Шестаков обошел жилой корпус и присел на полуразрушенную ступеньку крыльца, выходившего во внутренний двор. Старик любил греться на солнце именно здесь – между крыльцом и дровяным сараем.
– О чем задумались, доктор Жуков? Надеюсь, не помешал вам размышлять?
Аркадий Васильевич обрадованно встрепенулся.
– Дима? Не волнуйтесь, помешать вы мне не сможете. Хотя бы потому, что в силу возраста мне уже давно приходят в голову исключительно банальности.
– О природе власти?
– А как вы догадались? Сегодня я действительно раздумывал над зависимостью между проявлениями воли и разума. Понимаете, чем дольше люди власти пребывают на высоком посту, тем сильней они подвержены опаснейшему душевному недугу – административному восторгу. Сначала человеку во власти хочется получать побольше и делать поменьше, потом он хочет удержать в узде тех, кому не слишком нравится подобный расклад, а в итоге чиновнику всегда становится мало любых зарплат, привилегий и бонусов. Ему становится тесно даже в пространстве возможностей украсть. Ему хочется быть обожаемым и выглядеть непогрешимым. Помните сказку русского писателя Александра Пушкина "О рыбке и рыбаке"? Или наоборот? Хотя это и не важно. К чему в итоге стремилась главная героиня по имени Старуха? Не просто к власти, а к самому неэффективному способу расходования общественных благ и ко всеобщему обожанию со стороны подданных…
– Увы, Аркадий Васильевич. – Шестаков поднялся со ступенек и отряхнул камуфлированные штаны от пыли. – Рад был бы подискутировать, но подробностей этого произведения моя память не сохранила.
Нет, нет, Дима, останьтесь еще хотя бы на несколько минут, – запротестовал старик. – В прошлый раз мы не завершили наш разговор, и я всю неделю умирал от распиравшего меня любопытства. Вы же знаете, как старики любопытны. Особенно слепые.
– И что вас взбудоражило?
– Недосказанная история девушки Искры, разумеется.
Шестаков прищурился от яркого солнца, оторвал несколько листиков чабреца, бурно разросшегося во дворе, растер их на ладони и с удовольствием вдохнул терпкий аромат.
– Начало я пропущу, с вашего позволения. Где познакомились Даниил и Иска и как полюбили друг друга – я не знаю, поэтому сразу перейду ко второй главе этой печальной сказки. Оба они были талантливыми нейриками, а в России любой талант, как известно, без остатка пожирается государственной машиной. В то время кому-то пришла в голову гениальная мысль, что нашей великой стране, поднимающейся с колен, в целях самообороны от ее многочисленных врагов срочно нужен мемокомплекс, который мог бы не просто корректировать личность своего носителя, но еще и сделать процесс корректирования контролируемым. А еще лучше – предсказуемым. Для этого, понятно, нужны люди. И не простые, а способные собрать громоздкий контентный хвост. И оба они, Даниил и Искра, были призваны на военную службу. Под каким-то, естественно, нейтральным предлогом, типа обострения пограничного конфликта. Какого именно – не суть. В то время их было много. А через полгода оба уже возглавляли группы нейропрограммистов, параллельно работавших над созданием женского и мужского прототипа боевого ударного мемокомпмлекса. Мужской кто-то в шутку предложил назвать "Адамом", а женский "Лилит". Предложение сначала было со смехом отвергнуто, а потом имена как-то сами собой прижились…
Доктор Жуков слушал внимательно, и Шестаков сам не заметил, как увлекся. Да и было чем. По материалам испытаний "Лилит" можно было сочинить детективный роман. Причем, обреченный на популярность. Когда все поняли, что структура мемокомплекса оказалась слишком слабой, не готовой к испытаниям, и "Лилит", предоставленная сама себе, стала реплицироваться по собственной логике, в трех секретных НИИ началась паника и поиски виноватых. Группу Даниила бросили на прорыв. Они упорно латали дыры патчами, заново перепроверяли контентные шлейфы, но все равно не успели. Оба прототипа неожиданно оказались в свободном доступе на культовом сайте свободных бета-тестировщиков SHARASHKA.
