- Ведь в чем здесь вопрос? - начал Виктор Петрович. - Подведем мысленно итоги. В данной области знаний до сих пор существуют только гипотезы. Правда, некоторые из них достаточно убедительны. Однако никто и никогда не наблюдал в природе и не создавал лабораторным путем тех первичных белковых коллоидов, образовавшихся в древнейших океанах, которые, очевидно, и являлись материальной основой для возникновения жизни… К этому можно было бы прибавить, что никто никогда не наблюдал и не вызывал искусственно того процесса превращения студенистых первичных белков в мельчайшие капельки, обособленные от окружающей среды, так называемые коацерваты, которые явились прообразом простейших живых организмов и переходными формами от мертвой материи к живой. Все эти сложные биохимические реакции, первые страницы таинственного процесса появления жизни, перехода материи из одного качественного состояния в другое, существуют только в представлении ученых и остаются недоступными для наблюдения и экспериментальной проверки… И вот представьте себе, ваше открытие…
Наташа смущенно возразила:
- Это случайность. К тому же и без моей находки наука имеет ясное представление о путях происхождения жизни.
Наташа выпалила эту тираду и замолкла, ожидая, что ответит ученый. Но тот уклонился от прямого ответа. Она правильно поняла его красноречивую уклончивость, однако у девушки были свои причины настаивать на категорических утверждениях.
- Пожалуй, я не так сказала, - продолжала она после короткой паузы. - Наука лишь в общей форме представляет, как возникла жизнь. Возможно ли надеяться, что когда-нибудь человек познает эти процессы до конца?
- Твердо в этом уверен! - Академик остановился посреди комнаты. - Рано или поздно тайна происхождения жизни будет открыта. Настанет время, когда человек овладеет возможностью - искусством, если вам угодно, - создавать жизнь по своей воле. Ведь научились же люди управлять такими сложными явлениями, как ядерные реакции! Вопрос только в том, когда это будет и какими путями надо идти, чтобы скорее восполнить недостающие звенья в истории эволюции…
Наташа, видимо, только и ждала этого момента, чтобы задать вопрос:
- А не кажется ли вам, что, оставаясь на Земле, люди никогда не сумеют разрешить эту загадку?
- Вы хотите сказать, - подхватил ученый, - что здесь мы не в состоянии воссоздать условия, при которых происходил синтез первичных белковых тел? Согласен. Может быть, нужны другие пути. Но какие?
- Не лучше ли искать разрешения этой задачи где-нибудь за пределами нашей планеты?
- Мысль интересная. Вы хотите сказать, что следовало бы найти другое космическое тело, которое находится на более раннем этапе эволюции, соответствующем периоду возникновения жизни на Земле? Так я вас понял?
- Да, Виктор Петрович. Если бы, например, доставить туда группу ученых? Воочию наблюдать все это… Проникнуть в лабораторию самой природы…
Академик опять с удивлением посмотрел на девушку.
- Гм… - сказал он после некоторого раздумья. - У вас, знаете, очень смелые мысли. И надо сказать, много здравого смысла. Мне и самому иногда приходило в голову, что надо покинуть Землю, если мы хотим серьезно расширить возможность изучения происхождения жизни. Беда в том, что необходимость есть, а практических возможностей я пока не вижу.
- А если я вам скажу, Виктор Петрович, - с волнением произнесла Наташа, - что такие возможности существуют? Об этом мало говорят. Вернее, перестали говорить. Но вы же знаете, что перелет на другие планеты уже осуществим. Надо лишь поставить определенную задачу.
- Откуда у вас такая уверенность?
- Я не совсем чужда астронавтике, - покраснела Наташа. - Мой жених - пилот космических кораблей. Его фамилия Одинцов. Может быть, слышали?
Виктор Петрович бросил на девушку испытующий взгляд сквозь очки:
- Это не он ли совершил рискованную посадку космической ракеты? Я читал что-то по этому поводу.
