- Они уже в потоке Течения. Один из их кораблей может достигнуть цели.
- Невозможно, - ровным тоном сказал я. - "Потерянная Звезда" находится в самом ядре. Рэмроды снаружи ядра. Они не смогут всунуться туда. Разница между скоростями, которые можно развить в потоке Течения и в его сердцевине, колоссальна. У них не будет никаких шансов. Делать карту Течения очень тяжело из-за искривления пространства, а добраться туда, куда нужно, - это проблема совершенно иного порядка. Не беспокойтесь, капитан, у нас достаточно времени, чтобы закончить игру и обогнать их, если наша штуковина соответствует своей рекламе.
Ему это не понравилось, но я не собирался менять распорядок ради успокоения его нервов.
Я ни разу не поднимал корабль до дня старта. Корабль нужно было переместить из дока на летный полигон. Властям не нравилось, когда вся мощь корабля отдавалась прямо здесь.
Я решил оставаться в атмосфере и проделать только самые простые манипуляции. Во время испытательного полета я делал все, что нужно, ну а сейчас у меня было ощущение полета. Теперь я мог представить, как будет вести себя по пути на Холстхэммер наш корабль.
Было святотатством, конечно, использовать такой корабль, чтобы ползти на высоте тридцати тысяч футов со скоростью одной мили в секунду. Но сначала нужно научиться ползать, прежде чем вы встанете на задние ноги и завоете.
Несмотря на все часы, проведенные мною в кабине, когда я надел шлем по-настоящему, то почувствовал себя совсем по-другому - сенсоры были отличные и сфокусированы великолепно. С помощью тысяч глаз корабля я видел, как открывается башня дока и уезжают поддерживающие колонны. Я положил руки на рычаги и ощутил растущую мощь, поднимающуюся из чрева корабля.
Впервые я начал сливаться с телом корабля. Я чувствовал, как снаружи дует ветер, как нити энергии тянутся из привода. Я чувствовал, что "Хохлатый Лебедь" живой и находится во мне. Мой пульс совпал с ритмичными импульсами выброса энергии. Поле потока, паутины релаксации массы были холодные и инертные, но я ощущал его охватывающее присутствие, как ощущаешь осторожно сжимающую руку, А ощущение в глубине - сознание того, что я являюсь кораблем, что мы становимся неразрывным целым, - становилось все сильнее. Цифровая информация отражалась на шлеме вокруг изображения пустого неба. Цифры подбирались к тому минимальному уровню энергии, который я мог использовать, чтобы взлететь.
- Дай мне отсчет, - сказал я Ротгару, и он начал отсчитывать последние секунды. Когда он дошел до нуля, я напрягся, а вместе со мной и весь корабль. Загорелись сопла, но вхолостую: реактивная сила в камере увеличилась, и мы начали подниматься над землей выше и выше, осторожно балансируя на снопе огня. Я притормаживал корабль с самого начала, укачивая его, как он укачивал меня, переворачивая его для горизонтального полета. Мгновение-другое мы планировали, а затем я его направил.
Крылья разрезали воздух, словно ножи. Я отсчитал секунды до первого поворота, затем мягко погрузился в нервную сеть, подобрал левое крыло и повернул направо. Плавным, мягким движением пальцев я вернул нас обратно, и все это походило на струящийся шелк и было так естественно, словно я был птицей. Визг ветра шел вдоль моих рук, по позвоночнику, под животом и между ногами.
"Хохлатый Лебедь" и в самом деле был птицей. Он мог лететь. Я поднял его выше, сложил крылья и нырнул. Я бросал его по кругу снова и снова, а затем вновь по прямой. Потом начали возвращаться домой. Я летел сам, как воздушный змей - так много адреналина было в крови. Я посадил корабль на стоянке, где он должен был провести ночь. За нами наблюдала какая-то толпа. Либо просочились сведения о том, что у нас есть разрешение на полет, либо они только что приземлились. Много народу собралось, чтобы посмотреть на нашу посадку. Им не на что было смотреть, посадка есть посадка. Взлет - это нечто иное. А то - все падение. Я подумал, сколько же их будет завтра, чтобы помахать нам на прощание?