Как это произошло – сегодня уже не узнать. Все материалы эксперимента либо уничтожены, либо находятся в секретных архивах, а его участники вряд ли живы. Можно только догадываться, что источником утечки стал кто-то из разработчиков. У кого-то из них сдали нервы, видимо, и он решил отомстить представителям заказчика. А потом начался локальный апокалипсис. РосИнформНадзор обрушился на "Шарашку" всей своей мощью, после чего от популярного сайта не осталось ни воспоминаний, ни ссылок в поисковых системах. Но прототипы к тому времени успели разойтись в сотнях копий по всему Пси-Рунету, поэтому пришлось оперативно расформировывать группы разработчиков и тестировщиков, вычищать все лаборатории, физически уничтожая серверы, а на документацию, касающуюся эксперимента, накладывать по три грифа особой секретности…
– На любую хитрую схему найдется свой сбойный кластер, – развел руками Шестаков. – Там, где есть человек, остается место и для человеческого фактора.
– А сейчас у кого-нибудь из людей есть что-то общее с этим "Адамом"? – осторожно уточнил доктор Жуков.
– Вы попали вопросом прямо в самое больное место. С вами приятно иметь дело, доктор Жуков. Скажу больше: один из этих людей сидит непосредственно рядом с вами. Я просто из любопытства сделал несколько реактивных тестов, и был этому результату, Аркадий Васильевич, очень сильно удивлен.
– Интересно…
– Я бы даже сказал, что крайне интересно. Я ведь обнаружил не просто "что-то", а вполне самостоятельные фрагменты кода. Образно говоря, дыхательную, нервную и пищеварительную системы "Адама" целиком…
– Вас что-то пугает, Дима, я слышу это по голосу.
– Меня пугает, что заказчиком прототипов выступало Министерство Самообороны. Невольно начинаешь мыслить конспирологически. И еще мне не нравится, что разработчики предусмотрели режим повышенной эмпатии между двумя прототипами. Получается, я не могу предсказать своей реакции на женщин, которые являются носителями кода "Лилит". Хотя вы можете возразить, конечно, что я преувеличиваю…
– Дима, я скажу так. Когда вы не знали о прототипе "Лилит", вам ведь было все равно. Согласны?
– Да, было. Раньше я не рефлексировал по поводу женщин. Мои отношения с ними были спонтанными. Кто-то из них мне нравился, кто-то наоборот. И мне были безразличны причины, почему так происходило. Но теперь-то я знаю, что во мне есть фрагменты "Адама". И это знание мне уже никуда не деть. Это знание не просто доставляет мне определенные неудобства, но создает дополнительную реальность. Зачем была нужна эта высокая эмпатия? Или она возникла, как побочный эффект? Жаль, что за давностью лет правды уже не узнать. Все главные действующие лица умерли. Искра Сергеевна была последней. Да и она прожила до такого преклонного возраста только потому, что в базах данных кто-то подчистил информацию о существовании реабилитационного центра в Озерках.
– А как же ваша Гюрза?
– Гюрза – не человек. Это лишь часть мемокомплекса "Лилит". Просто некая совокупность характеристик. По моим оценкам, как минимум четыре женщины, с которых я общался, теоретически могли быть носителями осколков этого мемокода. – Шестаков помассировал себе виски и лоб над бровями, где каждый раз начинала пульсировать боль при слове "гюрза". – Нет, обидно, конечно, что много лет потрачено впустую. Но у меня еще остается призрачная надежда, что за оставшуюся часть жизни я успею сделать что-нибудь полезное. Поэтому теперь меня интересует исключительно будущее…
Нервно разглаживая складки на штанах, он поднялся.
– Простите, Аркадий Васильевич. Мне пора. Меня ждут пациенты…
Матушка Вера собрала всех в большом холле. В ожидании Шестакова старички вяло крутили головами. Но и эта вялость была уже прогрессом. Шестаков часто вспоминал, как попал в "Озерки" впервые и увидел оцепеневших в разных позах в инвалидных креслах стариков и старух с холодными рыбьими глазами, не выражавшими вообще ничего. А сегодня они могли даже перекинуться друг с другом парой слов.
