– Послушай, Боб, – вступил отец, – ты страшно все осложняешь.
– Я согласен на лето приезжать в Париж, если вы будете платить за учебу в Беркли, – выбросил ответную карту Бобби.
– Пожалуйста, Боб, разве ты не видишь, что мама и я…
– Занятия начинаются через неделю, – сказал Бобби. – Если мне нечем будет заплатить, придется взять товар у знакомых… – С этими словами Бобби повесил трубку.
Наконец поздней ночью в воскресенье раздался звонок отца.
– Все улажено, Боб, – сказал он устало. – Завтра я вышлю тебе деньги.
– Гей, пап! Это же здорово! Это просто здорово! – закричал Бобби. – Как тебе удалось уговорить маму? У тебя все в порядке, пап?
Молчание.
– Просто ужасно, – неожиданно сказал отец. – Мир потерял голову… Береги себя, Боб.
– Ну конечно, и ты тоже береги себя, пап!
Разговор закончился. Радость Бобби была омрачена смутным ощущением вины. В чем, он толком не знал.
Мрачное настроение Бобби рассеялось после завтрака. Он сходил в университет, заполнил бумаги, потом до обеда бродил по кампусу и, вернувшись домой, позвонил и Сандре, и Эйлин – сообщить приятную новость. Вечером выиграл целых сорок долларов в покер, а наутро получил на почте перевод. Заплатил за учебу, пообедал с Эйлин, переспал с ней, ночь провел с Сандрой Кордей – одним словом, после грустного разговора с отцом изрядно переключился. А спустя два дня Марла Вашингтон вручила ему письмо.
– Прямо из России!
Письмо от Франи – на конверте был изображен Университет имени Гагарина. Она никогда ему не писала, и Бобби подумал, что радости от этого послания будет, наверное, мало. И письмо оказалось хуже, чем он думал.
"Дорогой Бобби!
Надеюсь, тебе хорошо в гринголенде, младший братец. Полагаю, тебя не очень волнует, как твой подлый шантаж сказался на родителях, но все же я напишу. Отец послал тебе деньги тайком от матери, понял? Жаль, ты не слышал, что было, когда он сказал ей об этом. Они кричали и ругались целый час. Это было ужасно. Они обзывали друг друга страшными словами. Мать назвала отца фашистом и гринго, а он сказал, что она путается с Ильей Пашиковым. И она тогда крикнула, что, наверное, так и надо сделать. Мама теперь спит на диване; когда я уезжала, они почти не разговаривали. Когда ты уговорил отца отпустить меня в Университет Гагарина, я решила, что ты человек порядочный. Я очень ошиблась, какая глупость! Ты ничем не лучше их всех, слышишь, Бобби-гринго! Ты разрушил брак матери и отца ради своих эгоистических целей. Точно так, как Вашингтон собирается уничтожить весь мир ради американской жадности и зависти.
Но ты ведь гордишься, что ты американец?
Привет Красному, Белому и Голубому.
Франя Юрьевна"
Бобби в ярости выскочил из дому и галопом понесся в сторону Телеграф-авеню – он жаждал послать сестрице ответ и был уверен, что вот уже он знает – чту! Он знает, что послать сестренке Фране! Половина лавок на Телеграф торговала "черной дрянью" (Имеется в виду торговля нарочито неаппетитными открытками, игрушками и т.п., распространенная в США.) – он купил цветную открытку и, написав только адрес, бросил ее в почтовый ящик – поскорей, чтобы не передумать. И злорадно представил себе реакцию советского почтальона. На открытке был изображен медведь в сомбреро. Для недостаточно догадливых художник нарисовал на шляпе серп и молот. А медведя насиловал непристойный дядя Сэм.
Больше Франя ему не писала.
Через неделю после начала университетских занятий в Мехико произошел переворот. Еще через два дня поддерживаемый ЦРУ, откровенно марионеточный режим уступил Калифорнийский залив Соединенным Штатам в обмен на погашение мексиканского долга.
На следующий день в столицу Мексики вошли армейские части, верные законному правительству, и казнили предателей. Еще через день авианосцы США вошли в гавань Веракрус, самолеты морской авиации разбомбили город и его заняла морская пехота. С кораблей другой эскадры был высажен десант у Росарито, а две бронетанковые дивизии пересекли границу и заняли Тихуану. Еще одна группа кораблей блокировала тихоокеанское побережье Мексики.
