Светлана понимала, что ощущение скорее всего было субъективным, вызванным общим недомоганием, но от акваланга пришлось отказаться.
- Дерёт кожу, - капризно поёжившись, объяснила она.
Опасения марикультурщиков были вполне оправданны. Плантацию неистово осаждали морские звёзды. В кристальной воде, чуть курящейся солнечным туманом, они горели ядовитыми насыщенными цветами, которые безуспешно искал Гоген в часы безумия.
Дышащие приоткрытые щели раковин приманили всю королевскую рать. Колючие солнечники, декадентски утончённые малиново-красные лизастроземы - никто не остался глух к сладкому запаху трепещущей в створках плоти. Вездесущие патирии ухитрились пролезть даже сквозь ячеи сетей.
Сине-кобальтовые с алой, как чума, мозаикой узора и оранжевыми венцами глаз на концах лучей, они неторопливо ощупывали моллюсков, выискивая слабину. Их строгая безупречная геометрия бросала вызов роденовскому хаосу природы. Любую звезду можно цеплять на муаровую ленту или вешать на шею. Орден с сиамскими рубинами на синей эмали. Загадочная кабалистика океана.
На вид они казались неясными, как атлас. Но впечатление было обманчиво. Светлана не раз держала в руках этот живой наждак, которым сподручней всего драить медяшку на корабле. Истинное лицо звезды всегда обращено к грунту, ядовито-оранжевое, беспокойное, хищное. Сверху звезда кажется неподвижной, снизу беспрерывно шевелится рядами оранжево-розовых присосков. Они сходятся в математическом центре фигуры, у ротового отверстия, где скрывается желудок, которому нипочём режущие кромки устриц и мидий, их капканоподобные створки, что еле удаётся разжать ножом.
Дыша через трубку у самой поверхности, Светлана долго наблюдала за тем, как сиреневый хищник разделывался с гигантской мидией. Звезда обнимала моллюска всеми своими лучами. Сотни присосков натужно пытались разжать сомкнутые створки. Мидия сначала не поддавалась усилиям облегающего её разноцветного мешка. Но звезда терпеливо продолжала осаду и добилась в конце концов своего. Когда смыкающий створки мускул ослабел, ей удалось просунуть внутрь раковины луч и молниеносно забросить туда свой желудок. И началось "переваривание вовне". Закончив трапезу, звезда втянула желудок обратно. Не случайно тяжеленные грозди белели мёртвым жемчугом пустых створок. Плантация заметно пострадала от непрошеных гостей. Оградить её могла лишь сплошная мелкоячеистая сеть.
"Ни опрыскать какой-нибудь ядовитой дрянью, ни пугала поставить", - подумала Светлана Андреевна.
Она дала знак подниматься, напоследок нырнула, растирая покрывшиеся пупырышками ноги, и, выбросив из трубки фонтанчик, поплыла к лодке. Всё, что могла, она сделала. После анализов в лаборатории ей, быть может, и удастся наметить наиболее обильные питанием зоны для будущих ферм. Что же касается защиты от хищников, то это не её компетенция.
Вечером в местном Доме культуры состоялся вечер встречи с работниками рыбозавода. Светлану Андреевну, Неймарка и Серёжу Астахова секретарь райкома посадил за стол президиума, а сам устроился в полупустом зале, где, кроме марикультурщиков, явившихся в полном составе, и непременных пенсионеров, сидело несколько молодых работниц. Присутствовало, конечно, и всё местное руководство.
Открытие прошло с надлежащей торжественностью. Гостям, словно кинозвёздам перед премьерой, вручили цветы. Охарактеризовав с традиционно преувеличенной похвалой каждого из научных сотрудников, Наливайко захлопал в ладоши, подав пример остальным, и предупредительно помог установить стенд с заранее подготовленными наглядными пособиями. Это сразу задало деловое, можно даже сказать академичное, направление, и Светлана скоро освоилась с обстановкой.
По праву старшего вечер открыл Неймарк.