– Всем добрый день, господа! – громко произнес Шестаков. – Прошу минуточку вашего драгоценного внимания.
Старички оживились. По холлу пронесся легкий шелест.
Шестаков демонстративно поклонился.
– Сегодня публичные чтения проведу я, а матушке Вере мы дадим немного отдохнуть. Насколько я знаю, она вчера закончила "Книгу джунглей". Сегодня мы начнем новую книгу. Никто не возражает? Тогда я с вашего позволения присяду.
Шестаков опустился на заранее приготовленную банкетку, поправил абажур от торшера и бережно раскрыл засаленный томик в зеленой обложке. В библиотеке санатория сохранились еще бумажные книги, и это было почти чудом.
– Часть первая. "Пятичасовой скорый". Шли и шли и пели "Вечную память", – начал Шестаков, прислушиваясь к звукам, отражавшимся от гипсовой штукатурки стен и потолка. Для сеансов важны были и интонация, с которой этот текст произносился, и особенности его структурирования, и эмоционально-экспрессивные средства языка. – Прохожие пропускали шествие, считали венки, крестились. Любопытные входили в процессию, спрашивали: "Кого хоронят?". Им отвечали: "Живаго". "Вот оно что. Тогда понятно". – "Да не его. Её". – "Все равно. Царствие небесное. Похороны богатые"…
Матушка Вера осталась со своими пациентами и, слегка склонив голову набок, внимательно следила за тем, как читает Шестаков. Иногда она даже шевелила губами, что-то проговаривая про себя. А через час, когда Шестаков с непривычки слегка охрип, по собственной инициативе его подменила, ни на секунду не сбившись с ритма. И на следующий день она продолжит чтение с той же самой интонацией, в этом Шестаков даже не сомневался. Во всем, что касалось ее пациентов, матушка Вера была надежней, чем морские части погранвойск…
Ближе к вечеру заморосил дождик. Похолодало. Не то чтобы сильно – летом в Западно-Сибирских степях особых холодов не бывает, – но все же настроение Шестакову холодный ветер подпортил. Все– таки не самое большое удовольствие два часа шагать по раскисающей дороге. Правда, окончательно расстроиться Шестаков не успел – услышал шум подъезжающей машины. Черный внедорожник тормознул у ворот и несколько раз мигнул фарами дальнего света.
– С чего это мне такой почет? – поинтересовался Шестаков у персонального водителя Шуры, когда забирался на задний диван. – Я и Хохлому предупреждал, и Чугуна. Всем сказал, что могу вернуться поздно.
Башмак равнодушно пожал плечами. Буркнул неразборчивое "мне приказали, я приехал" и всю оставшуюся дорогу угрюмо молчал, слушая любимую радиостанцию "Облачный край". Шестаков, зная хроническую необщительность Башмака, с вопросами к нему больше не приставал. Основной разговор предстоял впереди – с Шурой. Впрочем, Шура злилась на удивление недолго. Собственно, Шестаков и не отрицал, что не согласовал свой маршрут с Косяком.
– Виноват. Однозначно. Заслуживаю дисциплинарного взыскания. Но ведь я два часа прошагал пешком не просто так.
Шура выдохнула. Формально выговор сделан, репутация жесткого командира теперь не пострадает, а неформально она и сама понимала, что Шестаков не к проституткам бегал.
– Через полчаса выезжаем. Переоденься в "цифру", чтобы посолидней выглядел. Ужин захватим сухим пайком.
Новенький камуфляж со склада Шестакову выдал Шило. На складе Шестаков и переоделся. И прихватил с собой несколько коробок с НЗ – вечно актуальными армейскими галетами и саморазворачивающейся китайской лапшой. Шило усмехнулся, но возражать не стал.
С собой Шура взяла, как обычно, Косяка и Хохлому. Башмак подразумевался. Никого другого за штурвал потрепанного "Алабая" она не допускала. Заметив Шестакова в мешковатой форме, Шура едва заметно улыбнулась и кивком указала на пятую дверь.
– Гражданские – в кузов!
