Зрелище того, что происходило перед открытием ворот, и того, что находилось на другой стороне, оказалось потрясающе обыденным. За две с половиной минуты до нулевого времени падающие по поверхности ворот капли ультрафиолетового свечения, которые мы наблюдали через экран нашего археолога, начали сливаться в ручейки красноватого света, метавшегося по ребрам конструкции вверх и вниз. В обычном свете картина впечатляла не больше, чем обычный посадочный маяк.
За восемнадцать секунд до контрольного срока в состоянии ворот что-то изменилось, и пошел процесс развертывания их спрессованной вложенности. Так, словно раскрывались крылья.
За девять секунд на шпиле без каких-либо внешних эффектов появилась черная точка. Она блестела, точно капля масла, и, казалось, вращалась вокруг оси шпиля.
Восемь секунд спустя точка мягко и не спеша переместилась к основанию шпиля, а затем – еще ниже. Фундамент ворот куда-то пропал, а вместе с ним на глубину около метра исчез песок.
В черной пустоте мерцали яркие звезды.
Часть четвертая
НЕОБЪЯСНИМЫЕ ЯВЛЕНИЯ
Все стоящие над нами спутники, которые невозможно снять с их орбиты, должны приниматься в расчет самым серьезным образом. На случай, если чужие создания вернутся за своим оборудованием, с ним следует обращаться предельно корректно. Это не религия, это здравый смысл.
Квеллкрист Фальконер, "Метафизика для революционеров"
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Мне не нравится глубокий космос. Он бьет прямо по башке.
Дело не в психике. Да, в космосе совершаешь больше ошибок, чем на океанском дне или в токсичной атмосфере вроде той, что на планете Глиммер-5. Из вакуума стараешься убраться раньше, и так уже бывало. Собственная глупость, забывчивость или паника убивают здесь почти без промаха. В отличие от менее жестокой среды.
Но дело не в этом.
Орбитальные станции висели над Харланом на орбитах высотой в пять тысяч километров, почти моментально уничтожая любой объект с массой более чем у шестиместного вертолета. Да, бывали исключения, но еще никто не вывел надежной формулы. В результате харланцы редко поднимались от поверхности планеты, а нарушения работы вестибулярного аппарата случались у них чаще, чем беременность.
В восемнадцать лет, впервые надев на себя скафандр – гордость вооруженных сил Протектората, – я понял, что мозг превратился в кусок льда, и, глядя в пустоту, явственно слышал свой тихий скулеж. Падение во мрак казалось долгим, очень долгим.
Большая часть страхов эффективно подавлялась включением аутотренинга. Однако степень действующего на вас ужаса оставалась известной благодаря информации о "весе" противодействия. И этот вес давил, давил всякий раз.
Так было на высокой орбите над Лойко во времена Пилотского бунта и при высадке вместе с коммандос из "Рэндолл вакуум" недалеко от внешней луны Адорациона. И еще один раз, в глубоком космосе, во время жестокой игры в прятки с членами "Экипажа недвижимости" возле угнанной ими баржи под названием "Мивцемди". Тогда, следуя за этой баржей, ушедшей на нескольких световых лет от ближайшего солнца, я падал по реально бесконечной траектории. А перестрелка, происшедшая на "Мивцемди", была худшей из всех. Этот кошмар снится мне до сих пор.
"Нагини" скользнула из пространства с тремя измерениями, пройдя сквозь порог, и зависла в самой середине ничего. Выдохнув обратно тот вздох, что все мы затаили в момент подхода к воротам, я сполз с сиденья. И почувствовал небольшие колебания гравитационного поля уже по пути в пилотскую кабину.
На экране стоял все тот же звездный пейзаж. Однако хотелось взглянуть на настоящее небо сквозь прозрачные стены рубки. Посмотреть врагу прямо в глаза. Хотелось чувствовать пустоту, находившуюся в нескольких сантиметрах. Чтобы ощутить себя в пустоте, почуять это кожей и самыми животными из своих инстинктов.