- Он!
Ученый с улыбкой покачал головой:
- Смелая у нас молодежь!
- Дело не в этом, Виктор Петрович. Владимир… Так зовут моего жениха… Он хотел доказать, что уже теперь возможно не только летать в межпланетном пространстве, но и высаживаться, где это понадобится. Опыт удался. Но Владимир летел вопреки запрещению. И вы понимаете?…
- Уволили?
- Уволили. За нарушение служебной дисциплины. Академик задумался, поглаживая пальцами бородку. Потом поднял голову и еще раз внимательно посмотрел на Наташу. Та не выдержала взгляда, смущенно опустила глаза. Но потом сказала:
- Вы угадали, Виктор Петрович… Я действительно хотела бы заручиться вашей поддержкой в очень большом деле. Поступок Владимира оценен как безрассудный. Он посадил ракету на воду. А специалисты считают первоочередной задачей полет на Луну.
- Где нет никаких морей.
- Вот именно. Но если такой ученый, как вы, предложит организовать экспедицию на другую планету… Не смейтесь, Виктор Петрович! Этот опыт оказался бы полезным…
- Ну, знаете!… - только и нашелся сказать академик. Он снова опустился в кресло и положил руки на стол, где еще лежали образцы байкальских горных пород.
- Во всяком случае, - помолчав, начал он, - сегодняшняя беседа меня сильно взволновала. Скажу откровенно, вы затронули вопрос, который давно увлекал и меня самого. Настала пора расширить пределы наших исследований…
- Послушайте, Виктор Петрович! - настаивала на своем Наташа. - Почему бы в самом деле не организовать хорошо продуманную экспедицию куда-нибудь на Марс или на Венеру? Лет тридцать назад это казалось бы смехотворным. А теперь…
- Лучше на Венеру! - бросил академик, очевидно тоже увлекшийся, помимо своей воли, этими грандиозными планами. - Марс, по-видимому, умирает, и надеяться найти там необходимые нам условия не приходится. А вот Венера - планета-загадка. Заманчивая идея!
- Ученые провели бы там необходимое время и вернулись. Это вполне осуществимо.
- Интересные вещи вы рассказываете, Наталья Васильевна! - не выдержал академик и снова начал оживленно расхаживать по комнате. - Эх, будь я помоложе - полетел бы сам!
- Большие опасности сулит такое путешествие, Виктор Петрович.
- Без этого нельзя. Но ведь только смелые могут сказать новое слово в науке!
- Что же вам мешает поднять этот вопрос? - воскликнула Наташа.
Виктор Петрович подошел к столу и сказал:
- Я ведь не специалист по межпланетным полетам. Пусть об этом судят другие. Но в пользе, какую принесла бы подобная экспедиция, сомневаться не приходится. Меня, как геолога и палеонтолога, эта идея особенно заинтересовала. Обещаю, что поговорю в академии с коллегами, которые больше меня разбираются в подобных вопросах. А вы попробуйте подготовить записку. Если будет что-нибудь интересное в этом деле, сообщите мне. Я поддержу. В конце концов, все может быть. Не правда ли? Надеюсь, что мы встречаемся не последний раз.
Ответом на эти слова был взгляд, полный благодарности. Наташа достигла своей цели. Она знала, что до осуществления ее мечты очень далеко, но начало было положено. Разговор продолжался еще некоторое время, но уже на другие темы. Академик с видимым интересом расспрашивал девушку о ее жизни и работе, об огорчениях ее жениха, о судьбе некоторых других студентов института, его бывших учеников. Время пролетело незаметно. За окнами начало темнеть. Наташа спохватилась и заторопилась домой.
- Вы разрешите оставить вам эти образцы? - спросила она, прощаясь.
- Буду очень благодарен. Признаться, я сам хотел попросить об этом. Если позволите, я возьму вот этот и еще один, с отпечатками корненожки. И три таких…
- Значит, вы готовы лететь на Венеру? - улыбнулась Наташа.