…В Беркли гринго устроили по этому поводу пивной праздник. А в Малой Москве все сидели в гостиной у телевизора: шли репортажи с театра военных действий. Морская пехота подавляла последние очаги сопротивления в Веракрусе; десант на Росарито соединился с частями, взявшими Тихуану; президент США выступил с заявлением, уверяя, что США не имеют территориальных притязаний на континентальную часть Мексики. Президент Советского Союза осудил американский империализм, но ничего не пообещал. Европарламент принял бессмысленную резолюцию, осуждающую вторжение. Мексиканская армия, судя по всему, получила приказ частям рассредоточиться и начать партизанскую войну. Дело заканчивалось, лишь кое-где шла беспорядочная стрельба.
"А в Беркли, штат Калифорния…" – сказал диктор.
– Эй! – закричал Бобби. – Смотрите! Это же Телеграф-авеню!
Телекамера, установленная, наверное, на платформе автомобиля, движущегося по середине улицы, показывала тротуары, забитые пьяными. Судя по освещению, дело было часа два назад. Парни и девки размахивали пивными банками, кривлялись перед объективом, жгли на шестах мексиканские сомбреро. Из окон лавок и ресторанчиков торчали американские флаги. Разогретая пивом толпа распевала: "Боже, благослови Америку".
– Гордишься, что ты американец? – саркастически вопросил Клод.
"Эта мирная демонстрация по случаю победы была испорчена группкой агитаторов…"
– О черт, – простонал Нат Вольфовиц.
Телекамера показала молодых людей – десятка два, – несущих черный гроб и перевернутый американский флаг на бельевой веревке, натянутой между шестами.
"Нарушители порядка принадлежат, как полагают, к экстремистской марксистской группировке, известной под названием Американская Красная Армия…"
– Чушь! – закричала Марла. – Такой организации нет!
– Рассказывай им, рассказывай, – буркнул Вольфовиц.
В демонстрантов швыряли пивными банками. Какой-то тип в белой рубашке подскочил и плюнул в лицо девушке в первом ряду. Завязалась драка. Теперь телекамера продолжала съемку с другой точки.
"…И вынудивших патриотов Америки на решительные действия по спасению национального символа и защите его от поругания…"
Кадр сменился. Ведущий продолжал как ни в чем не бывало:
"В Нью-Йорке Лэнс Диксон принес победу "Нью-Йорк Янкиз" против "Бостон Ред Сокс" со счетом…"
– Обойдемся без идиотского счета, – сказал Джек, выключая телеэкран. Наступило молчание.
– Ну что, Бобби, – мрачно спросила Марла, – ты еще хочешь учиться в старом добром Беркли?
– Ты же можешь вернуться в Париж!..
– В самом деле, Бобби, не хочешь ли уехать?..
– И нас забрать?
Бобби с удивлением обнаружил, что все внимание сосредоточилось на нем. Даже Вольфовиц внимательно всматривался в его лицо.
– Что скажешь, малыш? – спросил он. – Хочешь сбросить карты и начать новую игру? В другом месте? Там ты будешь опытным игроком. Или остаешься новичком здесь?
От Бобби ждали ответа. Он один здесь мог выбирать.
Бобби вспомнил мучительные телефонные разговоры с родителями. Вспомнил злющее письмо Фраки и посланную ей хамскую открытку. Заваруху у американского посольства в Париже. Вспомнил упрек матери: "И в такой стране ты хочешь жить, Роберт?" – спросила она тогда. "Нет, мам. Я хочу жить в Беркли, где люди намерены с этим бороться, – ответил он. – Я не могу оставить Америку тем, другим…"
И он ответил Вольфовицу:
– Можешь называть меня новичком, Нат. Потому что я остаюсь. Я жалею, что меня не было там, на демонстрации, с флагом.
– Чтобы мы видели, как тебе отбивают печенку?
– Кто-то должен идти и на это. Гринго опозорили наш флаг; те, кто вышел с ним на Телеграф-авеню, хотят отмыть его от грязи. Они хотят, чтобы нашим флагом опять можно было гордиться. Они показали всему миру, что еще есть настоящие американцы!
– Пришло время отчаянных поступков? – иронически заметил Вольфовиц, но глаза его глядели серьезно.
– Слушай, Нат, – сказал Бобби, глядя ему в лицо. – С нами ведут грязную игру. Но у нас нет другой колоды, и надо принимать вызов…
Вопрос: Сколько требуется русских, чтобы побрить дикого медведя?
Ответ: Сто тысяч три. Двое держат, один бреет, сто тысяч рапортуют Верховному Совету об успехах в бритье медведей.
"Крокодил"
Герой социалистической парковки
Московская полиция поставила на штрафную площадку новенький "мерседес" Ивана Леонидовича Жуковского в наказание за незаконную парковку на Тверской. Хозяин, однако, решил штраф не платить и вообще не стал улаживать данную неприятность. Взамен он вынес с работы сварочный лазер, в три часа ночи проник в милицейский гараж и расплавил коробки передач у семнадцати патрульных машин, после чего сдался властям, предварительно позвонив в редакцию нашей газеты.