Косяк удивленно обернулся. На его лице отчетливо читалась обида. Видимо, Шура не предупредила, что они поедут в расширенном составе.
Шестаков демонстративно развел руками. Как бы подразумевая, что жизнь – это последовательность компромиссов. Косяк в ответ скривился.
Хохлома и Башмак на короткую перепалку не отреагировали вообще. Они тщательно закрепляли на рейлингах какой-то громоздкий агрегат, Агрегат имел обтекаемые формы и тускло отсвечивал полированным металлом на закатном солнце.
– А это, простите, что? – не удержался от вопроса Шестаков.
– "Кольчуга", – коротко бросила Шура и запрыгнула на переднее сиденье бронеавтомобиля.
Шестакову ясней не стало, и он пристально посмотрел на Хохлому.
– Как равноправный член экспедиции, я имею право знать…
– Господи, ну какой же ты… – Шура фыркнула. – Просто наши казахстанские коллеги помешаны на секретности. И чтобы средства электронной разведки спутниковой группировки "Астра Нова" не засекли место встречи, приходится использовать спецоборудование. Это китайская "Кольчуга". Точно такие же применяют в войсках НАТО. Физический смысл процесса я понимаю плохо, знаю только, что она способствует рассеиванию электромагнитных импульсов, и из космоса наш "Алабай" не будет различим. Вместо машины вражеские объективы зафиксируют бегущего волка, к примеру.
– Могли бы и сразу рассказать, – для порядка проворчал Шестаков.
Вдоль грунтовки, прибитой мокрой после дождя пылью, растянулась однообразная степь с ковылем, редкими кустиками жимолости и побегами чахлой дикой вишни. Пару раз в закатном огне мелькнули зеркала соленых озер, больше похожих на глубокие лужи. Все молчали. Шестаков прикрыл глаза и задремал под мерный рокот двигателя. Встрепенулся только один раз, на какой-то кочке. А глаза открыл, когда мотор уже затих.
– Приехали?
– Почти, – отозвалась Шура откуда-то из густой и влажной темноты. – До Фактории еще десять минут. Подождем сигнала здесь.
Шестаков осторожно просунул голову в люк в крыше бронеавтомобиля. Вокруг была глубокая ночь с запахом трав, сверху нависал тяжелый Млечный путь, наполненный сотней миллиардов звезд, а на востоке уже начинала светлеть узкая полоска горизонта. На секунду Шестакову даже показалось, что он различил в гуще небесной механики маленький шпионский сателлит, который в эту самую секунду вглядывается в бескрайнюю ночную степь, но видит не бронеавтомобиль, а волка, застывшего в раздумье.
– Все, Башмак, трогай, – скомандовала Шура.
Никаких укреплений на границе уже не осталось. Как и самой границы, впрочем. Фактория представляла собой руины бывшего пропускного пункта. И даже эти руины располагались только с казахстанской стороны. С российской были лишь фундаменты с торчащими в разные стороны кусками арматуры и сломанный пограничный шлагбаум.
– И чтобы никакой мне инициативы, – жестко предупредила Шура, обернувшись к Шестакову. – Сидишь ровно, пока я за тобой Хохлому не пришлю. Все ясно?
Шестаков кивнул и потом долго провожал ее взглядом – хрупкую молодую девушку в обтягивающем камуфляже, которую сопровождали два почти одинаковых сутулых парня с разболтанной подростковой походкой. Им бы обоим в руки по бутылке пива, а не штурмовые версии "Каштанов"…
– Странное какое-то место. Ты здесь раньше бывал?
Башмак пробормотал в ответ что-то неразборчивое.
– Вот и поговорили, – хмыкнул Шестаков.
Впрочем, заскучать он не успел. Хохлома вернулся быстро.
Пока они осторожно пробирались через развалины, опасаясь зацепиться за ржавую проволоку или острый конец арматуры, Аманбек Шукенов терпеливо ждал, присев на корточки перед медной жаровней, где горел небольшой костер. Рядом молча стояла Шура. За ней маячил Косяк.