Ученый рассмеялся:
- Ну, об этом еще рано говорить…
- А если полет будет возможен?
- Что ж, - развел руками академик, - тогда увидим. Но вы большая фантазерка… До свидания!
Так закончилась эта беседа, положившая начало целой цепи удивительных событий.
ГЛАВА V,
в которой раскрываются подробности совершенно фантастического замысла
В личной жизни академик Яхонтов был простым и скромным человеком. Настоящий москвич, он соблюдал традиции старинного русского гостеприимства. Двери его дома были широко открыты для всех, кто нуждался в советах и помощи ученого. Впрочем, это был не дом, а квартира на пятнадцатом этаже высотного здания у Калужской заставы. По установившемуся обычаю, вечером каждую субботу здесь собирались несколько близких друзей. Все это были ученые разных специальностей, но разносторонне образованные. Может быть, именно эта разносторонность и объединяла столь разных по характеру людей. Здесь каждый понимал другого с полуслова, а интересные темы для беседы находились всегда.
За много лет установился твердый и строго соблюдавшийся порядок таких собраний. Гости являлись обычно часам к семи. Ясными летними вечерами сидели сначала на балконе и любовались красавицей Москвой, то залитой лучами заходящего солнца, то утопающей в синеве сумерек. Внизу, за зеленью Парка культуры, блестела лента реки, а левее поднималась лиловатая громада университета. В холодную пору года или в ненастные дни гости оставались в кабинете академика, где было тепло и уютно. Обычно возникала непринужденная беседа. Часам к девяти переходили в столовую. Там гостей ждал легкий ужин. Виктор Петрович любил чай, придерживаясь в этом отношении самых строгих правил. К чаю непременно подавалось варенье, лимон, домашнее печенье и неизменная халва, к которой у академика была слабость. Серьезные темы во время ужина категорически запрещались. Все отдыхали, говорили о театральных новинках или новых книгах, иногда слушали радио, если передавали какой-нибудь интересный концерт.
В тот вечер первым пришел Иван Платонович Красницкий, старый друг академика и в своем роде тоже весьма примечательный человек. Среднего роста, широкий в плечах, голубоглазый и белокурый, он был силен физически, но несколько прихрамывал на правую ногу. Характером Иван Платонович был незлобен, но замкнут и молчалив. Таким его сделала жизнь.
Гостя встретила Надежда Павловна, многолетний секретарь академика.
- Здравствуйте, Надежда Павловна! - глуховатым голосом произнес Красницкий.
- Здравствуйте, Иван Платонович! Очень рада вас видеть.
- У себя? - кивнул Красницкий в сторону кабинета.
- Нет, Виктор Петрович еще не приехал, но просил передать, чтобы вы обязательно его подождали. Он должен прийти с минуты на минуту.
Красницкий поблагодарил и прошел в рабочую комнату академика.
Сын моряка, Иван Платонович родился и вырос в Севастополе, где прошли семнадцать лет его беззаботной юности. Пришла война. Отец командовал эсминцем, и сын без всякого раздумья пошел добровольцем на флот. За три года трудной морской службы молодой матрос стал судовым механиком, хорошо изучил минное дело, связь и вообще сделался мастером на все руки. Будучи отважным моряком, он не раз принимал участие в десантных операциях.
Однажды его судно наскочило на мину, и в штормовую ночь, в осеннюю стужу, раненный в ногу, Красницкий остался один среди волн. Правда, он плавал, как рыба, - и спасся. Наутро его нашли на берегу, где-то около Тамани, еще живого, но без сознания от потери крови. Эвакуировали его в глубокий тыл.