Как удалось понять из пьяных излияний, Жуковский требует суда присяжных по советскому закону.
– Посмотрим, смогут ли эти ублюдки найти достаточное количество присяжных, чтобы вынести мне приговор? Я сделал то, о чем мечтает каждый русский автомобилист, просто никто на это не решается!
"Сумасшедшая Москва"
XVI
Жизнь в Советском Союзе оказалась совсем не такой, какой представляла ее Франя Юрьевна Гагарина-Рид.
Положительные перемены были связаны с вступлением страны в Объединенную Европу. Москва стала совершенно другим городом по сравнению с тем, что Франя видела, когда девочкой приезжала сюда с матерью. В метро и на улицах все так же толкались и пихались локтями, по-прежнему сохранялось ощущение, что здесь – центр мира и все это знают; так же торговали на тротуарах всякой всячиной, но уже заметен был процесс превращения Москвы в европейский город.
С исчезновением экономических барьеров неожиданно возник крупнейший в мировой истории потребительский рынок. Триста миллионов советских граждан впервые в жизни получили возможность пользоваться кредитом на приемлемых условиях. Все мыслимые потребительские товары потоком устремились в Советский Союз, все компании Европы спешили захватить сферы влияния.
Лозунгом дня стало: каждому – пятнадцатипроцентный кредит, от каждого – небольшие ежемесячные отчисления.
Фирмы тратили миллионы ЭКЮ на рекламу, неузнаваемо меняя облик Москвы плакатами, неоновыми вывесками, видеостенами, выставками товаров в витринах. Автобусы были оклеены рекламными афишами изнутри и снаружи. Рекламные листовки взывали со всех деревьев, стен, фонарных столбов. На фасаде ГУМа, напротив усыпальницы бедного Ленина, соорудили гигантскую видеостену. Тверская превратилась в подобие Елисейских полей, с неоновым многоцветьем, уличными кафе, видеостенами, витринами, крошечными сувенирными магазинчиками, бистро. Здесь толпились изумленные туристы из Японии и Центральной Азии, между ними сновали ловкие карманники.
Неосуществимая мечта каждого москвича – иметь машину или мотоцикл – совершенно неожиданно и очень быстро стала реальностью, причем не потребовалось даже денег – все за вполне доступные ежемесячные отчисления. В результате возникли гигантские автомобильные пробки; при этом тротуары всех улиц и переулков, все дворы были забиты машинами, припаркованными в большинстве случаев вопреки правилам. Повсюду можно было видеть милиционеров, управляющих движением. Они беспрерывно и чаще всего тщетно размахивали белыми жезлами: новое поколение советских мотоциклистов предпочитало не обращать на них ни малейшего внимания. Для этой категории нарушителей создавалась скоростная полиция преследования.
На всех перекрестках водители торопились осуществить свое законное право на правый поворот, развороты были запрещены, однако старые автомобилисты упрямо нарушали нововведение, пытаясь развернуться через осевую, и главные магистрали, где в великом множестве уродовались автомобильные крылья, стали настоящим кошмаром.
Каждую неделю появлялись десятки новых кинотеатров, салонов видеопроката, ночных клубов, театров, дискотек, салунов и ресторанов. Повсюду открывались фирменные книжные магазины и художественные галереи. Уже выросли двадцать новых отелей, и реклама извещала о строительстве новых. У Парка культуры работало казино, а рядом с Министерством иностранных дел на Арбате ждали клиентов стриптиз-клубы. Количество потребляемого алкоголя – водки, ликеров, вина и пива – определялось теперь только бездонным аппетитом населения, город заполнили торговцы наркотиками со всех уголков Европы. Арбат стал походить на Сен-Жермен, улицы вблизи Красной площади – на Пикадилли Серкус, проститутки зазывали клиентов прямо на Лубянской площади. Время продажи спиртного было продлено, но на ограничения никто не обращал внимания, и их сняли вовсе. Выпивка стала доступна в любое время, а в два часа ночи у станции метро "Арбатская" можно было опьянеть от одной энергии окружающей толпы. Метро не работало, и выплескивающаяся из ночных клубов публика, мелкие торговцы, уличные зазывалы и игроки веселились здесь до утра. После целого столетия рабского почитания социалистической морали Москва училась кутить в открытую, шла напролом в бешеном желании наверстать упущенное. Это и впрямь была сумасшедшая Москва!
Плохо было то, что Франя не находила времени, чтобы всем этим насладиться.
