* * * * *
Филипп скучал… В самом начале охранного бдения он устроил широкий обмен впечатлениями о прошедшей операции с личным составом взвода, но суровый сержант Саркис довольно быстро прервал пустой треп. И вот сейчас приходилось тупо изучать территорию, откуда грозил предполагаемой атакой злокозненный противник. Обещанная командованием пара часов явно затягивалась. Дело у монтажников шло споро, грибообразный энергоузел рос прямо на глазах и к исходу второго часа выглядел вполне завершенным… но рядом терране заложили фундамент еще одного. То есть, дополнительные два часа караула были гарантированы.
Начинало медленно смеркаться.
Снова просыпалось привычное уже чувство голода. Этому способствовали окружающие пейзажи: выбравшиеся после урагана из укромных местечек представители местной фауны с аппетитом закусывали опавшими фруктами и друг другом.
Филипп не без гастрономического интереса следил краем глаза за упитанным зверьком, похожим на крупную морскую свинку с вытянутым усатым рыльцем. Зверек неповоротливо гонялся за лиловой двадцатисантиметровой многоножкой, которая без труда успевала ускользнуть из-под самого его носа каждый раз, когда он разевал розовый ротик в предвкушении вкусного ужина. Наконец зверьку надоело играть в догонялки и он неожиданно проворно прыгнул на неуловимую добычу. Пролетев добрых полтора метра, морская свинка шлепнулась в кучу сухой травы, накрыв собою наглую многоножку. Через секунду зверек приступил к трапезе…
Филипп снова приуныл. Глупая жирная тварь набьет сейчас брюхо и завалится дрыхнуть, а ему еще куковать да куковать! Он поднял увесистый обломок ветки и швырнул в чавкающую зверушку. Узловатая деревяшка попала ей точно в пушистый зад. Зверушка взвизгнула и шмыгнула под травяную кучу, но мгновенно вылетела назад и стремглав бросилась прочь.
Куча зашевелилась. Из-под нее перло что-то крупное.
Филипп хлопнулся на живот
Выпрыгнувший (как они все-таки быстры!) хонсак был прямо гигантом. Вместо обычной пищали он сжимал в руках толстенную трубу с раструбами по обоим концам. Филипп не стал ждать, пока хонсак выберет для своего фаустпатрона мишень, и выстрелил. Расстояние между ними было смешное – не более десятка метров, поэтому Филипп более чем отчетливо рассмотрел действие кумулятивного заряда пули Феникса на организм врага.
Пуля настигла хонсака, когда он еще находился в прыжке. На панцире его лопнул яркий огненный нарыв, и в тот же момент огромное давление, созданное потоком раскаленных газов, направленных внутрь, выдавило из бронированного корпуса макушку испепеленной головы, потеки кипящих физиологических жидкостей, гемолимфы и обрывки мышечных тканей и сухожилий. На землю грохнулась выжженная оболочка. Только конечности еще продолжали дергаться. Труба, вмиг оставшаяся без хозяина, откатилась в сторону.
Над головой Филиппа загудели двигатели. Второй хонсак не успел высунуть и усов: разряд плазменной пушки транспортера выжег нору вместе со всеми раками-диверсантами на глубину в несколько метров. Филипп метнул в яму цилиндр огнетушителя, дождался фонтана пара, выброшенного сработавшим взрывателем, и спрыгнул вниз.
Под коленями противно хрустели обугленные остатки панцирей, стенки норы осыпались, но Филипп честно прополз изрядное расстояние до первого хранилища (планировка нор была, по-видимому, однотипной), пальнул несколько раз наугад, вызвав грандиозные разрушения среди штабелей лепешек, и с чистой совестью (и немалым облегчением) вернулся. Отошел от ямы и сказал:
– Петруха, как ты считаешь, зарыть эту воронку можно?
– Не фиг делать! – твердо заверил его Меньшиков.
Транспортер накренился и боковой гранью уткнулся в землю. Пронзительно засвистели турбины. Транспортер наполовину углубился в почву и медленно пополз в сторону ямы. Внушительная гора дерна двигалась перед ним, все увеличиваясь.
– Стоп! – скомандовал Филипп, когда вход в нору оказался засыпанным.
Транспортер приподнялся над поверхностью завала и несколько раз проутюжил его своим полукруглым днищем.
– Хорош? – спросил Меньшиков.
– Лепота! – похвалил работу Филипп.
– По-другому не умеем, – хохотнул довольный Петруха.
* * * * *
Подстегнутые зрелищем близкой схватки, поднадзорные Братишки забегали еще быстрее. Прибывшие последними, они завершили работу в числе первых. Их транспортер тут же отбыл, не дожидаясь торжественного пуска.
О четвертом взводе наконец вспомнили и облагодетельствовали горячим ужином и дальнейшими распоряжениями. Личному составу следовало погрузиться в транспортер, а транспортеру занять указанное местоположение. Дождавшись включения установок, им предписывалось прибыть в точку выхода из капсулы (которая, разумеется, была ничем иным, как еще одним куполом, подобным тому, что украшал базу) и оттуда выдвинуться в расположение части.
– Предположительное время включения периметра – двадцать три сорок, – сообщил начальник штаба. – Сверим часы. Двадцать два пятьдесят восемь. Превосходно. Вольно.
Пуск состоялся в двадцать три часа сорок одну минуту. Об этом поведали пьяно заплясавшие и размазавшиеся вдруг изображения звезд на возникшем силовом куполе да хриплый скрежет трущихся, смещающихся пластов почвы, оставшихся внутри капсулы.
Хонсаки навеки остались в застенке, а Легион отбыл на базу – наслаждаться обещанным отдыхом и кое-какими развлечениями…
ГЛАВА 3
Нам бы стали наливать, -
Мы бы стали выпивать!
Народная мудрость
Обещанные командиром развлечения заключались в предоставлении полнейшей свободы в распорядке дня, обширной программе потрясающе зрелищных (хоть и не дублированных) трехмерных фильмов о природе различных миров Кольца и в море разливанном превосходного пива.
Надо ли говорить о том, что фильмов никто не смотрел?
А о том, что навеселе был даже Бобик?
Наш взвод, прихватив пару бочонков пенного счастья (литров на тридцать каждый), выбрался за пределы купола и шумно отмечал… что-то шумно отмечал. Кажется, с выходными совпал чей-то день рождения. Или день рождения чьей-то былой подруги. К исходу первого бочонка о заявленной дате не помнил, наверное, и сам заявитель. Да и бог с ней, с датой! Жизнь – праздник, ребята, когда вокруг столько друзей и пива.
– Будут девки! – с жаром убеждал нас Меньшиков. – Будут такие девки, каких вы, смерды, в жизни не видывали. И не увидите уж больше никогда. Лучшие из лучших. Привезут их, к слову, с самого Дальнего Востока. Из Сингапура их привезут или из Гонконга – чтобы мы, по простоте душевной, не выболтали им никаких тайн. Вдобавок их обдурят наркотой, и будут они поэтому – огонь! (Батальоны просят огня! – заорал Наум.) Именно так! – согласился с ним Петруха. – Это абсолютно точные сведения. Откуда я их узнал? Да тебе, братец, лучше бы и не спрашивать, а то поплохеет с изумления-то. Вот-вот, глотай пивко и предвкушай.
Мы глотали и предвкушали. Потом кого-то взволновал важнейший вопрос: хватит ли девок всем? Петруха заявил, что хватит всем, да еще и останется, так как командиры в отличие от вопрошающего не дураки, а мужики с соображением.
– И с воображением! – подхватил я. – Китаяночки… да под кайфом… да по три штуки на брата – во, блин, у людей фантазия не бедная!
– А пиво они отчего-то не пьют, – огорчился Мелкий.
– Кто, китаянки?
– Да нет, Братья.
– Один хрен, Братья – мужики что надо, – сообщили хором близнецы и провозгласили: – Хлебнем же за них!
Выпить за Братьев никто не отказался, но потом вспыхнула небольшая дискуссия: а стоило ли за них пить? Не переходя в рукоприкладство, дискуссия тихо умерла, так как Петруха не унимался и продолжал разжигать в нас похоть рассказами о том, как однажды залюбел негритянку. Она, конечно, курва, наградила его французским насморком, но он не в претензии, ибо негритянка, ребята – это вещь!
– Вещь в себе, – подняв палец, объявил искушенный в экзотике (после недавнего флоридского отдыха) Генрик.
– Пошляк, – хором сказали близнецы и предложили: – А не хлебнуть ли нам за негритянок?!
– И за китаянок! – добавил я.
– Не гони, торопыга, – возмущенно сказали братья.
– Не буду, – качнул я головой.
За негритянок хлебнули все. Потом за китаянок. Потом Петруха заорал:
– Вон, вон их везут!
Но везли вряд ли их. Над дорогой проскользнул каплевидный штабной транспортер, в котором только при большом желании можно было разместить десяток нормальных совершеннолетних девиц. Ну, китаянок – десятка полтора. Уложив плотненько в поленницу.
– Облом, – хором сказали близнецы и добавили: – Хлебнем же за жизнь без обломов!
Близнецов опять поддержали все.
Потом мне захотелось петь. Я встал и, разведя широко руки (так всегда делают телевизионные певцы в косоворотках), затянул Шумел камыш. Кто-то подхватил, кто-то нет, но получилось неплохо. Хотя можно было и лучше. Под гармошечку. Но ее с нами не было.
– А кто мне скажет, где моя гармошечка? – спросил я строго у притихшего служивого люда.
– Да, где твоя гармошечка? – спросил ехидно служивый люд у меня. – Ну-ка, быстро за ней! Умрем ведь с тоски, пока девок дождемся.
– Гена, ты проводишь своего старого забывчивого другана за гармошечкой? – поинтересовался я. – Только надо быстро. Быстро-быстро-быстро. Бегом!
– Всепре… Всенепе… О-бя-за-тельно, – элегантно выкрутился из предательских тенет русского языка находчивый армянин.
Да, пиво у Братьев было закуплено крепкое! К тому же я заметил, как Меньшиков подливал в бочонки что-то прозрачное, знакомо булькающее. Интересно, имеют ли терране представление о том, что некоторые технические жидкости можно пить?
Сперва мы бежали. Быстро-быстро-быстро. Но почва из-под ног убегала гораздо быстрее. Подняв заливисто хохочущего Генрика с дороги в четвертый или пятый раз, я сказал:
– Можем мы наконец, товарищ и мастер сержант, хотя бы в выходной день не бегать? Ходить. Да не просто ходить, а вразвалочку так, вальяжно, как… как гуси?… Как жирные неторопливые гуси, которых зарежут только осенью и которым совершенно некуда поэтому спешить?
– Можем, – крайне резко кивнув, заверил меня Генрик. – Имеем полное право. Да мы просто обязаны сегодня ходить вразвалочку и вальяжно. Именно как гуси. Гуси-лебеди.
– Гуси-лебеди летели, в жопе яицца звенели! – обрадовался я. – У нас звенят?
– Вовсю. Аж уши глохнут. Вывод: срочно нужны девки!
– Или гармонь, – добавил я. – Ударим аккордом по пошлому звону!
– Ударим, – миролюбиво согласился он после секундного раздумья.
Целиком занятые этими высокоинтеллектуальными беседами, мы незаметно приблизились к воротам.
Ворота стояли нараспашку, а Сильвер голышом валялся поодаль на травке и дымил роскошной трубкой Данхилл. С пятью точками. Блестящие, как радиаторная решетка роллс-ройса протезы, казалось, вырастали прямо из его комлеобразных культяпок. Рядом валялся Игорь Игоревич в цветастых трусах и тоже дымил, только сигарой. Мускулатура у него была – дай бог каждому! Не такая выдающаяся, как у Сильвера, но зато гораздо более сухая – ни унции жира.
Дымящие гиганты лениво переговаривались.
Мы, соорудив на лицах полнейшую непроницаемость, относительно твердо прошагали мимо.
– Эгей, мужчины! Хорошо отдыхается? – спросил вдогонку Сильвер.
Мы разом повернулись и удовлетворенно кивнули.
Сильвер показал нам большой палец, похожий на коленвал гусеничного трактора, и повалился обратно в траву.
* * * * *
По базе шатались полуодетые легионеры с довольными мордами. Из одной казармы с распахнутыми окнами слышался отличный баритон, который под неплохой гитарный дуэт задушевно выводил Hotel California.
Я немедленно подхватил. Допеть мне, увы, не дали… Посреди дороги, широко расставив длинные ноги, стоял, покачиваясь, мой благородный соперник Бобсон, и рыжая его макушка упиралась в небосвод. Его длинный, густо заляпанный веснушками нос украшали замечательные зеркальные очки. Отраженное от них солнце нестерпимо жгло мои наглые зенки, залитые пивом под самую завязку.
Я благоразумно прищурился и обогнул Бобсона слева.
Генрик обогнул его справа.
Затем мы опять сомкнули ряды и двинулись дальше. Бобсон развернулся и принялся испепелять зеркальным взглядом мой затылок. С расстоянием мощь лучей оружия возмездия как будто не ослабевала, а даже увеличивалась. Я не вынес страшной муки и обернулся.
– Пощади, о суровейший! – взвыл я. – Не было у меня с ней ничего! Совершенно. Клянусь своей треуголкой!
Боб презрительно сплюнул в мою сторону, а Генрик ткнул локтем в бок:
– Капрал, ну-ка, кончай издеваться над страдальцем. Ишь, остряк нашелся. Не смешно, между прочим.
– Да и мне, Гена, не до смеху, – признался я. – Без вины же виноватым оказался! А тут еще этот, – я мотнул головой на рыжего василиска, – красавец. Лыцарь, блин… Хлебнем за рыцарство?
– Хлебнем, – сказал Генрик и снял с пояса флягу.
* * * * *
Баян я привез из дому и ежевечерне играл для души. Никто до сих пор недовольства моими концертами не выразил, и я тешил себя мыслью, что играю хорошо. Возможно, конечно, что ребята имели крепкие нервы и неимоверное терпение. Или стены в казарме отлично изолировали звук.
Как бы то ни было, но сейчас баян ждали. Как из печки пирога. Это ласкало мое самолюбие, раздувшееся к тому же от влитого в него пива. Поэтому я любил сейчас весь свет. А больше всех я любил сейчас Генрика. Старого, доброго своего друга… Спасшего мне когда-то жизнь. Отдавшего мне кровь свою! Чтобы отметить пламенное это чувство, я обхватил его за плечи и крепко к себе прижал.
– Похоже на намек, – сказал он. – Твоя любовь сменила цвет, э?
– Иди ты! – возмутился я. – Извращенец. Кровосмешением я не занимаюсь. Особенно в предвкушении советско-китайской дружбы. Кста-а-ати… Кто это там тусуется возле казармы?
– Вах! – выдохнул Генрик. – А китаянки бывают блондинками?
– Что? – рассеянно спросил я.
В голове моей трепыхалась возбужденно-удовлетворенная мысль: А ведь я, кажется, знаком с этой девушкой! И я, кажется, был все-таки прав кое в чем…
Конечно, я был с ней знаком.
Может быть, тогда, в шубке, я и не вполне рассмотрел ее фигуру, но волосы… осанка… манера держать сигарету… Это была, несомненно, она! Жанна. Путаночка, приехавшая с Аскером и разбудившая во мне кровожадного зверя. Быка, с пеной на морде разносящего в щепы все вокруг.
И, конечно, я был прав: Братья не гнушаются подставлять устраивающих их кандидатов в легионеры. Подлавливать самым древним и самым действенным способом. На живца, ребята, клюют не только хонсаки. Особенно на такого.
Генрик пускал пузыри, облизывался, снова пускал пузыри, бил копытом и вообще – рвался в атаку. Бешеный стук его горячего, любвеобильного сердца я слышал совершенно отчетливо.
Я бессовестно решил использовать его в роли тарана. Все равно он в тот момент ни черта не соображал. А девица стояла к нам спиной, привалившись плечом к дверному косяку казармы родимого четвертого взвода и нас пока не видела. То есть позиция для стремительного штурма была идеальной.
– Гена, – зашептал я ему на ухо, – есть идея! Гляди, она же, профурсетка этакая (Но-но, выбирай выражения, – погрозил мне пальчиком джентльмен Гена), совершенно бесстыже военную форму напялила.
Она действительно была в новеньком легионерском трико, соблазнительно обтягивающем ее весьма шикарное тело. Этакая Клава Шиффер в двадцать лет. Под трико, готов спорить на всю свою мужскую силу, более ничего найти не удалось бы, хоть ты тресни. Ничегошеньки.
– Непорядок, Гена! (Гена нахмурился.) Но нам он на руку. (Гена заметно просветлел.) Сейчас мы делаем так: незаметно к ней подкрадываемся, и ты громко командуешь, мол, смирно, солдат. Она, естественно, в трансе, делает лужицу и падает в обморок.
– Лужица – это слишком, – засомневался великодушный Гена.
– Согласен (Нет, не согласен, лужица – самое то, лужица настоятельно рекомендуется! – завопил злопамятный мститель во мне), лужица нам ни к чему. Значит, она просто падает в обморок. Ты ее ловишь и несешь к себе в кубрик. Бережно кладешь на кровать и преклоняешь рядом колени. Я волоку гармошечку и играю Вставай, страна огромная!. Она медленно приходит в себя. Я начинаю прочувствованно играть мелодию из фильма Эммануэль, она открывает глаза, полные печали и страсти, и видит твой романтический и мужественный облик. Она снова в трансе. (Делает лужицу! – злорадно и непристойно заржал пошляк-мститель.) Гремят фанфары, она тянет к тебе нежные руки и жадные губы, а я незаметно, но проворно исчезаю. Растворяюсь. Через пять минут четвертый взвод дружно хлебает пиво за вашу связь, подобную колоссальному водовороту, этакому Мальстрему из двух яростных либидо. Я играю Эх, раз, еще раз, еще много-много раз!. Многоголосый хор дружно подхватывает… Каково?
– Отлично! – похвалил мой план Гена. – Так что я, говоришь, должен делать?
Разумеется, я на его невнимательность ничуть не обиделся.
Передвигаться бесшумно нас научил капитан Пивоваров. И наука эта нами не забылась. Учитывая булькающее в животах пиво и молотящее, как паровой копер, сердце Генрика, к Жанне мы подкрались на отлично. Замерли, любуясь плавными изгибами фигуры. Генрик медленно, но глубоко вдохнул…
– Смирр-рр-на, солдат!!!
Акустический удар едва не повалил меня на землю. Травы пригнулись, и черепица на крыше задребезжала.
Гитарный дуэт испуганно смолк на верхнем до. Где-то тонко, но пронзительно завыл кудлатый четвероногий малыш Бобик. Амальгама очков сержанта Бобкова навек замутилась. Возможно, завыл и он.
Лужицы растеклись под десятками ног…
Жанна как ни в чем не бывало отправила щелчком длиннющий окурок точнехонько в урну и не спеша обернулась, отбрасывая густую прядь золотистых волос с лица. Высокомерно искривила красивые губы и спокойно спросила:
– В чем дело, сержант?
Сержант, однако, потерял дар речи. Он вытянулся во фрунт и застыл с идиотским выражением на лице. Подчиненному должно глядеть на начальника лихо и дурковато, – вспомнилось мне. Вспомнилось и только: лихость куда-то запропала, а я окостенел с вполне дурковатой улыбкой на устах. В четырех сантиметрах над левым соском Жанны, отчетливо выпирающим сквозь тонкую ткань, клубилась черным и багровым пятиугольная голограмма, изображающая разрыв тридцатифунтового фугаса. Нашивка батал-куратора…
– В чем дело, сержант? – повторила она и, раз Генрик не реагировал, перевела взгляд на меня. – Рядовой?…
– Капралов, мастер! Должно быть, вам это известно, мадам?
– Я не спрашиваю вашей фамилии, рядовой. Я спрашиваю, что за представление? Вы рассчитывали меня ошеломить, не так ли? Можете полагать, что вам это удалось. Потому что пахнет от вас воистину отвратительно. Что вы добавляли в пиво?
– Не могу знать, мадам. Вероятно, этиловый спирт. Но… Думаю, о добавках чего-либо возбуждающего – скажем, к духам и табаку – вы знаете намного больше нашего. Примеры нужны? – Я, кажется, приходил в себя.