А когда через год навсегда охромевший моряк был демобилизован и вернулся домой, то узнал, что остался на свете один как перст. Родной город лежал в развалинах, отец погиб вместе со своим кораблем, мать и сестра были убиты во время сильной бомбежки. Красницкий постоял на месте, где некогда был их дом, повернулся и пошел прочь, с трудом волоча еще не окончательно залеченную ногу… С тех пор Иван Платонович стал молчаливым и замкнутым.
Служить на флоте он уже не мог - пришлось начинать жизнь сначала. Дальше была Москва, где двери учебных заведений широко раскрылись для участников войны.
У одаренного юноши ничего не осталось в жизни, кроме науки. Физических сил было еще достаточно, а воли хоть отбавляй. Он быстро подготовился на аттестат зрелости, в 1945 году поступил в Химико-технологический институт имени Менделеева и через пять лет получил диплом инженера-химика. Затем работал на производстве, добился аспирантуры. И уже в 1958 году Ивану Платоновичу присвоили звание кандидата химических наук. Потом - десять лет практической работы по специальности. Молодой ученый проявлял особенный интерес к химии металлоорганических и высокомолекулярных соединений. В 1969 году он был уже известен не только на своей родине, но и за ее пределами.
К несчастью, тяжелые потрясения юности сделали его нелюдимым. Даром красноречия он тоже не обладал. Личная жизнь не удалась. Иван Платонович остался одиноким и жил замкнуто, если не считать двух - трех друзей, из которых самым близким являлся академик Яхонтов.
Красницкий был очень скромный, спокойный и выдержанный человек, медлительный в движениях из-за поврежденной ноги. Впрочем, ходили слухи, что он не только выдающийся ученый, но и тонкий ценитель живописи и что все свободное время отдает искусству. Эта сторона его деятельности как-то оставалась в тени, хотя в доме академика Яхонтова нередко говорили и об искусстве.
Почти вслед за ним в приемной показался профессор Московского института геофизики Михаил Андреевич Шаповалов.
Вопреки распространенному представлению об астрономах как о людях, отрешенных от мира и занятых только созерцанием звездного неба, Михаил Андреевич имел вид совершенно земного человека. Весельчак, большой любитель острого словца и шутки, подвижной, несмотря на свою полноту, с практическим складом ума, он тотчас обнаруживал свое присутствие громким голосом и заразительным смехом. Будучи весьма деловым человеком, он никогда не упускал из виду практических сторон жизни - делал "большую карьеру". Однако никто не мог отрицать его исключительных знаний и проницательного ума.
Едва успев поздороваться, он уже подсел к Надежде Павловне и начал рассказывать что-то смешное. Почтенная, уже седовласая женщина сначала сохраняла важный вид, но затем на ее строгом лице появилась улыбка, и еще через минуту она уже весело смеялась. Ей вторил басистый смех Шаповалова, заставлявший колыхаться его упитанное тело.
Потом профессор проследовал в кабинет и поздоровался с Красницким. Зная по опыту, что с Иваном Платоновичем не очень-то разговоришься, Шаповалов не стал беспокоить читавшего книгу ученого, а начал просматривать лежавшие на круглом столе газеты и журналы. Сперва он делал это нехотя, едва пробегая глазами страницы, потом заинтересовался и погрузился в чтение.
Стенные часы пробили семь, и в дверях показался хозяин.
- Здравствуйте, друзья мои! - приветствовал он сидевших в кабинете гостей, как всегда оживленный, помолодевший от воздуха и прогулки, полный сил и мыслей. - Чуть-чуть не опоздал. Дорогой Иван Платонович!… Михаилу Андреевичу почтение!
Гости чувствовали себя здесь как дома, и у каждого было свое излюбленное местечко. Михаил Андреевич устроился на диване. Рядом, на высоком постаменте, стояла лампа, освещавшая кабинет мягким, отраженным светом. Спокойное голубоватое сияние разливалось отсюда по всей комнате, позволяя видеть картины, экран телевизора и книги в огромных шкафах из красного дерева. Небольшая лампа под зеленым абажуром освещала письменный стол, массивный чернильный прибор из уральского камня и разложенные листы незаконченной рукописи.