Университет имени Гагарина вырос на базе старого Центра по подготовке космонавтов в Звездном городке. Франя была очень способным подростком в Париже и в Гагаринском университете стала одной из лучших студенток. Здесь девушка находилась в окружении таких же, как она, молодых людей, претендующих по окончании двух курсов на несколько вакансий в отряде подготовки космонавтов.
У Советского Союза было шесть космоградов на орбите, строилось еще два. На Луне действовала постоянная база, шли разговоры о создании такой же на Марсе. Имелось три стартовых комплекса для запуска на орбиту грузовых кораблей. Промышленность всей страны работала на космос. Создавались наземные станции космической связи, информационно-вычислительная техника, рождались новые конструкторские бюро и исследовательские лаборатории. Количество космонавтов в прямом смысле слова – пилотов, бортинженеров, испытателей – было невелико: несколько сот человек. Но потребность в инженерах, техниках, квалифицированных рабочих, вспомогательном персонале исчислялась десятками тысяч. Перед Гагаринским университетом была поставлена задача готовить необходимые кадры поточным методом.
В течение первых двух лет все занимались по одной базовой программе. Затем пять процентов лучших студентов, отобранных по строго секретным критериям, среди которых, как точно известно, были академические познания, физическое развитие, характеристика и, разумеется, связи, поступали в отряд подготовки космонавтов. Остальные же доучивались последний год в университете, получая специальную подготовку в менее романтических областях: ремонт оборудования, промышленное производство, связь, контроль полетов, программирование, строительство, анализ и переработка информации. По окончании около десяти процентов продолжали обучение уже на академическом уровне, все прочие вливались в рабочий класс советской космической программы.
Легко понять, что соперничество было суровым и безжалостным. Занятия длились по шесть часов пять дней в неделю; на домашнюю подготовку официально отводилось по три часа в день, но еще никому не удавалось справиться с ней менее чем за четыре. Суббота и воскресенье считались выходными днями, а на деле предназначались для общественной работы, уклонение от которой рассматривалось как несерьезное отношение к учебе.
Студенты были обязаны жить в общежитиях – огромных, уродливых бетонных зданиях, призванных "психологически подготовить учащихся к жизни в космограде". У каждого студента была кровать, шкафчик, стул, стол и терминал компьютера, установленного в общей лаборатории. Кухни, туалеты, душевые и бытовые комнаты тоже были общие, с минимумом удобств. В обязанности студентов входило дежурство на кухне и поддержание порядка. Общежития были смешанные, но заниматься любовью приходилось тихо, чтобы не мешать подготовке более усидчивых и, следовательно, "более подготовленных к этике космоградов".
Здесь Франя столкнулась, пожалуй, с самой напряженной умственной работой за свою жизнь; занятия казались ей бесконечными. Кроме редких поездок в Москву, никаких развлечений не было, но в конце длинного серого туннеля сияла ясная цель – школа космонавтов.
Сокурсники в большинстве своем были безнадежными зубрилами, в какой-то мере это можно было отнести и к Фране. Редкие свидания, на которые едва хватало времени, она совмещала с осмотром музеев и выставок Звездного городка – целой метрополии, полностью отданной советской космической программе.
Половые связи были короткими, формальными и, конечно, спокойными. Все сводилось к выполнению необходимых эротических упражнений, чтобы освободить мозг для дальнейшей учебы. Подобные отношения были типичны для Гагаринского, где любовник был одновременно соперником, что, естественно, не способствовало углублению эмоциональных контактов.
Возможно, Франя была бы счастлива здесь – во всяком случае, занятость не оставляла места для меланхолии, если бы… если бы не политика.
Жизнь Советского Союза широко освещалась французскими средствами массовой информации, и Франя всю свою жизнь интересовалась эволюцией советской демократии. Президент Советского Союза, как и президенты входящих в Союз республик и члены Верховного Совета, избирались всеобщим голосованием на альтернативной основе. Но, не пожив в Советском Союзе, нельзя было понять, во что Русская Весна превратила Верховный Совет. Это была невиданная паучья банка, где велись безжалостные прения по поводу "советского федерализма" и "конфедерации". Компартия как таковая больше не существовала. Она превратилась, или скорее выродилась, в крикливое скопление фракций и национальных компартий, каждая из которых боролась за влияние еще и на местном уровне, но там, как правило, существовали свои, откровенно националистические, партии, в силу чего коммунистам приходилось больше отстаивать узконациональные интересы, чем заботиться о какой-либо центральной линии.
Собственно, русские стали еще одним национальным меньшинством, пока что самым большим; благодаря предвыборным махинациям, унаследованной сильной позиции в бюрократическом аппарате и, конечно, древней как мир паутине связей, они сохранили контроль над центральной властью, центральным партаппаратом, экономикой и Красной Армией.