Полетный регламент строго запрещал отдраивать любые из внутренних люков в открытом космосе. Но никто не проронил ни слова. Амели Вонгсават бросила в мою сторону недоуменный взгляд, но смолчала даже она. К тому же Амели была первым в истории человечества пилотом, испытавшим мгновенный переход с высоты в шесть метров над уровнем поверхности планеты прямиком в глубину открытого космоса. Могу представить. Вонгсават одолевали совсем другие мысли.
Стоя позади пилота, за ее левым плечом, я посмотрел вперед. Потом взглянул вниз, в пустоту, и пальцы сами собой вцепились в спинку кресла Вонгсават.
Все тот же страх.
И снова знакомое ощущение. Будто закрылась пневматическая дверь, отделяя сознание в безопасном участке под бриллиантово-яркой иллюминацией. Аутотренинг Посланника.
Я облегченно вздохнул.
– Если хочешь остаться здесь, лучше присядь, – сказала Вонгсават, пытаясь привести в чувство монитор ориентации, свихнувшийся из-за внезапного исчезновения поверхности планеты.
Добравшись до кресла второго пилота, я с трудом влез на него и спросил, уставившись на звездное кружево:
– Что-нибудь видишь?
– Звезды, – коротко ответила Вонгсават.
Немного выждав, я постарался адаптироваться к открывшемуся виду, чувствуя, как в глазах нарастают неприятные ощущения от инстинктивно-подспудного желания не выпускать ярко освещенную часть пилотской кабины из поля периферийного зрения.
– Как далеко мы оказались?
Вонгсават ткнула пальцем в астронавигационную карту.
– Судя по этой карте?
Подумав, она негромко присвистнула и сообщила:
– Ты не поверишь… Семьсот восемьдесят миллионов километров в один конец.
Мы оказались в пределах орбиты Банхарна – одинокого и весьма впечатляющего своими размерами газового гиганта, стоявшего на страже внешних границ системы Санкции. Примерно в трех тысячах миллионов километров, в плоскости эклиптики, находилось образование, слишком огромное для кольца. Скорее – пояс, по каким-то причинам не вошедший в массу планеты. По другую сторону, на расстоянии около ста миллионов километров, была Санкция IV. Планета, которую мы покинули примерно сорок секунд назад.
Действительно, впечатляло.
Конечно, можно преодолеть межзвездные расстояния путем остронаправленной трансляции. Люди способны перелетать куда дальше за время, вполне сопоставимое. Но для этого необходимо перевести себя в цифровую форму, а потом загрузить образ своей памяти в новое тело. На что требуется время и техника. Короче, это целый процесс.
Никакого процесса не было. По крайней мере никто его не заметил. Мы просто перешли черту. У меня было только желание и скафандр. И я смог шагнуть на ту сторону.
На память вновь пришли слова Сутъяди: "Мы не принадлежим этому миру". И подсознание немедленно изолировало их эффект. Остались лишь изумление и благоговейный ужас.
– Мы остановились, – сообщила негромко Вонгсават. – Что-то компенсировало момент нашей инерции. Ждите продолжения. Господи, спаси и сохрани.
Голос Амели, без того тихий, на последних двух словах понизился до шепота. Взглянув на дисплей, я подумал, что мы движемся в направлении тени. Никак не мог избавиться от привычных ощущений. В следующую секунду, осознав, что здесь не может быть никаких заслоняющих солнечный свет гор, я почувствовал страх. Тот страх, что, должно быть, ощутила Вонгсават секундой раньше.
Звезды над нашими головами пошли куда-то вбок.
Потом они беззвучно исчезли, с ужасающей быстротой заслоненные какой-то огромной и нависшей, казалось, в нескольких метрах над нашими иллюминаторами тенью.
– Вот он.
Я сказал и почувствовал, как внутри пробежал холодок, будто я сам вызвал призрака.
Вонгсават склонилась над дисплеем:
– Дистанция… Около пяти километров. То есть размер этого…
– Около двадцати семи километров в поперечнике.
Я сам считал информацию с экрана.
– И пятьдесят три – в длину. И внешние части конструкции…
Я замолчал.
– Большой. Очень большой.
– Нет.
Справа послышался голос Вордени:
– Взгляните на зазубрины по краю. Каждая из них глубиной около километра.
Вонгсават отреагировала, не задумываясь.
– И почему я не продаю билеты на лучшие места? Госпожа Вордени, не могли бы вы пройти в кабину и сесть на место?
Оправдываясь, археолог пробормотала:
– Простите, я только…
Сирены. Возгласы в кабине экипажа.
– Оно идет на нас!
Вскрикнув, Вонгсават поставила "Нагини" на корму. Маневр, способный причинить немало неприятностей в условиях внешней гравитации. Учитывая ее отсутствие и наличие у штурмовика собственной гравитационной установки, ощущений было не больше, чем на аттракционе. Крутая спираль и переворот через голову.
Но я уже видел нечто иное.
Приближалась ракета. Она шла на нас сверху вниз, хорошо заметная через иллюминаторы по правому борту.
Было слышно, как с энтузиазмом докладывают о готовности механические голоса оборонительной системы.
Снова выкрики из кабины экипажа.
Я напрягся. И тут же успокоился, поддавшись включившимся рефлексам Посланника, готовый к неминуемому удару.
– Нет, не может быть, – сказала Вонгсават.
В космосе невозможно увидеть ракету. Даже те, что строим мы сами, движутся слишком быстро и не позволяют следить за собой невооруженным глазом.
– Столкновение не угрожает, – сделал вывод бортовой компьютер. – Столкновение не угрожает.
– Объект почти не движется.
Покачав головой, Вонгсават открыла новый экран.
– Вертикальная составляющая почти… Слушай, да он в дрейфе.
Указав на небольшой всплеск на спектроанализаторе, я сказал:
– Там есть какая-то аппаратура. Возможно, это электроника, а не просто кусок камня. По крайней мере не только камень.
– Да, но активности нет. Объект совершенно инертный.
– Почему не подойти ближе? Повернись другим бортом и сдай назад.
Мысленно сделав выкладки, я сообщил:
– Всего метров на сто. Объект будет рядом с защитным экраном. И включи наружное освещение.
Вонгсават посмотрела на меня взглядом, в котором непонятно как смешались пренебрежение и ужас. Этой рекомендации не содержалось в полетных инструкциях. Более важно, что, по всей вероятности, в ней был такой же заряд адреналина, как и во мне. Достаточный, чтобы испортить характер.
– Меняю галс, – наконец выдавила она.
На внешней обшивке штурмовика зажегся свет.
Идея была совершенно никакая. Прозрачный сплав, из которого сделаны иллюминаторы, предназначался специально для боевых действий, и их могло пробить разве что микрометеоритом. И уж конечно, не объектом, дрейфующим в пространстве на самом малом ходу.
Однако то, что стукнуло "Нагини" по носовой обшивке, ударило действительно сильно. Позади меня на резкой, истеричной ноте вскрикнула Таня Вордени и тут же замолкла.
Высушенные холодом, разорванные или, скорее, вспучившиеся из-за низкого внешнего давления останки казались вполне узнаваемы. Замороженный труп человека, одетого по-летнему. Как в Дэнгреке.
– Боже правый… – опять прошептала Вонгсават.
Почерневшее, обращенное прямо на нас лицо смотрело пустыми глазницами, из которых тянулись пряди лопнувшей и отвердевшей от холода ткани. Под глазницами зиял рот, открытый в беззвучном крике, столь же немом, как и в момент, когда его владелец агонизировал в пустоте и старался подать голос. Ниже виднелась до абсурда яркая летняя курточка, под которой было раздутое внутренним давлением гело. Что совершенно понятно.
Сведенная последней судорогой и похожая на клешню рука стукнула по иллюминатору. Мелькнула вторая, заведенная за голову. Ноги были подогнуты, одна впереди, другая позади.