– Садись, уважаемый, – прохрипел Аманбек, на поднимая глаз, и подбросил очередную порцию щепы в огонь. – Любишь костер?
– Люблю. – Шестаков с опаской покосился на трех армейских скаутов за спиной Шукенова, неподвижно застывших в своих титановых экзоскелетах.
– Я тоже люблю. Костер – он мысли очищает. – Некоторое время Аманбек молчал, склонив голову вбок, словно пытался разгадать язык пламени, а потом перевел тяжелый взгляд на Шуру. – Оставь нас на немножко одних, дочка. Я с твоим гостем буду вежлив, клянусь.
Шура выдохнула, качнулась с пятки на носок, посмотрела на Шестакова, старавшегося изо всех сил сохранить непроницаемое выражение лица, но все же отошла за угол.
– Эта штука, которую ты передал… Мои люди не смогли атрибутировать ее базовый код…
Аманбек говорил тихо, и Шестакову пришлось наклониться совсем близко к костру в бронзовой жаровне.
– На меня работают лучшие специалисты. Кто работает на тебя?
– Никто. Я все делаю сам. – Шестаков протянул Аманбеку "запоминалку". – Здесь полные спецификации оборудования, которое мне требуется. Условия мои простейшие. Я не торгуюсь. Это раз. Либо соглашайтесь, либо отказывайтесь сразу. Контракт будет одноразовым. Это два. А срок исполнения я готов обсуждать. Предполагаю, что смогу все сделать за полгода. Вы получите десяток уникальных и высокоэффективных мемных продуктов, а в обмен я скромно прошу комплект профессионального оборудования. Мне необходимо закончить начатое исследование.
– Ты бывал когда-нибудь в Меланезии? – Аманбек бросил "запоминалку" в свою сумку на поясе и протянул Шестакову пучок щепы, жестом предложив скормить ее огню. – В архипелаге Новые Гебриды есть остров, который я часто вспоминаю. Там и саванна, и столетние леса, и бескрайние зеленые равнины, и даже горы. Земля в миниатюре. И люди живут интересные. Слышал про карго-культы?
Шестаков отрицательно качнул головой и послушно подбросил щепу в костер.
– Карго-культы есть на многих островах, но они все разные, – продолжил Аманбек. – На моем любимом острове местные жители, в недавнем прошлом людоеды, ожидают второго пришествия черного парня по имени Джон Фрум. Все верят, что когда этот черный парень вернется, то освободит остров от белых и привезет с собой сладкую колу, виски, сигареты, презервативы, жевательную резинку и прочие достижения цивилизации. С последователями этого культа долго боролись миссионеры, потом правительство независимой Республики Науру, но островитяне не сдались. Те адепты, кто твердо уверен, что Джон Фрум прибудет с грузом на самолете, строят ритуальные взлетно-посадочные полосы. Другие сооружают из бамбука причалы, поскольку верят, что Джон Фрум вернется на корабле. Но все сходятся в одном – второе пришествие состоится 15 февраля. И каждый год в этот день устраивают большой праздник. Жрецы общаются с мессией, народ употребляет веселящий мутный напиток кава-кава и марширует с бамбуковыми винтовками. И все совершают паломничества к святым местам, где установлены красные кресты, как на американских машинах скорой помощи…
– Я вас не совсем понимаю, – осторожно вклинился Шестаков. Ему было тревожно и неуютно. Все мешало, все было лишним – руки, ноги, да и себя самого он тоже чувствовал лишним. – Так вы принимаете мои условия?
Аманбек усмехнулся.
– Принимаю. Просто о молодости вспомнил. Я ведь в молодости преподавал в университете, докторскую диссертацию по антропологии защищал в Лондонской школе гуманитарных наук. Что из оборудования тебе нужно в первую очередь?
– Полевой когнитивный сканер первого класса точности, – не раздумывая ответил Шестаков. – Можно даже бывший в употреблении.
Выливая на костер воду из стеклянной бутылки, Аменбек кивнул.
– Будет сканер. Не думай о плохом. Думай о хорошем. Если захочешь поработать на меня – дверь открыта.
Угли отчаянно зашипели. Остро запахло гарью…