Как только я отключил большую тягу, я расслабился и начал подбивать итоги. Внешне все было в идеале. Теперь у меня сложилось ощущение корабля, и я знал, что смогу с ним управиться. Но было ли мое ощущение правильным? Испытательный полет - не настоящее дело, поскольку атмосфера меняет поведение корабля. Сверхсветовые скорости и маневры на них - это совсем другое. Единственное, что я доказал, так это то, что внутри его находиться очень приятно.
Ротгар поднялся снизу, и мы молча поздравили друг друга. Ив и дель Арко остались готовиться к старту. Я не позавидовал им в связи с любопытными наблюдателями.
- Все о’кей? - спросил я Ротгара.
- Как знать? - ответил он. - Поле нормирования является основным для движения, а не камера выброса. Пока мы не используем весь поток энергии, мы не узнаем, работает корабль или нет.
- Но все исправно?
- Да, конечно. Разве я мог бы допустить неисправность! Мы возьмем от корабля все, на что он способен. - Ротгар повернулся и пошел обратно в свою величественную дыру.
Я обратил внимание на слегка озабоченного Джонни Сокоро.
- У тебя что, нет работы?
- Я должен проверить сопла снаружи, но только тогда, когда разойдется толпа.
- Дель Арко позаботится, чтобы их разогнали, - сказал я. - Он закатит скандал работникам космопорта за то, что их пустили.
- Они не могли не пустить людей, - заметил Джонни.
- Чертовски мало нужно было сделать, чтобы не пустить их. Их ведь можно было посадить за решетку, если бы такое решение приняли власти. Ведь эти зеваки нарушили границы космопорта.
- Это действительно настолько серьезно?
Я пожал плечами:
- Для меня нет. Это корабль дель Арко. - Я помолчал, а затем продолжил: - Но ты-то получил то, что хотел? Завтра утром покидаешь Землю. Затем через несколько дней будет Венец Алкиона.
- Не знаю, почему он меня нанял, - сказал он. - У меня нет опыта работы в космосе, и я не знаком с этим типом двигателя.
- Может быть, они просто торопились? - предположил я. - Не стоит об этом беспокоиться. Если у них и была какая-то особая причина, то это наверняка тщательность. Новоалександрийцы - весьма аккуратные люди. Основа команды - пилот, и, может быть, они хотели сгруппировать вокруг меня команду. Всеми новинками, которые в наличии на корабле, занимаюсь я, и они могли позволить себе дать мне людей, которых я знаю и с которыми могу сработаться.
- Тогда почему капитан - дель Арко, а не вы?
Меня это тоже беспокоило. И я ответил, что не знаю. Но у меня были подозрения. Пока дель Арко - капитан, я - никто. На капитана любого корабля возложена большая ответственность и, естественно, определенная власть в пределах закона. Капитан может скрывать, куда, как и когда полетит корабль. Может быть, новоалександрийцам нужны были только мои способности и навыки, а не мои мысли о том, как все должно происходить. В глазах закона я не обладал никакой властью, а они при помощи контракта такую власть надо мной имели.
Джонни пошел помогать Ротгару. У меня тоже было много работы - тщательно проверить все механизмы, которые я использовал, чтобы убедиться в их надежной работе, но пока я хотел несколько часов отдохнуть. Я был совершенно без сил после полета. Я оперся о люльку и начал беседу с ветром.
"Так ты действовал по-своему?" Впервые я сам был инициатором разговора. Я привыкал к нему, принимал его присутствие как нечто большее, чем неприятное явление, с которым ничего не мог поделать.
"Я действовал по-твоему, - ответил он. Было приятно, что кто-то принимает близко к сердцу мои интересы. - У меня в сердце и твои, и мои интересы. И так же должно быть у тебя. Наши интересы должны быть более-менее одинаковыми. Спор может повредить обоим".
"Может быть, - согласился я и добавил: - Но больше для тебя, чем для меня. У меня ведь эта оболочка. Я обладаю телом".
Именно этот момент меня и беспокоил. На что был способен ветер, если он уже устроился? Может ли он лишить меня моего тела? Но он охотно согласился, что телом обладаю именно я и в случае какого-либо спора ему придется лететь туда, куда его везут. Я подумал, что, будь я на его месте, то очень возражал бы против полета в Течение Алкиона.
11
Второй полет был мало похож на первый. Днем раньше я устанавливал ограничители, чтобы исключить возможность выкачать из корабля все, на что он был способен. На этот раз все было по-настоящему - двигатели готовы к работе, а плазма - к истечению.
Небольшими порциями я набавлял импульсы в нормирующую систему, чтобы прочувствовать циклы подачи плазмы и приспособить свою нервную систему к этому ритму, прежде чем покинуть Землю.
Птица взмыла на вышке, словно неистово желала чистого пространства всю свою юную жизнь, и теперь ей предложили и она больше не в силах ждать. Я сбросил релаксационную сеть к моменту закрытия дюз, и волна энергии прокатилась через нервную цепь словно шок. Внезапно все ожило и вылилось в скачок. Птица и в самом деле теперь двигалась - не поднималась на всплеске двигателя или паря на крыльях, а перемещалась, внутренне свободная и потребляющая энергию.
Быстрее, быстрее, быстрее…
Земля мне была видна только как направляющая отметка. Даже солнце визуально превратилось в жалкую точку света.
- Отсчет времени готовности к тахионному переносу, - спокойно сказал я Ротгару. Я всегда выглядел перед взлетом спокойным. Он начал с двухсот, что я предвидел, - из осторожности. На секунду или две я расслабился, чтобы затем предельно собраться. Отсчет я игнорировал до тех пор, пока он не дошел до восьмидесяти, затем немного ускорил свои действия и увеличил в сети мощность, рывками подавая ее и отбирая назад. Релаксационное поле скачками начало возрастать.
Ротгар удерживал плазму в полном равновесии. Она текла ровно, словно большая река, несмотря на нагрузку, которую несла. Я пробежал пальцами по пульту управления, ощущая готовность ответить на малейшее давление. Осторожно повел корабль вдоль линии, которую мы вместе с дель Арко проложили для рабочего курса. Корабль двигался ровно, без каких-либо рывков по вине плазменного поля. Большая часть кораблей имела отклонения - теряла время и мощность - и постоянно барахлящие защитные поля. Но "Хохлатый Лебедь" двигался с грацией совершенства.
Отсчет достиг двадцати, а в руках у меня были время и мощность. Все в порядке - даже сомнения отсутствовали, что что-то может быть не так Я был уверен: корабль подчиняется мне и мы действуем как единое целое. Мы готовы.
Когда счет перешел на простые числа, релаксационное поле резко возросло и начало усиливаться. Под нагрузкой плазма пыталась вырваться, но мы с Ротгаром удерживали ее, заставляя плавно истекать. Правой рукой я прибавлял, а левой сдерживал подачу. Точно старался выдержать баланс, чтобы удержать истечение. Достигнув барьера Эйнштейна на границе досветовых и сверхсветовых скоростей, удерживать равновесие стало неимоверно сложно. Теперь необходимо было быть очень точным. Если я пережму, плазменное поле прорвется и истечет из системы. Если бы я ослабил напор, то мы потерпели бы неудачу с передачей, поскольку не совладали с нагрузкой течения.
Но отсчет достиг нуля, и времени на размышления у меня уже не было. Только рефлексы и интуиция. Нагрузка перераспределилась к ограничителю, и импульс резко бросил нас через барьер без фазовой вспышки. Каждое мгновение корабль оставался устойчивым. Плазма поддерживалась в совершенстве. Немедленно я успокоил распределяющее поле. Напор возрастал у меня в руках. В тахионном реверсе скорость возрастала экспоненциально, по мере того как я изменял эффективную массу. Я расслабился, на пяти тысячах дал кораблю возможность двигаться равномерно. Он лег на трассу, и вскоре мы были в открытом пространстве.
Я откинулся назад и закрыл глаза.
- Он движется намного быстрее, чем в прошлый раз, - услышал я голос дель Арко с большого расстояния. Меня охватило искушение изменить гравитационное поле в надежде, что он не успеет пристегнуться в кресле.
- Комментарии оставьте на потом, - сказал я. - Он будет делать то, что ему скажут.
Больше он ничего не сказал. Я осторожно отсоединил от себя капор, снял шлем, контакты с основания шеи. Расстегнул привязной ремень, но кресла не оставил. Настоящие пилоты никогда этого не делают, пока их корабль в космосе, - только жокеи на стандартных линиях.
- Пусть кто-нибудь принесет мне чашку кофе, - сказал я.
На какое-то время всем стало неловко от мысли дублировать стюарда. Палец в конце концов остановился на Джонни, Ив даже на мгновение не подумала, что место женщины в космосе - на кухне.
Я пристально оглядел приборы, но все было таким, каким ему и надлежало быть.
- Ну? - спросил дель Арко.
На мгновение я задержался с ответом.
- Теперь о’кей, - наконец сказал я.
Он был неимоверно горд за свои корабль, но старался не показывать этого слишком явно. Я же не собирался впадать в восторг и разыгрывать представление в честь достоинств и возможностей корабля.
Пока мы оставались в пределах Солнечной системы, я не мог использовать всех возможностей "Хохлатого Лебедя" для движения в глубоком пространстве. Постепенно я увеличивал скорость, сжимая приборы управления в руке и ожидая подтверждения Ротгара о вероятности колебания плазменного поля и угрозы потерять его прямоточность. В дальнейшем я уменьшил релаксационную сеть для того, чтобы облегчить манипуляции. Сопротивление управляющего рычага было жестко фиксированным, но он мог перемещаться только на сто пятьдесят градусов и не отвечал требованиям на скорости свыше двенадцати тысяч. После этого предела требовались точность и осторожность в управлении. Он был уже на скорости, превышающей сорок семь тысяч, - и я все еще полагал, что он по-прежнему будет хорошо подчиняться управлению, - когда предположения стали сбываться. Поле начало испаряться. Я вернулся назад, к тридцати тысячам, и выждал. Ротгар не произнес ни слова. Вероятно, баланс плазмы он мог удержать на любой скорости… Предел был определен исключительно непрерывностью поля, которое было детерминированным из-за конструкции двигателя. "Лебедь" был раз в десять быстрее, чем любой другой масс-релаксационныи корабль, о котором я когда-либо слышал.
Дель Арко, видя, что я снова оставил управление, приблизился и стал пристально всматриваться в показания приборов.
- Отойдите, - сказал я - И помолчите.
Он молча отошел.
- Все в порядке? - спросила Ив шепотом, стараясь не беспокоить меня. Должно быть, он кивнул в ответ, потому что не сказал больше ничего, и она тоже не нарушила молчания.
Я снизил ход до двадцати тысяч, остановившись для обдумывания положения, а затем решил не впадать в амбицию. Снизил скорость еще на десять тысяч.
- Это испытание, - сказал я. - Сидите застегнувшись, а если понадобится отлучиться, то не пугайтесь падения силы тяжести.
Я дождался щелчка застежек, а затем повернулся к приборам.
- Готов, Ротгар? - спросил я.
- Несомненно.
- Теперь слушай внимательно. - Я говорил в микрофон преувеличенно четко. - Я собираюсь вывести корабль на трассу по нормальной дуге. А затем собираюсь принять более крутую траекторию. Если мы дернемся, закувыркаемся или закрутимся, я хочу, чтобы ты добавил столько плазмы, сколько мы сможем получить. Храни это движение превыше всего. Меня не волнует, как много напора мы потеряем, как долго поле будет оставаться целым. Когда у нас настанут небольшие неприятности, я выведу корабль по касательной. Понятно?
- Давай, - ответил он.
- О’кей, я нагружу управление до предела и буду держаться до конца, чтобы выяснить, какую мощность мы можем принять. Начинаю.
Я сделал паузу, собирая свое мужество и сосредоточиваясь. То, что я собирался сделать, было невозможно сделать на любом другом корабле. Может быть, на этом тоже.
Я поднял энергию и поддерживал ее протекающей через нервную сеть. Осмотрев приборы внутри капора, я перевел взгляд, сфокусировав его на круге смутного звездного света, который был единственным, что я мог видеть в туннеле темноты.
Я позволил своим органам осязания распространяться при посредстве электронных контактов до тех пор, пока не стал уверен, что чувствую каждый синапс корабля. Я не мог ощущать их по отдельности, только как единую систему.
Мои руки выросли в огромные крылья, позвоночник стал длинным корабельным шпангоутом, ноги стали стабилизаторами, пах - атомными реакторами, сердце - релаксационной сетью, обернутой вокруг двигателя, мои легкие - внутренним корабельным пространством.
Я ждал и ждал до тех пор, пока не стал абсолютно уверен в том, что моя личность срослась с кораблем.
Затем с гарантией, немного замешанной на самоуверенности и вере в совершенное ощущение корабля, я бросил его по смертоносной траектории движения.
Я летел. Я напряг крылья, чтобы использовать силу, которая была в них заложена, слегка расправил их и направил импульс в движение. Немного подтянув ноги, я почувствовал, что мои спинные мышцы сократились.
Сердце забилось, но тотчас волна паники была погашена и насильно доведена до необходимого уровня. Только на мгновение сокращения сердца нарушились, когда плазма достигла стрессового состояния, на решающее мгновение. Но Ротгар поддерживал движение, и плазма текла спокойно и безопасно. Релаксационное поле было в порядке. Внутренняя гравитация тоже была в норме и постоянной.
Мы взбирались, кружили и падали, взмывали свечой по гигантской дуге. Медленно, почти безжизненно, я начал ужесточать дугу, уменьшая по спирали радиус. Мое тело сжалось, а крылья заволновались, и я мог чувствовать состояние своих костей, строение кожи и тонус мышц так точно, как только это могло быть. Я безошибочно знал, на что способен мой корабль, потому что я был им, а он мной. Корабль был "Хохлатым Лебедем". Моим.
Я мог лететь быстрее света.
Я мог лететь выше звезд.
Я мог лететь сквозь облака и радуги.
Я задохнулся.
Холодная металлическая рука сжала мое горло хваткой, которая была не жесткой, но ледяной, и мороз вошел в мою глотку. "Хохлатый Лебедь" закричал от боли, и я услышал звук собственного крика, ударившегося рикошетом о стены рубки управления в бесчисленном эхо вперемешку с криком Ив.
Я сражался за воздух, крылья в панике коротко забились, и мы по касательной вышли из дуги. Внешне птица успокоилась, и Ротгар понизил в ее лоне энергию, выводя свое детище назад, к жизни и безопасности.
Мы вернулись на свой прежний запрограммированный курс. Я глубоко дышал, все еще чувствуя боль, которая овладела моим горлом, когда поток плазмы исказился, крупные красные пятна были у меня на шее - так мне позднее объяснил Джонни. Я чувствовал себя так же, как и мой корабль. Его боль была моей, а его повреждения - моими. Если "Хохлатый Лебедь" когда-нибудь разобьется, то мне не понадобится проводить два одиноких года на призрачной скале.
Долгое время царило молчание. Никто не двигался, пока я не снял капор с головы и не начал растирать шею и лицо руками. Я стер пот с лица и смог убедиться, что был более озабочен птицей, чем собой.
- Что случилось? - спросил дель Арко.