Кем бы ни был этот человек – он умер в вакууме. Позади тихонько плакала Таня Вордени. Она произнесла имя.
Остальных мы обнаружили по маякам на их скафандрах. Они плавали в пустоте под дном скорлупы диаметром метров примерно триста вблизи того, что, по всей вероятности, было причальным портом. Их было четверо, одетых в дешевые цельнооболочечные скафандры. Судя по внешнему виду, трое медленно умерли от недостатка воздуха. Если принять во внимание технические характеристики скафандров, это заняло часов шесть или восемь.
Четвертый не захотел ждать. В его шлеме остались два аккуратных отверстия диаметром сантиметров в пять – одно слева и другое справа. Сделавший свое дело промышленный лазерный резак болтался тут же, привязанный к правому запястью.
Вонгсават отправила наружу универсальный аппарат с нашим роботом для сбора останков. Мы молча наблюдали, как совсем небольшая машина беззвучно перетаскивала останки к "Нагини", аккуратно фиксируя за руку очередной труп. То же самое робот уже проделал с телом Томаса Дхаса-напонгсакула, найденного у самых ворот первым.
Тела, облаченные в блестящие оболочки, делали весь процесс сходным с похоронной процессией. Только шла она обратно, и в конце концов возвращенные из космоса тела оказывались в шлюзовой камере "Нагини".
. Вордени не смогла перенести этой встречи. Сначала, пока Вонгсават продувала шлюз, археолог находилась вместе со всеми на грузовой палубе. Спокойно наблюдала за тем, как Сутьяди и Депре выносят одетые в скафандры тела. Но едва Депре, расстегнув застежки на первом из шлемов, открыл его, и все увидели то, что находилось внутри, – наш археолог издала рыдающий звук и метнулась в конец коридора. Я слышал, как ее рвало. В воздухе повис кислый запах. Шнайдер дернулся в ту же сторону.
– Ты ее знала? – почему-то зло спросил я, глядя в мертвое лицо.
Тело, явно подменное, лет сорока на вид, принадлежало женщине. Глаза были широко открыты, и мертвое лицо смотрело прямо на нас как будто с осуждением. Труп промерз до твердого состояния. Шея окостенело торчала из просторного, предназначенного для надевания скафандра раструба. Имевшиеся в скафандре нагреватели могли работать куда дольше, чем подача воздуха. Но судя по состоянию останков, найденных в траловой сети – а женщина явно входила в ту же команду, – они пробыли в пустоте не менее года. И ни один скафандр не давал подобной автономности.
Шнайдер ответил вместо археолога:
– Это Арибово. Фаринторн Арибово. Работала на раскопках Дэнгрека специалистом по техноглифам.
Я кивнул в сторону Депре. Люк снял остальные шлемы.
Тела лежали в ряд, все с одинаково поднятыми головами – так, словно у них сократились брюшные мышцы. Арибово и трое ее коллег мужского пола. Глаза были закрыты лишь у того, который покончил с собой, и выражение его лица казалось настолько спокойным, что невольно захотелось проверить, действительно ли голова этого человека прострелена навылет.
Глядя на него, я думал: что теперь делать нам самим? Ну, если бы ворота закрылись. Теперь увидеть это значило умереть здесь, в черноте космоса. Зная, что самый быстрый спасатель, имея точные координаты, доберется до марсианского корабля не раньше чем через несколько месяцев после нашей смерти. Не знаю, хватит ли у меня мужества, чтобы ждать чуда. Здесь, в кромешной ночи и в подвешенном состоянии…
И не знаю, хватит ли мужества, чтобы не ждать.
– А это Венг.
Шнайдер уже вернулся и нависал над моим плечом.
– Фамилии не помню. Тоже вроде теоретика, спец по техноглифам. Остальных я не знаю.
Я посмотрел в сторону – туда, где у боковой стены сгорбилась, обхватив себя руками, Таня Вордени.
– Не лучше ли оставить ее в покое, – прошипел Шнайдер. Я пожал плечами:
– Ладно. Люк, отправляйся в шлюз и сделай так, чтобы этого Дхасанапонгсакула упаковали до того, как с него потечет. Потом займись остальными. Я помогу. Сунь, ты уже обследовала наш буй? Хочу понять, есть ли шанс доставить этот чертов прибор в нужную точку?
Сунь с серьезным видом кивнула.
– Хэнд, тебе следовало бы подумать о непредвиденных расходах. В случае, если эта хрень не заведется, нам понадобится новый вариант действий.
– Минуточку.
Впервые с момента нашего знакомства Шнайдер выглядел задетым за живое.
– Мы еще и остаемся здесь? После того, как видели все происшедшее с этими людьми? Мы остаемся здесь?
– Шнайдер, мы не знаем, что произошло с этими людьми.
– Разве это не очевидно? Ворота нестабильны, и они закрылись.
– Ян, это уже чушь!
В голосе археолога послышались прежние твердые нотки, и я почувствовал, как этот тон мгновенно пробудил дре-мавший в моей груди огонь. Оглянувшись, увидел, как она поднялась с места, тыльной стороной руки вытирая с лица слезы.
– На сей раз не они открывали ворота. Ворота останутся стабильными несколько дней. В данных, что я ввела, нет ничего непредсказуемого. Нет сейчас и не будет в дальнейшем.
– Таня. – Шнайдер выглядел так, словно его предали. Он только развел руками. – Я имел в виду…
– Не знаю, что произошло. Не имею понятия, в какой из команд она облажалась. Хрен с ними, с техноглифами от Арибово. С нами такого не будет. И я знаю свое дело.
Сутъяди посмотрел вокруг как бы в поисках поддержки:
– При всем моем уважении, госпожа Вордени, признайтесь, что наши знания ограничены. Не могу представить, каким образом гарантировать…
– Я мастер Гильдии.
С горящими глазами Вордени стояла на фоне выложенных на полу трупов. Словно осуждая тех, кто не сумел выжить.
– Эта женщина – не мастер Гильдии. Венг Сяодонг? Нет. Томас Дхасанапонгсакул? Нет. Эти люди работали скрэчерами. Вероятно, были талантливы, но этого недостаточно. А я семьдесят лет специализировалась на марсианской археологии, и если говорю, что ворота устойчивы, то так оно и будет, – Вордени смотрела на нас горящими от возбуждения глазами. У наших ног лежали просто трупы. Возражать никто не решился.
В клетках моего тела продолжала нарастать интоксикация. Последствия бомбардировки Заубервилля. Возня с трупами заняла больше времени, чем я рассчитывал. Куда больше норматива, позволительного для офицера "Клина". Закончив упаковывать мертвых, я понял, что выжат как лимон.
Если Депре и ощущал нечто подобное, то никак этого не показывал. Похоже, тело "Маори" соответствовало заявленным характеристикам. Слоняясь по грузовой палубе, Люк наблюдал за фокусами с гравитацией, которые Шнайдер показывал Сян Сянпину. Немного поколебавшись, я развернулся и направился к ведущему наверх трапу, чтобы найти там Таню Вордени.
Наверху я обнаружил Хэнда, в одиночестве созерцавшего на экранах штурмовика нависавшую над нами громаду марсианского корабля.
– Ха, выглядит довольно поношенным, верно?
Голос чиновника выражал чувство ревнивого энтузиазма. То же сквозило в его манерах. "Нагини" освещала пространство радиусом всего в несколько сотен метров. Однако, несмотря на огромные размеры конструкции, ее контуры угадывались благодаря тени, оставляемой марсианским кораблем на звездном небе. Форма казалась поистине необъятной, распространяясь под немыслимыми для человеческого творения углами, местами напоминая готовые взорваться пузыри и не давая глазу смириться с окружающей тьмой.
Вглядываясь в эту тьму, могло показаться, что в ней угадывается край корабля, и за краем видно мерцание звезд. Потом, перенося взгляд дальше, вы понимали – свет опять превратился в тень, а звезды были лишь игрой отражения или миражем на фоне еще более громадной стены.