Иван Платонович опустился в глубокое кресло недалеко от письменного стола, на котором академик стал наводить порядок.
Как всегда, беседа началась с разговора о мелких житейских событиях, повседневных академических делах и новостях.
Воспользовавшись случаем, Михаил Андреевич тут же рассказал смешную историю про одного знакомого профессора, славившегося своей феноменальной рассеянностью. Все посмеялись. Потом разговор перешел на более серьезные темы.
- Читали? - спросил Виктор Петрович, постукивая пальцем по газете, которую положил на стол профессор Шаповалов.
- Прочел, - ответил астроном.
- Ваше мнение?
- На мой взгляд, ерунда! Совершенно несерьезная затея.
- Гм… Почему?
- Речь идет о полете на Венеру. И не когда-нибудь, а в самое ближайшее время. Слов нет, астронавтика - наука интересная, многообещающая, но ведь она еще в зачаточном состоянии. Тут надо двигаться весьма осторожно. Должна быть, во-первых, известная логическая последовательность. Во-вторых, к чему все это? Ни с того ни с сего лететь на Венеру! Рисковать человеческими жизнями…
- По-моему, в статье об этом сказано довольно ясно, - с улыбкой ответил Яхонтов. - Высадиться на Венере - примерно то же самое, что переместиться в древнейшие эпохи Земли. Можно очень близко подойти к моменту, когда зарождалась жизнь. Разве это неинтересно?
- Я понимаю. Но лучше подарить такую идею авторам фантастических романов. Человек с трезвым взглядом на вещи должен понимать, что тут тысячи всяких "но". Я, например, убежден, что на Венере нет и не может быть никакой жизни. Ядовитая атмосфера, высокие температуры, вечная завеса облаков. Ни одно живое существо не вынесет таких условий!
- Положим, никто не знает температуры на самой поверхности Венеры, - бросил Иван Платонович и снова замолчал.
- Можно не знать, но обоснованно предполагать! - отрезал астроном.
Академик поддержал Красницкого:
- Есть много примеров, когда весьма обоснованные предположения начисто опровергались последующими фактами. Вспомните, как долго мы были уверены, что Земля раскалена внутри. В сущности, мы знаем очень мало. Даже о Земле. А что достоверно известно о происхождении жизни? И вряд ли мы скоро продвинемся вперед, если будем идти старыми путями.
- Именно это и хочет доказать автор статьи, - сказал Иван Платонович.
- А что же? Разве это не так? - продолжал академик. - Возьмем, для примера, наши знания о Земле. Если вдуматься, то они достоверны лишь для периода, когда состав нашей атмосферы, температура, влажность и другие условия жизни были такими же, как сейчас. Когда же мы делаем попытки проникнуть в более отдаленные времена, то приходится довольствоваться гипотезами и идти по пути догадок. Что мы знаем, например, об архейской эре, о космическом, догеологическом времени? В сущности, ничего. Потому что от археозоя и даже протерозоя не сохранилось почти никаких ископаемых. Однако уже древнейшие обнаруженные останки говорят о сравнительно высоко развитых формах органической жизни, начало которой навсегда скрылось от нас в тумане времени… Лично я не вижу никаких возможностей для получения подлинных знаний об этих утерянных страницах истории Земли, если идти прежними путями.
Виктор Петрович сделал длительную паузу, как бы выжидая ответа.
Но все задумались, потому что его слова затронули один из самых животрепещущих вопросов науки.
Заложив руки за спину, Виктор Петрович ходил из угла в угол и продолжал высказывать свои заветные мысли:
- Наши знания ограничены физическими и химическими явлениями, протекающими в привычных для сознания человека условиях температуры, давления и состава атмосферы, существующих на Земле. И притом в наши дни.
Академик остановился и многозначительно поднял палец: